Часть 1. «Киевский вокзал» - «Сухиничи» 18:44 – 23:51

А мифы строят жизнь, становясь важнее всего, плюя на настоящих людей ради паршивой выгоды.

Хочу сказать спасибо следующим людям:
Тёма, Вика, мама, Аделина, Прохор, Женя, Юля, Таня и Ксюша.

Вы относитесь ко мне серьёзно, а это много значит.

Немного от себя:

Я рад, наконец, дописав этот рассказ. В нём я постарался изложить всё, что рвало меня последние полгода, а может и всю жизнь. Впрочем, я не уверен, что у меня получилось отлично, но я смею надеяться на то, что Читатели, то есть Вы, найдёте здесь что-то для себя.

Пролог

«Уважаемые пассажиры! Скорый поезд №85 «Москва – Киев» отправлением восемнадцать часов сорок четыре минуты прибыл на шестой путь. Начинается посадка на скорый поезд №85 «Москва – Киев», прибывший на шестой путь. Благодарим за внимание».

Динамики замолкли буквально на пару секунд, а потом опять ожили новым объявлением.

Я стоял на площади Киевского вокзала, возле торгового центра «Европейский». До отправления моего поезда оставалось ещё более сорока минут, поэтому я решил немного прогуляться по окрестностям вокзала.

Здесь было красиво. Несмотря на зиму. Несмотря на толпы иммигрантов. Несмотря на то, что Москва давно заболела раком, а Киевский вокзал был одной из её опухолей. Всё же здесь было красиво.

Я пересёк площадь, направляясь в сторону реки, названной в честь города, чтобы подняться на мой любимый мост, на котором я сделал предложение Аделине в далёком двухтысячном. Издалека казалось, будто он весь сделан из стекла и слегка потускневшего золота, а ночью, когда неисчислимое количество ватт зажигало огни по всей столице России, мост сиял, как дворец из Изумрудного города, переливаясь разными цветами и вселяя в сердце радость. Хотя, может быть, это я уже себе додумал, но всё равно я в это верю. Потому, что это прекрасно.

Аделина погибла в несчастном случае, устроенном по вине её бабушки. Так мне сказали эксперты из полиции, и я был склонен верить им. Старушке, оставленной на попечение молодой девушке, стукнул девяносто второй, и старина Альцгеймер вовсю хозяйничал у неё в голове. Может быть, Аделина и сама была виновата в том, что допустила бабушке открыть газовые конфорки и потом забыть про них. Виновата, что не могла постоянно присматривать за ней, а денег на сиделку не хватало. Может быть. А может, и нет.

После её смерти я изменился. Такое бывает, словно из тебя выпускают эмоции, как кровь – убитым животным. Может быть, я даже немного тронулся, но вряд ли всё было так просто. Я и сам так считал, ведь я продолжал жить в этом мире, где каждый день умирают десятки и рождаются сотни людей. Я осознавал, что продолжается движение, ход вещей вокруг меня неизменим. И когда умру я – всё будет так же. И когда умрёт твой друг – всё будет так же. И когда умрёт сразу сто человек, подорвавшись в поезде, всё будет также. Пусть люди делают вид, что жалеют или на самом деле жалеют, пусть политики, выступая на центральных каналах, читают «очень важные слова», пусть хотя бы у одной сотни тысяч телезрителей навернётся слеза, когда они увидят похороны или кадры трагедии, заснятые каким-нибудь ловкачом, всё равно всё будет как и прежде.
Я перестал испытывать какие бы то ни было острые эмоциональные переживания, будь то стрельба по людям в Норвегии или фильм «Зелёная Миля». Я испытывал жалость к семьям убитых Брейвиком, я также жалел Джона Коффи - персонажа уже ныне покойного актёра Майка Кларка Дункана. Я жалел бездомных кошек и собак, я, как и многие, был недоволен внешней политикой нашего государства (один только закон Димы Яковлева уже приводил меня в бешенство… в смысле, мог бы привести), я радовался солнечным летним лучам и капелькам росы, скопившейся на траве у моего домика. Я, наверное, испытывал или мог испытать весь спектр эмоций, дозволенный человеку.

Но… я не чувствовал его до конца.

В качестве наглядного примера, думаю, можно привести чай, в который бросили всего четверть кубика сахара или суп, все специи которого уместились бы на ногте мизинца. Эмоциональность поблекла.

