They can fix me proper

With a bit of luck

MCR “Blood”

POV Gerard

Я в ступоре смотрел на то, как его с силой тащат в небезызвестную “комнату пыток”. Мне хотелось броситься к нему и потянуть за собой. Но у меня бы попросту не хватило сил. Тогда бы санитарам пришлось усмирять двух сумасшедших.

Слезы солеными каплями попадали на обветренные губы. Я плакал. Плакал от того, что эта картина напомнила мне о том, как увели от меня мою жизнь. Помните же, я собирался поведать о самом главном, о том, что упекло меня сюда, вырвав из меня душу окончательно?

***

Второй день, как мы не виделись с Кимберли. Моя Ким. Кимми. Мы вместе вот уже 3 года. Она спасла меня, вытащила из грязи, в которой я застрял по уши из-за “образцово-показательной семьи”. У меня было две сильнейших зависимости – алкогольная и наркотическая. Многочисленные стычки с законом, мелкие хулиганства и несерьезные аресты. Я совсем отключил функцию контроля в своем некогда здравом уме – как следствие, в 22 года я попал в реабилитационный центр на полгода. Там я встретил ее. Она тоже была наркоманкой. “Спасибо” отцу за это. Он ненавидел ее. Мы моментально вскружили друг другу голову, а когда вышли из центра – зажили трезвой и спокойной жизнью. Вместе открыли небольшой магазинчик комиксов. Никогда раньше не встречал девушку, так сходящую с ума по комиксам. Мы с ней сроднились.

К слову об отце Ким. Ей так же, как и мне, не повезло с папой. Он не принимал наших отношений, избивая ее до потери пульса каждый раз, когда она задерживалась на каких-то пять минут на прогулке, хотя была уже взрослой. Я не мог и слова ему вымолвить. Я хотел забрать ее к себе в квартиру, которую приобрел непосильным трудом, но отец ее пригрозил, что убьет нас обоих, если я посмею украсть Кимми у него. Он просто не пускал меня на порог их дома. Я пытался спасти ее. Мы вместе боролись. Но вспоротое сердце никогда не зашить.

- Кимми? – зову ее. Она все-таки пришла. Дрожащими ладонями обхватываю ее лицо. Такое чистое, невинное и светлое. Она улыбается сквозь пелену слез.

- У нас будет малыш, – шепчет, давясь воздухом вперемешку со слезами.

Я ничего не произношу вслух, чтобы не спугнуть мгновение. Просто поднимаю ее на руки и кружу в воздухе. Она лишь продолжает нестерпимо рыдать.

- Прости, мне пора. Отец скоро вернется, – отчаянно прикасается к моим губам, после чего скрывается за дверью. Я не иду за ней. Негласное правило. Иначе отец…

На следующий день она забралась на тридцатый этаж высотки и стрелой бросилась вниз. С нашим малышом. Отец не желал ее видеть в доме, узнав о том, что она беременна от меня. Она умолчала об этом, скрыла от меня. Он избил ее, проклиная нас обоих и зарождающийся плод нашей любви. Она не выдержала. Она умерла…

Когда отец ее хладнокровно сообщил мне о ее гибели, я в буквальном смысле слова перестал дышать, словно кто-то перекрыл клапаны, через которые просачивается кислород, поступая в клетки мозга и легкие.

На глазах не блестели слезы. Нет. Все тело напряглось, вены вздулись. Внутри вспыхнул пожар боли, вызвав асфиксию, как если бы я выпил кувшин цианида. Все внутренности мои скрутили ловкие бечевки агонии. Хлесткий стон предсмертной тенью сорвался с губ.

Я упал на колени посреди рабочего дня в нашем магазине комиксов. Вопль, душераздирающий вопль. Мне казалось, время замедлилось, а вокруг все трещит по швам от моих криков.

Вскакиваю, не обращая внимания на ужасающие взгляды людей. Удар. Кидаюсь к окнам и толкаю один из стендов с коллекцией комиксов – он сокрушительно летит в стекло. Звенящий звук осколков, мозаикой бьющихся об пол.

Подлетаю ко второму окну и целюсь в него кулаком. Блестящие острые ледышки впиваются под кожу. Люди ринулись прочь. Я раскидываю все по сторонам, хватаюсь за голову и падаю навзничь, содрогаясь в истеричных рыданиях. Агония. Я чувствую, как дух жизни покидает меня. Конец всему.

Очнулся я через два дня уже в психушке с перебинтованными руками. Боль в груди с такой силой сдавливала мою умершую душу, что мне с трудом удалось шевельнуться, чтобы понять, что я лежу на твердой кровати, а ноги прикованы крепкими лентами, врезающимися в кожу. Лицо саднит – видимо, осколки попали и сюда.

