Операция по захвату Кловера, день первый 1 страница

9/30

Дорогой Дневник,

Еще один школьный год с этими засранцами, и я буду свободен. На одно только тщательное планирование я потратил два года, но теперь я горд заявить, что мое запоздалое отправление из города Кловер состоится через некоторое количество дней. Через три тысячи и сорок пять дней, если быть точным, но кто ж считает?

Через год я буду сидеть в спальне Северо-Западного университета, делая заметки из какого-нибудь высоко оцененного учебника по «истории...»,ну, ты знаешь, что-нибудь историческое. Я буду жить вместе с Топ Рамен* и кучей баночек Ред Булла. Я едва-едва буду спать хотя бы часов по пять за ночь, и то, только тогда, когда мне не надо будет кричать на своего соседа по комнате, чтоб тот выключил свое порно. Я понимаю, что это не звучит как то, к чему нужно стремиться, но для меня это — рай! Все страдания, сейчас и потом, все они однажды сработают мне на руку.

* Топ Рамен — лапша быстрого приготовления.

Все это не слишком большой секрет с тех пор, как я рассказываю свои планы всем, кто будет слушать (в основном, просто хочу заставить их перестать со мной разговаривать) — однажды я надеюсь стать самым молодым внештатным журналистом, опубликованным в New York Times, Los Angeles Times, Chicago Tribune и Boston Globe, и в конце концов стать редактором Now Yorker'а.

Да, понимаю, что на тебя свалилось многовато информации, так что ты можешь остановиться на минуту, чтобы обдумать все, если нужно. Если всё это звучит слишком подавляюще, то просто подумай о том, как я чувствую себя, каждый день приближаясь к своей предстоящей жизни. Это изнуряет!

Через лет десять, если дела пойдут как надо, жизнь моя станет куда лучше. Я уже могу ее себе представить: я сижу в своих Нью-Йорских апартаментах, наводя последние поправочки в своей еженедельной колонке. Я буду жить там, где есть Тайская кухня и лучшие красные вина. Я буду спать по десять часов в сутки, даже когда придется кричать на моего соседа, чтобы тот выключил свое порно.

Ладно, мне нужно проходить в старшую школу еще год, выпускной год. Я понимаю, что пока не был зачислен в Северо-Западный университет, но это лишь незначительные детали. Еще надо упомянуть, что я ознакомлен с правилом Северо-Западного Университета: они отсылают письма о зачислении до пятнадцатого декабря, включительно, но, опасаясь того, что мне может приглянуться какое-то другое местечко, я уверен, они сделают для меня исключение. Я настроен позитивно, и думаю, что письмо из приемной комиссии будет в моих неугомонных руках сразу же после того, как я напишу им... правильно?

Я не был бы удивлен, если б оказался первым кандидатом. Я устоял ото сна полночи, чтобы подать свое заявление тут же, как только веб-сайт приемной комиссии откроет доступ в шесть утра по Чикаго на самый первый день приема. Сейчас это лишь игра в ожидание... и ожидание никогда не было моей сильной стороной.

Я и представить не могу, почему они могут мне отказать. Когда они прочтут мое письмо, они увидят, что я очень либерально думающий молодой мужчина в очень трудноизлечимом мире, начинающем быть спасенным штукой вроде образования, то есть — бриллиант в куче коровьего дерьма, если хотите.

Это и факт о том, что я на одну шестнадцатую коренной американец и на одну тридцать вторую — афроамериканец (я могу в самом деле это подтвердить) должен сделать меня их джекпотом!

Даже если и это не сработает, моя карьера в старшей школе должна говорить сама за себя. Я продолжаю учиться в среднем на впечатляющий балл 4.2 с того самого года, как пришел новичком. Я в одиночку редактировал Хроники Старшей Школы Кловера со второго курса, я управлял деятельностью клуба писателей после уроков, несмотря на то, что несомненно все желали ему смерти.

Весьма неплохо для подростка из города, где самый распространенный интеллектуальный вопрос это: «Будет он, в самом деле, есть зеленые яйца и ветчину?».

Я шучу (типа того). Слушай, я не хочу все время обижать свой родной город. Я допускаю мысль о том, что у Кловера есть и положительные качества... Но я просто не могу думать ни о чем, что находится ниже самого высокого уровня, установленного у меня в голове.

