Операция по захвату Кловера, день пятый: встреча

Сегодняшний день: сотвори это или разрушь.

Сегодняшней ночью я совсем не мог уснуть. Я все переворачивался и терзался ужасающими представлениями о том, как все может пойти, если я не сделаю все так, как хочу.

У кого угодно может быть грязь на кого угодно, но как я собирался убедить их в том, что я и правда могу использовать эту грязь против них? Что если они напрочь откажутся сотрудничать? Стал бы я на самом деле разоблачать их со всей имеющийся информацией, что у меня была? Стал бы кто-нибудь в школе мне верить? Я однозначно не Мисс Конгениальность.

Я мог бы начать с размещения информации на кого-нибудь, чтобы посмотреть, как это разлетится. Станут ли люди более склонными к участию, если увидят руины, оставшиеся от жизни их друга? Кого бы я использовал в качестве пешки? Было ли у меня право на разрушение чьей-либо жизни? Если бы я это сделал, был бы я хоть чем-то лучше, чем они?

Моя работа была четко определенной. Я должен был уговаривать каждого, над кем имел какое-либо влияние, пока, кстати, еще убеждал их в том, что достаточно бессердечен, чтобы суметь публично раскрыть их секреты — очень тяжело, когда ты один-единственный редактор провалившейся школьной газеты.

Весь день в школе у меня были отвратительные боли в животе и груди. Мои нервы были оголены до того, что я боялся туда идти.

Мои глаза были приклеены к часам весь день. Потом последний звонок прозвенел, школьный день окончен. Время пришло.

Я пришел в класс журнализма и и немножко прибрался, пока ждал. Мне было так волнительно принимать гостей в своем классе. В нем еще никогда прежде не было больше семи человек. Я даже поразмышлял о том, чтобы сбегать в магазина за hors d'oeuvres*, но напомнил себе, что это была не вечеринка.

Я заставил Мелери придти, чтобы поддержать меня. Она казалась еще более нервозной, чем я. Она нашла стул и уселась на нем в углу комнаты, наблюдая за происходящим через экран своей камеры.

Начало становиться поздно, и выходные наступали все ближе.

*Закуски

Прошел уже почти час, как закончились уроки, ни одна из жертв Операции По Захвату Кловера не пришла.

Неужели ни один не воспринял меня всерьез? Неужели я даже удаленно не угрожал ни им, ни их репутациям? Неужели они были все вместе где-то и смеялись над моими желтыми листками?

Прошло пять минут, и я осознал, что отдавал больно много чести своим ровесникам. Один за другим все они приковыляли в мой класс журнализма.

Вики и Дуэйн были первыми, кто прибыл.

— Так, так, так, — сказал я. — Время, — я придержал коней и вел себя классно; не знаю, откуда взялось мое спокойствие.

— Расслабься. Нас задержали, — сказала Вики.

Задержали! У всех жертв были занятия после школы, и это причина по которой они были теми, кем были. Я забыл.

Следующей возникла Клэр. Она одарила взглядом Дуэйна и Вики и сказала:

— О, нет. — Принцессе не нравилось быть в компании крестьян.

Николас и Скотт выглянули следующими. Правда что ли, Ник и Скотт? Вы вместе, у всех на глазах приходите на встречу, на которую вас затащили шантажом за то, что вы вместе? Но опять же, они всегда друг с другом. Как никто еще не сложил А и Б вместе? Худшая прячущаяся в шкафу пара за всю историю человечества!

Следующей была Реми, и она остолбенела, увидев большую часть школьного совета. Все участники совета одарили друг друга по задушевному кивку, но все равно это было неловко, как когда ты видишь людей, посещающих с тобой одну церковь, в Hooters*.

Затем прибыл тренер Колин. Они с Клэр даже друг на друга не взглянули. Мудро. (Запишите, Ник и Скотт! Это то, как стыдливо нужно скрывать половые контакты!) Колин был единственным, кто заметил доску Операции По Захвату Кловера. Я забыл ее снять.

Все были тихими. Они смотрели друг на друга со взглядами «Ты тоже?». Я мог задать вопрос: «И по какой же причине вы здесь?», — это мучало их.

Эмилио...Я имею ввиду Генри... Кем бы он ни был...Был последним. Все обратили взгляды на него, затем повернулись ко мне. Даже его?

Я перевел глаза на дверь позади него и встал перед всем классом.

*Hooters – ресторан с обнаженными офицантками.

Мое сердце ощущалось как виляющий кнут, запиханый в груди.

— Привет всем и добро пожаловать в класс журнализма, — сказал я.

— Ты фашист! — сказал Реми.

— ¡Inodoro!*— Сказал Эмилио.

— Довольно имен! — Сказал я. — Смотрите, я скажу все коротко и мило. Вы все здесь, потому что у меня есть грязь на каждого из вас.

Все издали по стону и сказали: «Фу».

— Я знаю, почему я здесь. И я вполне уверена, что все знают, почему Дуэйн тут, — сказала Вики. — Но вы-то все здесь что делаете? — Она посмотрела на Клэр взглядом, от которого мурашки бегут по спине.

— Это нужно знать лишь мне, и большинство из вас об этом никогда не узнает, если все будет так, как запланировано, — сказал я.

— Это трепотня! — Сказал Николас. — Это считается незаконным! Ты знаешь сколько у моей семьи юристов? Семь.

Казалось, все были с ним согласны.

— ¡Enséñame los pompones**! — сказал Эмилио.

Я их только что захватил. Не мог же я их уже потерять.

— Если кто-то из вас предпочел бы поделиться друг с другом информацией, которая у меня на вас есть, то чувствуйте себя свободно и сделайте это, а затем уходите, — сказал я. Комната стала мертвенно беззвучной. Они все посмотрели друг другу в глаза, каждый тихо ободряя кого-нибудь другого, чтобы тот пошел первым. К счастью для меня, все они были слишком горды, чтобы так поступить.

— И я так не думаю, — сказал я.

— Мне не нужна репетиция «Здравствуй, Долли», — сказал Скотт, — Чего ты от нас хочешь?

— Как вы все знаете, я начина вести школьный литературный журнал, — сказал я, подводя ближе к делу.

— Ты хочешь, чтобы мы купили твой литературный журнал?! — Сказала Клэр с усмешкой. Меня это просто выбесило. Она серьезно думала, что я бы создал себе столько проблем, чтобы продать им что-нибудь? Это она была идиоткой, что занималась сексом с тренером, не я!

— Нет, Клэр, — сказал я. — Я бы никогда не стал ожидать от тебя

*Туалет! (исп.)

** Научи меня помпонам! (исп.)

понимания интеллектуальной публицистики, не говоря уже о ее покупке! Но от ваших друзей и родителей? Да! Почему? Потому что все вы там будете. Я хочу литературных идей и предложений от вас!

Теперь я раскрыл им это. И они все застонали как плаксивые стервы, которыми и были.

— И это все, для чего ты это устроил? — Засмеялся Дуэйн.

— Это странно, — сказал Вики.

— ¡Tu aliento huele a animales de la granja*! — Орал Эмилио.

— Я тут даже не студент, — сказал Колин из конца класса.

— А вот это то, почему я хочу от тебя кое-чего большего, — сказал я, а затем указал на Клэр, — И от тебя. Я хочу предложений от каждого игрока и чирлидера.

Комната вспыхнула жалобами. Они думали я был не в себе с своей тоталитарной властью над ними. И если честно, я и вправду был не в себе.

— Ты не можешь заставить меня или мою команду чирлидеров делать что-либо! — Кричала Клэр. Она была так взвинчена и подавлена, что мне казалось, будто ее голова вот-вот улетит с шеи. — Есть причина по которой ты и Драгоценнейшая в углу комнаты — единственные участники твоего клуба, и причина эта в том, что тебя все ненавидят. Даже если ты станешь распространять какую бы то ни было информацию, что у тебя есть на нас, по всей школе, ни один тебе не будет верить, понятно?!

Остальные стали улюлюкать ей и бормотать о том, что согласны. Скотт исполнил соло аплодисментов. Реми кивала своей головой так, если бы в комнате звучали басы хип-хопа. Мелери все смотрела за своей спиной в поисках Драгоценнейшей.

Моя осанка стала горбиться. Я боялся, что это начало происходить. Их комплименты были все громче и громче, и я все глубже падал в свои собственные сомнения насчет Карсона Филлипса. Он пришел, мой самый большой страх: они понимали, что превосходят меня, и я не могу их победить.

