Вневременная фаза. Часы – это механизм, изобретённый дьяволом

Часы – это механизм, изобретённый дьяволом.
Шестерёнки, винтики, мельчайшие колёсики. Слитно и неостановимо работающая машина, поглощающая время, тела и души.
Ад – это второй, побочный механизм. Ни слова о курице, яйце и глубинном смысле.
Ад – побочный механизм в том смысле, что считать его естественно возникшим в большей степени неправильно. Стоя в аду, он понимает несколько умозрительно-простых истин.
Мозг дьявола чем-то сродни мозгу очумевшей офисной рыбёшки, а всё потому, что квинтэссенция ужаса для него тоже предстаёт в виде совершенной машины, отсчитывающей количество вдохов.
Архитектор ада поработал на славу.
Он никогда не хотел бы с ним встречаться.
Подобие гигантских часов работает. Перекрещивающиеся, врастающие одна в другую шестерни перетирают в кашу плоть орущих грешников. Справа от центра ­ – что-то, смутно напоминающее гигантские клапаны, есть и жадные насосы, качающие кровь. Смазанная машина работает дольше, в аду это знают.
«Низ» или «пол» усыпан надорванными сердцами и селезёнками. Отработавшими и исторгнутыми из машины шестернями. Демоны жрут с пола. Некоторые составляют себе тела. Паззлы. Один демон, только-только наращивающий плоть на берцовые кости швыряет другому два глаза. Взаимовыручка работает и здесь.
Рядом с его ботинками металлические черви. Они преследуют нежно-розовых органических червей и медленно вспарывают их. Выходит, даже черви попадают в ад.
Сэм шагает медленно и его ощутимо шатает. Если бы он был умнее, он бы взял с собой респиратор. Или придумал бы что-нибудь ещё. Голые костяки одевающихся демонов кланяются ему, и он изредка кивает в ответ. Он считает, что нечего особенно баловать ублюдков.
Сэм промок. Кровь, пропитывающая всё, стекает ему на плечи и волосы. Он уверен, что никогда не хотел бы встречаться с людьми, которым она принадлежала, потому что даже через одежду, эта густая кровь жжёт как кислота. Воздух в аду насыщен солью и металлом. Или то, что в аду вместо воздуха.
Там же должно быть что-то вместо воздуха, верно?
Температура, заставившая бы закипеть мозг Фаренгейта.
Но кровь не сворачивается.
Сэм подходит к лестнице, проходящей прямо, вверх, и цепляющейся простыми гранитными ступенями за пустоту. У лестницы, в паре дюймов от дико вращающихся жерновов шестерёнок – дверь без рамы и ручки. Когда он подходит к ней, та не спешит распахиваться и Сэм было думает, что тут его путешествию и конец, но белые черви внизу пускаются в пляс и демон перекрёстка внезапно оказывается на расстоянии одного выдоха от него. Её ноги утопают в пляшущих червях. В руках она держит широкий разделочный нож, от которого не отклеили этикетку. Она нага и в её животе дыра.
- Сэмми – она довольна – Мы тебя ждали. Ты припозднился. Грог остыл. Но часовщик всё равно будет польщён. Ты за братом или мировым господством? Я могу завернуть тебе пару-тройку Динов. На все случаи жизни.
- А господство?
- С этим сложнее. Но несколько простых манипуляций и оно твоё. Обёрточная бумага по усмотрению.
- Ещё бы – отвечает Сэм – Я предпочёл бы Дина на холодное. Оставь господство себе.
- Быстрая смена приоритетов – она протягивает ему нож, лезвием к себе – Накорми дверь и сможешь подняться наверх…но…умоляю тебя, не вырезай мне диафрагму. Я знаю, ты набожный мальчик. Или был им. Без меня ты не дойдёшь. Я твой Вергилий с дырой в подреберье.
- Заткнись, милая – отвечает Сэм – Я пришёл сюда уладить дела и убраться наверх. Меня интересует мой брат. Всё остальное оставь при себе.
Он делает неаккуратный разрез на ладони и прикладывает руку к двери.
- А что? – оборачивается он на демона перекрёстка – Должно быть неплохо. Цени искусство.
Дверь впитывает кровь и открывается.
Сэм решительно ступает на чистые ступени, считая их про себя, идёт вперёд. Она следует за ним и черви выстилают ей путь.
Сэм не смотрит на развороченные грудные клетки, тазовые кости, ленты кишок и нашинкованные черепа, исчезающие в жерле пережёвывающего грешников часового механизма.
Он решил, что в аду следует быть наглым и беспринципным. Он ведь идёт торговаться, а его страх истаял гораздо раньше.
- Если тебя интересует – беседует демон перекрёстка с его наглой и беспринципной спиной – Его здесь нет. Мы посадили его в кинотеатр и крутим ему фильмы. Вариации будущего с твоим участием. Возможно, он уже сошёл с ума. Просит шестерёнки и вспарывающие печень шипы. Котёл погорячее.
- Заткнись – безучастно отвечает Сэм и продолжает идти.
- Что же случилось с Сэмми?
- Не зови меня так.
- Так что же случилось? – спрашивает она – Прежний Сэмми плакал бы, уткнувшись в дверной косяк. Ты попросил бога о помощи перед тем как дёрнуть на себя ручку врат ада?
- Да. Но он послал меня куда подальше. Сказал, день не тот. Предложил прийти после апокалипсиса.
- О, этот несправедливый мир – напевает она – Но ты не бойся, Джуд, всё будет тип-топ.
- Заткнись – повторяет он – Долго ещё идти?
- Пока не сотрёшь ноги – пожимает она плечами – Хотя это было бы слишком. Мы уже пришли.
Ад обрывается.
Реальность как комиксы. Одна страница не переходит в другую, потому что другую вырвали и поместили вместо неё третью. Наслаивающиеся друг на друга коллажные листы не сходятся сами и их скрепляют скоросшивателем.
Подпаленные подошвы ботинок, в которых хлюпает кровь и промокшие насквозь носки.
Он вдыхает настоящий, хотя и горячий воздух и делает шаг вперёд, оказываясь в квадратной комнате с жёлтыми стенами. С потолка свисают липкие ленты мушиных ловушек. Окна заклеены. Прислушиваясь к жужжанию мух, он различает голоса. Голоса кажутся знакомыми и явно чем-то недовольными, они обсуждают то ли его причёску, то ли, сколько терций миллисекунды ему осталось.
Сэм становится около окна и только сейчас замечает, что демон перекрёстка исчезла.
Когда он моргает в следующий раз, по центру стоит захватанный стол на трёх ногах и два стула. На одном из них сидит улыбающийся загорелый человек.
У него внешность мексиканца. И шляпа. У него белые ботинки. Костюм и галстук.
- Я думал, ты другой национальности – признаётся Сэм, пряча потные руки в карманы штанов.
- А я думал, что буду ждать тебя дольше – отзывается Дьявол и смотрит на часы.
У него приятная, располагающая улыбка. Коротко подстриженные ногти.
- Сэм – говорит он – Присядь. Я расскажу тебе, как устроен этот мир. Наш общий друг с жёлтыми глазами пытал донести до тебя некоторые прописные истины, но он действовал не совсем правильно. Показывал тебе много нехорошего и вёл себя по-скотски. Я провёл с ним воспитательную беседу, и он осознал свои ошибки. Мы взрослые люди, к чему нам святая вода?
