Г. В. Борисевич

ная особенность. Не подлежит сомнению, что как архитектурный тип вежа на боярском дворе сформировалась до X в. и получила затем широ­кое распространение.

Древнерусский терем родствен башнеобразным сооружениям сосед­них со славянами и более дальних народов, что указывает на него как на общеевропейское явление более древнего происхождения, чем X в. Терем — более позднее название вежи.

В XII в. для обозначения аналогичных сооружений был широко рас­пространен русский термин «столп», уточнявший его архитектурное и военное значение. На оборонительную первооснову терема указывает расположение помещений по вертикали с внутренним включением лестни­цы, ведущей в верхний ярус, собственно терем, где хранили книги и цен­ности, по аналогии с донжоном.

Генетическое и функциональное родство терема в хоромах с башней при соборе, называемой вежей, теремом, столпом, сенями просто и сенями со «столпом всходным», позволяет найти место теремной башне в струк­туре хором. Она, несомненно, связана с входной частью жилища и созда­валась в виде столпообразного сооружения с лестницами и площадками внутри, с устройством изолированного помещения наверху, используемо­го как клеть, ризница или сокровищница. Лестничный столп примыкал к столпу горницы на подклете как развитые сени или, если горница была с сеиями, как глухое укрепленное крыльцо.

В середине X в. участок Великой улицы, закрепившей трассу древ­него пути в Неревском конце, был застроен на северной и южной сто­ронах. Похоже, что древняя дорога, проходившая по берегу Волхова, застраивалась гнездами, отдельными звеньями или поселками. Каждое такое звено составляли пришедшие в Новгород общины, группы людей, связанные между собой кровными и имущественными отношениями. Тер­ритория осваивалась большими патриархальными семьями, каждая из которых создавала свои укрепленные дворы с вежами и теремами (рис. 3). На высокие сооружения указывают подкладки, более многочисленные под небольшими срубами, чем под избами. Появление башен на дворах в начальной стадии существования Новгорода связано с условиями возник­новения самого города на одном из ключевых пунктов пути из варяг в греки. В X—XI вв. они защищали горожан как от транзитных гостей, так и во время внутригородских распрей.

Хозяйство горожанина тяготело к дороге, к реке, к пристани, связы­вая его со всей речной системой оз. Ильмень и торговыми путями по ре­кам. Улицы, идущие «от реки в поле», составляли планировочную ткань города. С самого начала застройка велась не стихийно, вдоль дороги и реки, а планировалась компактными уличными рядами, порядками попе­рек. В предматериковых слоях Неревского раскопа сохранились следы пе­репланировки. Отметим еще раз, что Новгород с самого начала предстает как поселение со сложившимися планировочными элементами — улица­ми, мостовыми, дворами, неизменными или почти неизменными на про­тяжении веков, с развитой городской культурой.

Рис. 3. Хоромы Новгорода X—XII вв.

1 — терема на дворах X в.; 2—6 — терема в миниатюрах Радзивилловской летописи; 7 — деревянный терем; 8 — застройка середины XII в.

Хоромное зодчество Новгорода

Г. В. Борисевич

Изба и сени — четкий и ясный комплекс народного жилища, имеющий древнее происхождение, к моменту возникновения Новгорода прошел длительную историю развития. В жилых постройках новгородцев вачи-ная с X в. встречаются все разновидности сеней — от простого навеса над входом до самостоятельного помещения в развитых хоромах.

Сени независимо от конструктивного решения примыкали узким от-секом к избе со стороны входа, чаще всего на всю ширину ее стены. Глубина сеней составляла от 7з до ²/s глубины избы. Пропорциональ­ные отношения между избой и сенями, зафиксированные на массовом ар­хеологическом материале Новгорода, до сих пор живы в народном дере­вянном зодчестве. Они выработаны как оптимальные в результате много­вековой строительной практики и разнообразной производственно-быто­вой деятельности в соответствии с социальным укладом жизни различных слоев феодального общества. Пропорции и размеры сеней изменяются редко и в измененном виде встречаются как исключения. Сени в сочета­нии с клетью и избой составили устойчивую трехчастную ячейку как на­родного, так и феодального жилища на протяжении всей истории русско­го деревянного зодчества. Конструкция сеней была проста. В промежут­ке между срубами в углах ставились столбы. В них вырубались верти­кально пазы, в которые горизонтально забирались бревна стен. В нужных местах устраивались двери и окна. В новгородском жилище сени между избой и клетью появляются с конца XII в. Наибольшее распространение они получают в XIV—XV вв.