Я чувствовал пот, капающий с моего лба. Они все трясли головами, закатывали глаза, злые на то, что их пятничный обед был потрачен зря. Некоторые встали, чтобы покинуть класс... И вот тут меня щелкнуло.

Волна адреналина пронеслась через мое тело, и ни минутой

*Твое дыхание пахнет сельскохозяйственным животным!(исп.)

больше я не оставался потерянным Карсоном Филлипсом. Черт его знает, кем я вообще был.

— Сели! — Приказал я. Мой голос был очень пронзительным, он напугал их. Они не знали, что делать, кроме как действовать по моей инструкции. Подо мной была земля, и мои ноги хорошо на ней стояли. Годы переваривания их дерьма привели к этому моменту, и я насадил на их задницы Пик Данте.

— Годами я был обпихан и пронизан твоей дрянной вилкой, Клэр! — Я кричал со всем своим телом. Я все еще не знаю, откуда брались слова. — Ты добивала меня до самого низа пищевой цепи старшей школы обделанным концом палки гораздо дольше, чем может сказать слово «долго». Ты думаешь они не будут мне верить? Я заставлю их поверить! Ты думаешь люди в этой школе все это время попросту не ждали момента, когда смогут востать против тебя?

Глаза каждого выросли до размеров яиц кита.

— Конечно, они ненавидят меня, — нападал я. — Но это потому, что я единственный человек в городе с IQ куда огромнее, чем размер моих туфель и я не стесняюсь напоминать им об этом! Так что, вперед, иди и испытай меня, как ты и хочешь, в играх разума, дорогуша. Я ни единожды не приму тех приглашений на шоу «побудь запуган». Мне терять него, и есть целый ад, наполненный призами, что я могу выиграть, и на этот раз никто меня не остановит!

Все цвета стерлись с их лиц. Они были бледнее, чем передний ряд Республиканского Национального Конгресса. Они были у меня в руках, я наконец держал их в своих руках! Но я продолжил свое импровизированное выступление. Я зашел за свою доску и схватил первую стопку бумаги, что нашел.

— Вам нужно немного примеров? Вот они, примеры! — Сказал я и начал кидать в них бумагой. — Поэзия, рассказы, эссе, сценарии, новеллы, что угодно! Пишите что угодно, пока вы сами это придумываете и это предназначается моим рукам, КАК МОЖНО СКОРЕЕ! Напишите о том, как сильно вы ненавидите меня! Напишите в деталях о том, как сильно вы хотите убить меня! Ясно? А ТЕПЕРЬ УБИРАЙТЕСЬ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ ИЗ МОЕГО КЛАССА.

Тяжело вспомнить, что потом случилось с тем соком в моих венах, но я знаю, что все они смылись быстрее, чем мышь из приюта для кошек.

Через пару минут альтер-эго под именем «Халк» угасло, и я встретился со своими чувствами. Мое сердце все еще гналось на высокой скорости, а пот стекал по спине. Секс никогда не представится мне лучшим удовольствием, чем то, что я чувствовал в тот момент.

— Мелери? — Позвал я, будучи в шоке. — Ты меня слышала? Ты меня видела? Это было потрясающе! Я сделал это!

Не было ответа.

— Мелери? — Произнес я. Я обвел глазами всю комнату, но я был один. Я отпугнул даже Мелери; она ушла со всеми остальными. Ох, что ж.

Я обошел доску Операции По Уничтожению Кловера и разорвал все испорченные фотографии. Я триумфально вывел: «Литературный Журнал Старшей Школы Кловера: Сейчас принимает работы», — через всю доску.

Северо-Западный, берегись: в следующем году на тебя надвигается Карсон Филлипс... и он, черт побери, не носит головы на плечах!

10/24

На выходных мне приснился самый лучший сон за всю жизнь. Я стоял в лифте. Он поднимался все выше и выше. Я дивился — остановится ли он вообще.

Я был старше, но я не уверен насколько старше. Все было слега темнее, чем обычно, из-за дизайнерских оттенков, что я носил. Я опустил глаза и увидел, что на мне был шикарно сшитый костюм.

Двери лифта раздвинулись, и я оказался в редакции New Yorker'а.

Все испугались, когда увидели меня. Сначала я был этим смущен. Я только что видел свою одежду, так что знал, что это не сон из серии «Голый на публике». Я зашагал по коридору, и сотрудники опускались на стулья, стоило мне пройти мимо. Я затем до меня дошло: они боялись меня, потому что я их босс! Я чувствовал себя Мирандой Пристли из «Дьявол носит Prada».

— Извините, мистер Филлипс, мы не ждали вас раньше обеда, — сказал Реми. Она была взвинчена, на ней были наушники; она была моим секретарем. — Подвинуть вашу встречу с президентом Мэддоу?

Я тяжело вздохнул.

— Я сказал, что буду здесь раньше, чем обычно. Какое из этих слов было непонятно? Редактор имеет право приходить и уходить, когда ему кажется верным, и его не должны за это осуждать, — сказал я.

Я был главным редактором, и я был мудаком. Это было восхитительно!

— Мистер Филлипс, вот ваш кофе, сэр! — Сказала Клэр, подбегая ко мне с чашкой, над которой виднелся пар.

— Как я люблю, Метьюз? — Сказал я, ни на минуту не пытаясь создать с нею зрительный контакт.

— Да, сэр, сказал она, — Свежемолотые Монгольские бобы, с двумя чайными ложками Швейцарского крема, один кусочек вашего любимого низкокалорийного сахара-рафинада и полстопки Jack Daniel’s'а.

— Спасибо, — сказал я Клэр. Я сделал глоток и потом в момент вылил почти всю чашку на лицо Реми.

— Я заслуживала этого, — сказала Реми. — Также, сэр, звонили из дома вашей матери. По-видимому она проснулась из комы.

Я заворчал:

— Тогда скажите им вколоть ей еще дозу. Я плачу им за то, чтобы они держали ее в коматозе, — сказал я. Затем я прошел через массивную двойную дверь, ведущую в мой офис. Реми и Клэр не было разрешено идти за мной.

Мой офис был такой же большой, как маленькая страна. Там были золотые колонны и огромный рояль. Я даже не умею играть на рояле! Стены были украшены почетными докторскими премиями и фотографии с заскучавшим мной вместе с полными энтузиазма президентами, главными министрами и Мадонной.

У меня были окна, ростом от самого потолка до пола, с самым перехватывающим дух видом Нью-Йорка. Каким-то образом я мог видеть Эмпайр-Стэйт-Билдинг, Статую Свободы, Крайслер-Билдинг, Центральный Парк, Истр-Ривер, Хадсон-Ривер, Брбару Уолтерс и таймс-Скуэр. Я не слишком осведомлен о географии города, но я довольно-таки уверен, что у меня был один-единственный офис с таким видом из окна.

Зазвонил мой телефон, и я ответил.

— Здравствуйте? Не сейчас, Опра, — и тут же повесил трубку.

— Привет, Карсон, — сказала Мелери, проходя в мой офис.

— Хей, Мелери, как поживает мой любимый издатель? — Спросил я ее.

— Она поживает замечательно! — Сказала Мелери. — Твоя автобиография «Операция По Захвату Кловера: Скандал, Который Начал Мужчину» все еще номер один в списке бестселлеров девяносто седьмую неделю! Думаешь, сможешь написать что-нибудь еще успешнее?

Я улыбнулся и снова повернулся к окну:

— Всегда, — сказал я.

И вот тут я проснулся. Ну, сон начался с пришельцев-трансвеститов, захватывающих Землю и закончился мной, проигрывающим игру в лимбо с Маргарет Тетчер, в комнате, заполненной хомячками, но я это проигнорировал.

И пока я не думаю, что мог бы выплеснуть на кого-нибудь кофе (или повесить трубку, с Опрой на другом конце!), все это оставалось большим, чем просто мечтой: это было целью. И если школа хоть чуть-чуть будет следовать указаниям, что я дал, то моя цель могла бы стать будущим.

Клэр и Колин, должно быть, взяли слово со своих армий атлетов и чирдидеров, потому что линейка недовольных ублюдков, ждущих своей очереди отдать свои листочки для литературного журнала, стояла за дверью после уроков в понедельник.

— Клэр сказала, что мы не можем поддерживать на матче, если мы некультурны, и заставляет нас быть в твоем журнале, — сказала чирлидерша.