Я по-прежнему кушал, иногда даже с едва заметным аппетитом, ходил гулять по Москве, ходил в музеи и на выставки, где как раз и познакомился с человеком, благодаря которому в моём кармане лежит билет до Киева в один конец, пил пиво, а иногда и виски (только Jack Daniel’s), в общем, делал всё как все.
Но без полного переживания того, что я испытал.

Иногда я думаю, что Аделина умерла не просто так, а взяла кое-что с собой.

Лучшую часть меня.

Как я и рассчитывал, на мосту было немного народу. Для меня это было в высшей степени странно: даже с «перегоревшим» сердцем я не мог не замечать этой красоты, наполнявшей загнивающий город

(как шрамы, стягивающие тело мертвеца)

местами.
Новый год остался позади, но время не спешило прибавлять ко дню больше солнечного света. В восемнадцать часов на Москвой уже царила наполненная электричеством ночь. По ночным облакам, состоящим больше из смога, чем из воды, туда-сюда бегали большие световые пятна, пытаясь завлечь любителей выпить и покуролесить. Неподалёку высилась одна из шести монументальных сталинских высоток, а рядом стояли два дома, на которых бегали разноцветные огни, складываясь в картинки и буквы. Где-то около пяти лет назад я стал свидетелем одного забавного инцидента, который потом ещё долго обсуждался в блогосферах, газетах, радио и телеэфирах.

Огни долго собирались в единое целое, оказавшееся, как ни странно, удачной копией президента страны. А чуть ниже они собрались в известное всем русское слово из тёх букв, причём окрашенных в триколор – цвет национального флага России. Я так и не узнал, кто за всем этим стоял, однако в тот день моё слишком стабильное настроение было немного приподнято.

Я вернулся обратно на площадь перед вокзалом. Меня немного печалил тот факт, что я больше никогда не смогу увидеть Москву. Когда мне было восемнадцать, я мечтал уехать отсюда, однако сейчас, когда та мечта вот-вот была готова воплотиться… я был опечален.

Впрочем, как всегда, не сильно.

До отправления поезда осталось пятнадцать минут. Не обращая внимания на окружающих, я встал на колени и поцеловал грязный московский асфальт, не обратив внимание на боль от стягивающего меня пояса. Наверное, именно в этот момент я, как никогда, был наполнен эмоциями.
-Прощай, кормилица,- тихонько прошептал я.

В восемнадцать часов сорок четыре минуты скорый поезд №85 «Москва – Киев» тронулся с места.

Часть 1. «Киевский вокзал» - «Сухиничи» 18:44 – 23:51

Мой начальник, купивший билеты на рейс, не поскупился и взял мне вполне приличное купе, причём без соседей попутчиков. До первой остановки, после которой всё должно было начаться, у меня было полно времени, чтобы подумать обо всём. Хотя, наверное, по большей части, мне бы стоило ещё поработать над планом, однако, я не считал это необходимым. Провал был возможен только в одном случае и этот случай не предвиделся.
В купе две верхние полки были откинуты, занавески на окне выстираны до белизны, кондиционер создавал приятную прохладу, а зеркало было настолько чисто вымыто, что казалось, будто оно отражает больше деталей, чем есть на самом деле.
Я достал из сумки «Тёмную Башню», но чтение не заладилось. Не то, чтобы мои мысли витали где-то в облаках, просто не хотелось читать. Наверное, подсознание требовало, чтобы я жил настоящей, реальной жизнь, пока есть такая возможность. Кто его знает, что будет потом…

Я. Я знал.
Мне все равно, не так ли? Пожалуй, да.
В тот момент, когда я собрался пойти за чаем, ко мне заглянула симпатичная проводница, чтобы поинтересоваться, не желаю ли я «чего-нибудь».
Я улыбнулся, ответив, что не был бы против стаканчика чая с двумя ложками сахара. Она также улыбнулась и выпорхнула из купе.

Я снова остался один. Мысли в моей голове были похожи на мух, обманутых ложным теплом октябрьского дня. Я понимал, что эти мысли – только праздные, не касающиеся моего дела, поэтому я не особо переживал. Все бывает.

Но всё же я решил достать ещё одну книгу, которую я заучил наизусть, наверное, за последнее время. В ней я всегда находил либо утешение, либо полезный совет. Иногда и то, и то.