Кловер — это место, где карманы маленькие, а умы и того меньше. Он скудный и консервативный, и большинство людей остановились на том, что здесь проживут и умрут. А что до моего личного опыта в этом городе, так я никогда не умел прыгать в волну массового движения и был публично за это наказан. Стремление к тому, чтобы покинуть этот город делает из меня белую ворону в обществе.

Извини меня; я просто не могу набраться гордости за город, в котором самая престижная площадь — это парковка у Taco Bell*, часто используемая субботними ночами. И хотя я нигде больше не жил, я довольно-таки уверен, что нормальные милые подростки шестнадцати лет не состоят в группах, специализирующихся на столкновении коров.

*Taco Bell – сеть ресторанов быстрого питания.

Когда они впервые построили здесь театр для просмотра фильмов, у людей, черт побери, крыши поехали. Мне было всего три, но я все еще помню ревущий народ, катящий телеги. Надпись, которую все должны были увидеть была: «У Вас Есть Связь», она облетела весь город.

Я молюсь на то, что у нас никогда не построят аэропорта, ибо невозможно вообразить какой культ пожертвования будут готовы сделать самоубийцы.

Да, я немного едкий, потому что я один из таких детишек: ниже плинтуса в пищевой цепи, постоянно обозванный, презираемый, досада для каждого, кто находится рядом; который, очень вероятно, может найдет кучку разгоряченного навоза на крыше своей машины (о, да, и такое было), но есть одна вещь, которая не дает всему этому опечалить меня после школы, и это — мне абсолютно плевать! И сколько бы я не повторял, всегда будет мало: этот город полон идиотов!

Каждый раз, когда мои приятели по карандашу на форумах спрашивают меня: «Где находится Кловер?»,- я вынужден ответить: «Прямо там, где закончились Гроздья Гнева**». И тогда мне удается объяснить это вполне себе приятным образом.

** «Гроздья Гнева» - роман Джона Стейнбека. В 1940 году был снят одноименный фильм.

Давай быть честными: пойди в угол Нигде и Ничто, сверни налево — отыщешь Кловер. Это один из тех городишек, мимо которых ты проезжаешь по автостраде, дом для едва ли десяти тысяч горожан, и это заставляет тебя спросить самого себя: «Черт, ну, кто там вообще живет?». Что ж, если ты на днях задался таким вопросом, то вот ответ — кусок дерьма. Привет, я Карсон Филлипс, если я еще не представился, как положено.

Однажды я прочел, что все великие писатели имели некоторые неровности в отношениях со своими родными городами; похоже, я не исключение. Однако, ты не можешь дать своему происхождению

взять верх над тобой. Тебе не приходится выбирать то, с чего ты начал, но ты всегда управляешь тем, куда движешься. (Это хорошая фраза; мне нужно запомнить ее, чтобы выдать, если когда-нибудь получу почетную докторскую степень.)

Но все это только лишь поджигает мой огонь. Всегда, с тех пор, как мне было восемь и я был поставлен перед вопросом: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?»,— и я ответил: «Редактором New Yorker», — с того момента, когда взгляды, что я получил после своего заявления были такие, словно я говорю «убийцей драконов» или «гольфистом-трансвеститом», я был всегда немного склонен в конечном итоге выбирать более метафоричные выражения.

Возможно, мое непонимание к Кловеру возникло уже тогда, когда я был совсем юным. Я вечно был сбит с толку ничтожествами, которые не могли шевелить извилинами вне коробки, особенно, когда я учился в начальной школе — первое-место-для-промывания-мозгов-о-том-как-жить-в-маленьком-городе.

Помню, как в первый раз в первом классе моя учительница давала урок вычитания:

— Когда кто-то что-то у кого-то отбирает, как это называется?

— Убийство! — выкрикнул я, гордый сам за себя. И, фактически, я не был неправ, но взгляд, которым она меня одарила на три минуты, заставил все казаться иначе.

В том же году у нас был день Отцов-Основателей, и я помню его так, будто он был вчера. Я вышел прямо вперед класса, сжимая доклад, на который спустил часы работы, и был готов рассказать классу все, что выучил.

— В основном все Отцы-Основатели были тайными гомосексуалистами и владельцами рабов,— сказал я. Так как я сообщил излишнее много информации, мне не разрешили закончить.