При постройках встречаются остатки отмосток при входе и небольших крылечек (рис. 2). Часто рубились высокие безрундучные крыльца. По обеим сторонам дверного проема вкапывались два бревна, на которых сверху вырубались выемки. В них на нужной высоте укладывался брус. На него опирались врубленные верхние концы тетив лестницы. На неко­тором расстоянии параллельно укладывался другой массивный брус. В нем была пара выемок, в которые вставлялись в шип широкие тетивы лестницы со ступеньками. Найденные обломки тетив показали, что высо­та ступенек была приблизительно равна их ширине, а уклоны маршей шли под углом 45° и круче. Опоры лестниц встречаются с 60-х годов XII в. и позднее. Более ранние примеры пока не зафиксированы, но о «всходах» храмов упоминается уже в Изборнике 1073 г. Новгородские материалы показали, что «всходы» были типичны для древнерусского жи­лища, подтверждая широкое распространение домов на подклетах. Осно­вания лестниц вырубались из толстого кряжа. Его массивность и тяжесть вместе с весом крутой лестницы обеспечивали устойчивость без каких-либо креплений. Лестница могла быть устроена в любом месте и даже поставлена прямо на тесовый пол, например в сенях. Возможно, это одна из причин того, что лестницы обнаружены в небольшом количестве. В хо­зяйственных службах использовались лестницы-шеглы из бревна с вы­рубленными ступеньками.

Ширина лестничных маршей равнялась половине мерной сажени и ко­лебалась в пределах 0,8—0,9 м в зависимости от метода разметки ступе­ней, просвета между тетивами или расстояния по наружным граням те-

тив. Поскольку эта величина связана с размерами человека то естественно, что она мало изменялась на протяжении веков Лестница служила чисто практическим целям. Подобные лестницы встречаются в двухэтажных амбарах XIV в. Новгорода и деревень Севера XIX-XX вв., в деревянных башнях Якутского и Братского острогов, в деревянных часовнях и колокольнях XVII в., в спусках в подклет сельских домов XIX в. Не выходили за пределы этих размеров и внутренние лестницы на хоры в каменных храмах XII в., выложенные в толще стен.

В зависимости от назначения здания выбирался тип «всхода». В неко­торых сооружениях лестница прямо примыкала к стене, наподобие усо­вершенствованной стремянки, что, конечно, создавало определенные не­удобства, которые компенсировались более удобным устройством дверного проема. Его должны были делать достаточно широким, а пол сеней или помещения при входе выполнял роль рундука, стесненного дверным прое­мом. Хотя известны и примитивные неудобные безрундучные «всходы» к XIII в. относятся более удобные — в виде небольших крылечек с тре­мя ступеньками и небольшим рундучком. Одно из них сохранилось пол­ностью.

В избах крыльца примыкали к сеням с широкой или узкой стороны. Часть крылец, раскрытых в Новгороде, не связана с подклетной частью изб, а вела непосредственно в парадную горницу на подклете. Они более миниатюрны и изящны, чем известные из этнографии, но оборудованы внизу площадками, открытыми или под навесом. В первой четверти XI в. уже появляется тип крыльца с небольшим срубным рундучком, для устойчивости засыпанным внутри песком. От него шла крутая узкая ле­стница на тетивах к верхнему рундуку, устроенному на прямоугольном срубе, широкой стороной обращенном к лестнице, а узкой стороной — к узкой части сеней. Над входной площадкой и «всходом» иногда устраи­вался навес на столбах, превращавший крытый «всход» в собственно крыльцо.

