Публикуется в авторской редакции

Читайте также:

Совсем недавно широкий резонанс обрело открытое письмо академика Эрика Галимова, директора Института геохимии и аналитической химии (ГЕОХИ) РАН, суть которого, по большому счету, сводится к тому, что бюрократичская структура – ФАНО (Федеральное агентство научных организаций), чиновничья структура, чуждая академическим традициям, мешает работе ученого. Честный и мужественный поступок директора крупного научного подразделения, радеющего за науку в России. Через два дня после обнародования письма простым приказом ФАНО безо всяких объяснений ученый с мировым именем, академик, директор ведущего института, да еще только что покинувший больницу после инфаркта (реформы РАН дорого обходятся людям, ответственным за науку в России.), был уволен. Случай – беспрецедентный в прошлом. Напомним, что с увольнением подобных фигур в науке могут закрыться разработки целых направлений. Все это вызвало взрыв негодования: за директора грудью стал коллектив Института, активизировалась научная общественность. И надо отдать должное – дружно откликнулась пресса. Правда, телевидение, собирающее по миру всякий мусор для новостей, угодливо промолчало. Тем не менее, благодаря реакции общественности, беспардонный приказ – отозван, но проблема не решена. Что все это не на пользу российской науке, сомнения не вызывает. Да и престижа России за рубежом вся эта история отнюдь не добавляет.

В связи с вышеизложенным, вновь во весь рост встала проблема, порожденная законом (декабрь 2014г.), который устанавливает предельный возраст для руководителей научных организаций и их заместителей в 65 лет, (при особых обстоятельствах – 70-сят). И речь идет не только о РАН – обо всех научных учреждениях России. Масштабы потрясений - огромны. Причем, подобной дискриминации по-закону (прямо евгеника какая-то) подвергаются именно ученые. По мнению коллег, «решение о возрастном цензе для руководителей НИИ и лабораторий абсурдно и нарушает Конституцию, не говоря уже о том, что такое обращение с действующим ученым глубоко аморально». А в рамках перспективы повышения пенсионного возраста оно тем более маловразумительно.

Хорошо бы доверять ученым, а не запретительным мерам, стимулирующим развал науки в России. НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ НИКАКИХ ДИСКРИМИНАЦИОННЫХ УЩЕМЛЕНИЙ ПО ВОЗРАСТУ! Тем более, что в Конституции РФ возрастные ограничения для руководителей того или иного уровня отсутствуют. Критерий в данном случае –должен быть один – дееспособность. И, разумеется – выборы. Причем никаких дополнительных выборных критериев в зависимости от возраста быть не должно. Это тоже ущемление, даже с позиции такой нормы как естественное право. Все это совершенно очевидно.

Ограничение по возрасту и где? - В науке, где возраст в основном дает очки – опыт, снисходительность, авторитет, наличие научных школ, связи, престиж. Нередко это имя - известное в мире. И еще: люди с опытом и наработанными принципами чести способны на поступок как Э.Галимов. Закон, ограничивающий возраст руководителей в науке уже натворил много бед. Директора и научные коллективы оказались в подвешенном состоянии. Научные коллективы лихорадит. Важно дать ученым спокойно работать, а не перетряхивать без конца какие-то уже оформленные, сложившиеся начала. Если оглянуться вокруг, на поверхности окажутся характерные примеры. Бывшему Президенту Италии Джорджо Наполитано было почти 90 лет, когда он ушел в отставку, сам, добровольно. Нет верхней возрастной планки и в российском Парламенте. Ничего не имеем против, но почему тогда в науке есть? Почему этот дискриминационный принцип распространили именно на науку? Не хотелось бы думать, что таким образом наукой будет легче управлять, в том числе и вмешиваться во всякого рода научные экспертизы с тем, чтобы влиять на их результат (достаточно вспомнить историю с Байкалом и Лимнологическим институтом).