Не хочу вспоминать. Не хочу жить. Не хочу думать. Закрываю глаза. Агония…

***

Скатываюсь по стене. Черноволосого музыканта уже мучают там, наверняка. Я буду ждать его. Буду ждать. С его появлением я словно выпал из перманентного агонического состояния. Буду ждать…

- Джи, что стряслось? – Пеппер появляется как-то резко и садится передо мной на пол. В руках у нее успокоительное, которое мне необходимо сейчас, верно.

- Его увезли…

Глава 8.

My mind’s always spinning around
I feel sick...

Leathermouth “Leviathan”

POV Frank

Открываю глаза. Взгляд упирается в серовато-белый потолок. Увы, я не умер. Хотя, даже в аду было бы гораздо лучше, чем здесь.

Осознаю, что нахожусь в своей палате под номером 311. Дурацкое число. Особенно когда оно становится твоим именем нарицательным. «А, это тот, который из 311?». Попытка шевельнуть какой-либо частью тела оказалась провальной – снова меня замуровали в смирительную рубашку, как будто без нее я стану отгрызать куски собственного тела.

Голова гудит от боли, отыгрываясь звонкой трелью на висках. Где-то глубоко в сознании проскальзывают обрывки вчерашнего дня. Я полулежал в противном по осязательным ощущениям кресле, а в лицо больно бил настолько броский свет, что я не имел возможности разглядеть происходящее вокруг. Но я, конечно же, знал, что случится дальше – не в первой мне было располагаться в этом “уютном” кресле. Сначала тебе насильно загоняют в рот какие-то таблетки, горечью обжигающие вкусовые рецепторы языка, а потом твой мозг отключается – и ты превращаешься в податливую марионетку, крутить которой может кто, как и что угодно.

Мнимые специалисты в любой ситуации норовили затащить тебя в кабинет “пыток”, как прозвал его я, дабы поиздеваться над твоим и без того плачевным состоянием еще одной порцией электрошокового заряда, импульсами передававшегося по всем нервным окончаниям и покровам тела. И, не знаю, к счастью ли, к сожалению ли, но их пресловутая терапия все-таки работала, частично стирая какие-то моменты прошлого из памяти. Так они пытались излечить души пациентов, но больше походило на то, что они превращают здоровых людей в овощи, словно собирая коллекцию для своего огорода.

Слышу, как дверь с треском отворяется, но не вижу, кто в очередной раз пожаловал навестить такого буйного пациента, как я.

- Ну что, Айеро? Проспался? – гнилой голосок доктора Мэллса. Он, этот рослый сорокалетний мужчина в кривых очках, нависает надо мной и гибло ухмыляется. С радостью врезал бы ему по морде, не будь я связан по швам, как какой-нибудь Ганнибал Лектер. Но сейчас мне лучше всего стерпеть его цепкие оскорбления, иначе мой разум атрофируется от повторной процедуры с током.

- Да, – тихо хриплю я, слегка кивнув при этом. Привкус лекарства все еще покоится в полости рта, что вызывает дикую тошноту.

- Еще раз ты повторишь свои цирковые фокусы, и пеняй на себя, – угрожающе пробурчал Мэллс. – Развяжите его. Пора скотине пожрать, – обращается к двум темным фигурам у двери. Проговорил он это так, будто плюнул мне в лицо. Ушел с ухмылкой на губах, сверкая золотым зубом. Мой трофей. Это я выбил ему чертов зуб, когда он так же, как и сейчас, общался со мной пару месяцев назад. Я замахнулся на его самое дорогое – на блестящую улыбку, скрывающую за собой горы трупов и афер с “ложными” пациентами. Слабак, сразу же пошатнулся и рухнул на грязный пол. Я даже успел харкнуть на него, до того, как меня связали и отправили в “исправительную палату”. Две недели я провел в изоляторе, считая ниточки паутины на потолке, борясь с накатывающими галлюцинациями. Тишина там режет уши, а ты забиваешься в угол и трясешься от ужаса одиночества. Но это не такое одиночество, о котором вы, нормальные люди, подумали. “Изоляторское” одиночество сравнимо с одним из кругов ада. Первые дни тебе там нравится – думаешь, что наконец-то передохнешь от всех этих воплей и испуганных лиц. Но в конце первой недели ты уже перестаешь различать, где кончается реальность и начинается бред. К тебе могут явиться несколько копий тебя, или же твои самые страшные фантазии. А что самое парадоксальное, ты попросту не сможешь спать в этом месте – голоса внутри не позволят тебе сделать этого. Неделя в изоляторе равносильна месяцу, так что, посчитайте, сколько страдал я.

Санитары ведут меня на завтрак, собственноручно усаживая за нужный стол и практически кидая перед лицом поднос. Меню здесь не меняется с доисторических времен, так что мне снова предстоит давиться манной кашей, больше похожей на застывший воск, и чаем, который наверняка уже остыл часа три назад. Сбалансированное питание. Обычно говорят “или ешь, или умри”, но судя по кулинарным задаткам здешних поваров, как-то сама просится наружу фраза “съешь и умрешь”.