Это был первый день, когда моих родителей пригласили в школу для «знакомства». Это было начало моих сложных отношений с системой образования.

— Он чудной, и что с того? — сказала моя мама учительнице.

— Миссис Филлипс, ваш шестилетний сын сказал всему своему классу, что Отцы-Основатели этой нации были гомосексуальными владельцами рабов! — сказала учительница, — Я бы сказала, что это большее, чем чудное поведение.

— Кажется, это моя вина, — сказал папа. — Он спросил о парочке забавных фактов об Отцах-Основателях, ну, я ему один и подкинул.

— Он просил веселый факт, ты, говнюк! — мама выругалась на него, — Я сказала ему спросить у тебя. Ничего удивительного в том, что у него проблемы в школе — его отец тупица!

— Если хотите знать, миссис Филлипс, — сказала учительница, — В первый день в школе он представился Карсоном, добавив, что Вы сообщили ему о том, что имя ему было дано в честь Джонни Карсона, который шел по телевизору, когда Карсон был... зачат!

До этой встречи я ни разу не видел, чтобы моя мать так усердно сглатывала.

— О, — сказала она, — Я беру ответственность за этот инцедент на себя.

Это был последний раз, когда мои родители были вместе где-либо публично. Как вы могли догадаться, я еще и один из этих циничных детишек из развалившихся семей.

До того как мне исполнилось десять, и я увидел родителей своего друга вместе, я и не понимал, что люди женятся, потому что они этого хотят, потому что они любят друг друга. Я скорее предполагал, что это вроде выбора жюри: тебе приходит конверт с именем того, с кем тебе необходимо вместе размножаться.

Между Нилом и Шерил Филлипс было примерно столько же любви, сколько между кальмаром и китом. Но на худой конец у них был океан и трех-спальный, двух-туалетный дом, что они могли делить между собой.

Я вполне себе уверен, что их свадебные клятвы звучали примерно так: «Нил и Шерил, берете ли вы друг друга как ужасно выбранных супругов, чтобы выговариваться и выругиваться с сегодняшнего дня и многими днями после; для лучшего, но, в основном — худшего; во время консультации, и во время терапии; в злости и разочаровании; чтобы ненавидеть и негодовать, начиная с этого дня и до самой смерти?».

Может, в каком-то смысле они и любили друг друга или думали, что любили. Но в один момент в Кловере тебя настигает тот самый возраст, и все, что тебе остается делать — это жениться и заводить детей. Это, может, и не была самая лучшая идея, но это было тем, что от них ожидали, и они были жертвами давления.

Моя мама явно была в деле довольно долго, все время стараясь сделать так, чтобы их отношения «заработали». Их брак был типичной картиной: мой папа был несчастлив, моя мама старалась это исправить, мой папа оставался несчастным, мою маму возмущало, что она все время пытается это исправить, за этим следовала огромная стычка, и все по кругу.

По несчастному стечению обстоятельств, мой папа не хотел, чтобы их отношения стали нормальными; он лишь желал выйти из этой семьи с тех самых пор, как в нее и вошел.

Отчасти моя мама бросила свою работу регистратором в офисе у одного доктора, потому что мой папа, цитирую: «Устал забирать Карсона из этой треклятой школы». Не то, чтобы папины заработки обязывали его работать допоздна, просто он старался избегать своих отцовских обязанностей так же сильно, как священник борделя. (Прошу извинить меня, но я супер-горд за эту фразу.)

Иногда, клянусь, мне все еще слышатся их крики на кухне. Было ли это из-за пятидесяти пропавших баксов в их бумажниках или просто оставленная в раковине тарелка, с девяти до десяти каждого вечера они были уверены, что прямо сейчас должны подискутировать. Надо заметить, что хоть что-то в моем детстве было стабильным.

Наши соседи привыкли каждый вечер наблюдать через забор. Я пытался подать им попкорн как-то раз, но они его не захотели.

Наш семейный Титаник продолжал тонуть все глубже и глубже, чем дальше заводило нас время. Но когда он наконец затонул, я был почти рад этому, в этой моей отчаянной попытке спасения, я нашел самое великолепное открытие: слова. Я был очарован ими. Их было так много! Я мог рассказать историю, я мог написать о том, как прошел мой день, я мог написать о дне, о котором только мог мечтать, вместо тех, что были...Это было силой, которая не имела конца!