Библия.
«Внутри этой Книги лежит путь к спасению,- говорил мне Созерцатель,- ты, как и многие на этой земле, заблудился в лабиринте собственных пороков, страстей и немощей. Она есть Карта, способная вывести тебя из этого лабиринта».

Помню, как я впервые отреагировал на эти слова. Это был сдавленный смех, переходящий в рыдания.

Прошла всего неделя с похорон моей жены, когда в опустевшей и начинающей захламляться квартире, раздался звонок. Он был настойчив, как пчела, терпеливо собирающая нектар.

Тогда я взял трубку, наверное, раза с седьмого, а может, восьмого. Я услышал всего несколько предложений, и до сих пор не понимаю, что заставило меня к ним прислушаться.
-Ты потерял любимую, но ты ещё не потерял себя. Приходи к нам. Позволь нам тебе помочь.
Это был сам Созерцатель. Он, как выяснилось, был знакомым священника, отпевавшего Аделину. Он присутствовал на похоронах и именно тогда заметил меня. И решил спасти.
Созерцатель был главой православного общества «Рука Помощи». Среди прочего, они занимались благотворительностью, волонтёрством, социальной адаптацией бывших заключённых и организацией детских православных лагерей. За все шесть месяцев, пока я был там, с меня не потребовали ни копейки. «Братья и сестры Помощи» оказались самыми открытыми и честными людьми, которых я когда-либо встречал.
Теперь я понимаю, что сама Рука Господа направила меня туда. И что Он Сам избрал меня.
Созерцателем был невысокий темноволосый человек, с абсолютно седой бородкой. Я так и не набрался смелости спросить у него, как это получилось, но выглядело это очень обаятельно.

Он был мудр. Все сотрудники «Руки Помощи» знали его, но редко видели, так как Созерцатель почти всегда занимался поиском заблудших людей наподобие меня. Попасть к нему было также сложно, как сесть в утреннем автобусе. Но всё же, если человеку была необходима консультация, он всегда принимал его.

Сначала я был как все. Примерно спустя месяц после знакомства с обществом, я переехал жить в Общий дом. Так называлось место, куда отправлялись люди, чтобы заняться серьёзной душевной реабилитацией. Я вместе с братьями и сестрами ходил на чтение утреннего правила (но никогда не читал его сам), помогал работникам социальных служб ухаживать за бездомными, по три часа в день проводил наедине с собой и Богом в маленькой часовне, находящейся на территории общества. По выходным (но не всегда) я ходил на богослужения. Хоть я и выучил всю Библию наизусть, богослужения не поддавались моему пониманию.

Так продолжалось около трех месяцев, пока Созерцатель, которого за это время я ни разу не побеспокоил, не вызвал меня к себе. Тогда мы с ним впервые заговорили о Просвещении…

-Молодой человек! Вы слышите меня?

В душе я слегка испугался, но снаружи я даже не моргнул. Повернувшись, я увидел эту самую проводницу, которая спрашивала меня про чай. Она, улыбаясь, стояла со слегка звенящей кружкой.
-Извините,- ответил я,- замечтался что-то. Скучаю по Киеву.
Она понимающе кивнула.

-Вы оттуда?

-Нет,- ответил я,- хотя как-то раз мне довелось там побывать. Это был один из лучших дней в моей жизни.

-А! Так вы хотите воскресить воспоминания о том дне? За этим едете?

Я на секунду задумался. Заболела голова.

-Думаю, да,- улыбнулся я и взял чай из её рук.

-Меня зовут Олеся,- представилась проводница.

-Я рад, дорогая Олеся. Не сочтите меня грубым, но я…

-Хотите побыть один. Я понимаю. Конечно, не смею вас задерживать. Если что, я…

-В конце вагона. Знаю,- снова улыбнулся я. Надеюсь, она не обиделась.

-Ну тогда заходите,- ответила Олеся и исчезла за дверью.

-Эй… Подождите!

Она сразу же вернулась.

-Да? В чём дело?

-Долго ещё до Сухиничей ехать?- спросил я, удивляясь лёгкой, почти незаметной для постороннего дрожью в моём голосе.

-Часа три, даже поменьше.

-А… Хорошо. Спасибо.

Когда девушка ушла, я вернулся на место и отпил чай. Он оказался абсолютно невкусным, и даже сахар мало чем помог.