Оставшись один на один с протухшей пищей, я гипнотизирую вязкую субстанцию в тарелке, так и не осмелившись притронуться к ней. Делаю глоток чая. Надо же, все еще немного теплый. Сегодня мой день. Медленно пью более-менее приятный напиток и краем глаза замечаю неизвестный субъект, намеренно надвигающийся в мою сторону.

Поднимаю глаза и застываю в удивлении. Передо мной стоит он, художник. Трясущимися руками ставит поднос на стол. Поджимает губы и неловко улыбается, нервно заправляя тонкую прядь волос за ухо. Садится.

- Привет, – совсем тихо роняет он, пряча взгляд. Вижу, как ему сложно. Действие утренней дозы валиума распространяется по кровяным сосудам.

- Зачем? – спрашиваю его я. Зачем он глотает эту гадость. Они убьют его. Он явно понимает, о чем я.

- Болит, – он круговыми движениями водит по грудной клетке.

- У меня тоже, – удивляю его. – Как тебя зовут? – интересуюсь я. Пока что мне сложно настраиваться на более длинные фразы, все-таки мне очень давно не приключалось общаться с кем-либо по-человечески.

- Джерард, – быстро реагирует он. – Джи, – добавляет тут же.

- Привет, Джи, – не могу заставить себя улыбнуться. Я забыл, как это делается. Мимика на лице окаменела. – Фрэнк, – смог подмигнуть ему я, назвав свое имя. Я познакомился с человеком. Не с галлюцинацией, не с очередным “лечащим” врачом, не с монстром, а с человеком.

Мы оба замолкаем. Джерард усердно копается в тарелке с кашей, попробовав немного. Смешно морщит нос, но проглатывает содержимое столовой ложки.

А потом я замечаю, как он всматривается в мое лицо. Мы просто сидим и прожигаем друг друга взглядом. Мне вдруг захотелось так много ему рассказать. Меня тянет к его душе. К живой душе. Они еще не до конца погубили его. Его можно спасти.

Глава 9.

Someone get me to the doctor, and someone call the nurse

MCR “Vampires Will Never Hurt You”

POV Gerard

Я вглядывался в его необычайно красивые глаза – даже радужка внутри них переливалась искристым оттенком. Мне казалось, я знаю этого человека всю жизнь, настолько влекла меня его душа. А глаза – зеркало его души, наверняка такой же доброй и светлой.

Он сидел напротив и внимательно отвечал на мои взгляды. Мы не проронили ни слова. Это было бы лишним. Хотя, я бы с удовольствием рассказал ему все, но, увы, горькие таблетки прибили скобками к нёбу мой язык. Фрэнк. Он поделился со мной своим именем. Мне не приключалось до него общаться с кем-либо в этом пространстве спертого воздуха, кроме как с Пеппер.

Слышу еле уловимый шум, проносящийся по всей столовой. Санитары пожаловали. Сейчас будут проверять наше умение глотать. Я кладу в руку пару цветных пилюль и ожидаю. Фрэнк в безмолвии уставился на меня и тоже, последовав моему примеру, поместил на ладонь несколько драже. Но у нас были разные лекарства в руках, как я успел заметить. Мне так захотелось узнать, что же стряслось с ним, с его душой.

- Так, Джерард, пей, – к нашему столу подошла миниатюрная санитарка Бетси, подружка Пеппер. Она была очень вредной, эта Бетси. Перманентное безразличие в ее взгляде пугало. Я послушался, захватив пилюли языком, и проглотил. – Ну, а ты чего не пьешь? – она обратилась к Фрэнку. Он поднял глаза и притворно улыбнулся, будто что-то задумал. Проделав ту же процедуру, что и я, он закашлял. – Вот и молодцы, – похвалила нас Бетси и направилась к следующему столу.

Фрэнк все еще загадочно смотрел на меня, после чего, дождавшись пока вокруг нас не будет ни одного санитара, встал с места, подошел ко мне и прошептал: «Иди за мной. Никто не должен видеть».

Меня заинтриговало это. Что он хотел сделать? Мои дни разложения в этой сырой могиле всегда проходили однообразно и блекло – ни одного яркого пятнышка, ни одного отклонения от “нормы”. А теперь вдруг появляется Фрэнк и зовет меня куда-то. Во мне это зажгло некий интерес к приключениям, вновь проснувшийся. До попадания сюда я постоянно рисковал, выбивался из правил и моральных устоев – а здесь я врастаю в землю, как сорняк, мешающий другим, свежим и здоровым растениям расти ввысь. И теперь у меня есть тот, кто может разделить со мной предсмертные дни.

Когда Фрэнк захлопывает за собой дверь, я встаю, беру поднос и иду к мойке, куда принято сдавать грязную посуду. Все как обычно. Не выделяюсь. Иду на выход, стараюсь не оглядываться, хотя это не было бы странным, ведь меня спокойно могли счесть за параноика тогда. А это нормально в здешних стенах.

Выхожу. Фрэнк стоит у двери мужского туалета и зазывает меня за собой. Не понимаю, что он хочет натворить. Иду за ним.