Оригинальное крыльцо обнаружено в одном из богатых домов середи­ны XII в. во дворе, расположенном на юго-восточном углу пересечения Великой и Козмодемьянской улиц. Дом — пятистенный сруб с квадрат­ной избой и продолговатыми сенями. К узкой части сеней, обращенной в сторону ворот, пристроено крыльцо. Полностью сохранилась нижняя его часть с широкой замощенной площадкой. Конструкция его на первый взгляд проста. Вдоль стены на подкладках из толстых обрубков бревен лежало бревно. Параллельно ему на расстоянии косой сажени (2,20 м) стояло четыре мощных столба. На уровне противолежащего у стены бревна в столбах пробиты сквозные прямоугольные отверстия. В них пропущен прямоугольный брус. С бруса на бревно около стены перекинуты четы­ре балки. По ним настлан мост рундука из широких добротных тесин. Перед площадкой крыльца лежали две тесины — остатки ступенек лест­ницы. Для низкого крыльца не было необходимости применять сложную конструкцию сочетания лежней и мощных коротких столбов. Ясно, что столбы были высокими. Нижняя часть отверстия, в которое был пропущен опорный брус рундука, сохранилась, а сами столбы на уровне верха оруса

Хоромное зодчество Новгорода

Рис. 4. Хоромы художника XII в. Олисея Гречина

1 — общий вид хором (реконструкция)

2 — план двораI

3 — граненый шатер и переплет слюдяной оконницы (Евангелие 13 в)

4 — косящатое окно и дверной проем (Радзивилловская летопись);

5 - "повалуша о трех житьях" чертеж 17 в.

6 - изба с вышкой на каменном подклете (Фреска 12 в).

7 — бочечное покрытие с клейма иконы Николы с житием XIV в. (Русский музей)

была после гибели дома при расчистке развала обрублены. Они несли второй этаж, который можно связывать с летописной «сенницей». Ниж­ний рундук служил только для прохода в сени. Следы наружной лестни­цы не обнаружены. Вне сомнения, лестница на второй этаж была в се­нях на месте разрушенных половиц. Ее вполне хватало для связи верхних помещений со службами и двором. Для реконструкции крыльца есть иконографические материалы (рис. 4).

Небольшая деревянная двухэтажная башенка XI в. на столбах, несу­щая шатровый верх на четырех колонках, украшенных дыньками, в ми­ниатюре повторяет этот архитектурный мотив. Башенка сравнима с изо­бражением «теремца», из которого Ольга смотрела на казнь древлянских послов. В так называемых Лихачевских вратах XIII—XIV вв. в клейме с Благовещением показан деревянный дом, покрытый тесовой кровлей, с балконом на столбах. У балкона тесовое ограждение. На втором этаже точками обозначены бревна. Угловая опора сферического кивория явно деревянная. На третьем этаже отмечено четырехколодное квадратное окно (рис. 5).

Обычно оконницы вставлялись снаружи. Наружу откидываются створ­ки окон и ставни, поэтому вдоль фасада протянута висячая низкая га­лерея, украшенная стамиками. Обходы вдоль фасадов встречаются в па­мятниках XII—XIII вв. Они украшают и дома русского Севера. Раз­личные декоративные мотивы резьбы только доказывают функциональную необходимость обходов. Помимо висячих галерей, существовали галереи на столбах, которые можно связать с летописными «сенницами», или «остолплением» XI в. Плотники любили обрабатывать контур проема за­тесками по дуге, добиваясь пластичности форм. Все деревянные аркады делались с учетом архитектоники дерева, без потери прочности, четко разделяя декоративные элементы от несущих. Любимыми мотивами при маленьких проемах были циркульные арки, при больших пролетах дела­лись подтески в середине декоративной доски, создавая арку со сдвигом. Любили мотив килевидной арки, трехдуговой циркульной и с килевидной аркой в середине (рис. 6).

В домонгольский период сложился новый тип жилища, точнее ска­зать, один из типов жилых покоев в составе развитых хором,— повалуша. Повалуша бытовала в древнерусском зодчестве более пяти веков в жили­щах крестьян, ремесленников, посадских людей, купцов, а также в хоро­мах бояр, монастырских владык, князей и царей. Самое раннее упомина­ние о повалуше содержится в Слове о богатом и бедном Лазаре, отно­сящемся к XII в. Во многих документах упоминаются повалуши «о двух, трех и даже четырех житьях», т. е. многоэтажные, сооруженные в виде деревянных столпов. Повалуши в объемном решении всегда узнаются, так как они расположены рядом с сенями и крыльцами и стоят в торце.