- Действительно – соглашается Сэм – Где твои рога? Когти? Чёрные крылья? Не хочешь вырвать мне сердце? Или предложишь кофе? Где мой брат?
- О, поспокойнее – морщится Дьявол – Я думал, ты повзрослел, а ты только нахватался по верхам. Твоё сердце меня мало волнует. Кофе.
Сэм смотрит в чашку перед ним. Жидкость в ней выглядит как эспрессо без сахара и пахнет как эспрессо без сахара.
- Пей – кивает Дьявол – Согласись, если бы я хотел тебя убить…
- Ты бы сделал это раньше.
- Я бы был изобретательнее.
- Где мой брат? – Сэм отхлёбывает кофе.
- Здесь – разводит руками Дьявол – Здесь и это должно тебя радовать. Если бы он был, к примеру, на верху, то я бы ничем не мог тебе помочь.
- Я обрадуюсь только тогда, когда услышу, как он дышит – он отставляет чашку – Что ты мне скажешь?
- Нет – располагающе улыбается Дьявол – Что ты скажешь мне?
- Ничего – Сэм откидывается на спинку стула – Здесь уютно. Внизу мне нравилось меньше. Нервная обстановка. И эта кровь. Выходит, Данте был неправ.
- Почему же? На свой лад. Как ты мог заметить, моя центрифуга в прихожей мелет только мясо. Походи здесь подольше и поймёшь, что у каждого свой собственный ад. Часы и соты – он кладёт руки на стол.
У него достаточно беспокойные пальцы.
- Я хотел бы предложить тебе бартер. Ты уже большой мальчик и знаешь мифологию. Чёрная тень приходит к человеку и просит его душу. В обмен на это предлагает что-то ещё. Старо как мир. Однако, я выгляжу приятнее чем чёрная тень. К тому же, заметь, я ничего не прошу у тебя.
- Так не бывает.
- Обычно, нет. Обычно, просящие лежат у меня в ногах. Но сейчас я предлагаю тебе безвозмездную акцию. Ты становишься тем, кто ты есть. И получаешь брата. И ты свободен.
- А как же уничтожение сущего? Горящие города и взрывающиеся машины. Потоки серы с небес.
- Придётся подождать – спокойно улыбается Дьявол, не реагируя на его сарказм – Устроишь потоки серы в следующем квартале. Если захочешь, конечно.
- И всё?
- И всё – Дьявол закуривает сигару, вытащив её из густого жёлтого света – Согласись, ты в выигрыше. Есть только маленькая формальность. Ты перестанешь быть человеком. Хоп. И ты высшее существо. Наверху это называется… – он прищёлкивает пальцами – Антихрист.
- На это была ставка? – спрашивает Сэм, смотря в тёмные и ничего не выражающие, неподвижные глаза Дьявола.
- Возможно, и так – соглашается тот – А, возможно, и не так. Долгие козни. Детишки, которых поят кровью демонов. Детишки, способные пошатнуть миропорядок. Я развлекаюсь веками, а тут ты требуешь у меня сиюминутный ответ – Это, Сэм – затягивается он – Нехорошо. Взглянешь на скелет брата?
- Нет – твёрдо говорит он.
- Отчего же – Дьявол очень вежлив – Мы его вычистили. Поверь, никаких дешёвых приёмов. Я отдам тебе его костяк, когда ты коснёшься его, он сам обрастёт плотью. Душу отдам тоже. Мы отделили её, но она нетронута. Сделаешь его заново. Это сближает, как думаешь? Взвесишь на ладони его сердце.
- Послушай…
- Тод – поправляет Дьявол – Можно и Тед… или Мигель. Человеческие имена, это что-то невероятное. Тебя, к примеру, зовут Сэмюэль. Я знавал одного змея с таким же именем.
Так что ты скажешь?
- Как скоро – сглатывает Сэм – Как скоро я перестану быть человеком?
- Я люблю этот подход, правда, Сэм, мне нравится иметь с тобой дело – Дьявол по имени Тод, Тед или Мигель выпрямляется, и неподвижные глаза впиваются в него, он знает, что глаза – это единственное настоящее, что есть на этом лице – Отлично, мой мальчик. Я могу сделать процесс постепенным. Поступательным, если захочешь. Мне нравятся ребята, которые всё схватывают сразу, Сэм. Ты согласен?
- Да – пожимает плечами Сэм – Не нужно ничего подписывать? Я хочу видеть его сейчас.
- К чему бюрократия – быстро соглашается Дьявол, поправляя галстук – Я посмотрю тебе в глаза. И, пожалуй, всё.
- Нечеловеческие мучения и трансформация?
- Обойдёмся. От себя добавлю, что ты только почувствуешь будто в тебя впихнули Арканзас. Много-много новых знаний. Возможно, в определённый момент, тебе захочется лопнуть. Но от этого стоит воздержаться.
- Я постараюсь – серьёзно кивает Сэм – Где гарантия, что ты не соврёшь.
- Нехорошо, Сэм – Дьявол покачивает головой – Лгать могут низшие демоны. И Азазель. Дьявол никогда не лжёт. Разве что недоговаривает. Но бартер, как карточный долг, священен. Твой брат должен был научить тебя этому раньше.
Дьявол выходит из-за стола и стены в жёлтой комнате будто сжимаются. Мухи на вертящихся липких полосах начинают петь.
- Они тебя славят – говорит Дьявол – Или хулят. Здесь особой разницы нет.
И он заглядывает Сэму в глаза.
Тот валится на стол, лицом вниз.
Дьявол надевает шляпу и исчезает в ней, как кролик фокусника.
Ад принимается вращаться, за гранью душной жёлтой комнаты центрифуга убыстряет обороты. Слышны липкие звуки с какими плоть соскальзывает с костей и надсадный звук разгоняющегося вертолёта. Возможно, ад должен взлететь.
Но ничего не происходит, только квадратная комната, стол, два стула (один незанятый) плавно выцветает, стены истончаются, исчезают липучки, на которых сидели воющие мухи и сами мухи бросаются врассыпную, оказывается, у них вполне человеческие лица; стол и стулья исчезают тоже, и бесчувственный Сэм валится на высохшую печально-жёлтую осеннюю траву.
Его глаза открывает кто-то другой, по-видимому, проверяющий, подаёт ли он признаки жизни, и когда его зрачок перестаёт бешено метаться и ему удаётся сфокусироваться на лице человека, держащего пальцами его веки, то оказывается, что это Дин. А он лежит головой на его коленях.
Почему-то Сэму кажется, что должно быть наоборот.
- Я тебя вытащил – говорит он ободранным горлом.
- Ух ты – отвечает Дин и улыбается.
У него щетина как будто он не брился месяца полтора. Он не выглядит здоровым и эти лемурьи кольца вокруг его глаз, и лопнувшая губа, и неприятный грязный загар. Сэм подумывает о том, что ещё спросит с кое-кого за это. Он чувствует себя неплохо, даже, возможно, хорошо. Что-то чужое под кожей, оно бугрится в венах и покалывает кончики пальцев, но, может быть, это только адреналин. Человеческая реакция на стресс. То, что оставил внутри него Дьявол Сэм пока не чувствует. Он тревожно воспринимает острую, ломкую реальность, внимательно всматриваясь в глаза брата.
Дин сосредоточенно дышит. Чуть приоткрыв рот, глубоко, так что Сэм чувствует каждый его вдох. Он полагает, что в аду Дин мог забыть, как это делается.
- Я тут просыпаюсь – заговаривает Дин, осторожно, пробуя на вкус слова – А ты тут валяешься. И выглядишь нездорово. И ботинки у тебя в крови.
- Это мелочи. Ты дыши. Привыкай к жизни. Хорошо, что ты не голый. Я не имею ни малейшего понятия о том, где мы.
Над ними серое небо.