- Вот так, – говорит мне он, когда я выглядываю из-за двери и прохожу внутрь. Фрэнк стоит у раковины и сует два пальца в рот. И только в этот момент я догадался, каким образом он избавляется от новокаиновых смесей.

Чувствую, как во рту становится сухо, а голова кружится. Побочное действие Аурорикса. Я привык. Спутанность сознания стала частью меня. Если вообще не мной. Подхожу к раковине и следую совету черноволосого музыканта. Мне вдруг подумалось, что он знает, как правильно поступать. Я доверился ему.

Слабость подкашивает колени, как только я, умывшись, встаю посреди туалетной комнаты. Фрэнк скрещивает руки на груди и довольно смотрит на меня. Я вижу это по его хитрым глазам. В мыслях всплыл рисунок, который он оставил в моем альбоме. Он хочет отучить меня поддаваться плацебному влиянию лекарств. Заставить здраво мыслить. И тогда в моих глазах не будет столько страха. Будет четкость и свет.

- Спасибо, – хрипло проговариваю я. Он подходит ко мне, очень осторожно проводит ладонью по моей щеке, шепчет “Будь сильным, Джи” и уходит. Я как тень следую по его шагам.

Время игровых занятий и процедур. У меня есть около часа до водной процедуры, которую мне назначили, как только перевели в это отделение. А потом по расписанию дадут выпить настойку зверобоя – полагается, что этот напиток оказывает успокоительное влияние на нервную систему. Как по мне, так это просто противнейшая дрянь с кусочками травы, застревающей между зубами.

Мы проходим с Фрэнком в игровую комнату, где уже развлекаются некоторые пациенты. Две девушки в углу играют в ладушки, издавая при этом писклявые крики, как птицы. Лысый парень цветным фломастером рисует каракули на своих руках, смеется и раскачивается в стороны. Меня передергивает, ведь я сам стану таким, если продолжу следовать больничному “этикету”.

Фрэнк садится на свой любимый подоконник и жестом приглашает меня сесть с ним рядом. Сажусь. Мне стало так тепло около него, словно электрический ток прошелся по кожным рецепторам. Мы снова молча наблюдаем друг за другом.

- Сыграй мне, – бормочу я, взглядом указывая на стоящую рядом с окном гитару.

Он улыбается глазами. Берет в руки инструмент и принимается легонько касаться тонкими пальцами острых струн. Самозабвенно вникая в каждую нотку, выскальзывающую из-под подушечек пальцев, он слабо напевает строчки, словно боясь спугнуть безмятежность, нависшую над нами: «…and someone save my soul tonight, please save my soul».

Глава 10.

I want to save your heart!

I want to see what your insides may be!

MCR “Bury Me In Black”

POV Frank

Джи попросил сыграть ему на гитаре, и я с радостью выполнил его желание. Мне хотелось увидеть искорки улыбки в его глазах. Он внимал каждой ноте, каждому моему слову. Это было настолько интимным жестом, ведь я делился с ним своей музыкой, а это личное, сокровенное. Никогда прежде мне не приходилось играть для кого-то. Никогда прежде никто не просил меня сыграть что-то. Никогда прежде я не видел такого света, как в его душе. Никогда прежде…

- Джерард, тебе пора на процедуру, – тонкий голосок светловолосой санитарки прервал столь трепетный момент.

Как только я прекратил играть, Джи вцепился в волосы и закричал. Он судорожно раскачивался всем туловищем и готов был наброситься на девушку за то, что она потревожила нас.

- Нет, нет, не хочу, не переставай играть, нет, – повторял он без остановки. Я придвинулся к нему и положил руку на ногу, начиная слегка поглаживать, чтобы унять дрожь в его теле.

- Послушай, Джерард, это займет совсем немного времени, – санитарка приблизилась к нему, держа наготове электрошокер, и попыталась успокоить его. – А потом ты сможешь вернуться к своему другу, – она притворно улыбнулась, касаясь его плеча. Джи вдруг поднял на нее глаза, до боли печальные, и спросил: «Долго?»

- Нет, Джерард, эта процедура занимает всего каких-то пятнадцать минут, – продолжая приводить в себя разнервничавшегося пациента, безразлично улыбалась девушка. Джи практически перестал трястись и держаться за волосы. Я убрал руку с его ноги и оперся о подоконник. Тогда он накрыл ладонью мою руку и слегка сжал пальцы.

- Т-тогда ладно, – сбивчиво произнес он и спрыгнул с подоконника, отдернув руку от моей. И сразу же его тепло покинуло меня.

- Пойдем, – санитарка приобняла его за талию и повела к двери. Он обернулся и помахал мне. Мне удалось улыбнуться. Я буду ждать.