— Тренер заставляет нас писать для тебя, потому что он говорит, что мы не можешь победить кого-либо, если не можем их перехитрить, — сказал косоглазый футболист.

Их идеи были написаны наспех и короткими, но это было не слишком важно. Северо-Западный увидел бы их и подумал бы, что я вдохновил студентов всех слоев писать. Это было точно то, что нужно!

Я не мог дождаться, когда приеду к бабушке после школы и расскажу ей все об этом.

***

— В общем, я шантажирую всю школу, чтобы увеличить свои шансы на поступление в университет моей мечты, — сказал я ей сразу же, войдя в двери, — И это волнующе! Кто бы прежде мог подумать, что одно из моих величайших достижений будет криминальным?

— Уходи отсюда! — Сказала бабушка с глазами по пять копеек.

— Нет, я серьезно! — Сказал я, счастливый, — Я весь день сегодня получал предложения от людей...

— Нет, убирайся! — Кричала бабушка, указывая рукою на дверь, — Прочь! Я не знаю тебя! Уйди из моей комнаты!

— О, нет, — сказал я, — Не сегодня, бабушка. Пожалуйста, не делай этого. Не сегодня...

— Уходи! — Она настаивала, — Медсестра, в моей комнате посторонний мужчина! Медсестра!

У бабушки были такие моменты раз за разом.

— Хорошо, я ухожу, — сказал я, качнув головой в сторону двери, — Увидимся завтра.

— Уйди же! — Крикнула она мне последний раз. Даже когда я шел по коридору к выходу, я мог услышать, как она кричала, — Уходи! Уходи! Уходи! — Из ее комнаты.

Это достаточно больно — видеть ее каждый день и быть непризнанным ею, но быть принятым за незнакомца человеком, которого любишь больше всего в мире — это другой размер дозы боли.

Я был на девятом небе от счастья весь день до того момента. Но чем выше твое небо, тем дальше падает твой дождь.

— Ты сегодня рано, — сказала мама.

— Бабушка на одной из своих волн сегодня, — объяснил я.

— Оу, — сказала мама. Она обычно выглядит виновато каждый раз, когда я упоминаю бабушку при ней. — Вот поэтому-то я туда больше и не хожу; не могу выносить видеть ее такой, — она кивнула, когда произнесла свое отвратительное оправдание.

— Это причина? — Сказал я, теряя дыхание. Правда в том, что она не любит навещать бабушку, потому что это заставляет ее чувствовать вину, и это та проблема, которую она не может решить с помощью рецепта.

— Как в школе? — Спросила она меня.

— Супер, — сказал я. — Шантажирую каждое студенческое тело в школе, чтобы увеличить шансы на поступление в Северо-Западный.

— Северо-Западный? — Спросила мама.

— Это место, в котором я хочу учиться в следующем году, — напомнил я ей.

— Оу, — сказал мама. Она грустно опустила глаза на кофейный столик, — Я все забываю сколько тебе лет. Думаю, даже моему ребенку нужно расти.

Только моя мать может без конца расстраивать все мои планы и при этом заставлять меня сожалеть ей в одно и то же время.

— Как твой день? — Спросил я ее, несмотря на то, что выглядело все так, будто у нее больно-то и не было «дня».

— Отлично, — сказал мама. Судья Джуди вышвырнул мужчину из зала суда за то, что тот не носил штанов, а Эллен отдала Иксбоксы своей аудитории.

— Вот как? — Спросил я.

— Ага, как-то так, — сказала она в меланхоличном тоне. — И потом принесли почту.

Почему она мне это сказала? На стойке было полным полно почты и я моментально побежал туда. Бабочки летали в моем животе, пока я перебирал конверты, но там не было ни одного для меня.

Было бы иронично, если бы меня уже приняли, и все передряги, в которые я ввязался были бы бессмысленны; еще был шанс. Это могло бы быть великолепной историей, что я бы рассказывал между коктейлями на будущем шоу искусств моего соседа в центре Манхеттена.

Воу, мне и вправду нужно заканчивать строить планы с придуманными людьми. Развивать отношения с людьми, которых нет, — не совсем здорово.

Основную часть обеда я провел в размышлениях о том, стоит ли добавить в литературный журнал колонку «Разное». Пока я так сильно рад тому, что получаю все больше предложений каждый день, должен еще и сказать, что тинейджеры чокнулись; я не понимаю чем является половина этой фигни. Это поэзия? Это оригинальный стиль? Это человеческое?

Одна девочка описала о том, как собирается однажды жениться на Джастине Бибере, и мне кажется, она померла, серьезно. Она, видимо, каждые выходные ездит к его дому и просто пялится на его дом через ворота часами.

Правда, ты смеешься надо мной? Ты серьезно считаешь, что он выйдет наружу, увидит тебя и будет такой, типа: «Малышка, я смотрел, как ты смотрела на меня месяцами и думаю, что люблю тебя». НЕТ! От тебя, блин, мурашки по телу бегут! Бери свою сталкер-задницу, езжай домой и сиди там!

Это не заставляет вас хотеть, чтобы родители иногда шлепали своих детей? Серьезно, где родители этой девочки и почему они не выполняют свою работу? Молодость — это не оправдание тому, что едет крыша.

Я отложу это эссе в «Социальные комментарии» ради нее. Безумная дурочка.

Через пару часов позже, Джастин Уолкер всунул свою голову в дверной проем класса журнализма. Он выглядел, как потерянный щенок, и нес в руках только один листок бумаги.

— Это тут я должен предлагать что-нибудь в твой карикатурный журнал? — Спросил он.

— Это литературный журнал и да, — ответил я.

— Спасибо Господу. Я искал этот класс часами, чувак, — сказал он, — Я даже и не знал, что он здесь.

— Они обязательно должны повесить номерки на двери или что-нибудь еще, да? — Сказал я.

— Или вывески, как в торговых центрах, — сказал Джастин. Он обвел комнату глазами в страхе. — Ты тут живешь?

— Практически, — сказал я. Я взял у него листок и оглядел его. Я напустил на себя вид доктора Сьюз, как Чарльз Дикенс.

— Спасибо, Джастин. Вижу, ты написал про деревья.. и траву... и какие они оба зеленые, — сказал я.

Джастин вздохнул и пожал плечами.

— Слушай, писать — это не моя фишка, ладно? Мое западное полушарие не слишком развито, и что с того?

— Левое полушарие, — поправил я его.

— Что это? — Спросил он.

— Это левое полушарие, и это значит, что ты креативный, — сказал я.

— Да, ну, вот я не с ним. Я напротив левого полушария, — сказал он.

— Что значит: ты в ладах с правым полушарием, — сказал я.

— Ага, — сказал Джастин, — Еще я правша. И это связано.

— Ага, это точно связано, — сказал я. И я сдался. Иногда ради собственного здравомыслия тебе приходится согласиться с чужим идиотизмом.

— Получается, у тебя успехи с математикой и наукой? — Спросил я и пожалел в следующее мгновенье, — Это нормально для людей с хорошо развитым правым полушарием.

Джастин с натугой обдумал это. Он выглядел так, будто потерялся в собственной голове, это как медведь-гризли, потерявшийся в какой-нибудь студии.

— Нет, я в них тоже не очень хорош, — сказал он.

— Так в чем же ты хорош? — Спросил я его. Я не имел ввиду это таким образом, каким это прозвучало, но все знают, что я заноза, хотя ситуацию это не спасло.

Джастин стал очень расстроенным и поднял руки вверх:

— Я знаю, что ты обо мне думаешь, потому что так же обо мне думает мой консультант, Директор Джиффорд, и каждый в футбольном колледже так думает. Но я не просто дубина с плохими оценками, ладно? Во мне есть кое-что большее, чем это.

Я кивнул типа «безоговорочно», чтобы заставить его именно так себя чувствовать.

— Например? — Спросил я его.

Он взглянул на меня так, словно я только что попросил его назвать столицу Туркменистана. У него не было ответа.

— Возможно, тебе стоит обдумать это, — сказал я в самом приятном тоне, что мог. — Ты обязан показать миру, кто ты есть, перед тем, как он указывает тебе, Джастин. Или ты становишься жертвой того, кем ты не являешься.

У него заняло минуту уловить то, что я говорил, но я мог сказать, что он понял правильно.

— Например, когда я пришел в футбольную команду, я рассчитывал быть полузащитником, а теперь я защитник, — сказал Джастин. — Я никогда не хотел такого давления. Мне нужно было что-то сказать, но я не хотел расстраивать своего брата. Мы все еще пользуемся одной ванной...