***

- Лучше ещё посмотрю эту херь. Сэм, это точно не градусник?
- Нет. Это телевизор.
- Ещё бы градусник стал показывать мне картинки. Как это ты запихал в такую маленькую коробку всех этих бегающих и орущих людей?
- Понятия не имею. Пришельцем нужно было прикидываться раньше, а никак не два дня спустя – улыбается Сэм.
Он только что собрал в мешок одежду, в которой был Дин, когда вернулся и, перетянув мусорный мешок липкой лентой, верно, для надёжности, вынес и утрамбовал в ближайший контейнер.
Дин лежит на диване в одних только джинсах.
Все эти двое суток он не ложится спать, не ест и смотрит ящик без конца. Изредка они перекидываются ничего не значащими фразами. Дин в норме, насколько Сэм может судить. Он говорит так, как всегда. И реагирует так, как всегда. Будто бы он ездил на Амазонку. И недавно вернулся. На Амазонке, вполне может быть, так же паршиво как и в аду.
Но только гипотетически.
Сэм уверен, что Дин заговорит максимум часа через четыре, но Дин заговаривает на следующие сутки, когда Сэм понимает, что что-то точно не в порядке.
- Послушай – говорит Дин – Я не могу спать. Мне снится всё это дерьмо. Будто я опять там. А если я посмотрю ящик хотя бы ещё час, моя голова взорвётся. Нужно что-то делать, Сэмми – он садится на постель и смотрит на свои ладони.
Сэм рядом с ним и он разделяет молчание.
- Что именно? – спрашивает он наконец.
- Этот механизм – передёргивает Дина – Демоны, справляющие себе костюмчики. Но главное, это камера. Они посадили меня в место, напоминающее школьный туалет без кабинок. Экраном было захватанное зеркало. Я видел много всякого. Затёртые плёнки. И очень страшно – признаётся он.
- Сучка с перекрёстка сказала, они крутили тебе будущее.
- Да. И я, кажется, основательно сошёл с ума. Я почти ничего не помню. Там было очень много тебя – натянуто улыбается Дин – Но не скажу, что это меня радовало. Скажи, у тебя никогда не было фетиша, относящегося к крестам?
- Нет. А что?
- Римляне – Дин продолжает рассматривать свои ладони – Это же Римляне распинали всех на крестах? Ты был умным мальчиком и читал книжки. Библейская казнь. Как ты меня вытащил? Скажи сейчас. Если я спрошу позже, мне кажется, ты соврёшь.
- Нет – пожимает плечами Сэм – Я спустился в ад. И раскатал его по брёвнышку. Устроил им там кегельбан. Я теперь не только ясновидец, но и телекинетик. Никто не гарантирует, что завтра я не начну летать и дышать огнём.
- Подожди, подожди, Сэм – Дин с силой проводит ладонями по лицу – Скажи мне правду. Без подъёбок.
- Я спустился в ад…
- Не загоняй мне это дерьмо! – он подскакивает с постели, точно не может сидеть на месте, как будто они снова под дикой охотой.
- Я правда спустился в ад – у Сэма немного дрожат руки, но он списывает это на то, что тоже плохо выспался – Там было… как бы… не очень. Я встретился с Дьяволом.
- Твою мать – выдыхает Дин.
- Он предложил мне честный карточный бартер. И косяк паровозом. Я беру его силу. Он возвращает мне тебя. Никаких договоров-переговоров. Мы свободны.
- О, чёрт – Дин садится на пол, чуть покачиваясь.
Сэму кажется, что брата бьёт дрожь.
Сам он сжимает руки в кулаки.
- О, чёрт – повторяет Дин – Господи, Сэм. Какого хрена ты натворил.
- А мне казалось, тебе неплохо здесь. Снова дышать. Смотреть ящик.
- Блять… – говорит Дин – Блять, блять, блять.
- Я думал о тебе – признаётся Сэм незнакомым голосом – Если ты хочешь спросить меня, о чём я думал, то я думал о тебе. И, ещё, пожалуй, о твоём трупе.
- Это оправдание – хрипло соглашается Дин – Это хотя бы какое-то оправдание.
Он подходит к кровати и хватает Сэма за футболку, приподнимая, приближая его лицо к своему.
- Ну, удиви меня, давай! – первым выдыхает Сэм – Скажи, что ты бы лучше остался там. Чтобы я ничерта не делал и сдох довольный, в окружении ритуальных книг.
- Сэмми – с трудом выдавливает Дин, прежде чем сесть рядом с ним, всё еще держась обеими руками за его футболку.
- Я теперь вроде бы как мировое зло – отзывается Сэм, вытирая вспотевшие ладони о джинсы – Но он пообещал, что это не сразу. Сначала я могу побыть твоим локальным злом.
- Да.
- Но я не обязательно превращусь в кожистую хрень с гипертрофированным членом. И мне не нужно пить ничью кровь. Вообще ничего не нужно пока. Я даже по-прежнему не могу применять телекинез, когда хочу.
- Да.
- Он пообещал, что я изменюсь далеко не сразу.
- Да.
- И я буду бороться с этим дерьмом, Дин. Я справлюсь, мы же всегда справлялись. Может быть, мы даже найдём ритуал, который сможет вычистить это.
- Да.
- И я никогда не причиню вреда тебе.
- Да.
- Если я свихнусь, убей меня. Кольт или что-нибудь ещё. Твой удар в спину я пропущу в любом случае.
- Я хочу спать – говорит Дин – Я страшно устал. Ложись со мной.
Сэм молча кивает и Дин, выпуская его футболку, укладывается на узкую постель, на бок, спиной к нему. Он ложится рядом, утыкаясь носом в динову спину.
- Ха-ха – тихо и хрипло говорит Дин – Я вырастил Антихриста. Ты слушаешь отвратную музыку. Мы все умрём.
Сэм молчит.
- Только не плачь. Если что, я сразу почувствую, что ты вытираешь об меня свой нос.
- Окей – соглашается Сэм – Заткнись, Дин. Когда будешь засыпать, помни что я здесь. Я не буду спать. И думай о чём-нибудь, что может сделать тебя живым. Запомни это и катай в голове как шар в боулинге. Мне помогало это. Раньше.
- Я постараюсь. Если заору, разбуди меня. Буди каждый раз.
Сэм смотрит на спину брата. На знакомые шрамы и родинки. На угол номера, виднеющийся из-за его плеча. Когда он принимается пересчитывать короткие золотистые волоски на шее Дина и доходит до двадцати четырёх, тот перестаёт ровно дышать и напрягается, выгибаясь дугой, подаваясь всем телом назад и впечатываясь в Сэма, так, что он чуть не падает с кровати. Затем Дин, тяжело дыша, затихает.
- Ты здесь? – произносит он надтреснуто.
Сэм кладёт ладонь на его голое плечо. Примерно через пять минут Дин снова дышит ровно.