Я продолжил перебирать струны, думая о том, как разделял только что с ним свое творчество. Я впустил его в свою душу, как не впускал никого. Меня разрывало от таких новых ощущений. Внутри словно что-то зашевелилось, будто жизнь острым языком змеи вонзается в сердце, заполняя кожу кислородом, чтобы вновь подарить мне возможность функционировать, а не замерзать от колкого холода в этом доме умерших и потерянных душ. Я продолжал хаотично отбивать ритм, соединяя случайные аккорды воедино. Мне хотелось сыграть то, что просила душа, то, в какие краски она окрашена, то, что она говорит. Сердце забилось чаще прежнего. Я вспомнил о том, какие прекрасные глаза у Джи. Я сам не заметил, как пальцы мои размашисто блуждают по струнам, создавая совершенно новую мелодию, которую я непременно посвящу Джи. Ему.

Спустя какое-то время дверь игровой комнаты неуверенно открылась. Я перестал издеваться над инструментом и поднял глаза. Джи. Он смущенно опустил голову и подошел к подоконнику. Он был таким бледным, почти прозрачным.

- Все, – проронил он, садясь со мной рядом.

- Что они делали с тобой? – мне захотелось узнать, на какой процедуре он был. Вроде выглядел он немного взбодренным, но глаза не бегали по нескольким точкам, а фокусировались на одной, что означало, таблеток ему пока больше не давали.

- Вода, теплая вода, ванна, – перечислил он. Говорить ему все еще было трудно. Чертовы лекарства глубоко успели вжиться в клеточки его мозга.

- Хорошо, – я провел рукой по его щеке. – Я сочинил песню для тебя, – произнес я. Он вдруг слез с подоконника, сел на пол лицом ко мне и захлопал в ладоши.

- Сыграй, сыграй, Фрэнки! – глаза его загорелись, он продолжал хлопать.

«…If I could be with you tonight...

I would sing you to sleep,

Never let them take the light behind your eyes...

One day, I'll lose this fight...

As we fade in the dark, just remember

You will always burn as bright»

Закончив играть, я отложил гитару в сторону и взглянул на Джи. Меня окутала волна вдохновения. Никогда еще не приключалось видеть такой реакции на свои песни. Он плакал. Да, блестящие слезы скатывались по его щекам одна за другой. Он молча приковал взгляд ко мне и тихонько всхлипывал. Губы его подрагивали от нахлынувших чувств. Я присел к нему на пол и взял его за руки. Мы так и сидели, держась за руки, в позе лотоса, будто совершаем особый обряд медитации.

Внезапно Джи обнял меня, вжавшись хрупким телом. Я прижал его к себе и стал гладить по волосам, немного покачиваясь. Понемногу он прекращал плакать, утыкаясь мокрым носом мне в шею. Казалось, что вокруг нас нет никого. Никаких звуков, никаких картинок реальности. Ничего. Только мы в нашем уединенном мирке. Он успокоился и принялся шепотом напевать мне на ухо слова из моей же песни, повторяя их снова и снова. Он сумел пропеть несколько строчек, не сбиваясь и не заикаясь, и даже без дрожи в голосе. Голос его звучал хрустальными отголосками в моем сознании. Его голос, такой звонкий и тонкий, словно мультяшный, въелся глубоко под прозрачные покровы моего тела.

Отпрянув от меня, Джи заглянул в мои глаза и засветился от счастья. Эйфория. Он невероятно напоминал мне какое-то сказочное создание, которое своими преданными глазами приглашает на прогулку по небу.

Сколько прошло времени, я не имею и малейшего понятия, потому что часы потеряли свою актуальность для меня после попадания сюда. Но мы так и сидели, продолжая изучать лица друг друга, периодически касаясь рук.

- Джерард, тебе пора, – и снова противный тусклый голос светловолосой санитарки помешал нам. – Нужно сделать укол, а потом тебе следует полежать в своей палате. Обед принесу тебе позже, – проинформировала его девушка. – А с другом своим увидишься завтра, – интонация ее поражала своей едкостью.

- До завтра, Фрэнки, – он прошептал мне, крепко обняв. Санитарка закатила глаза и ожидала Джи.

- До завтра, Джи.

И снова я остался один. Наедине с мыслями, острым лезвием пронзающими сердце. Я осознал, что начинаю скучать по человеку, которого, казалось бы, знаю совсем недолго. Но что-то внутри подсказывало, что я знаю его намного, намного дольше. Сердце подало голос, когда боль в очередной раз пронзила колотую рану. Кровоточит. Я закрыл глаза и начал напевать песню, успокаиваясь. Вскоре я перестал петь и опустил взгляд на свои запястья. Глубокие порезы все еще были заметны, багряными узорами обвивающие кожу. Некоторые раны побелели, оставляя вечные шрамы, напоминающие мне о страданиях. Я сжал руки в кулаки и изо всех пытался не закричать. Мне больно.

- Эй, Айеро, тебе пора на беседу с доктором Спаркс, – злобный тон санитара Брукса, ненавидевшего меня всем своим видом, нарушил мой покой.