Каждый раз, когда я слышал, что мои родители снова собираются ругаться, я брал свою раскрашенную карандашами книжечку и блокнот и уходил в свое местечко. Вдруг их крики становились не слишком слышными, и ничто больше не тревожило меня. Так я сохранял нормальную психику в сумасшедшем доме.

Дела родителей достигли своего пика после происшествия с дедом, маминым папой, покинувшим нас. Бабушка переехала к нам через год, когда была диагностирована с болезнью Альцгеймера.

Она всегда была моим победителем и спасителем. Когда бы у меня ни были проблемы в школе, она сажала меня к себе на колени и говорила: «Не позволяй этой учительнице относиться к себе так, будто ты — это что-то меньшее, чем бриллиант, Карсон. Она только что в штаны наложила из-за того, что губернатор урезал ее пенсию». Было тяжело смотреть, как она все больше увядает. Даже будучи ребенком, я знал, что что-то не так.

Когда она была дома, она обычно сидела в своем платяном шкафу и дивилась, как это ее комната стала такой маленькой. Наши соседи стали часто находить ее, дивящийся улицам в одиночестве, дивящийся, куда же она припарковала машину, которой у нее уже давно не было.

— Это уже пятый раз, как ее находят, дивящийся чему-то в городе, — сказал папа маме в девять часов.

— Ей попросту становится немного неудобно и она забывает, на что похож дом, — сказала мама, — а у тебя какое оправдание?

— Я серьезно, Шерил. Или она уходит, или я ухожу!

Тогда я впервые увидел маму, не нашедшей слов. На следующий день я помогал ей собирать бабушкины вещи.

Пусть она и старела секунда за секундой, бабушка понимала, что происходило в тот день, когда мы отправляли ее в в Кловерский Дом Престарелых. Она была очень тихой и все держала в себе. Как и мама. Чувствуя себя виноватым, я решил убедиться.

— Почему ты переезжаешь? — спросил я бабушку.

— Потому что люди здесь готовы хорошо обо мне заботиться, — сказала она.

— Разве я не могу хорошо о тебе заботиться? — сказал я.

— Мне бы очень сильно этого хотелось, сладенький, — сказала бабушка и погладила меня по голове.

Я чувствовал себя таким беспомощным, но старался подбодрить ее самым лучшим способом, который был мне известен.

— Я написал тебе историю, Бабушка, — сказала я, держа в руках листок бумаги.

— О, правда? Пошли, посмотрим, — сказала она и забрала у меня листок,— «Однажды на свете был мальчик», — она остановилась, не потому что она так захотела, а потому что это было все, что я написал,— Что же, это чарующая история, но она могла бы иметь немного развития,— она улыбалась.

— Мама сказала, что я могу приходить к тебе каждый день после школы. Она сказала, я могу ездить на велосипеде,— ответил я ей. — Я мог бы приносить тебе новую историю каждый день!

— Я была бы очень рада,— сказала она, ее глаза немного наполнились слезами, она обняла меня. Она была грустной, а я был так счастлив, потому что я мог подарить ей что-то, ради чего я мог бы стараться. И мы могли встречаться. Я не пропускал ни дня.

Несмотря на мамины попытки сохранить брак, папа ушел, когда мне было десять. Все соседи помнят ту ночь. Это была финальная серия «Шоу Нила и Шерил», которая началась в девять и закончилась в ранних утренних часах.

— Ты не можешь уйти сейчас! Мы только начали снова ходить на консультации! — кричала мама ему в след в то время, как он усаживался в свою машину. Он, на сам деле, больно-то и не собирал вещей; он просто схватил все, что мог с собой унести до дверей, и ацтекские украшения со стен. Я не уверен в том, что он собирался с ними делать.

— Я больше не могу провести и секунды в этом доме! — проорал ей в ответ папа. Он уехал, сквозь ночь раздался скрипучий звук шин.

Мама побежала за его машиной:

— Уходи! Обратно я тебя не приму! Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!

Она рухнула на противолежащем дворе и истерически рыдала час-другой. Тогда я впервые понял, как дорог он был для нее. Я благодарил бога за опрыскиватель для газона, иначе она бы пробыла во дворе всю ночь.

С тех пор были лишь мама и я. Ну, был еще один раз, когда бабушка покинула Дом Престарелых и предалась вместе с нами нашему горю на денек-два, но в основном нас было только двое.