***

- Согнёшь ложку?
- Иди в жопу.
- Ну, хотя бы одну. Я фигею, когда в матрице Ривз гнёт ложки.
- Это Нео гнёт ложки.
- Не важно.
- Ешь свой бекон.
Сэм какой-то помятый, взъерошенный и ни разу не похож на зло.
Дин издевательски помахивает ложкой у него перед носом.
У него самого болит набитая глухой ватой голова. Предательские шестнадцать часов сна, узкая кровать и горячее тело Сэма за спиной. Пряжка его ремня впивается ему в спину.
Приносят их кофе. Девчонка, лет шестнадцать, узкие бёдра и тонкие руки с вязаными нитяными браслетами, смотрит на Сэма и улыбается ему.
- Значит, никаких ложек?
- Ни единой.
- А…
- И никаких вилок.
- Мой младший братишка сошёл с ума – Дин довольно смотрит на Сэма и отхлёбывает кофе.
- Ты просыпался только два раза. С самого начала, почти сразу же как уснул, и ещё раз, около шести утра.
- Ты не спал? – удивляется Дин и высыпает в кофе три пакетика сахара.
Он чувствует себя так, будто проспал много лет в криогенной камере. Затем вышел, оказалось, что ничего не изменилось. Вот он стряхнул пару тысячелетий, пеплом посыпавшихся из-за манжет рубашки, а его брат улыбается всё так же. И солнце садится на западе. Трава не вырастает в человеческий рост, кофе по-прежнему пережжён, неповиновение только по средам, а дезинформация по четвергам, и все его шрамы на месте.
- Немного – Сэм разминает шею – Но за рулём я не усну.
- Мы куда-то едем?
- Да. Я поведу – безапелляционно заявляет он – Ты можешь ещё поспать на заднем сидении.
- Саманта, ты не перестаёшь меня удивлять. Ты не гнёшь ложки, но, тем не менее, приглашаешь меня на свидание. Что потом? Отель, бордель и извращения с большими предметами странной формы?
- Придурок – Сэм потягивается и встаёт из-за стола.
Он отходит к стойке и что-то негромко говорит запаренной официантке. Та вытаскивает из-за уха карандаш и, внимательно глядя на Сэма, принимается чёркать что-то в блокноте, поминутно кивая. Сэм возвращается, усаживается рядом с ним.
- Большие предметы странной формы отменяются. Но как ты смотришь на ящик пива?
- Саманта – говорит Дин, облизывая ложку – Это не по-божески. Я только что с курорта.
- О, заткнись – Сэм улыбается и допивает его кофе – Какая дрянь – морщится он – Как она к столу не прилипла – он ставит кружку на стол.
Дин забирает куртку и оставляет немного чаевых.