Да уж, быстро пролетели два часа. Конечно, такое для меня не было редкостью, однако сейчас это случилось как-то внезапно. Слишком быстро. А ещё я начал волноваться. Впервые за последнее время.

Понимая, насколько идиотское это решение, я расстелил себе матрас и лёг вздремнуть. На мобильном телефоне, который, возможно, сыграет этой ночью самую главную роль, я поставил таймер на один час.

Просто мне нужно поспать.

-Брат Александр, приветствую!- сказал Денис, бывший зек, осуждённый за убийство своей матери,- тебя хочет видеть Созерцатель.

У меня перехватило дыхание.

-С чего бы это?

-Не спрашивай у человека того, что ведает один лишь Господь… и Созерцатель, в данном случае,- улыбнулся Денис,- мне велели передать тебе это. Это всё, что я знаю.

-Спасибо, Денис,- ответил я и направился к кабинету Созерцателя. Никогда не любил эти бутафорские обращения.

Я не знал, что брат Денис ещё долго смотрел мне в спину. Улыбка сошла с его лица, уступив место неприязни.

Я постучал в дверь.

-Отец Созерцатель! Благословите на вход!

Он благословил. Я зашёл в кабинет, попутно рассматривая его, так как не был здесь ни разу.

-Здравствуй, брат Александр,- произнёс Созерцатель своим тёплым, мягким голосом.

Он сидел на обычном кресле на колёсиках. Перед ним, на столе, стоял стакан с ручками, фломастерами и карандашами. На выдвижной подставке лежала клавиатура с почти стёртыми буквами. Там же на столе стоял большой допотопный монитор, находившийся в выключенном состоянии.

Левую часть кабинета занимал небольшой книжный шкаф, заполненный религиозной литературой. Рядом с ним стоял стул.

Справа висели многочисленные фотографии и награды за благотворительность. Эти фотографии, точнее их копии, висели почти у каждого сотрудника нашего общества: Созерцатель стоит с патриархом Алексием, другая фотография с патриархом Кириллом. Чуть ниже он жмёт руку Ивану Охлобыстину, причём оба весело смеются. И так далее. А за спиной у него просто окно.

-И вам доброго здоровья, отец Созерцатель.

-Присаживайся,- он указывает на стул, стоящий у шкафа с книгами.

Я беру стул, ставлю его напротив него и сажусь. Внутри меня странные эмоции.

-Знаешь ли ты, зачем я тебя сюда позвал?

Я молчу, всё ещё пытаясь догадаться. Я ещё не знаю, насколько далеки мои догадки от реальности.

-Нет, отец. Я не знаю.

Он кивает и молчит. В оконном стекле отражается входная дверь, и я вижу прибитое над ней распятие.

-Я видел знаки, брат Александр. Господь дал мне множество знаков. Я думаю, что Он имел в виду тебя.

Я покрываюсь холодным потом, несмотря на то, что внутри меня всё мертво.

Как и всегда.

-Я не очень хорошо вас понимаю, отец Созерцатель.

-Александр, я думаю, что Господь выбрал тебя для совершения главной, нет, главнейшей цели существования «Руки Помощи».

Я решаю, что ослышался, но переспрашивать боюсь. Поэтому просто киваю.

-Ты понимаешь меня?

Я молчу.

-Отвечай же!

-Я…- предательский голос меня подводит, и мне приходится откашляться,- получается, что я…

-Продолжай,- едва заметно улыбается он.

-Я – это тот, кто должен сделать то, ради чего вы положили лучшие годы своей жизни?

-Десятилетия,- уточняет Созерцатель,- да. Ты правильно меня понял. В свою очередь, хочу надеяться, что я правильно понял Его…

Я молчу. Я удивлён.

-Но одному тебе не справиться. С тобой пойдут наши самые преданные братья, готовые умереть за Господа. Скажи мне, а ты готов за Него умереть?

-Да, отец. Он подарил мне жизнь, ему же я её и верну.

В этот момент далёкий шум сирены на улице достигает кабинета. Что-то меняется.

Созерцатель смотрит мне прямо в глаза.

-Не бойся. Мы с тобой. Мы с тобой.

И вдруг кричит:

-ОН С ТОБООООЙ!!!!!!