Пойдем далее: Жоресу Алферову – далеко за 80-сят…! И всем бы быть такими энергичными и неравнодушными в науке и политике (ГД РФ), как он. Валентине Матвиенко- 66. Никто ее дискриминировать по этому поводу не собирается. Хотя, я думаю, она куда менее незаменима, чем маститый ученый, за которым стоят целые направления в науке и действующие творческие коллективы. Или вот еще - Совет Федерации. Оговоримся, что биографии с датами рождения указанных лиц находятся в открытом доступе. И еще: – с нашей стороны нет абсолютно никаких возражений против служения людей солидного возраста, аккумулировавших большой жизненный опыт, на значимых государственных должностях. Итак: В. Долгих – 90 (в весьма преклонном возрасте 88-ми лет он только вступил на новое поприще сенатора от Москвы); Н. Рыжков - 85, Е. Строев - до 77 лет (до прошлого года) трудился в Верхней Палате Парламента, Э. Россель – 77 лет. В Государственной Думе: В. Чикин - 83, Г. Кулик - 80, С. Говорухин и В. Ресин - по 79 и др. Так почему же украшенные благородной старостью сенаторы и депутаты-законодатели утвердили известный закон, ущемляющий ученых по возрасту? Впрочем, вопрос – риторический. Кроме того недавно были сняты (и Слава Богу!) возрастные ограничения на пребывание в должности для главных судей страны: председатель Конституционного суда В. Зорькин 71 год (и пусть трудится), председатель Верховного суда В. Лебедев - 70 и т.д. Еще примеры. Руководителя Пушкинского музея Ирину Антонову уволили все по тому же пресловутому критерию - возрасту. А это личность. Достаточно только вспомнить эту удивительную женщину. Ее публичные интервью – всегда события важного ряда в эфире. Аристократизм, прекрасная речь, любовь к делу, которому служит. И при всем том - высококлассный специалист. Но поднялась чья-то равнодушная чиновничья рука… Ей было много лет, но ей не мешали годы быть выдающимся, энергичным и любимым директором. Она сама как лучший экспонат в ряду других уникальных экспонатов знаменитого музея. Как его визитная карточка. Для многих сотрудников музея ее уход с руководящего поста был личной драмой. И еще: старшие поколения получили куда более качественное образование, чем молодые, они воспитаны на высоких критериях нравственности. И умная молодежь понимает, что это надо успеть впитать в себя, научиться. Именно так и сохраняются научные школы. Наверху, к сожалению, могут оказаться совсем не эти, занятые наукой молодые ученые, а склонные к карьеризму выскочки, готовые жертвовать и наукой, и коллективом, и, разумеется, - принципами. Конечно, следует доверять не формальным правилам, а разумным соображениям, собственному чутью, этическим нормам и мнению коллективов институтов. Не будут голосовать за никудышного директора. Не бу-дут! Сейчас очень важно не уйти в бесплодные споры. Совершенно очевидно, что Закон способствует разрушению системы организации науки в России. Закон, несомненно, способствует разрушению системы организации науки в России. И это совершенно очевидно. Это тем более нельзя допустить, когда перед страной стоят серьезные международные вызовы и угрозы. Наука и образование по природе своей консервативны. И чем больше этой консервации и сохранения традиций, тем успешнее они развиваются.

Questions and Tasks:

1. Find the key words leading to the understanding of the author’s intention.

2. What’s the topic of the article?

3. What’s the main idea of the article? Where is it formulated?

4. According to what pattern is the information in the article arranged?

5. What’s the author’s attitude to the problem?

6. Are you familiar with problem? What’s your background knowledge of the problem?

7. What’s your attitude to the problem? Do you support the author’s point of view or not?

8. Render the article in the English language according to the plan.

Read the following article, answer the questions and do the tasks below.

Литературная газета № 17 (6507) (29-04-2015)

«Чувство вины есть у всех»
Савватеева Наталья

Фото: Анатолий БЕЛОНОГОВ

Я виделась с Виктором Петровичем Астафьевым в Красноярске то в краевой библиотеке на какомто празднике, то на концерте в филармонии. А вот интервью посчастливилось взять у него лишь однажды. Хмурым морозным февральским днём 1998 года мы сидели в его квартирке в Академгородке и беседовали на самые разные темы. Я, конечно же, больше слушала, он – говорил. Говорил неспешно: задумываясь, вспоминая, печалясь или смеясь. И сейчас, спустя годы, его слова возвращаются в душу как пророчества. Его грубоватая простота и какаято мужицкая мудрость вселяли в меня уверенность, что всё, происходившее когдато и происходящее сейчас, невероятно ценно. И жизнь наша, порой странная, запутанная, трудная, стоит того, чтобы её любить.

– Виктор Петрович, помните 60-е годы, когда на выступления Евтушенко, Вознесенского, Рождественского, Ахмадулиной собирались огромные аудитории? Сейчас трудно представить на встречах с поэтами столько народу. Что это – время изменилось или поэты перестали быть мудрецами?