***

- И где это мы? – он забирается с ногами на капот.
- Где-то между Норт-Чарлстоном и Чарлстоном. И, хотя, первое севернее, я ничерта не знаю, что на востоке. Ты как, ничего?
- Вполне – пожимает плечами Дин и застёгивает куртку – Здесь хорошо – он подставляет лицо порывам холодного морского ветра – Жара меня доконала. Раньше я мечтал когда-нибудь добраться до Мексики. Ну, знаешь, кактусы и горячие мексиканки. Сомбреро. Текила. Никуда южнее Каролины. Никогда – он смеётся и тянется за третьей по счёту бутылкой.
Сэм улыбается в ответ.
- Мы наебали Дьявола – говорит он – Ну, или почти. Все могут нами гордиться. Только недолго.
- Выпьем за это? Или нет, не нужно – перебивает он сам себя – Всё в порядке. Следует держать язык за зубами. О том, что произошло.
- Каким образом? Бобби знал о сделке. Ты мёртв. Кстати, интересно, что скажут люди в форме, если мы где-нибудь всплывём. Очередная фальсификация?
- Вроде того. Держаться от Бобби подальше? Как ты среагируешь на святую воду?
- Не знаю – Сэм вытягивает ноги и съезжает на спину, стукаясь лопатками о капот. Носами ботинок он теперь упирается в песок – Стану шипеть и прыгать на потолок, бей меня по башке без зазрения совести.
- Ещё пить будешь? – спрашивает Дин.
- Дай мне свою.
Некоторое время они передают друг другу бутылку. Пока она не становится окончательно пустой.
Сэм зашвыривает её под капот.
- Можешь снова лечь со мной. Я разбужу тебя, если что – он как-то по дурацки болтает ногами, расшвыривая песок.
- Тебе что, семь? – смеётся Дин, глядя на него и Сэм до конца не понимает, что он имел в виду – Может быть. Не обещаю, правда, что я буду плакать во сне.
- Уж воздержись.
- Ты расскажешь мне эротическую сказку?
- О Белоснежке и семи гномах?
- Нет, Сэм, это извращение – Дин поворачивается на бок, локтем опираясь на капот и стараясь не наваливаться на лобовое стекло – Что попроще.
- Я подумаю. Целовать тебя на ночь?
- Обычно это делал я.
- Всё меняется.
- Это точно. Можешь попробовать.
- Куда?
- Сэм? – он не успевает улыбнуться, и выражение лица получается комично-недоумевающим.
Под капотом импалы, наверняка, не менее шести бутылок, но это не значит, что кто-то из них пьян.
- Обычно, со словом «поцеловать» ты упоминаешь другие слова, обозначающие всякие места.
- О – только и успевает сказать Дин – Ограничься лбом. Это хотя бы по-родственному. Возможно.
- Помнишь грузовик? – спрашивает Сэм и Дин отлично знает, что он имел в виду.
- Да – говорит он – Думаю, нам стоит оставить грузовик и всё, что с ним связано в покое.
- Окей – соглашается он, боком задевая Дина и наваливаясь на него спиной – Спиши это на сопливого маленького братишку.
Дин не отвечает, и Сэм запрокидывает голову, глядя на него, и видит болотные кольца вокруг его зрачков.
- Что ты подмешал в пиво? – натянуто шутит Дин – Мне нужна пара девок. И, пожалуй, знать, что мы будем делать дальше.
- Пока ничего – отзывается Сэм – Мы празднуем своё триумфальное шествие.
- Разве что так – соглашается Дин – Нужно свалить подальше.
- Куда?
- На север, туда, где поглуше. Никто пока не будет искать нас. Сейчас мы никому не нужны. Заляжем на дно. Снимем что-то вроде квартиры. Я Билл, а ты Боб. Наша фамилия: Стивенсоны. Или Уиллисы. Или Родригесы. Тебя вымажем автозагаром.
- А ты с облупленной рожей и выгоревшими волосами сойдёшь за мексиканца и так.
- Это нудные детали, братишка. Сколько людей по фамилии Родригес действительно мексиканцы или итальянцы?
- И какого чёрта мы будем там делать?
- Ровным счётом ничего. Я буду снимать девочек, а ты – пялиться в ноутбук.
- Захватывающе – улыбается Сэм – Ты взвоешь через неделю. Все эти Бетси и Минди. Бильярд и покер.
- В Бетси и Минди есть свои плюсы. Ровно как в покере и бильярде. Ты, взрослый и крутой мужик, тоже сможешь найти себе какое-нибудь занятие. Ты детей любишь?
- К чему это ты?
- Устроим тебя в детский сад. Ты ведь как похлопаешь глазками, вся аудитория от трёх до семи – твоя.
- Это не смешно, чувак – говорит Сэм, утыкаясь макушкой Дину в подбородок.
- Да, говёная идея – соглашается Дин – Но в том, чтобы скрыться есть резон. Если хочешь, можем даже поехать в разные стороны. Думаешь о Стэнфорде?
- Нет.
- Почему?
- Потому что там было не так уж здорово. Особенно, после того как Джесс умерла. Я рассказывал много трогательных историй о своём тяжёлом детстве. Чтобы объяснить некоторые свои странности. Понимаешь, они там не могли отличить беретту от магнума. Путали обрез с винчестером. Я должен был восполнить эти печальные пробелы в их образовании.
- И ты учил их стрелять?
- Да нет, же, говорю, я всего лишь рассказывал им истории из детства. Небылицы. Папа охотится на кабанов. Мой брат – засранец.
- С чего я был засранцем, а, Сэмми?
- Не мог же я сказать им, что меня воспитал мой старший брат? Во всех историях из детства кто-то непременно должен оказаться засранцем. В тот раз тебе не повезло. Ты оказался порядочным придурком. Умотал в Джерси или ещё куда, когда мне было тринадцать.
- Чёрт, почему бы тебе было не рассказать как я расписывал каждого придурка, который пытался лезть к тебе в школе.
- Облом – Сэм зевает – Кому тогда оставалось быть засранцем? Если бы я сказал, что папа бросил нас, когда мне было тринадцать, это было бы слишком печально. Я бы не знал отбоя от желающих меня пожалеть.
- Так ты не собираешься?
- Нет. Адвокат дьявола – это плохое название. А адвокат-дьявол ещё хуже. К тому же…
- К тому же, что?
- Думаю, я не способен жить с людьми. Ну, разве что с тобой.
- Я должен расплакаться?
- Не обязательно. Дело не в том, что ты особенный человек. Я полагаю, ты не человек. Ну, или что-то в этом роде.
- Заткнись – улыбается Дин и ерошит его волосы свободной рукой – Сэмми.
- Да?
- Всё будет как всегда.
- Должно звучать утешающее.
- Так и есть.

***

Темно, и Дин спит, а Сэм негромко разговаривает с тенями.
Одна из теней в неярком свете подозрительно напоминает человека среднего роста.
- Ну, как? – доносится из тени едва слышно.
- Нормально – односложно отвечает Сэм – Пошёл отсюда нахер.
- Я проверяю молодую гвардию, Сэм. Это моя обязанность. Твоя необходимость постоянно обнимать его продиктована только братскими чувствами? Подумай об этом. Я загляну дня через два.
- Сэм? – сонно спрашивает Дин и поворачивается.
Сбитые простыни на кровати. Свою Сэм не расстилал.
Он ложится на спину рядом с Дином.
Узко. Он свешивает руку и упирается ею в короткий ворс ковра. Дин, наконец, перестаёт вертеться и затихает. Сэм неуклюже пододвигается к нему.
Они спят так вторую ночь. Сэм думает о том, что, может быть, нужно сдвигать кровати, чего они никогда не делали, даже в детстве. Ещё он думает о том, как долго будет ржать Дин, когда он толкнёт эту мысль за завтраком.
Сэм знает, что что-то заполняет воздух между ними. Об этом он осведомлён гораздо лучше Дина.

***

Через полторы недели, когда они следуют из Южной Каролины в Алабаму, в
Ист-Пойнте, в крошечном баре, где Дин мастерски обыгрывает дальнобойщиков в покер, Сэм замечает мужика с пытливым взглядом охотника, сосредоточенно наблюдающего за ними.

***

Ещё через четыре дня, пересекая границу Алабамы, Сэм целует спящего на переднем сидении Дина в открытый рот и сворачивает на обочину.
Дин не просыпается. Или делает вид, что не просыпается. Прежде чем Дин перестаёт лгать, Сэм расстёгивает его рубашку и ремень джинсов. Дин открывает глаза и легко даёт ему по морде.
Это не больно, но оскорбительно.

***

На следующие сутки, не доехав около двадцати миль до Бирмингема, они трахаются на заднем сидении.
Дин говорит, что это охуенно. И что он снова попадёт в ад. И прочий бред. Сэм думает, что его лицо за пару минут до того как он кончает – как откровение.
Он рассказывает ему про мужика в Ист-Пойнте.
И Дин говорит:
- Не бойся, всё будет тип-топ. Может быть.

7.