Повалуша появилась почти одновременно со столпом, и это стало эта­пом в развитии хоромного зодчества. В палатном письме XII—XIV вв. встречаются трехэтажные и двухэтажные столпы, которые можно отож­дествить с повалушами. На Троицком раскопе открыта часть двора круп­ного церковного деятеля и иконописца Олисея Гречина (рис. 4). Хоромы

Хоромное зодчество Новгорода

Г. В. Борисевич

Рис. 5, Архитектурные мотивы хором XI—XV вв.

были на подклете, который носил производственный характер и имел свой вход. Дворовая отмостка вела к парадному крыльцу, восходящему к ан­филаде помещений, где, собственно, и жил художник. Архитектурный мо­тив с фрески Спаса-Нередицы в виде клети с вышкой, стоящей на камен­ном подклете (рис. 4, 6), позволил нарисовать трехэтажную повалушу, а находка на дворе дубового лемеха послужила основанием к реконструк­ции бочечного покрытия в формах XII—XIV вв.

Кровля — самая ответственная часть деревянного сооружения, обеспе­чивающая ему длительное существование, предохраняющая его от глав­ного естественного разрушителя — воды. Подавляющее большинство по­строек с самого начала существования Новгорода имело тесовые кровли. Конструкция кровли по потокам и курицам проста. Нет ничего удиви­тельного, что курицы не стали объектом специального историко-архитек-турного исследования. Курица — деталь элементарная, она совсем не из­менилась за целое тысячелетие, но она обладает рядом характерных и существенных признаков, которые позволяют с исчерпывающей полно­той воссоздать древнюю тесовую крышу, так как она сопрягается в узлы со всеми элементами. В материалах Неревского раскопа Новгорода собра­на целая коллекция куриц X—XV вв., как бывших в употреблении, так и заготовленных, но в силу различных причин не использованных. Они сделаны из тонких елей диаметром ствола в комлевой части 6—12 см. У молодой ели, вынутой из земли, срезали сучья и корни, оставляя толь­ко крепкий и мощный корень, обрубали его в виде крюка-кокоры высо­той 20—37 см вместе с толщиной ствола. Затем затесывали ствол брусом. Крюк также плоско затесывали заподлицо, придавая ему прямоугольное сечение. Отступя на 50—60 см от края крюка снизу, топором делали за­теску с устройством уступа (пяты), обращенного в сторону крюка пло­ской частью. Как архитектурно-конструктивный элемент крыши курица членится на две части: обозримую — карнизную и скрытую — подкровельную (рис. 7).

Несмотря на то что не сохраняются самцы и слеги поруба, не найде­ны или не выявлены потоки, тем не менее длина подкровельной и карниз­ной частей курицы, форма и размеры пяты, кривизна крюка и угол со­пряжения крюка со стержнем курицы с математической точностью свиде­тельствуют об уклоне кровли, приемах рубки слег и самцов в порубе и даже о том, какой тип потока применен,— застрешина, водотечник в фор­ме бруса или круглого желоба, а также об угле, под которым курица врублена в слеги. Основные требования при реконструкции конструктив-

Радзивилловская летопись); в — тесовая кровля, четырех-колодное окно в срубе, точками показаны бревна (Лихачевские врата XIII — XIV вв.);

1 — дом на жилом подклете середины XII в. (реконструкция; И18Б); 2 — план фрагмента двора; 3 — резные доски с фасада дома XII в. (Старая Русса); 4, 5 — крыльцо-балкон (модель с Неревского раскопа;

7 —9 — гульбище (фрески
XII в. Киево-Софийского
собора; миниатюры Хроники Амартола по списку
XIV в.; Радзивилловская
летопись);

10 — парное окно со стамиком с иконы XV в.

Г. В. Борисевич

Хоромное зодчество Новгорода

Рис. 6. Архитектурные мотивы проемов в хоромах XI—XIII вв.

