Метафоричность перевода

Давно известно, что такие тропы как метафора и метонимия представляют собой не украшение существующего значения, а несут в себе новую информацию. При переводе на другой язык эта информация должна быть адекватно передана. Однако при попытке объяснить значение метафоры развернутым высказыванием определенная часть смысла теряется. Для этого существуют объективные причины: троп и его экспликация представляют собой разные способы передачи информации - аналоговый и цифровой (различное соотношение данных видов информации играет важную роль как при порождении, так и при восприятии и интерпретации тропа, осуществляемых благодаря функциональной асимметрии мозга человека - см. об этом в [Иванов, 1999]). Вацлавик утверждает, что в человеческой коммуникации объекты могут быть представлены двумя различными способами: “либо с помощью рисунков, передающих сходство, либо обозначением с помощью имен. Таким образом, в написанном предложении “Кошка схватила мышку” имена существительные могут быть заменены картинками; если предложение устное, нужно указать на конкретную кошку и мышь. <…> Эти два типа коммуникации (один – самообъясняющимся сходством, другой - словом), конечно же, также эквивалентны понятиям аналоговой и цифровой коммуникации, соответственно всякий раз, когда слово используется для обозначения, очевидно, что взаимоотношения между именем и обозначенной вещью является чем-то произвольно установленным” [Вацлавик и др., 2000: 57-59]. Кроме того, несомненно то, что “в аналоговой коммуникации, существует что-то особенное, “похожее на вещь”, используемое для того, чтобы выразить эту вещь. Аналоговая коммуникация в большей степени соотносится с вещью, которую символизирует” [Вацлавик и др., 2000: 57-59]. На наш взгляд, наиболее типичным представителем аналоговой коммуникации в языке является метафора, а метонимия, соответственно, представляет собой цифровой способ передачи информации.

Вообще, в языке и речи каждая форма слова может считаться метонимией, так как звук ассоциируется с понятием, и когда мы слышим (видим) форму, то по устойчивой смежности вызывается образ понятия. Вспомним пример из “Собачьего сердца” М.А. Булгакова: при первом восприятии комбинации звуков “абырвалг” никакого денотата не видно. Имеется лишь только семантический ореол слова со значением “грубость”, “что-то неприятное” и т.п. Фонетическая сторона слова сама является объектом, денотатом. И лишь позже мы научаемся соотносить его со словом “главрыба”, представляющим собой уже структуру “фонетический облик+концепт”. Другой пример: ребенок услышал и запомнил слово “коллега” (точнее, только форму этого слова). Несомненно, он знаком с понятием, стоящим за этой формой, но эти два объекта существуют раздельно и соединяются в нераздельное целое только после маминого объяснения. Теперь используя один объект (фонетическую форму), мы получаем и второй (возникает определенный образ). И наоборот, увидев какого-либо маминого сотрудника, ребенок может вспомнить фонетическую форму [кал’Эга]. В случаях с традиционной метонимией имеем тот же механизм: два совершенно разных объекта ассоциативно связываются в сознании. Причем объекты могут быть реально связаны в действительности (когда, например, реальную девочку, носящую красный берет, мы называем “красная шапочка”), а могут и не быть (марширующие ноги в кинофильме как символ армии никак с армией не связаны, т.к. это ноги актеров-статистов).

При переводе одного способа передачи в другой происходит неизбежная потеря информации, ведь “человек, соединяющий эти два языка, и как отправитель и как получатель вынужден постоянно переводить с одного языка на другой <...> В человеческой коммуникации сложность перевода присутствует всегда. Перевод с цифрового вида на аналоговый невозможен без огромной потери информации <...>, но и обратный перевод также очень сложен” [Вацлавик и др., 2000: 63]. Отсюда следует вывод, что при переводе текста с одного языка на другой важно адекватно передавать тропы во избежание таких информационных потерь.

Кроме того, значительно осложняют перевод имманентные тексту коннотации Р. Барта, основной функцией которых является порождение двойных смыслов и нарушение чистоты коммуникативного акта [Барт, 2001]. Даже привычные понятия, согласно А. Вежбицкой, лишенные для нас коннотации, при сравнении с “эквивалентами” в других языках обретают новые смыслы [Вежбицкая, 2001].