Люди осознают свою смертность с рождения.
К этому выводу Дин приходит, лёжа на заднем сидении импалы и слушая, как Сэм пересказывает очередной бред, вычитанный им в тексте, переведённом он-лайн переводчиком с санскрита. У Дина есть своё собственное мнение по поводу текстов на санскрите и он-лайн переводчиков, но он предпочитает не вмешиваться.
Есть вещи, в которые действительно лучше не вмешиваться.
Это, например, Сэм и его желание обойти сделку.
- Ты слушаешь? – спрашивает Сэм.
- Да – кивает он.
Он слушает ровно настолько, чтобы иметь возможность вовремя кивнуть. Он знает, что это более чем безнадёжно. В нужное время собачки будут быстрее ветра. Они ведь уже видели тех, кто пытается избежать сделки. И их смерть. Поэтому Дин не склонен принимать на веру бедовые идеи Сэмми. Особенно, есть это что-то о переселении душ и кармическом наследовании.
Дин не боится. Ровно настолько, насколько может не бояться человек, который знает, что в определённое время всё полетит к чертям. Его не мучают кошмары и не гнетёт ощущение безысходности. И хотя Сэм полагает диново спокойствие грязной ложью, Дин действительно спокоен. На свете не так уж много вещей, о которых он сожалеет и не так уж много вещей, которые он хотел бы изменить. Дин учится извлекать странную выгоду из сделки. Его девяносто с небольшим дней, точно он не помнит, это Сэм может вычислить время с точностью до минуты, возможно, у него даже в часах есть таймер, к тому же, Дин слышал как-то раз, едва-едва, у Сэма есть также странная считалка, в которой мелькают не менее странные слова, но он никогда не мог разобрать её до конца; его девяносто с небольшим дней – это залог их безопасности. Дин уверен, он может перейти дорогу кому угодно. И ничего не случится. Никаких падающих по мановению руки Трикстера шкафов. Никаких кроличьих лапок. Ничего.
Трикстер, кстати, был одним из тех вариантов в сэмовом блокноте, которые тот помечал красным маркером. Красный маркер значил, что ещё не всё потеряно.
Дин ненавидел это маркер. На его почве они орали друг на друга куда больше, чем обычно. Сэм даже завёл обыкновение замахиваться на него в ответ на абсолютно безобидные висельные шутки. Последнее Дина не раздражало, а скорее смешило. Они были похожи на двух идиотов, нет, они и были двумя идиотами, они могли орать друг на друга часами, пока не уставали и Сэм не шёл в ванную – пить холодную воду из-под крана или дрочить, точно он не знает и не стремиться знать. Дину нравится их ругань. Это каждодневное развлечение, которое никогда не надоедает.
Сэм, пожалуй, единственное, что беспокоит его.
Его интересует, что брат будет делать, когда он умрёт. Трикстер как-то сказал ему, что стоило смоделировать для Сэмми реальность, в которой он мёртв и Сэм стал идеальным охотником. Заправлял кровать так, чтобы покрывало не доставало до пола ровно пол дюйма. Полировал до блеска свой обрез.
Если бы Дин мог, ему кажется, он хотел бы видеть выражение лица Сэма в момент его смерти. Как точку. Как абсолютный момент откровения.
И собственные похороны, разумеется.
Дин не так уж часто бывал на похоронах. В основном он видел покойников в несколько компрометирующих ситуациях. Чаще всего такие покойники не лежали чинно, выбеленные и вымытые, а передвигались довольно скоро и всё пытались сделать что-то, чего добропорядочные мёртвые граждане делать не должны. Он помнил только одни похороны из детства.
Нет, не похороны матери. Этого он не помнил совсем.
Тогда было пасмурно и ему было одиннадцать. Умер давний друг отца, у которого было очень много плачущих родственников в чёрном и много других друзей, говоривших длинные речи. Дин не помнил, почему отец потащил их с собой. Сэм зевал, он плохо спал из-за аллергии и постоянно тянулся вытереть нос о манжету тёмной рубашки. Дин одёргивал его, а потом и вовсе увёл, и они сидел под одним из кладбищенских деревьев, чёрным и морщинистым, и Сэм задавал дурацкие детские вопросы из разряда: «а что если?».
Пахло разрытой землёй, тмином и трава была очень яркой. Церемония прощания была долгой, и Сэм успел задремать, положив вихрастую голову ему на колени.
Дин издалека наблюдал за тем, как опускаю гроб. Выглядело это странно, если бы он был старше и циничнее, возможно, он посоветовал бы актёрам играть лучше, а приглашённым плакальщицам выть натуральнее. Но ему было только одиннадцать и он, сидя под деревом и прислушиваясь к дыханию спящего брата, недоумевал, наблюдая за тем, как тёмный, блестящий, странно-густого цвета предмет исчезает в жадном земляном провале.
Он видел, как из толпы провожающих покойного выбежала невысокая и женщина и вцепилась в его отца, осыпая его плечи градом ударов тонких, как казалось Дину, рук. Она, возможно, что-то кричала, как кричат чайки на побережьях, он плохо слышал.
Этот момент показался ему злым и настоящим. Потом он так и не узнал, в чём она обвиняла Джона Винчестера. Похороны так и остались для него чем-то загадочным и не понятым до конца, как, к примеру, театр.
Он помнил ещё, что когда они вернулись, тогда, Сэм уснул на неразобранной кровати, а к вечеру у него поднялась температура.
Наверное, тот неизвестный Дину мёртвый человек тоже был охотником.
- Какого чёрта, Дин – говорит Сэм, оборачиваясь к нему и, одновременно, не отрывая рук от руля – Повтори последнее предложение, которое я сказал.
- Кровь младенцев, слёзы девственниц и маленькие орущие мандрагоры.
- Ублюдок – констатирует Сэм, отворачиваясь.
- Как твои рёбра? – спрашивает он немного погодя – Может, съездим куда. Чтобы кто-нибудь знающий на них взглянул.
- Незачем – отрезает Дин – Смотри на дорогу.
- Я смотрю.
- И хватит уже про гадский санскрит.
- Это была возможность…
- Выброси нахер этот маркер.
- С чего бы?
- Иначе я найду его и сожру.
Сэм смотрит на него так, как будто у него всё-таки выросли чёртовы рога.
Некоторое время Дин пытается не смеяться, но напряжение в салоне слишком явное и густое, он не может остановиться, и они ржут хором. Отсмеявшись, Сэм вытирает глаза рукавом куртки.
- Да ты никак плачешь? – улыбается Дин.
- Каждую ночь – огрызается Сэм – С тех пор как ты поцеловал меня, с тех пор как мы дрочили вместе и обжимались на диване как спятившие подростки, я понял, что люблю тебя.
- Бип – говорит Дин – Запретная территория.
Сэм невесело усмехается и снова отворачивается.
Дин закидывает руки за голову. В его голове «запретная территория» – это всё, что под футболкой его брата. Или за ремнём штанов его брата. В его голове слово «инцест» можно было бы написать красным маркером.
Но его мало волнует это. Точка зрения. Вековой запрет. И система табу.
Если бы они были нормальными людьми, он бы женился на девушке с калифорнийским акцентом, стройными ногами и ровным умом. У них были бы красивые дети, и он бы изредка приезжал к Сэму, чтобы обнять его ровно на три секунды и неуклюже похлопать по плечу. Наверное, у Сэма тоже были бы дети. И большой дом. Лужайка, забор, калитка и чинное рождество. Поездки на пикники. Барбекю и поварские фартуки.
В остальное время он бы работал и смотрел восьмичасовые шоу дома, развалившись перед телевизором. И, конечно же, он бы трахался с женой. С красивой женой.
Все родственные проявления эмоций кажутся Дину ужасно неуклюжими. И смешными. Все эти объятия и поцелуи.
Он никогда не хотел Сэма в известном смысле.
Это не то, что хотеть красивую девчонку. Это неестественно. Трогать его так. Думать о нём так.
Более того, это смешно.
Дин помнит буквально всё, что было связано с взрослением Сэма. В том числе и то, до скольки лет тот боялся больших и резких чёрных теней в спальне.
И он не может не думать об этом.
Ещё и потому, что однажды на кухне его отец дал ему по морде и открыл пару простых истин. В том числе и то, что он не может всего на этой земле.
Если бы Дин читал умные книги и слушал седеющих и жирных профессоров в колледжах, он бы знал, что подсознание выкидывает интересные штуки. Возможно тогда, он мог бы дать объяснение тому, почему именно понятие «защищать Сэма» и «обладать Сэмом» для него тождественны. Почему они представляют собой одно целое.
Однако он не может. Он прямолинеен и не любит слова больше чем из пяти слогов. В этом, возможно, его счастье.
Дин не мог думать о брате так. Не мог.
Но теперь, когда у Сэма есть часы, которые зазвонят в тот момент, когда его время на этой земле кончится, он подвергает это сомнению, как подвергал и раньше, только, на сей раз более основательно.
Он видел много людей и не/людей перед смертью. И всеми ними всегда движет одинаковое чувство, превращающее их в воющий комок нервов. Это страх.
Но Дин не испытывает страха в известном понимании. Поэтому он может многое себе позволить. В определённом смысле, он теперь всесилен и непобедим. Как Бэтмэн.
Но он не собирается делать из Сэма своего Робина. Даже если и знает, что происходит у Сэма в голове, когда он касается его.
Все эти искры и разрывы петард. Нейронное родео.
Скрипит сидение, Дин устраивается так, чтобы не переносить весь вес на внезапно разболевшиеся рёбра.
- Сэм? – спрашивает он.
Сэм не отвечает.
Тем не менее, Дин знает, что всё в порядке.
Он закрывает глаза, и сон опускается на него сверху, как плотное облако холодного воздуха.