ного узла заключаются в том, чтобы поток плотно и устойчиво ле
крюке, чтобы в среднюю часть его входили тесины кровли, чтобы последние покоились на слегах и в карнизной части плотно прилегали к повальной слеге. Только в этом случае можно говорить об удовлетворительном
решении конструкции, о практически теплонепроницаемой и пригодном
для зимнего обитания избе с бесчердачной крышей. Кровля выкладывалась из толстого теса в два ряда, часто со скалою, и толщина ее соответ­
ствовала минимальной толщине места соединения двух венцов в стене
Тес, применяемый для кровли, был не меньше вершка, а толщина егс
доходила до 7—8 см.

В принципе возможны два способа крепления куриц, равноправно встречающиеся в народном зодчестве: первый — заделка курицы между верхним бревном стены и лежащей на нем повальной слегой с тем чтобы на них опирался свободный конец первой слеги; второй — заделка кури­цы сверху в повальную и вышележащие слеги. При втором способе вруб­ки повальная слега иногда называлась подкурятником. Самые древние из известных куриц относятся к X—XII вв. Они имели длину около 1 м (±10 см), причем наружная часть до заделки составляла немного больше половины. Пята, площадь опирания, на которую должны воздействовать сдвигающие усилия от теса, невелика. Это уступ (1—3,5 см), врезанный в глубь ствола. Узел опорной части курицы должен быть сконструирован таким образом, чтобы невозможно было выдернуть ее из заделки (рис. 7).

Концы пропусков слег, наиболее подверженные разрушению, защища­лись от воды досками, так называемыми причелинами, которые набива­ли на торцы бревен. Доски украшали богатым орнаментом, который выре­зали или прорезали на поверхности доски. Остатки орнаментированных причелин неоднократно встречались в новгородских раскопках. Характер орнамента изменялся в соответствии с новыми вкусами. Причелины окан­чивались срезом наискось. В установленном положении причелины ниж­няя ее кромка шла параллельно земле, подчеркивая уклоны крыши.

Круг архитектурных идей древнерусского зодчества отличается просто­той, ясностью и логичностью, несмотря на всю живописность планового решения и расположения клетей на земле. Жестко связанные границами дворов, не менявшихся столетиями, хоромы развивались вверх. Древоде-лы уделяли много внимания решению верха, головному убору срубов, основе архитектурной композиции отдельного строения, комплекса кле­тей, улицы и города в целом. Повалы — характерная особенность древ-

6 — деревянное крыльцо 9 (клеймо иконы Николы Зарайского XIV в.); 7 — смещенная с опор арка (браслет XII в.); * — трехарочный проем со смещенными относительно опор арками (Хутынский служебник XII в.);

1 — план двора начала XIII в.: 2 — изображение романской аркады на саркофаге XI — XII вв. из Десятинной церкви; 3 — трехколодные деревянные арки (браслет XII в.); 4 — килевидная подтеска рас­косов (браслет XIII в.); 5 — килевидная форма арки (браслет XII в.);

трехарочный килевидный проем (Толковый апостол 1220 г.);

10 — трехарочная аркада (фре-ска церкви Спаса-Нереди-

цы):

11 - двор начала XII в. на перекрестке Великой и Холопьей улиц (реконструкция)

10*

Рис. 7. Хоромы Новгорода середины XIV в.

1 — двор крупного феодала (реконструкция);

2—4 — реконструкция опорного узла крыши по курицам;

5 - деревянное крыльцо (клеймо иконы Николы 14 в.)

6 - общий вид застройки 14 в. Неревского конца.

Рис. 8. Прототипы форм Коломенского дворца Алексея Михайловича в живописи

XII—XIV вв.

1 — дворец;

2 — аркада теремца (фреска Кнево-Софийского собора);

3 — трехэтажный столп с шатром;

4 — крещатая крыша;

5 - бочечная крыша на тереме (Радзивилловская летопись)

6 - бочечная крыша, гульбище, вышка (Хроника Амратола)

7 - 9 - кубоватые крыши (Радз. лет.)

10 - вспарушенный шатер (Радз. лет.)