Я бросил на него безразличный взгляд, просто встал и последовал к двери, рассматривая пыльные ворсинки ковра под ногами. Шум, окутывающий игровую комнату, вновь ударил всей мощностью по ушам. Все обрело прежние черные тона. Брукс шел за мной, а я напевал «If I could be with you tonight, I would sing you to sleep…». И снова запах больницы, плесени, гнилья и лекарств въелся в нос. Я шел в неизвестность. Мне больно.

Глава 11.

So fix your eyes and get up

Better get up

While you can

MCR “I Don’t Love You”

POV Gerard

Меня увели от Фрэнка. Увели, чтобы вколоть какой-то укол. Увели…

Я лежал на своей койке, рисуя невидимые узоры взглядом на потолке. Меня не привязали сегодня – поощрение за хорошее поведение. Мне сделали укол в бедро. Очень тугой укол, из-за которого на завтра у меня появится небольшой синяк. Санитарка обещала через некоторое время принести мне обед прямо в палату. Когда тебе вводят внутривенную порцию сильнодействующего препарата, то кормят тебя буквально с ложечки, ибо вставать воспрещается вообще. Ощущения такие, будто ты паришь между двумя мирами, оставляя за собой лишь тусклые тени и стирающиеся следы. Веки тяжелеют от подступающего сна. Мурашки покрывают кожу – меня резко стало знобить, а лоб покрылся испариной. Я хотел поднять руку, чтобы стряхнуть капли пота, но ничего не вышло – все конечности превратились в нечто каменное, не имеющее возможность пошевелиться. Кажется, я засыпаю, а в голове четко проявляется образ Фрэнки. Он не покидает моих мыслей. Его ореховые глаза как свет в конце тоннеля – зовут меня за собой, освещая путь по закоулкам сонного царства.

- Джи, просыпайся, милый, – я услышал сквозь блеклый отголосок сна приятную женскую речь. Открыв глаза, я не сразу поверил, что это моя Пеппер. – Джи, это я, Пеппер. Я договорилась с другой санитаркой, и она доверила мне отнести тебе обед, – да, это была Пеппер. Ее рыжие волосы переливались ярким светом, а лучезарная улыбка обрамляла персиковые губы. В руках она держала поднос, который вскоре поставила на прикроватную тумбочку.

- Пеппер, – прошептал я. – Я не могу… – при попытке продолжить фразу голос мой сорвался, и я закашлял.

- Джи, тише, тише, – рыжеволосая санитарка присела рядом со мной и начала водить по волосам. – Отдышись, милый, вот так, – она подула на меня нежным дыханием, пытаясь унять мой жар. – Скажи, чего ты не можешь, Джи? Скажи мне. Я рядом, – Пеппер переместила ладонь на мою влажную щеку и успокаивающе погладила.

- Не могу шевелиться, – откашлявшись, договорил я. – Почему? – на моих устах застыл немой вопрос. Я заметил, как на глазах Пеппер вдруг заблестели отточенные слезинки.

- Это от лекарства, Джи. Потерпи, мой хороший, пожалуйста. Оно должно помочь твоей голове, – санитарка прикрыла глаза и накрыла мою руку ладонью.

- Нет, нет, не поможет, нет, убивает, – не унимался я, все еще не в состоянии даже повернуться на бок. Я думал о Фрэнки. О его словах, о его тайне, которая теперь стала и моей.

- Джи, пожалуйста, успокойся. Тебе нужно покушать. Я принесла тебе куриный бульон, бутерброд с сыром и морс, – девушка указала на поднос, покоившийся на тумбочке рядом со мной.

- Хорошо, только немного, – согласился я. Запах столовского корма, словно токсичный элемент, забился в ноздри. Тошнота волной подкатывала к горлу.

- Вот так, – Пеппер поправила мою подушку так, чтобы я смог занять вертикальное положение. – Кушай, милый, – ее тонкие пальцы держали ложку с бесцветной жидкостью перед моим ртом. Я задержал дыхание, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на противный запах, и медленно разомкнул губы. Пресный привкус супа сковал вкусовые рецепторы на кончике языка. Мне хотелось выплюнуть эту мерзость, но я не мог расстраивать Пеппер.

- Спасибо, Пеппер, – поблагодарил санитарку я, проглотив источник смертоносной энергии под скрытым названием “куриный суп”. Я буквально давился каждой ложкой этой дремучей смеси несвежих остатков курицы и воды из-под крана.

***

Сколько времени прошло с тех пор, как Пеппер ушла из моей скромной обители, закрыв за собой дверь? Не знаю, но, наверное, уже достаточно для того, чтобы наступила ночь. Я беспрестанно думал о Фрэнки, напевая про себя его песню, которая въелась мне под кожу, вибрациями разгоняя кровь по венам, тягучими стрелами вонзаясь в саму сердцевину.

Я думал о нем. Только о нем, рассеивая по мыслям его образ. Мне так сильно хотелось увидеть его, как если бы я задыхался и жаждал насытиться воздухом. Я скучал по его голосу – даже несмотря на то, что мы нормально не общались, он вселял в меня надежду. А сейчас его не было рядом, и я тонул в безысходности.