Жизнь без папы была очень тяжелой, в особенности — более тихой. Хоть мама и пыталась возродить свои сражения «как-только-пробьет-девять» со мной первую пару лет, дом стал полон мира.

Мы заметили немного изменений в нашей жизни, в жизни без взрослого мужчины. Мама никогда не задумывалась, как собрать и поставить елку или повесить огоньки, и соседям она говорила, что мы теперь верим в Иудаизм. Не было никого, кто мог бы привести в порядок самые маленькие детали нашей жизни, и они оставались сломанными годами в доме (и я абсолютно точно не собираюсь брать в руки отвертку, чтобы что-то чинить).

Мама никогда не налаживала нашу жизнь в целом. Она так никогда и не вернулась на работу, решив использовать деньги, что оставил мой дедушка, покинув нас. Она ни с кем не встречалась, чтобы снова выйти замуж, заменить папу чем-то, кроме вина. (И, о, что за любовный роман это был!)

Чаще всего она проводит свои дни на диване, пялясь на Jidge Judy* и Ellen**. Она еженедельно моется (если на этой неделе я везучий) и стала узнаваема на улицах как «та леди, что ходит в продуктовый магазин в своем халате и солнцезащитных очках». Может, ты видел?

*Judge Judy – реалити- шоу «Судья Джуди».

** Ellen – ток-шоу, ведущая которого Еллен ДеДженерс.

С тех пор, как папа ушел, я видел его только дважды: один раз на мой двенадцатый День Рождения и, что не так давно, два года назад на Рождество. Да, он настоящий чемпион. Он довольно удачно создает вид Кармен Сандиего.

— Где, черт возьми, ты все это время пропадал?— не собираясь сдерживаться, сказал я, когда в последний раз его увидел.

— Я уезжал на север, на Бай-площадь,— ответил он спокойно, будто посвящал меня в то, что ел на ланч.

— Зачем?— спросил я.

— Чтобы найти себя,— сказал он.

Я пытался не засмеяться ему в лицо, но улыбка все же прорвалась: «Все еще в поисках?».

Он никогда слишком не реагировал.

Я был сумасшедше разгневан на родителей множество лет. Я никогда не понимал, как кто-то такой, как я, мог появиться у таких людей, какими были они. Я полагаю, амбиции — ген рецессивный.

Но я всегда напоминал себе, что должен продолжать сохранять в сознании факт о том, что есть люди, которым хуже, чем мне. Пока те люди не выпустят свои автобиографии, что будут продаваться гораздо лучше многих других, моя не будет написана. Затем я возвращаюсь к чувству сожаления по самому себе. (Непопулярное мнение: твоя история печальна лишь до того момента, как ты начинаешь делать из нее деньги. Затем попрощайся с моим состраданием).

Разрешите мне прекратить звук скрипки и повторить свою начальную позицию: жизнь была дерьмом, но я выбираюсь из этого. Я двигаюсь прямо и вверх и я никогда прежде не был так взволнован.

Что же, полагаю, этого рассказа достаточно для одной записи за одну ночь. Сначала я был довольно скептичен ко всей этой вещице насчет дневника, но теперь я вижу, как целительно это может быть. Я на самом деле чувствую себя менее подавленным, чем на первой странице. Я чувствую себя гораздо спокойнее и сконцентрированнее и — О, вот дерьмо, уже полночь! У меня еще две работы по алгебре! Надо идти!

10/3

Что за ДЕНЬ, а ведь он еще даже не кончился. Я проснулся в самой трещине задницы, как поступаю каждое утро.

Могу ли я, пожалуйста, сказать, что было научно доказано, что подростки учатся лучше, когда ходят в школу не в самом начале дня? Что, я предполагаю, могло бы быть взято в рассмотрение, если бы школа не была просто финансируемой правительством заботой для поддержания детей занятыми. (Я не знаю, как насчет тебя, но я более склонен к совершению всяких преступления с шести утра до трех дня. Та-дам!)

Я, в конце концов, только-только вмешиваюсь в консистенцию жизни после четырех или пяти. Я застрял в ванной и обнаружил, что мне не придется идти в школу в одиночестве. Акне: способ Бога напомнить тебе, что со всеми твоими недостатками ты совсем неидеальный. Спасибо за это, Бог, я почти и позабыл.