И я просыпаюсь, с затихающим криком в ушах, эхо которого ещё отдаётся в голове. То, что я принял во сне за сирену – оказалось звонком таймера. До Сухиничей осталось всего два часа.

Сон, который я увидел, был копией моей встречи с Созерцателем, за исключением последних фраз. Наверное, моё разволновавшееся подсознание как-то сделало это. Я не знаю.

Чай остыл, но я его допил. В этот момент в купе постучали. Я открыл.

На пороге стоял мужчина, лицо которого я сразу узнал. Это был брат Денис.

-Здравствуй, брат. Всё ли у тебя в порядке?- поинтересовался он.

-И тебе здравия, Денис. Да, всё в порядке. Готовлюсь к Просвещению.

Он дёрнулся, когда я назвал его имя без «брата», но ничего не сказал по этому поводу.

-У нас не так много времени. Я советую тебе помолиться, а не читать эту… пакость,- сказал он, указав на Стивена Кинга, которого я забыл убрать в сумку.

-А я и не читал. Хотел, но передумал.

Он посмотрел на меня, как на мальчика, который впервые в жизни исправил плохую оценку в дневнике и показал её отцу, а потом сказал:

-Ладно. Я скоро приду. Будь готов, брат Александр.

Я кивнул и закрыл дверь купе.

Именно в этот момент всё пошло не так, как надо.

В купе постучала Олеся. На её лице было написано волнение. Мне это сразу не понравилось.

-Здравствуйте ещё раз, Олеся. Судя по выражению вашего лица, что-то случилось.

Она чуть нервно улыбнулась.

-Понимаете… у нас небольшая проблемка. В соседнем вагоне разбушевались пьяные мужчины. Я не знаю, кто они, но моя коллега сказала, что они приставали к одной женщине… а она с детьми… а муж куда-то отошёл…

-Ну говорите прямо, что мне сделать? Драться я не пойду. Религия не позволяет,- сказал я чуть реще, чем хотел бы, и, чтобы смягчить высказывание, слегка улыбнулся.

-Нет. Мужчины уже их утихомирили, но дети очень сильно испугались. Вы бы не могли пустить их к себе? Они едут до Брянска, то есть, считайте, до нашей границы.

Я знаю, что это очень наглая просьба, но все места заняты, а у вас свободно…

Я серьёзно задумался. Они едут до границы… Сойти уже не успеют. Могут ли они мне как-то помешать?

Я не знаю.

-Хорошо. Пускай приходят.

Олеся ушла, а я уставился на тёмный непроглядный пейзаж за окном.

До станции «Сухиничи» оставалось чуть меньше часа. Я знал, что совершил ошибку, но я не понимал, почему я чувствую, что всё правильно.

Когда они зашли в моё купе, я на мгновение испытал самый сильный страх за всю свою жизнь. Причём, я, успевший отвыкнуть от острых эмоций, едва не закричал. Но это был вовсе не ужас. Я испытал тот страх, который люди испытывают, когда видят чудо или приобщаются к святыне. Этот страх словно кричал мне, что я всё делаю неправильно, что я должен немедленно всё прекратить.

Но почему? Почему так?

Их было трое, глава семейства, видать, разбирался с дебоширами в соседнем вагоне. Я судорожно сглотнул, надеясь, что они ничего не заметили.

Женщина была одета в красную кофту и тёмно-синие джинсы, неплотно обтягивающие её ноги. Красивые тёмно-рыжие волосы были, скорее всего, покрашены, хотя, даже если это было и так, то всё равно было очень красиво. В её взгляде я не нашёл страха или неприязни, а взгляд этот был силён. Он притягивал к себе. Несмотря на то, что ей было на вид лет тридцать пять, и я точно знал, что она замужем и имеет двух детей, я был готов сделать ей предложение. Мне было страшно представить, какой она была в студенческие годы, потому что я точно бы хлопнулся в обморок.

У неё были сын и дочка. Проводница напугала меня, когда сказала про двоих детей: представлялись сразу маленькие орущие создания, от которых совсем нет покоя.

Но нет, это были довольно взрослые (но не совсем) брат и сестра. Я так решил, потому что разница в возрасте пока ещё была заметна. Парню было лет пятнадцать, а девочке, вероятно, на три-четыре поменьше. Она уже была похожа на мать. Как раз один из случаев, когда ты видишь сходство, но не можешь назвать ни одной конкретной детали. Её личико было немножко опухшим из-за слёз.