— Эм, — сказал я. Я не очень хорошо разговаривал насчет футболка. Я волновался, что растопчу этому парню жизнь навсегда, — Правильно.

— Спасибо, бро, — сказал Джастин и поднес свой кулак ко мне. Я наполовину спрятался под своим столом, испугавшийся, что он пытался меня ударить, но он просто хотел стукнуться с моим кулаком. После того, как я это сделал, его кулак испытал какого-то рода взрыв и Джастин подпел ему какими-то звуками.

Это значило, что я выиграл? Это вообще была игра? Почему атлеты вечно играют?

— Будешь иногда приходить на игры? — Спросил меня Джастин, пока шел к двери.

Я почти что сказал: «Я бы лучше засунул в блендер мешок с гайками», — но некрасиво так говорить людям с особыми нуждами, так что вместо этого я сказал:

— Может быть! — Я пытался остановиться, но половинка какой-то мощной силы во мне заставила меня, — Ох! И, Джастин, смотри в оба; ванная комната — не единственная вещь, которую вы с братом делите.

Я такой идиот. Но у нас просто был особенный момент — как я мог не сказать?

И снова Джастин тяжело задумался, приложив большие усилия.

— Ох, брат, неужели ты хочешь мне сказать.... — сказал он, выглядя при этом абсолютно разбитым.

— Ты это не от меня слышал! — Сказал я. Черт! Я был готов вилку себе в глаза воткнуть!

— Те Найки — винтажные! — Орал Джастин, — Я говорил этому придурку их не надевать! Я надеру ему задницу! — Он вылетел из класса.

10/25

Я чувствую себя немного под морфием сегодня. Какой-то дурак пришел сутра пораньше и принес свое предложение для журнала. Я подумал, что это был милый и наивный стишок о его собаке, но после дальнейших изучений этого стиха я абсолютно убежден, что это о его штуковине.

Ужасно. Ну, что ж, судите сами. Я все еще планирую внести это в журнал; я не могу позволять себе быть придирчивым с выбором. Я опаздываю с собиранием всего этого вместе и с отправлением всего этого и новой заявки в Северо-Западный.

Реми тоже сегодня заходила, чтобы подбросить свой листочек. Клянусь, эта девчонка бьет меня в грудь больше, чем кто-либо в этой школе. Только ее походка, словно она самая умная штучка на всей дрянной планете, раздражает меня. Не в моем классе, Бильбо.

— Вот тебе, короткая история для твоего тупого журнальчика, — сказала она с исполинским закатыванием глаз.

— Спасибо, Реми, — сказал я. Я даже не кинул ей и словечка в ответ. После шантажа практически над всеми, кого я знаю, я старался перевернуть на следующую страницу. Я пытаюсь быть таким сердечным, каким возможно мне быть, с людьми, которыми управлял. (Думаю, у меня от этого вечные словечки желчи на языке.)

— У меня есть вещи и получше, на которые я могла бы потратить время, знаешь ли, — сказала Реми.

— Как нахождение драгоценнейшего? — Я не мог ничем помочь, но выпалил Я сказал, что пытаюсь быть сердечным, я не слишком предан идее.

— Очень смешно, придурок, — сказала Реми и вложила в мои руки свой рассказ, — Это однозначно не самый мой великий вклад миру, но пойдет. Я лишь счастлива, что твой журнальчик не появится в каком-нибудь важном месте. Я б ненавидела себя за то, что меня запомнили за написание посредственного рассказика.

— Так рад, что застал тебя в цветущем расположении духа, — сказал я.

Я взглянул на ее работу и мог сказать, что она, вообще-то, приложила к ней немного усилия. Реми вечно напоминает мне обо меня, перфекционист всему виной.

— И как же ты на самом деле хочешь, чтобы тебя помнили? — Спросил я ее, — Или амплуа встревоженной сучки и есть твоя цель?

— Я бы хотела, чтобы меня знали, как девушку, которая не теряла времени зря, — сказала Реми с очень неприятным видом. — Я тебя никогда не понимала. Карсон, мы всегда были так похожи. Ты стараешься так же сильно, как и я, у нас одинаковые оценки, но зачем ты делаешь все это?

— И это — была пустая трата времени? — Сказал я, — Посмотреть внутрь себя и создать что-то непохожее и уникальное, и всецело взятое из собственного воображения было пустой тратой времени? Ну, в таком случае, думаю, это именно то, что нас разделяет друг от друга.

— Плевать, сказала она и пошла к двери, — Мне нужно идти, делать Ежегодную книгу. Воспоминания сами себя не создают.

— Вообще-то, создают, — сказал я и посмотрел на нее, как на вышедшую из собственного ума, — Но я предполагаю, что ты хочешь, чтобы все запомнили перенасыщенную версию тебя.

— Извини меня, но я предпочитаю продолжать лист своих достижений, — сказала Реми, — Кто-то ведь должен. — Думаю, она показала чуть-чуть больше отчаяния, чем намеревалась. Хорошо, что мы не друзья, иначе мне, наверное, бы пришлось спрашивать, что она имела ввиду, и затем мне пришлось бы застрять там на пустые часы выслушивания проблем мамочки и папочки.

— Ты же знаешь, Реми, — казал я. — Если прыгаешь выше собственной головы, никогда не узнаешь, своих настоящих достижений.

Она издала ноздепрочищающий звук и вышла.

Мне пришлось задуматься после того, как ушла Реми. Через десять лет... Не то, чтобы я больно беспокоился, но интересно, как люди будут меня помнить. Буду ли ни меня вспоминать как занозу в заднице из класса журнализма, которая заняла себя не имеющим значения заданиями для учеников, дабы оправдать свое существование? Или в конце концов они увидят во мне вдохновленного ребенка, работающего со всей силой, дыбы добиться цели?

Оглянутся ли они назад и вспомнят старшую школу как самое замечательные годы своей жизни? Или они оглянутся назад и увидят всех людей, которых ранили и перешагнули ради статуса?

Если вы возьмете Книгу Американской Истории и Книгу Британской Истории, спорю, что их описание тысяча семьсот семидесятых будет очень непохоже. Если вы возьмете Ежегодную Книгу Реми и Ежегодную Книгу, которую сделал бы я, то. Спорю, вы бы и не подумали, что они об одной и той же школе. Думаю, нет такой вещи, как история; все это о всеобщем восприятии.

Касаясь восприятия, я показал тот стишок Бабушке после школы. И хотя она все еще меня не знает, она согласилась, что стих о члене.

10/25

Это пятница, и мне выпало несчастье отсиживать еще одну встречу студенческого совета после уроков. Не завидуйте!

— У нас все еще не выбрано место встречи для выпускного, — сказала Клэр, адресуя это своим придворным шутам, — Я подумываю над Перепелиными Садами.

— Как насчет мотеля номер шесть вниз по шоссе? — Сказал я. — Я только хочу сказать, что туда все равно все поедут после выпускного. Я прав? — Я посмеялся над собственной шуткой. Не знаю для кого я вообще ее придумал — в этих людях я не находил публики еще никогда.

— Возражения против Перепелиных Садов? — Спросила Клэр, игнорируя меня таким образом. Ни у кого других идей не было.

— Разве Перепелиные Сады не в самой середине страны? А выпускные чаще всего проводятся в начале лета, получается, что все будут заживо съедены букашками? — Заметил я. — Мне кажется, что Кловерская столовая была бы дешевле и разумнее.

Я не пытался просто высказаться. Когда я был второкурсником, выпускники устроили свой выпускной в Перепелиных Садах, и я слышал их жалобы на насекомых. Когда выставили их фотографии, они выглядели как подредактированные банальным эффектом искорок. Но факт в том, что «искорками» были просто гигантских размеров комары, которыми Перепелиный Сад кишел в то время.

— Столовая Кловера. Решено, — сказала Клэр с тяжелым вздохом. — Нам нужна тема.

— Что насчет темы сказок? — Сказала Реми, поймав шанс встрять в разговор, — Мы бы могли сделать очень простую фотосессию типа «Золушка».

— Боже ты мой, я люблю Рапунцель! — Сказал Скотт.

Вы меня знаете, я не мог сопротивляться инстинкту подать голос об этом.

— Я не совсем уверен, что все студенты оценят эту тему, — сказал я, Типа самцов-студентов. Вам нужно выбрать тему как, например, «Рычащие Двадцатые» или типа того.