Я оделся, прошел в гостиную и, ничего удивительного, нашел свою маму развалившейся на диване. Только моя мать делает каждое утро похожим на утро после вечеринки Gun N' Roses*, когда я совершенно точно знаю, что она попросту смотрела Beaches всю ночь, на повторе.

Я дернул портьеры и впустил в комнату свет. Каждый день я надеюсь, что это вдохновит ее встать с дивана. Каждый день я также беспокоюсь, что это в конце концов станет причиной ее истерики.

— Мам, просыпайся! — сказал я, ударяя ее подушкой, — Ты развалилась здесь снова.

Она дернулась, словно морская свинка, пойманная в сачок.

— Чт-чт-что? — сказала она, наконец придя в себя.

— Мои поздравления, ты выжила в эту ночь, — Сказал я. Мне нравится здороваться с ней по утрам, поддерживая, так она знает, что мне не все равно.

— Если бы ты был воспитанным сыном, ты бы просто дал мне поспать! — Проворчала она.

— Если бы я был воспитанным, я бы тебя уложил, — сказал я.
— О Господи, моя голова...— заметила она.

— Ты знаешь, утро не предназначено для боли, — я принес ей стакан воды и таблетку Адвила**. Ей это было нужно.

Я осмотрел кофейный столик — или, как я должен сказать, усыпанное бутылками из-под вина и флакончиками рецептов

*Gun N' Roses – американская хард-рок группа

**Адвил — препарат, оказывающий жаропонижающее действие.

кладбище, которым он стал.

— Ты уверена, что тебе можно пить, пока ты употребляешь все эти рецепты, что доктор Дилер прописывает тебе? — Спросил я ее.

— Он доктор Уиллер, и почему ты просто не дашь разобраться с этим профессионалам? — произнесла она и взяла Адвил,— Эти предупреждающие стикеры на таблетках — для любителей.

За последние пару лет мама сформировала эти нездоровые отношения с ее доктором. Они нездоровые, потому что, я убежден, половину времени она думает, что они состоят в отношениях. Она буквально сама работает на свою болезнь, так что она может наносить ему визиты и убеждена, что если она не звонит ему раз в неделю, он беспокоится о ней.

Если бы у меня был пациент, который принимает таблеток больше, чем Мерлин Монро и Джуди Карланд вместе взятые, то я бы тоже, знаете ли, беспокоился. Но я не уверен, что она имеет ввиду «беспокоится»в том же смысле.

— Иди в школу и проваливай отсюда, — сказала она, закапывая свою голову в подушку, — И, если я буду спать, когда ты вернешься, даже не смей совать мою руку в миску с водой опять!

Я собрал все свои школьные вещи, отвернулся к двери:

— Пока! — проорал я ей, — Я тоже тебя люблю!

Когда мой дед умер, он оставил мне свой Корвер 1973 года с откидным верхом, что звучит великолепно на бумаге. В реальной же жизни он оставил мне развалюху, и с тех пор, как машины — это самая стрессовызывающая вещь в механизме всех времен, а он умер из-за сердечного приступа, то, пожалуй, было бы честно сказать, что он завещал мне причину своей смерти.

Она не стартует, пока ключ не в зажигании, пока окно левого пассажира не открыто, и пока радио не настроено на классическую испанскую станцию. И даже не спрашивай меня, как долго я формировал эту комбинацию. Если даже когда все три детали на месте, а она все равно не заводится, похлопывания бардачка и хороший удар по раритетной лицензии на специальной тарелочке становятся спонсорами моей поездки.

Есть один сосед на улице, который, я уверен, выбирает этот момент, чтобы взять газету, и таким образом он видит мою схватку. Этот баран водит Мерседес.

У Кловера есть одна хорошая особенность — здесь мало людей. Куда бы и откуда бы вы не поехали, это займет всего лишь пять минут, а чтобы пройти от одного конца города до другого нужен всего час. Не повезло с тем, что это также значит, что почти все приезжают на студенческую парковку в один момент.

Вуф. Студенческая парковка. Со всем должным уважением к ветеранам, могу сказать, что слышал гораздо больше военных историй, которые пускают намного более будоражащую дрожь по моей спине, чем воспоминания о студенческой парковке. Тем не менее, это то самое место, где подростки, еще до конца не осознавшие причину своей собственной порки по заду в детстве, управляют огромными механическими кусками, способными убить несколько жизней в счет нескольких секунд.