После смерти Кимберли я вообще перестал что-либо чувствовать, словно все мои нервные окончания заморозили. Но после встречи с Фрэнком я будто обрел нечто давно потерянное и забытое.

Знобит. Руки дрожат, а в груди разрастается огненное пламя. Мне необходимо увидеть Фрэнки. Я становлюсь одержимым. Да, это одержимость. Я им одержим. С необъяснимой силой меня тянет к этому человеку, и, кажется, между нами есть невидимая связь.

Я пролежал так еще целую вечность, пока ручка двери со скрипом не повернулась.

- Джерард, пора принимать лекарства, – одна из санитарок пожаловала. Судя по всему, наступило утро, и она снова “угостит” меня порцией Флуоксетина и какими-то новыми оранжевыми пилюлями Кветиапина.

Девушка приподнимает мне голову, чтобы я смог запить таблетки. Глотаю. Давлюсь. Создается впечатление, что я внутренне осязаю и слышу, как горсть горьких драже бьется о стенки пищевода и незамедлительно рассасывается в каждой частице желудочно-пищеварительного тракта, уверенно добираясь до желудка.

- Тебе сейчас принесут завтрак, – невозмутимо оповещает меня она. Я даже не пытаюсь понять, которая из медсестер сейчас стоит передо мной. Мне абсолютно безразлично.

Видимо, врачи решили опробовать на мне новую методику лечения, не выпуская за пределы палаты. На глазах выступили слезы, но мне было больно плакать. Все горело. Я не мог. Моя душа, вернее, ее останки тосковали по Фрэнку. Я находился вне себя от желания заглянуть в его глубокие глаза, окаймленные бронзовой радужкой.

Я боялся, что из-за препаратов, которыми меня напичкали, не смогу сегодня появиться в игровой комнате, и тогда Фрэнки уйдет, подумав, что я - предатель. Если бы у меня имелись силы, я бы встал и избавился от медикаментозного содержимого желудка тем способом, которому научил меня Фрэнки. Но я ощущал лишь погружение в туманную дымку.

Дождись меня, Фрэнки. Только дождись.

Глава 12.

Close your eyes, this will only take a second
Though these veins are borrowed,
This heart only beats for you

Leathermouth “Body Snatchers Forever”

POV Frank

Всю ночь я не смыкал глаз, ворочаясь с одного бока на другой. В этот раз мне связали только кисти рук – значит, у врача попросту было приподнятое настроение. Захочет – свяжет, захочет – развяжет; такое вот развлечение. Могильная тишина, окутывающая палату, сводила с ума своей “громкостью”.

В какой-то момент гудение из вентиляционной решетки начинает насиловать барабанные перепонки, лопаясь гулким эхом на мелкие невидимые пузырьки, непрестанно бьющиеся о поверхность четырех обветшалых стен. Я закрываю глаза, и за зрачками всплывает его образ, безликой тенью скользящий по ресницам. Джи. Скорее бы наступило утро, чтобы я снова мог сыграть ему на гитаре, подарить бесформенную мелодию, пробирающуюся в его сердце. Живое сердце. Я чувствовал учащенное биение в его груди, когда он отчаянно прижался ко мне. Живой стук.

Наутро я был напрочь разбитым. Мне удалось подремать от силы минут тридцать, если я все еще ощущаю пространство и время правильно. Глухой стук двери об стену – вошел Брукс. Как же он любил поиздеваться именно надо мной с самого начала дня.

- Ну, доброе утро, Айеро, – давится своей гнилой ухмылкой. – Радуйся, что ты прожил еще одну ночь здесь, не скрючивши обрубки, – заливается животным смехом, наклоняясь над моим лицом.

Закончив, наконец, глумиться надо мной, он приступает к своей должностной обязанности – развязывает мне руки и помогает подняться с кровати.

Встаю. Меня слегка пошатывает, в глазах становится мутно, как и в голове. Санитар ведет меня под руки к ванной комнате, позволяя умыться и немного освежиться. Единственная прелесть утра кроется лишь в том, что я могу смыть омертвелые частички кожи, которые погибают на мне каждую ночь из-за сухости и сырости этого проклятого местечка.

- Завтрак ждет, Айеро, – Брукс силой буквально выталкивает меня из палаты. Я стискиваю зубы и сжимаю кулаки, только бы не сорваться и не кинуться на этого бугая.

***

За завтраком я немного поклевал гречневую кашу в молоке, которую обильно посыпали сахаром. Я скучал хоть по каким-то вкусовым чувствам, поэтому утреннее лакомство на этот раз показалось мне безобидным. Но больше я не притронулся ни к чему. Мои мысли, скованные железной цепью, возвращали меня к Джерарду. Я ждал, когда же он, наконец, появится, когда я увижу его глаза, полные болезненного очарования. Я ждал. Ждал …

Джи так и не появился. Тогда я, проглотив утреннюю порцию таблеток, по знакомой схеме отправился в туалет. Опорожнив желудок, я прополоскал рот и обдал лицо холодными каплями воды. Пелена на глазах все еще не давала мне четкой картинки окружения. Я испытывал то чувство, как если бы пробирался сквозь густой туман на яркий свет. Головокружение.