Они безмолвно переглянулись, пряча свои противоречия.

— Двадцатые — это хорошо, — сказала Клэр.

— Супер, — сказал Джастин.

До меня наконец дошло, что происходило, и это бесило.

— Почему вы, ребята, даете мне принимать все решения, — спросил я, — Веселья было намного больше, когда мне приходилось вам что-нибудь доказывать.

— Ты прикажешь нам писать еще, если мы будем возражать? — Язвительно спросил Николас.

— Говоря об этом, — сказал я, — журнал складывается славный. Я вот жду еще еще лишь парочку предложений, — я оглядел Клэр, Николаса и Скотта.

— Агнесса Сондерс, одна из леди, что работают на кухне, она увольняется в следующем месяце, — сказала Клэр, меняя тему. — Мы собрали пятьдесят долларов на подарок ей в честь увольнения. Я подумывала о тарелках под миксер или, может быть, миленький тостер?

— Звучит прекрасно, — сказала Реми.

— Может, подставку для специй, — предложил Скотт.

— Женщине, что провела на кухне последние сорок лет, приготовляя школьные ланчи, вы хотите вручить кухонные принадлежности? — Спросил я, не веря своим ушам.

— Они подходят, — сказал Николас.

— Это как подковать мертвую лошадь новыми подковами, — резко сказал я. — Подарите ей день в спа или что-нибудь такое, чтобы она могла там отдохнуть и не вспоминать обо всех вещах, которые ей надо было пользоваться, чтобы идти вверх по своей карьерной лестнице.

— Отлично, день спа для ланч-леди, записано, — сказала Клэр, замкнувшись.

Я не знаю, почему они такие заведенные со мной. Они должны быть благодарны, что я здесь, чтобы сообщать им, как тупы их идеи.

— Понедельник, пятое ноября, у нас встреча с директором и заведующим после школы, — сказала Клэр, зачитывая свой блокнот с заметками. — Обычно они устраивают такие встречи, когда хотят добавить правил в кампусе.

— Мой брат был на одной из таких встреч, когда ходил в студенческий совет, — говорил Джастин. — Они тогда наложили запрет на прозрачные рюкзаки.

— Я бы была лишена всякой боли, если бы вы согласились просто улыбаться и слушать, — сказала Клэр.

Все они вместе обернулись ко мне и нахмурились.

— Я всеми силами постараюсь быть паинькой, — сказал я. Иисусе. Тяжелые люди.

10/29

Ну, я сидел за компьютером в классе журнализма после уроков (я уже начал печатать журнальные предложения), и тут вошел Дуйэн, тут же комната запахла как концерт Боба Марли.

Пары, что источал этот парень, заставляли меня хотеть проверить его на человеческом смок-тесте.

— Бра-а-а-а-ат, — сказал Дуэйн, произнося односложное слово сли-ишком долго.

— Д-а-а-а-а, — сказал я, соответствуя его чувству ритма.

— Я написал, дружище, — сказал он. — Я написал для тебя! — Его глаза были такими слипшимися, и он выглядел с ними как лунатик. Он отдал мне бумажку, при создании которой участвовала марихуана или типа того.

— Спасибо, Дуэйн, — сказал я. Даже листок пах гашишом.

— Пожалуйста, брат, спасибо, что перебрал мне яйца, чувак, — сказа он. — Мне правда понравилось

— Придешь еще? — Спросил я. Я не знаю зачем хотел добавить смысла жизни человеку, который не имел смысла.

— Ты реально открыл мне глаза, мужик, — сказал Дуэйн со сомкнутыми глазами. — Знаешь, вся эта писательская штука, она типа приятная. Я хочу сказать, когда нам действительно выпадает шанс писать а школе, понимаешь, что я хочу сказать?

Я запнулся. Он серьезно?

— А что насчет журнализма? — Спросил я. — Я пытался втянуть тебя в это весь год.

— О, да, — сказал он. — Думаю, я никогда не обдумывал этот стиль. Думаю, я всегда считал его типа, ну, как «нечестным судом», — он взорвался истерическим смехом. — Врубаешься, друг? Прям как на твоем «кораблике» на домашнем матче было сказано! Все равно, братан, это было путешествием. Полное отделение от всего.

— О, — сказал я. — Ну, если тебе подумалось, что написание было путешествием, ты должен попробовать читать, Дуэйн.

— Читать, а? — Сказал Дуэйн. — Я реально никогда не был большим любителем.

— Я понимаю, — сказал я. — Но знал ли ты, что есть разница между читать и читать?

— Воу, она есть? — Спросил Дуэйн, наполовину открыв глаза.

— О-о-о, да, — сказал я, возясь с ним точно как с ребенком. — Тебе надо попробовать. Кто кто угодно может читать книгу, но совсем немногие могут читать книгу. Авторы могут писать эти слова, а иметь ввиду на самом деле те слова. Понимаешь о чем я?

— Чувак, я прямо сейчас летаю. Я никогда об этом не думал, — сказал Дуэйн и стал тереть свое лицо так, что мне казалось, будто оно отвалится. — Я пойду в библиотеку и возьму пару книжек! У нас тут есть библиотека, да?

— Есть, — сказал я. — Я просто скажу тебе, что они могут подарить тебе любимые виды мест, где можно спрятаться, если ты ищешь такие. Здоровые виды. И большинство из них не отберут и клетки твоего мозга.

Глаза Дуэйна ушли куда-то в космос на секунду, я думаю, это значило, что размышлял он над сказанным мной или, возможно, космический корабль послал ему сигнал об отправлении.

— Классно, дружище, увидимся позже, — сказал Дуэйн и вышел из класса. Ну, сначала он встретился со стенкой, а потом покинул класс. Тупица. Почему мне чудится, что однажды он добежит до президента?

Здесь все еще пахнет как в доме у Заживо Накуренных*. Мне кажется, от этого у меня начинает болеть сердце. И почему я вечно неожиданно начинаю быть голодным? Убил бы за мороженное и сэндвич прямо сейчас.

10/30

На этой неделе я серьезно пытался поработать с Мелери. Она очень сильно хочет быть напечатанной в литературном журнале, но у нее проблемы с историями, которые, как бы написаны ее рукой. И каждый день после школы она и я заседали в классе журнализма, рассматривая варианты.

— Итак, что насчет этой? — Сказала она мне, доставая два листка из своей папки Хеллоу-Китти. — Она об ужасном педофиле, живущем на фабрике с карликами-рабочими.

— Это «Чарли и Шоколадная Фабрика»,— сказал я, прочитав первые пять слов.

— Ох, — сказала она, разбитая. — Ладно, у меня есть еще. Это точно написано мной. Тут есть сирота, который не в курсе, что он волшебный, пока гигантский волосатый мужчина не приводит его в магическое место, которое называют...

— Хогвартс? — Спросил я.

— Как ты узнал? — Спросила она, и глаза ее сделались такими широкими, что мне казалось, будто они вообще выпадут. — Ты уже, наверное, прочитал!

— Я и еще три биллиона других людей. Это «Гарри Поттер», Мэл, — сообщил я ей плохие новости.

Мелери потрясла головой; я еще никогда не видел ее такой опустошенной. Она подняла на меня свои серьезные глаза.

— Карсон, можно я покажу тебе то, что еще никогда и никому не показывала? — Спросила она.

— Ты все еще будешь одета? — Спросил я, чуточку испугавшись.

Мелери оглянула комнату, дабы убедиться, что за нами никто не подсматривал. Она даже закрыла крышку своей камеры (хотя она по-моему и не снимала сейчас). Она засунула руки в свой рюкзак, чтобы найти что-то.

— То, что я хочу тебе показать, я написала очень давно, — сказала Мелери. Она наконец нашла то, что искала, и вручила мне копию «Голодных Игр». Ага, правильно прочитали.

— Это печатная копия «Голодных Игр», Мелери, — сказал я. — Ты этого не писала, а вот Сьюзан Коллинс написала. Именно так и сказано на первой странице.

— Это они хотят, чтобы ты так думал, — сказал Мелери. — Летними Играми Две тысячи четвертого я зашла на веб-сайт и оставила комментарий. Там было сказано: «Эти игры были бы с то раз круче, если бы спортсмены не хотели там быть и убивали бы друг друга».

— Хорошо, — сказал я. По многим причинам я забеспокоился.