Никаких ограничений в скорости на студенческой парковке нет. Здесь каждый сам за себя.

Сигналят? Спокойствие. Я медиум, я знаю, куда ты направляешься. Лимит в скорости? Никакой нужды, пешеходы слышали, куда я еду. Красная зона? Не волнуйся, девочка из волейбольной команды, это значит, что именно тебе туда можно. Место для парковки? Займи и свое, и мое! Займи несколько! Займи так много, сколько твоей Тайоте Каролле нужно!

И если этого дневного ужаса было недостаточно, выжившие заходили внутрь, в еще более опасную среду: старшая школа — это социальная блестящая идея, чтобы собрать всех наивных, достигших половой зрелости, агрессивных молодых людей в одно место, где они могут мучить друг друга и запугать на всю оставшуюся жизнь. Вот это направление, общество! Лучшая идея за все времена!

Когда я перестаю слишком об этом размышлять, то не вижу очень большой разницы между общей старшей школой и американской тюрьмой. Все оплачено налогоплательщиками. Там никто не хочет быть. Там слишком много людей. Знакомства происходят во дворе.

Однако, из тюрьмы можно быстрее выбраться, если хорошо себя ведешь. Может быть, если бы я мог выпуститься пораньше, я бы думал перед тем, как говорю; я не уверен, что моим сверстникам нравится, что я называю их «скотами» каждый раз, когда прохожу мимо по коридору. Но если копыта им в самый раз, то: «Уйди с дороги... ты ходишь медленнее, чем черепаха на костылях!»

Удачно, что я прошел по траншее живым (я говорю «траншея», потому что если холл после обеда на день буррито — это не газовая война, то я не знаю, чем может оказаться газовая война) до класса сегодня. Трагично, что это был класс алгебры.

Мой учитель алгебры, который кашляет каждые двенадцать секунд по неизвестным причинам и который, я подозреваю, каждые выходные играет в барби написал на доске:

— Воу, воу, воу! — Сказал я, не собираясь придерживать коней, — Что такое i?

— Это мнимое число.

— Теперь еще и мнимые числа? — сказал я, не веря своим ушам, — А на следующем уроке, что, единороги?

Не поймите меня неправильно, я прекрасный студент! Если у меня есть проблемы с уроком, то после школы я остаюсь и получаю надлежащее репетиторство от учителей. И учитывая это, я верю, что могу сказать: «Что за фигня эта алгебра?»

Я понимаю, что мы должны конкурировать с Япониенй и Китаем, а еще мы должны конкурировать с Ираном, но вы не видите нас в классах, пытающихся добывать масло или создавать ядерное оружие. (Хотя я бы хотел испытать этот наполненный волнением урок.)

Но меня разъедает больше всего то, что мы отправляем в мир детей, которые не знают, как правильно обращаться с чековой книжкой, как брать суду, даже не знают как правильно заполнять резюме на работу, но из-за того, что они знают квадратичные формулы, мы видим их готовыми к миру?

Но да, после того, что я сказал, я признаю, что могу разглядеть полезность уравнения x – 3 =19. Я даже скажу, что знание того что x=7 и y=8 в выражении 9x – 6y = 15 может помочь вам. Но, серьезно, надо ли нам знать как упростить (x-3)(x-3i)?

И фишка заключается в том, что никто не может закончить свое обучение раньше положенного срока. Студен в Калифорнии не может закончить старшую школу и перейти в колледж, где ему предстоит учиться четыре года, пока он не закончит курс алгебры. Будущий психолог не может стать психологом, будущий адвокат не может стать будущим адвокатом, и я не могу стать журналистом, пока каждый из нас не получит достаточное понимание инженерии.

Конечно, инженеры и ученые все время это используют, и я им аплодирую! Но у них не занимают годы обучение понимания театрального искусства, и ученому или инженеру не нужно знать, что «Фантом Оперы» был самым продолжительным мюзиклом Бродвея за все времена. Сечете?

Министерство Образования должно утихомириться вместе с университетами и старшей школой. Почему бы не сделать уроки бизнеса, которые заменили бы алгебру? Я гарантирую, что семестр изучения того, как начать небольшой бизнес помог бы людям много больше чем:

Дата добавления: 2015-10-29