***

Темно и они опять не доехали.
Сэм толкает Дина, чтобы тот очухался и повторил его мысль.
Но Дин не просыпается.
На пару секунд Сэм успевает ощутить иррациональный страх, хотя и знает, что его брат дышит. Дин приоткрывает один глаз и косится на Сэма.
- Мы не доехали – говорит Дин.
- Умно – замечает Сэм – Куда потащимся на этот раз? Кукурузы здесь нет. Слишком холодно.
- Сэмми – глубокомысленно роняет Дин – Тебе ещё учиться и учиться. Следи за рукой.
И он чертит прямую в воздухе, указывая на что-то смутно темнеющее у кромки обочины.
- Ставлю последние носки, что это дом. Посмотрим?
- Наверняка, в нём далеко не чисто. Дин, это грёбаный дом с приведениями.
- Именно.
Чем дальше от дороги, тем гуще темнота, они еле тащатся в надежде не спустить колесо, потому что иначе застрять придётся надолго.
Дом серо-чёрный, но на солнечном свету окажется, наверное, что он весь исписан граффити.
Ступеньки крыльца прогнили. Дин деликатно стучится, а затем выламывает дверь.
- Включи свой радар – напоминает Сэм.
- К чёрту. Неужели ты никогда не думал пожить хоть немного в доме с привидениями?
- Если бы я был уверен, что привидения – это безобидные бесплотные субстанции, тогда ещё может быть. Достань свой чёртов вокмэн.
Он соглашается.
Но прибор мёртв.
Они осторожно идут через захламлённую гостиную, и Сэм глядит на покрытые пыльными чехлами вещи. В воздухе – тревожная пыль.
Они осматривают дом и он пуст, никого и ничего, сверху донизу. Сэм не позволяет Дину пойти в чулан одному, они спускаются вместе. Но в чулане нет и засохших пятен крови, в чулане нет ничего, что могло бы привлечь внимание. Даже крыс.
- Скучный дом – говорит Дин – Мне нужна кровь на потолке.
Он поднимается на чердак и выламывает дверь.
Ему открывается пыль и темнота. Лучи фонаря, шарящие по полу и стенам выхватывают мозаичные части дневной картинки. Дощатый пол. Неуклюже налепленные куски тёмных обоев. Пару крюков под потолком и большое количество примерно одинаковых, торшеров. Под занавес он находит диван.
- Сэм! – зовёт он, и брат возникает за его спиной.
Как будто он уже дано там был.
- Голодный дух?
- Зелёный диван. Я хочу спать.
- Ты ёбнулся?
Дин направляет луч фонаря в лицо Сэма, специально, чтобы стереть с его лица это выражение. Даже в темноте Дин его ощущает.
- Нет. Можешь пойти наружу. И спать в машине. Я высплюсь и здесь.
- Здесь даже дышать нельзя.
- Не жалуйся, Сэмми. Я хочу спать здесь. В пыли. Запиши в последнее желание. Поставь печать.
Он кладёт фонарь на пол, и жёлтый луч выхватывает рваную занавесь на узком окне.
Дин наощупь подходит к дивану и, насколько Сэм может судить по звуку, осторожно ложится. Пружины вздрагивают и оставляют в тишине гудящий глухой звук, резонирующий с пылью, видной на свету фонаря.
- Я бы уже составил длинный список твоих последних желаний – Сэм выключает фонарь и бросает его на пол.
Подходя к Дину, он шарит руками в темноте как слепой.
Дин наблюдает за его расплывчатым силуэтом. Глаза постепенно привыкают к мраку, и он видит как Сэм осторожно минует сваленные в беспорядке торшеры, едва задев рукой край стены.
- Найдёшь меня? – спрашивает он у силуэта Сэма.
- Думаю да – отзывается Сэм совсем рядом – Я сижу на краю. И, кажется, это твоё лицо.
- Нет. Это моя спина – улыбается Дин – Лицо с другой стороны. Эй, братишка, то за что ты дёргаешь...
- Чёртов идиот – рассыпчато и осторожно смеётся Сэм – Дался тебе этот дом.
- Ночью нас сожрёт пылевой монстр.
- Очень может быть – соглашается Сэм и ложится рядом с ним, придавив его руку.
В темноте их лица очень близко друг от друга и Дин решает угадывать движения губ брата. Он думает, у него вполне может получиться.
- Мы спали на чердаке, когда были детьми.
- Тогда шёл дождь.
- Точно.
- Устроишь мне похороны. Или погребальный костёр.
- Иди к чёрту.
Диван отчаянно скрипит, когда Сэм поворачивается и прижимается к его боку спиной.
- Он развалится – говорит Сэм.
- Что?
У Дина глухой и гулкий голос.
- Диван. Он развалится под нами. Ему пол века, не меньше. Мы упадём – объясняет Сэм и нервно смеётся – Никогда не спал в неизвестном доме. На неизвестном диване.
- И это тебя огорчает? Только не плачь.
Сэм поворачивается на другой бок и всматривается в тёмное, но вполне различимое лицо Дина.
- Если бы мне было пятьдесят, ты бы тоже называл меня Самантой?
- Думаю, что да. И принцессой. Хотя, здоровый пятидесятилетний мужик вряд ли похож на принцессу. Но это не проблема. Или не та проблема. Я бы хотел поспать, если ты не против. И сними куртку, твои застёжки гремят.
- О… – только и говорит Сэм.