Все это, несомненно, создает массу трудностей при переводе. Поэтому переводчик всегда должен “лавировать”: где-то добавить, где-то убрать, где-то изменить, сохранив при этом прагматический эффект. Это своего рода игра, как и метафорический дискурс вообще.

У этих двух явлений есть и другие общие моменты: метафора (согласно современной теории) лежит на пересечении двух концептуальных сфер, нормально не сочетаемых. Этот неизбежный конфликт и роднит метафору и перевод. Ведь последний, в свою очередь, лежит на пересечении двух культурных сфер (в терминологии Гудмена - двух различных миров [Гудмен, 2001]), также не сочетаемых в нормальных условиях. Переводчик создает такой элемент, такой текст, который принадлежал бы одновременно двум культурам, точно так же как любой человек, воспринимая метафору, для ее интерпретации (обратите внимание на внутреннюю форму этого слова!) ищет тот объединяющий элемент, устраняющий конфликт разноклассовых понятий. Поэтому любой перевод тоже является метафорой в широком смысле этого слова.

Действительно, помимо всего прочего, члены метафоры могут считаться симметричными относительно одного или нескольких признаков, согласно теории симметрии А.В. Шубникова и В.А. Копцика (“два предмета считаются равными в отношении того или иного признака, т.е. симметричными, если оба предмета обладают этим признаком”) [цит. по: Белозерова, 2000]. В этом отношении метафора тесно сближается с переводом, т.к. “Симметрия как учение об относительном равенстве предметов связана с переводом через понятие эквивалентности” [Белозерова, 2000: 30]. Можно возразить, что напротив, члены метафоры асимметричны, поскольку не могут быть инвертированы (см. [Арутюнова, 1999]), однако это положение справедливо лишь для случаев зеркальной симметрии. Однако в этом случае и перевод, как и метафора, также не будет симметричным. Для иллюстрации вспомним пример перевода стихотворение Гете “Горные вершины…”, которое, будучи переведено на японский язык через посредство других языков и затем снова переведенное на немецкий, было практически неузнаваемым: главными образами в нем были вишневые деревья и нефрит. И наоборот, случаи зеркально-симметричных переводов хрестоматийны и обычно называются дословными.

Кроме того, и метафора, и перевод являются квази-тождествами: метафора всегда является в форме констатации, утверждения; перевод, в свою очередь, также заявляет о себе как о тождественном оригинальному тексту. Так, на первой странице трагедии “Гамлет” читатель обнаружит фамилию “Шекспир”, а не “Пастернак”; трагедия никогда не открывается словами “Шекспир написал, что …”. Да и в устном переводе практикуется передача информации от первого лица: переводчик может сказать “Я хотел бы заключить с вами контракт”, хотя объективно он этого сделать не может.

Таким образом, общность формы, свойств и функций указывают на то, что перевод теснейшим образом связан с метафорой и в основе своей имеет архаичное стремление человека создать в одном пространстве (в одной сфере) аналог объекта, принадлежащего другому пространству (другой сфере).

ЛИТЕРАТУРА

1. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. - М.: “Языки русской культуры”, 1999. - 896 с.

2. Барт Р. S/Z. – М.: Эдиториал УРСС, 2001. – 232 с.

3. Белозерова Н.Н. Законы симметрии и перевод // Университетское переводоведение. Вып. 1. Материалы I Всероссийской научной конференции “Федоровские чтения” 27-28 октября 1999 г. / СПбГУ - СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2000. - С. 29-34.

4. Вацлавик П., Бивин Д., Джексон Д. Прагматика человеческих коммуникаций: Изучение паттернов, патологий и парадоксов взаимодействия. – М.: Апрель-Пресс, Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000. – 320 с.

5. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. - М.: Языки славянской культуры, 2001. - 288 с.

6. Гудмен Н. Способы создания миров. - М.: Идея-пресс, Логос, Праксис, 2001. - 376 с.

7. Иванов Вяч. Вс. Нечет и чет. Асимметрия мозга и динамика знаковых систем / Избранные труды по семиотике и истории культуры. Том I. - М.: “Языки русской культуры”, 1999. - С. 381-602.

Дата добавления: 2015-10-29