Затем я поспешил в игровую. Честное слово, в стенах этого морга живых трупов время летит кувырком, наоборот, наизнанку – как угодно, но время здесь совершенно не такое, каким привыкли ощущать его вы, нормальные люди. Сдается мне, после смерти время будет протекать точно так же, будто ты вообще выбиваешься из привычного часового ритма, спутываешь свои биологические часы, и становишься объемной тенью самого себя.

В комнате уже удобно располагались некоторые пациенты. Они кидались друг в друга какими-то кубиками с буквами на гранях, а две девушки что-то усердно искали у себя в волосах. Мне привычно было видеть весь этот ужас. Я прошел мимо их блеклых фигур и уселся на подоконник. Моя гитара покоилась все там же, в углу у окна. Я не захотел брать ее в руки, пока не дождусь Джи. Время словно отбивало свой счет писклявым тиканьем в моих извилинах. Я ждал его.

Сколько времени прошло? Никто не знает ответа на этот вопрос. В мертвом мире не существует секундных стрелок. Я продолжал гипнотизировать белую дверь, но тщетно – Джи так и не объявлялся. Нерв на сгибе левой руки сильно зажало – такая помеха провоцировала приступ разрастающейся резко очерченной боли в сердце. Я начал не на шутку волноваться. Паниковать. Ногтями я вцепился в твердую поверхность подоконника, оставляя под собой рассыпавшиеся меловые остатки краски. В рот вдруг просочился металлический вкус крови – до такой степени я прикусил нижнюю губу.

Вскакиваю с подоконника и бегу к двери. Вырвавшись из апатичной атмосферы игровой комнаты, я стремительно направляюсь в свою палату. Знаю, что запрещено так просто смываться посреди дня в комнату, но все равно делаю это, подчиняясь язвительной игле в области груди. Горит. Грудная клетка загорается пламенем.

Добравшись в туманной дымке до заветной двери, – за все годы пребывания здесь я успел выучить, когда замки закрывают на ключ, а когда лишь прикрывают на специальную щеколду, чтобы сразу можно было открыть – толкаю ее и бегу к койке.

В матрасе у меня припрятан сюрприз. Мой кровавый десерт. Моя зависимость. То, что мне удалось стащить из медпункта, когда мне в который раз перебинтовывали руки после порезов. Сколько бы раз врачи ни потрошили мое спальное место, им не удавалось находить мое оружие.

Приподнимаю матрас. По глазам бьет блеск острия. Лезвие. Тонкое, еле заметное лезвие. Несколько недель мне удалось пробыть без самоуничижения. Но сегодня я дал слабину. Моя умирающая душа дала трещину. Джи не появился. Значит, санитары сковали его по рукам и ногам, не выпуская за пределы палаты – скармливают ему внутривенные дозы морфия и, наверняка, экспериментальных растворов новейших препаратов. А я не могу его вытащить, ведь я даже понятия не имею, где он находится. Я жалок, позорен и никчемен. Я не могу защитить Джи от них.

Сажусь на колени, беру в руки лезвие и начинаю медленно вонзать его глубоко под кожу на левом запястье. Первый штрих завершен – наблюдаю за тем, как капельки крови проворно вытекают из свежей раны, такой тесной для всех тонких струек. Второй штрих – я не чувствую боли, только лишь приятную расслабленность – багровая линия набухает, даря мне прекрасный вид густой красной жидкости. Третий штрих – узор расширяется, и теперь немного начинает саднить каждую искусно прорезанную полосу.

Я улыбаюсь. Болезненная улыбка вперемешку со слезами. Мое тело сокрушительно падает на пол. Я возвышаю руку над головой и делаю четвертый штрих, более глубокий, чем остальные – кровавый ручей, переплетаясь со всеми узелками сгустков крови, капает на мои губы. Я распластался по холодному пыльному полу и рыдаю, сотрясая шумом звуковые вибрации – это не просто плач, это истерический смех со слезами на глазах. Я сжимаю в ладони лезвие, вспарывая мягкую ткань насквозь, и кричу еще сильнее.

Окончательно сломавшись, я наношу последний урон своему телу – резкая царапина кончиком острия по шее. Всхлипываю, задыхаясь собственной кровью, которая как-то оказалась в полости рта, и выгибаюсь в спине, продолжая истошно рыдать.

Дежа вю – я свернулся калачиком на полу в собственной лужи крови, а сознание незамедлительно отключается. Успеваю только услышать массивные шаги и крики, невнятным пятном проносящиеся над головой.

Засыпаю. За зрачками снова он. Джи.

Глава 13.

Sometimes I think I'll die alone

Дата добавления: 2015-10-28