— А немного погодя кто-то оставил комментарий, выражающий согласие с моим, — продолжала Мелери. — Там было сказано: «Сорвали у меня с языка!». И этим человеком был С. Коллинс.

Я потер уши и поморгал так усиленно, как мог. Убеждаясь, что я в самом деле это и видел, и слышал.

— Мелери, ты хочешь сказать, что Сьюзен Коллинс создала целую трилогию книг, основанную на комментарии в интернете, оставленным десятилетней и состоявшим из двенадцати слов? — Сказал я, стараясь, как мог, перевести то, что она говорила. (Я стал чем-то втекающим в атмосферу Мелери.)

Мелери сомкнула глаза и кивнула головой.

— Это происходит со мною всю жизнь. Когда мне было тринадцать, я любила писать стихи и отправляла его на английский Май-Спейс. Она украла эти стихи и выпустила альбом, где пела под музыку мои слова.

— Правда, — сказал я.

— Да. — Сказала Мелери и вздохнула. — И теперь тот человек, она, называет себя Адель.

Она посмотрела на меня с самыми убежденными глазами, что мне приходилось видеть. Хорошо, что Мелери не слишком чувствительна к выражениям лица, потому что мое было, как минимум, неприличным.

— Но что же ты скажешь об авторах, которых ты мне приносишь, но которые умерли еще до того, как ты родилась? — Спросил я.

— Я все еще пытаюсь найти ответ на этот вопрос, — сказала она. — Теперь ты видишь? Ты всегда думал, что я копирую людей, но в реальности я была лишь жертвой. Пожалуйста, не говори никому. Я и так через много прошла.

— Представляю, — сказал я и почесал голову. Она снова открыла крышку камеры.

— Я так рада, что открылась тебе, — сказал Мелери. — У меня было неприятное ощущение, будто эта тайна была единственной вещью, мешавшей нашей дружбе. И я не знала, как долго смогу скрывать все от тебя. Но теперь я будто ожила.

Еще несколько минут после этого у меня кружилась голова. Я должен признать, что кража, совершенная Роальдом Далем, Дж.К Роулинг, Сьюзан Коллинс и Адель, у десятилетней Мелери Бэггс в Кловере была самой интересной вещью, что я слышал на протяжении недель.

— Мелери, — сказал я, — Я хочу, чтобы ты пошла домой, выбрала самую любимую историю, которую ты или кто угодно написал, и изменила каждое слово. Измени пол персонажей, измени название городов, измени даже век.

— Зачем мне проделывать все это над своими шедеврами? — Спросила Мелери.

— Потому что если ты это сделаешь, то я опубликую тебя в литературном журнале, — сказал я, и ее лицо просветлело. — Когда такое делают, это становиться чем-то вроде иронии, а они абсолютно легальны. Обычно общественные комментарии и юмор запутаны, но мы в отчаянии, так что я все равно возьму твою самую лучшую работу.

Мелери взволнованно запрыгала:

— Это изумительно! — Сказала она. — Мне нужно идти домой и начинать! — Мелери собрала все свои вещи и направилась к двери, — Спасибо, Карсон, ты вернул мне то, что люди украли у меня прежде, — она сделала драматичную паузу, что длилась почти целую минуту, перед тем, как вышла из дверей.

Боги, надеюсь, государство обеспечит ей хорошего адвоката однажды, и молюсь, что никогда не буду вызван свидетелем. Этот суд неизбежен.

Позже, когда я шел к машине, я увидел Вики, сидящую во дворе в гордом одиночестве и слушая свой Айпод. Я слышал орущего вокалиста за многие ярды вдалеке от нее. Ненавижу разговаривать как старик, но вы называете это музыкой?!

— Хэй, Вики, — сказал я ей. — У тебя есть что-нибудь для меня? Что-нибудь, что могло бы вполне быть опубликованным в литературном журнале?

Она подняла на меня глаза со своим фирменным злым взглядом.

— Расслабься, а то кровь из задницы закапает, — сказала она мне и полезла в свой рюкзак, который присел прямо рядом с ней. Одна из ее перчаток без пальцев спала с руки, и я увидел несколько порезов на ее запястье: Вики режет себя.

Я не мог помочь, лишь потерял дыхание.

— Вики... — сказал я.

Вмиг она будто проснулась и надела перчатку.

— Вот мое предложение, — сказала она, запихнув бумажку мне в руки. Она встала и живо пошла прочь от меня.

Это был один из тех моментов, когда ты хочешь помочь, но не знаешь как. У тебя в голове миллион вещей, которые стоит сказать, но тебе страшно, что вовсе не ты должен их говорить. Я знал, что был самым последним человеком на Земле, который должен ей что-нибудь говорить, но пошла она, эта этика, я все равно сказал.

— Вики, погоди! — Сказал я и пошел за ней. — Тебе нужно с кем-нибудь поговорить?

— Отвали, — сказала Вики и зашагала от меня быстрее.

— Слушай, я, может, и не эксперт в чем-то, с чем тебе приходится сталкиваться, но должен быть способы лучше справиться с чем-то, чем резать себя! — Сказал я.

Вики остановилась и обернулась, чтобы взглянуть на меня. Ее глаза были наполнены слезами. Я не мог сказать, была ли она больше смущена или окутана стыдом.

— Ты настолько полон нахальства, что говоришь мне как я должна проживать свою жизнь, Карсон, — сказала она, — Она моя, и то, как я с ней управляюсь — лишь мое дело, ты понял?

— Хорошо... Прости меня.... — это было все, что я мог сказать. Она исчезла, а я остался стоять.

Я чувствовал сильную печаль из-за нее (а я даже не думал, что способен на сострадание). А еще я не мог помочь, будучи благодарным, что никогда со мною не случалось ничего такого. Неважно как тяжело обстоят дела, я не думаю, что когда-либо найти выход в чем-то таком.

Но кто знает, что на самом деле ей приходится выносить? Кто знает, что на самом деле происходило? Нужно бы ожидать, что через тысячи лет человеческая раса издаст маленькую ручную книжонку для подростков, рассказывающую им о том, как перебраться через этот период и получить ответы на их вопросы. А пока что вот они мы, прорываемся каждый своими путями.

Это напоминает мне то, что обычно говорила бабушка всякий раз, как видела бездомного на улице: «Там, кроме Милосердия Божьего, иду я».