Г. В. Борисевич

нерусского зодчества. С повалами связана разработка многих архитек­турных форм и конструкций крыши: двускатных, клинчатых, шатровых, четырехскатных, бочечных, крещатых, конических, граненых шатровых и кубоватых. На основе археологических материалов можно делать выво­ды об историческом развитии силуэта деревянной застройки.

В X—XI вв. в силуэте города преобладали плоскостные формы тесо­вых крыш (рис. 2; 3). С появлением лемеха в XII в. начинается разра­ботка бочечных и кубоватых покрытий, которые существенно обогащали архитектуру застройки (рис. 6; 7). В XII в. они венчали высокие башни теремов и повалуш, а в XIV—XV вв. стали применяться для завершения мелких архитектурных форм, крылец, ворот, теремцов. Палатное письмо показывает, что прообразы крупных архитектурных форм Коломенского дворца сложились в домонгольскую эпоху (рис. 8). Деревянное зодчество уже тогда представляло собой развитое, зрелое явление.

¹ Тверской А. М. Русское градостроительство до конца XVII в. Л.; М., 1953, с. 159—101.

² Греков В. Д. План части Новгорода конца XVII в. М., 1926.

³ Тверской А. М. Русское градостроительство.... рис. 130.

⁴ Аделуиг Ф. Барон Меерберг и путешествие его по России. СПб., 1827.

⁵ Олеарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб., 1906.

⁸ Гурлянд И. Я. Новгородские ямские книги 1586—1637 гг. Ярославль, 1900.

⁷ Красовский М. Курс истории русской архитектуры. Ч. I. Деревянное зодчество. Пг., 1916, с. 50—52.

⁸ Срезневский И. И. Мысли об исто­рии русского языка и других славян­ских наречий. СПб., 1887, с. 104.

⁹ Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1893—1912, т. I—IV.

¹⁰ Засурцев П. И. Усадьбы и построй­ки древнего Новгорода.— МИА, 1963, 123.

^и Засурцев П. И., Чистяков Г. П., Бо­рисевич Г. В., Тюрин В. П. Архитек­турная реконструкция новгородской усадьбы середины XIII в.— НИС, 1961. 10. с. 207-216.

¹² Борисевич Г. В., Тюрин В. П., Чис­тяков Г. П. Опыт реконструкции де­ревянной застройки древнего Новго­рода.—Архитектурное наследство, 1963. 15.

¹³ Спегалъский Ю. П. Жилище Северо-Восточной Руси IX—XIII вв. Л., 1972.

¹⁴ Засурцев П. И., Янин В. Л. Ю. П. Спегальский. Жилище Северо-Во-

сточной Руси IX—XIII вв. (рец.).— СА, 1975, 4,

¹⁵ Засурцев П. И. Усадьбы и построй­ки..., с. 23.

¹⁶ Там же, рис. 42.

¹⁷ Там же, с. 27, 28, 31.

¹⁸ ПСРЛ, т. III, с. 160.

¹⁹ Куликовский Г. Словарь областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1898, «трубник».

²⁰ Чубинский П. Труды этнографичес-ко-статистической экспедиции в За­падно-русский край. СПб_ч 1878, VII, 2, с. 384.

²¹ Изборник 1076 г. М., 1965, л. 19 об., 20, с. 188, 189.

²² Габе Р. М. Карельское деревянное зодчество. М., 1941, с. 42.

²³ Раппопорт П. А. Древнерусское жи­лище. Л., 1975, с. 84, 85.

²⁴ Рыбаков Б. А. Архитектурная ма­тематика древнерусских зодчих.— СА, 1957, 1, с. 86.

²⁵ Большаков О. Г., Монгайт А. Л. Пу­тешествие Абу-Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу в 1131—1153 гг. М.. 1971, с. 28.

²⁶ Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте из раскопок 1956—1957 гг. М.. 1963. гра­мота № 134, с. 73, 74.

²⁷ Рыбаков Б. А. Искусство древних славян.— В кн.: История русского искусства. М., 1953, т. I. с. 81.

²⁸ ПСРЛ, т. И, с. 844. 845.

²⁹ Воронин Н. И. Анонимное сказание о Борисе и Глебе.— Труды отдела ис­тории древнерусской литературы 1957, 13, с. 18, 19.

Дата добавления: 2015-10-28