Он снимает куртку и бросает её на пол, рядом с диваном. Ему кажется, что как только он выпускает её, куртка растворяется в пыльном мраке. Сэм застёгивает рубашку под горло.
- Сэмми – спрашивает Дин – Что, если нас нет?
- Как это? – удивляется Сэм.
- Я тут выдумал гениальную штуку. Она как два пальца об асфальт. Или, как рожей об асфальт. С чего ты взял, что мы существуем?
- Пирожки не были свежими, да?
- Были. Я подумал о том, что мы мертвы с рождения. И о том, что я хочу, чтобы ты плакал на моей могиле. И бросайся на гроб, пожалуйста. В фильмах так делают жёны, но у меня нет жены.
Сэм не отвечает.
- Ты, Сэм, вроде как всё, что у меня есть – ровно рассказывает его плечу Дин – Поэтому всё правильно. Папа будет мной гордиться. Все будут мной гордиться.
- Я не буду – отвечает Сэм – Я не буду тобой годиться. Потому что ты останешься всё таким же уродом. Живым уродом, который поёт в ванной. Хочешь обнять меня?
- Если только ты отрастил сиськи.
- Это… – начинает Сэм.
- Это именно то – соглашается Дин, обнимая одной рукой его за плечи – Ничего не говори. Или скажи, но только что-нибудь очень оригинальное.
- Я вроде бы как…
- Оригинальное.
- Знаю.
- С ума сойти.
- Ты трогаешь мой ремень?
- Нет. Я не трогаю твой ремень. Это моя рука трогает твой ремень. Но, поверь, она не имеет в виду ничего предосудительного. Я уже вроде как слишком стар, чтобы говорить тебе: «Сэм, нельзя»?
- Херня.
- И слишком умер – добавляет он.
Сэм молчит.
Рука Дина на его плече слишком лёгкая и слишком неживая.
- Тебе никто не говорил, что иногда нужно просто врать? – спрашивает Сэм.
- Зачем?
Он не находит, что ответить.
Фонарь сел и внезапно стало абсолютно темно. Но они не замечают этого, потому что не видели света.
- Тебе страшно? – спрашивает Сэм – Советую соврать.
- Я взрослый мужик – усмехается Дин.
- Давай, это не сложно.
- Да – вздыхает Дин – Мне страшно. Я обоссусь сейчас, как мне страшно.
Из открытого окна тянет холодным воздухом.
- С утра мы окажемся среди торшеров. Я их видел, пока фонарь не сел – добавляет он – Они ужасные. Не плачь с утра, ладно?
- Ха-ха – откликается Сэм.
Дин не отвечает.
Он спит или делает вид, что спит.
Сэм ещё несколько минут вертится, устраиваясь. Он поднимает с пола не исчезнувшую куртку и укрывается ей.

***

- Я видел, как ты сражался с пылевым монстром – это первые слова, которые он слышит просыпаясь.
- Ты охренел – улыбается Сэм.
Холодный свет заливает чердак и оказывается, что все торшеры нестерпимо синие.
- Ты был в чепчике горничной. Тебе не шло – Дин потягивается, осторожно выпрямляя руки.
- Ну да – Сэм зевает.
- Я подумал тут – снова говорит Дин – Я думаю, лгать это неплохо. Особенно, когда ты лжёшь кому-то, кто знает, лжёшь ты или нет.
- Глубокая мысль – соглашается он.
- Мне страшно. И я люблю тебя – задумчиво произносит Дин, глядя в потолок – Это достаточно смешно и достаточно печально. Если ты не против, то, пока я не умер, я хотел бы трахнуть тебя на заднем сидении.
Иногда Сэму кажется, что он уже давно перестал что-либо понимать.

***

Дин трахает его на заднем сидении машины. После у Сэма болит спина и задница. И если о заднице можно забыть, то спина не даёт ему покоя, пока они не добираются до более-менее прилично отеля.
Там они сдвигают кровати.
Дин курит. Одну сигарету из всей пачки. Он стоит перед зеркалом и улыбается, затягиваясь. Возможно, он думает: привет, папа.
Затем Дин разминает сэмову спину, целуя лопатки. Они снова трахаются.
Сэму кажется, что это самая хорошая ложь.

***

У трёх месяцев были потные спины, к ним липли простыни, три месяца отдавались скрипом пружин и сидений.
Все три месяца они продолжали упорно лгать.
Сэм бросил санскрит. В дорогах стала появляться какая-то странная ломкая усталость, они не могли проехать за день больше трёх миль, они останавливались на обочинах, даже на оживлённых магистралях и подолгу сидели, Сэм говорил, а Дин молчал. Иногда им обоим казалось, что они не могут пошевелить даже пальцем, чтобы сдвинуться с места.
Но они охотились.
Дин интуитивно запоминал пейзажи. Внутренне, он моделировал всевозможные похоронные процессии. В своей голове.
Счётчик в часах Сэма перестал отсчитывать его минуты и часы, когда Сэм выбросил часы. Оставалось два дня или около того. Руби, а затем и Лилит.
В день «х» передавали солнечную погоду.
И сначала всё шло неплохо.

***

Собаки проходят сквозь стены.
Он не успевает их ловить.
Сэм оглядывается на брата, зная, что тот уже мёртв и что-то белое и жгучее как ярость рождается под его веками.

Дата добавления: 2015-10-29