10/31

Большую часть Хэллоуина я провел, тусуясь с геями. (Всегда хотелось это сказать.) Я проведу вас через это...
Опять же, я не был приглашен ни на одну из Хэлоуинских вечеринок после школы. Не то, чтобы мне вообще хотелось на них приходить. После домашней игры меня не слишком привлекают всякие наряды. Еще много всякой дребедени надо было сделать для журнала, к тому же. Мне осталось меньше недели, и я был словно поднатужившаяся задница, пытающаяся выдать это дерьмо.
Я совсем забыл, что в тот день был Хеллоуин, пока Николас и Скотт не соизволили придти ко мне в класс журнализма. Они нарядились как Бэтмэн и Робин. И я сейчас говорю не о динамичном дуэте из отвратительных фильмов девяностых, я говорю об Адаме Уэсте И Берт Уорд из семидесятых. Я не прибор по гей-разоблачению, но ДИНЬ ДИНЬ ДИНЬ ДИНЬ!
— Стойте, это правда происходит, или я снова заснул на парте? — Тут же спросил я, как они вошли.
— Очень смешно,— сказал Николас. — Сегодня Хэллоуин, придурок.
— И в кого ты переоделся? — Спросил Скотт.— В Глорию Орлед*?
Николас и Скотт посмотрели друг на друга и истерически заржали.
— Вы серьезно пришли в мой класс, одетые в это, и смеетесь надо мной? — Сказал я, — Я не думаю. то вам стоит так делать.
— Давай просто оставим предложения и пойдем? — Сказал Скотт Нику.
— Звучит прекрасно, — сказал Николас.
Они оба возмущенные отдали мне в руки свои листы.
— Спасибо вам, дамы, — сказал я. Я и понятия не имел, сказав это, что расстрою их так сильно. Николас почти пату на меня отшвырнул.
— Это не смешно! — Кричал он на меня.
— Он того не стоит, Ник,— говорил ему Скотт. — Ну давай же, пошли пообрезаем тыквы у Клэр дома, а потом смотреть "Фокус Покус".
— Ты не имеешь ни малейшего понятия через что мне из-за тебя пришлось пройти за последние недели, — сказал Николас, на это раз указывая на меня пальцем. У него так сильно наболело насчет этого. Внезапно вся вина, что я ощущал поблизости все это время. охватила меня.
Они пошли по направлению к двери, но перед тем, как они успели выйти я выкрикнул:
— Мне жаль!
Они оглянулись так, будто они только что придумали это сами в своих головах.
— Что? — Сказал Николас. Я не виню их за удивление, я эти слова где-то раза три в жизни произносил.
— Мне жаль, — сказал я заново, чтобы быть уверенным, что они услышали. - Все время с того вечера в уборной я думал о том, как все обстоит, и я правда задолжал вам извинения после всего, что было.
— Я не хочу этого слушать, — сказал Скотт. — Шантажировал меня однажды - позор тебе. Шантажировал меня дважды - позор мне. пошлю отсюда, пока не случилось третьего...
— Смотрите, я нахожу достаточно тяжелым учиться в этой школе, и я ношу на своем лице отвращение, — сказал я. — Я никогда не держу слов в себе, и из-за этого у меня все еще могут быть проблемы. Я и не могу представить, каково сохранять такой секрет, будучи на самой верхушке цепи. Если я прибавил веса ноше, что вы уже несете у себя на плечах, я правда искренне сожалею, но вы, ребята, в самом деле помогли мне тем, что стали частью журнала.
Они ждали "но", но у меня не было ни одного "но".
— Спасибо?— Сказл Николас, все еще неустоичиво.
— Думаю, это мило, — сказал Скотт.
— И, просто чтобы вы знали, я не собираюсь кому-либо рассказывать, — добавил я. — Слово скаута. Я знаю, насколько мелко мыслит этот город на мой счет, а я даже не гей, я только поразительный, — я хихикнул. потому что отчасти я шутил, но кроме меня никто не засмеялся. Их лица померкли, и они грустно взглянули друг на друга.
— Не только этот город - этот мир, — сказал Скотт. — Я хочу сказать. кроме Сан-Франциско и Западного Голливуда, это как больная тема везде.
— И я не могу уехать туда, — сказал Николас. — Моя семья отречется от меня. если узнает. Моя мама была на доске "Да на 8". Это было ее идеей — чтобы на желтых значках была нарисована счастливая мультяшная семья.
— То есть ты буквально душишь себя из-за людей, которые неспособны любить тебя для начала? — Спросил я. — Звучит отстойно.
Скот хмыкнул и скрестил руки на груди.
— Угу, мы слышали уже все эти фразочки прежде, — сказал он, — Знаешь, для селебрити и политиков довольно легко говорить, что все налаживается, но нам чуточку тяжелее в реальном мире, когда детей могут убить каждый день.
У меня абсолютно не было права или оснований говорить им то, что затем сказал, но частично именно это меня и вдохновило.
— Скотт, это самая большая фигня, что мне только приходилось слышать, — сказал я. — Никто не говорит, что это будет легко. Это может быть самой трудной вещью, которую вам придется делать, и некоторым приходится ждать и строить планы дольше, чем другим. Но если твоя жизнь проходит в среде, где тебя не принимают, и ты, в конце концов, не пытаешься перебраться в ту среду, где примут, то винить ты можешь лишь себя.
Они затихли. Я люблю делать это с людьми. Я не хотел быть уж слишком большим умником, но если вы зашли в мой класс, то вы выслушает то, что мне нужно сказать.
— У меня, может, нет и представления о том. о чем говорю, — сказал я, теперь уже немного для галочки. — Но все мы часть меньшинства, что ждет, пока большинство оттянет свои головы от задниц.
Я взглянул на часы - было почти шесть. Обед пролетел. Клянусь. всякий раз, когда я работаю над журналом, я вхожу в кротовую нору пространства и времени или типа того.
— А теперь, как бы мне не хотелось остаться здесь, у меня есть престарелая Бабуля, к которой я бы хотел попасть раньше, чем закончатся часы для посетителей, — сказал я. — Наслаждайтесь своими тыквами.
Они заставили меня почувствовать себя виноватым, грустным и раздраженным в течении пяти минут, а я терпеть не могу, когда люди заставляют меня чувствовать что-то. что я не хочу чувствовать. Я был рад уйти.

***

Все медсетры у Бабушки дома были одеты в Хэллоуинские костюмы, которые вовсе не заставляли ее чувствовать себя комфортнее.
— Кто ты? — Спросила меня Бабушка, как только я перешагнул через дверь в ее комнату.
— Твой внук, — сказал я, думая о том, будет ли она снова выставлять меня отсюда.
— Почему все эти люди вырядились в нелепые костюмы? — спросила она меня.
— Сегодня Хеллоуин, Бабушка, — сказал я.
— О, — сказал она, — мне никогда слишком не нравился Хеллоуин. Мне не нравится, когда люди прячутся за масками.
— Расскажи мне об этом, — сказал я. Вот и была она: оболочка старшей школы.

11/1
Я практически вырвал из рук Мамы почту, когда она вошла в дом. Я знаю, что веду себя через чур похоже на параноика, но если есть еле видимый шанс того, что уже я был принят, то я не хочу проморгать письма.
Слава господу, я знаю, что не мог его пропустить, потому что мама недавно по правде была очень настойчива насчет получения почты; она, должно быть, знает, как я озабочен этим. Обычно же она ждет, пока почтальон не может больше ничего не может впихнуть в наш ящик и нажимает на звонок у двери. Может, она подойдет?
Я обыскивал почту так, будто бы в одном из конвертов прятался Алмаз Надежды. Там были только счета и яркие рекламы курортов. Я на самом деле не думаю, что меня уже зачислили, что заставляет мой желудок переворачиваться только лишь от одной мысли. Этот литературный журнал должен стать лучшей вещью с тех пор, как создали проверку орфографии, или я пропал.
Слава богу, журнал собирается вместе. Эмилио (или Генри... кем бы он там не был) просунул свой листочек через дверь класса журнализма сегодня во время школы. У меня нет и представления, что хоть одно слово из этого значит; я всего только мечтаю, что он все-таки скопировал и переместил это в Ворд-Документ, чем просто распечатал веб-страницу из онлайн-радактора.
Впрочем, попрошайкам не суждено выбирать. В конечном счете, это добавит в журнал некоторых этнических специй - некоторых совершенно поддельных этнических специй, упакованных и проданных кавказскими бизнесменами, но все-таки и это там будет.
Я ожидал Клэр последней, кто принесет мне какое-нибудь предложение. Я подумал, что она будет где-нибудь по близости, высматривать кто вообще принес мне что-нибудь, прежде чем пройти через этой самой. И, ничего удивительного, мое предсказание было в точку.
— Привет, — сказал я.
— Это моя записка для твоего журнала, — сказала она.
— Превосходно! — Сказал я. — Она о контрацепции?
Ладно, это была подлая шутка, но я не мог устоять. Но это была как впившаяся в тело вилка для Клэр, она практически выпустила на меня вспышку гнева.
— Знаешь что? — Сказала Клэр, — Должно быть очень приятно иметь планы на огромное путешествие в этот мир, но некоторые из нс на такое неспособны. Некоторые из нас застряли здесь и все что могут - брать от этого по максимуму. Так что извини меня за то, что я хочу немного повеселиться во время выпускного класса. Это может быть последним шансом, что выпадает.
Для начала, это было драматично. Я мог бы сказать, что она репетировала эту оборонительную речь, но сомневаюсь, что для меня. Думаю, это было тем, что она вторила сама себе.
Она попыталась тут же сгинуть из класса, а я должен был просто дать ей уйти, но я был по уши в стрессе последнее время и, думаю, я искал причину для дискуссий.
— И почему это ты неспособна? — Спросил я ее перед тем, как она успела выйти, — почему это ты тут застряла?
Она повернула голову назад, на меня, но ответа у нее не было. Я терпеть не могу вспоминать прошлого, особенно воспоминания, что я немного стесняюсь вспоминать, но одно, что говорило очень много, одно, что включало в себя Клэр, пришло на ум, как будто все время было где-то в моем заднем кармане.
— Второй класс, класс миссис МакКой, мы все прошли в комнату и рассказали, кем хотим быть. когда вырастим, — сказал я. — Я сказал. то хочу быть победителем Нобелевской Премии, а ты сказала, что хотела быть...."
— Балериной, — сказала Клэр. Меня хватил шок, что она все еще помнит.
— Что тебя остановило? — Спросил я ее.
Клэр потребовалось подумать об этом:
— Они все надо мной посмеялись, — сказала она.
— Но я над тобой не смеялся, — сказал я. Я помню, хотелось рассмеяться, но я оставил это в себе. Кажется мне, даже тогда я думал, что смеяться над чьей-то мечтой было одним из самых бессердечных поступков, что один человек может совершить с другим.
Клэр опять затихла. Я могу сказать, что она обдумывала от. что я сказал и ненавидела мои слова. Самый большой страх Клэир: кто-то такой, как я, в ее голове.
— В каком классе мы перестаем в себя верить? — Спросил я. — В каком классе мы просто заканчиваем период "Верь"? Я имею ввиду, кто-то должен выигрывать Нобелевские Премии. Кто-то обязан стать балериной. Почему не мы?
Она выбежала их комнаты, на этот раз я ее не остановил.
— И я не могу быть одним-единственным, до ого это доходит... — тягостно произнес я сам себе.
Молодые люди и мечты - это как малыши-черепахи на берегу. Они вылупляются из яиц и должна карабкаться до воды прежде, чем птицы их слопают. У нас у всех свои виды на закате, но только немногие счастливцы добираются невредимыми. У жизни есть способы, как набрасываться на нас и отбирать у нас силы и убеждения, что нас мотивируют.
Я так рад. что это черепашке удалось увернуться от птиц.
Ладно, знакомо ли тебе чувство, когда ты знаешь что ты не в своем уме из-за усталости? Когда ты метафорично представляешь себя как малыш-черепаха! Мне будет нужен отдых после всего этого!
Когда писанина Клэр будет перепечатана в мой компьютер, литературный журнал будет официально завершенным, и я буду гордым создателем того, что должно стать Восьмым Чудом Света!
Что за пара недель это была! Знали ли я, начиная этот проект, что буду так сильно вовлечен во всеобщие проблемы, у меня, возможно, более мощная бронь. Серьезно, когда я стал терапевтом всех этих людей? Я шантажирую этих мудаков, а не выращиваю.
Они по прежнему могут идти в лес и отыметь себя там самой острой палкой, мне все равно... Но вот в этот момент: я начинаю волноваться? Я начинаю видеть кусочки дерьма человеческими существами, а не порочными ракообразными сосунками теперь? Шантажирование людей сделало меня более лояльным к ним человеком?
Господи, надеюсь, что нет.