– Видимо, опять беду надо нашему народу. Большую беду. Чтоб запел он сентиментальные песни, начал относиться внимательней друг к другу. Беда объединяет. А иначе мы звереем. «Чем мы были беднее, тем жили дружнее» – эту поговорку я впервые услышал в сорок седьмом году.

– Сейчас писатели пишут всё что захотят: свобода. Но опубликоваться они могут зачастую только на собственные средства?!

– А весь мир как жил? Как «Дон Кихота» создал Сервантес, сидючи в тюрьме? В России в большинстве своём, когда тяжело жилось человеку, он и становился большим певцом и творцом, создателем замечательных песен. В Перми бедный чиновник Шурик Шубин написал песню «Вот мчится тройка почтовая», в Ачинске появилось «Славное море, священный Байкал».

– Как вы думаете, от чего зависит судьба поэта – от времени или от его внутреннего состояния?

– Влияние времени на столь занятого собой и своей поэзией человека относительно. Он выше времени, в каком бы положении ни был. Об этом я хочу написать. А ещё о своём любимом стихотворении Рубцова, о поэтах Серёже Орлове и Алёше Прасолове. Прасолов удавился, а он куда талантливее многих. В том числе и Высоцкого. Высоцкий как поэт-то очень слабый. Гитарист хороший, актёр иногда хороший. Вот так народ и создаёт славу, которая идёт даже за мёртвыми. Непомерная слава воздана русскому классику Чехову, а Николаю Семёновичу Лескову – нет. А ведь по сравнению с Лесковым Чехов – мальчик в трусиках.

– Вам никогда не хотелось на деньги от своих изданий построить себе трёхэтажный коттедж?

– Если строить с четырьмя этажами, тремя ванными и двумя сортирами, то писать уже некогда будет. Чтобы остатки дней потратить на эту херню, а потом лечь и умереть? Нет. Я понимаю много таких ценностей, которые гораздо лучше всего этого. Прочесть хорошую книгу, поваляться, посидеть во дворе на чурке, походить по речке. Побыть одному. Я сейчас, барачный человек, стал страшно любить быть один. У меня домик маленький в родном переулке в Овсянке. Я купил его за восемь с половиной тысяч, братец мне его приподнял, подкрасил всё, и я живу. Он сейчас немножко приосел, крыша старенькая. Зато лес вырос вокруг большой. Мне сколько говорят: «Давайте мы вам построим». А я отвечаю: «Построите, а завтра скажете: «В нашу партию вступай». А я и дом не построю, и в вашу партию не вступлю. Мне всё нравится – горница, кухня, комнатка, где у меня кабинет. Одному мужику, особенно до войны, вполне достаточно. Друзья приедут – я всегда найду им чего-нибудь в доме на диване постелить. Если пятеро приедут, отведу их к родственникам.

– Бывали у вас в жизни интересные встречи?

– Много. А вот собеседников, с которыми интересно было бы поговорить, мало. Но бывали. Тот же Хворостовский. Бывали и иностранцы интересные. И женщины интересные. Учителки хорошие. Класс приведёт, как курица порунья. Уж если явилась она из Иркутской области с ребятами, собрала там денежки на всех – значит, это уже хорошая учительница.

– А есть люди, которые хотели бы научиться у вас жить?

– Есть, конечно. Но это всё наивность и недоразвитость наша. Как я могу его научить, если он за свою жизнь, за 40–50 лет не научился? А я его за 15 минут научу, на все вопросы отвечу, что такое счастье скажу?

– Вы чувствуете свою вину перед кем-то, о чём-то искренне сожалеете?

– Конечно, как и всякий участник этого жизненного процесса, да ещё занимавшийся писательством, которое воздействовало на народ, на порчу его вкуса, на его падение и грехопадение. Я это признаю, и Фёдор Александрович Абрамов это признаёт, и все мои друзья, которые совестливые. Чувство вины за то, что общество несовершенно, всегда присутствовало у всех наших русских писателей. Я вот не улавливаю этого у французов, у англичан. А у немцев улавливаю. Особенно после войны они в литературе свой народ припечатали и перед Богом покаялись. Чувство вины нас угнетает оттого, что пошлость процветает и низкий вкус, что мы безграмотны, дурны, допускаем, что снова шаперятся коммунисты, которые проповедуют то, что мы уже проходили. Чувство вины, наверное, есть не только у писателей, а у всех путних людей.