11/2

Мелери и я зависли сегодня после школы к классе журнализма (клянусь, все, что еще не делает этот класс моей официальной резиденцией - подушка и одеяло). Мы просматривали стопки и стопки "ее творчества", которое могло бы быть опубликовано в журнале. Я все еще помогаю ей со всей это «сатирической» штукой.
Мой сотовый зазвонил, что странно с тех самых пор, как он звонил дважды с момента приобретения. (Обычно это просто Мама, просящая меня купить немного Мидола и коробку "Good & Plenty", когда буду уезжать от Бабушки).
— Я просто выключаю телефон в школе, так я могу не слышать, как он не звонит,— сказала Мелери.
Еще более шокирующим было то, кто мне звонил. Честно, это был последний человек на свете, от которого я ожидал звонка.
— Кто это? — Спросила Мелери.
— Мой папа, — сказал я. Я был так удивлен, что почти забыл, как отвечать на звонки. — Привет? — Сказал я неуверенно.
— Хэй, Карсон, — сказал он, — Я не хотел звонить тебе после школы; уверен, ты будешь занят домашней работой и так далее.
Было так странно слышать его голос. У меня было чувство, будто он был умершим членом семьи, разговаривающим со мной из другой жизни.
— Неважно, — продолжал он, ни разу даже не взяв и глотка воздуха, — У меня для тебя очень хорошие новости! Я женюсь! Ее имя Эйприл, и мы ждем ребенка! У тебя будет малыш-братик!
Я чуть в штаны не наложил. Серьезно, я почти весь пол обгадил.
— Да ты меня дуришь, — было все, что я мог сказать, когда пришло время выбирать слова.
— Да, мы счастливы, спасибо тебе, — сказал папа. — Ладно, она хочет с тобой познакомиться, так что не оказал ли бы ты услугу встретиться как-нибудь поскорее? Скажем, сегодня в восемь?
Я ведь не схожу с ума из-за того, что думаю, что это в конец гнилая ситуация?
— Мне нужно подумать об этом, — сказал я. Моя голова кружилась так быстро, и я не уверен, что мог вспомнить собственное имя.
- Пожалуйста, подумай - я, честно слово, очень бы это оценил, -сказал папа. - Надеюсь скоро увидеть тебя!
- Ладно, - сказал я и повесил трубку.
- Что произошло? - Спросила меня Мелери.
Я и сам-то не был уверен, и все, что я мог сделать - это выстрелить в нее пулями того, что моя голова все пыталась переварить.
- По-видимому, мой папа женится.
- Поздравляю! - Сказала Мелери и подняла руку, чтобы дать мне пять. Я не откликнулся.
- По-моему, - сказа я, - Он хочет, чтобы я пришел сегодня вечером на ужин к нему и его невесте и, похоже, счастливой мамочке.
- Ты собираешься идти? - Спросила она меня.
Я не знал. Я еще даже не обдумал собираюсь ли посетить это... событие.
- Я не знаю точно, -сказал я. - У нас с папой сложные отношения, потому что между нами нет абсолютно ничего. Это достаточно хорошо обрисовывает картинку?
- Всецело, - сказала Мелери. - Между мной и папой тоже все непонятно. У него на самом деле нет со мной отношений, потому что он не знает, что я есть.
- О, - сказал я, - Мне жаль.
Тогда она добавила в мой список еще одну ситуацию с неудавшимися папочками. Теперь я в самом деле чувствую, что должен пойти. В общем-то, не думаю, что там будет уж слишком плохо, было бы славно поужинать едой, что еще не побывала в микроволновке, если предположить, что эта женщина умеет готовить.
Ничего удивительного, что Папа приходил к Маме, дабы она подписала бумаги о разводе - что за сукин сын! И я не подумал о Маме. Как, черт побери, я собираюсь ей выдать эти новости?

11/2 Опять
Уже почти за полночь, и я вернулся с того, что было самым не комфортным и страннейшим ужином в истории человечества. Я говорю вам, Тайная Вечеря - ничто по сравнению с этим.
Началось с того, как я почти час репетировал перед зеркалом слова, что должен был проговорить перед мамой. Лучший способ, придуманный мною, того, как я выкладываю ей это, начинался с того, как я говорю: "Мам, ты знаешь тот эпизод "Доктора Филла*", что ты записала?". Короче, я решил что лучшим вариантом будет просто ускользнуть из дома.
Я прошел мимо гостиной к двери так быстро и так бесшумно, как только мог. Конечно, днем, когда она находится в сознании в семь-тридцать вечера, должен был быть именно сегодняшний день. И дабы сделать дело хуже, она была на середине просмотра истории жизни женщины, страдающей от домашнего насилия, так что я знал, что она была не в лучшем из настроений для того, что услышит.
- Куда ты идешь? - Спросила она с дивана.
- Я, - у меня заняло лишь мгновенье, чтобы произнести, - Я иду на ужин с Папой. - Это все еще удивляло до чертиков нас обоих.
- Зачем?- Спросила Мама.
- Мм, - сказал я. В ту минуту мне надо было бы опасаться. - Он. видимо, женится.
На переваривание информации у мамы ушло две секунды.
- О, серьезно? - Сказала мама. - Я об этом не знала. Неплохо для него. - Ее глаза в момент перенеслись к телевизору, но я знал, что она его не смотрела. Они заполнялись водой, пока она сдерживала в себе что-то, вырастающее внутри нее.
Мое собственное сердце ощущало, будто проваливается, пока я говорил ей; я не мог и представить, на что должны быть похожи ее чувства. У нас с мамой были свои непонимания, но не одному ребенку не должно никогда доводиться видеть своих родителей такими.
- Он хочет, чтобы я пришел и познакомился с его невестой, так что, вот куда я собрался, - сказал я.
- Повеселись, - сказала мама. - Дома должен быть в комендантский час... и вся эта родительская чушь.
- Хорошо, -сказал я. - Пока, мам. Люблю тебя.
Я не хотел уходить от нее, но еще я был почти рад, что мне не придется быть там большую часть вечера. Я не хотел быть свидетелем того, как мама будет с этим справляться. Я знал, что это не будет слишком приятным зрелищем.
Я сел в машину, проделал вс

Дата добавления: 2015-10-29