-Добрый вечер,- извиняющимся тоном произнесла женщина,- мне ужасно неловко, что вот так получилось, и мы теперь вам мешаем…

-Да ради Бога, умоляю вас. Не переживайте,- ответил я, путаясь в своих же мыслях. Со мной что-то происходило, это точно…

-Мы вам заплатим за неудобства,- продолжала женщина,- понимаете, просто дети же испугались и…

-Нет, нет! Никаких денег! Вы меня оскорбляете,- улыбнулся я,- все хорошо. Мне как раз не хватало компании.

-Правда?- расцвела женщина,- вы не шутите?

-Я серьёзен, как президент на саммите о ядерной безопасности.

-Тогда, может быть, мы познакомимся?- спросила красивая женщина.

-Конечно. Меня зовут Александр, можете звать меня Саша,- последнее вырвалось неожиданно даже для самого меня. "Саша". Это надо же.

-Дети, поздоровайтесь,- попросила мама. Немного смущаясь, они представились:

-Ваня.

-Варечка.

-Ха-ха, ты моя озорница,- рассмеялась женщина,- мы её так всегда называем, это инициатива мужа, уж не знаю почему. Ну хорошо. Меня зовут Алёна. Алёна Пантелеева. Будем знакомы.

Через десять минут к нам пришёл и сам глава семьи, который назвался Анатолием. Он также извинился за неудобства и всячески пытался убедить меня в необходимости материальной компенсации.

Я категорически отрицал эту необходимость и, в конце концов, сумел выиграть этот спор. Анатолий сдался.

-А вы в Брянск-то по какому делу?- как бы между прочим спросил я.

Алёна и Анатолий удивлённо переглянулись. То же сделали дети.

-В Брянск?- спросил мужчина.

-Ну да… вы разве не туда едете?

Они снова переглянулись и одновременно ответили:

-Нет.

-А мне сказали… вот, блин, эта проводница,- улыбнулся я,- обманула меня.

-Но вы не переживайте,- спешно добавил я,- я ничуть не против. Всё в порядке. Так вы в Киев?

-Да,- ответил Анатолий,- там, говорят, очень красиво. Вы там бывали?

-Доводилось… один раз. Там действительно хорошо. У вас там родственники или вы так?

-«Так». Просто. Мы очень давно никуда не выезжали с семьёй. Для начала решили съездить в Киев. А там… кто знает?

-Справедливо,- пробормотал я.

В купе воцарилась тишина. Дети легли на верхних полках и, вроде бы, уснули.

-Толь, мне не очень хорошо. Я тоже, наверное, прилягу.

-У вас голова болит?- спросил я,- я могу дать таблетку.

-Да нет,- улыбнулась Алёна,- просто устала, наверное.

-Ложись, солнышко,- сказал Анатолий и поцеловал её в щёку,- помни, «А-А» вместе.

-Я выйду… в туалет.

Я вышел из купе и пошёл к туалету. Судя по тому, что его ещё не закрыли, до станции оставалось ещё больше двадцати минут.

Меня мутило.

Закрыв кабинку, я склонился на унитазом, и вся еда, съеденная в Москве, оказалась снаружи.

Грязное зеркало отражало моё бледное лицо. Со мной что-то происходило. Я снова подумал, что Просвещение – это не моя работа, что я слишком слаб для этого, что меня избрали по ошибке.

Когда я вышел из туалета, то наткнулся на Анатолия, который шёл в тамбур.

-Вы курите?- неожиданно спросил я. Мне ужасно захотелось курить. Я бросил сразу после вступления в «Руку Помощи», но сейчас решил, что напоследок покурить можно.

-Иногда, совсем редко,- улыбнулся он,- я, знаете ли, бросил, после одного случая. Хотя сейчас я за этим и шёл. Впрочем, зачем я вам это говорю? Угощайтесь.

Он протянул мне помятую пачку «Мальборо», и мы вышли в тамбур последнего вагона поезда №85 Москва – Киев.

Я чиркнул спичкой и подкурил. От первой затяжки сразу пошла кругом голова, но вкус у сигареты был божественный.

-Я не думал, что вы курите,- сказал Анатолий.

-А я и не курю. Тоже бросил.

-После того, «как с вами случился один случай», извините за мой французский?- улыбнулся он.

-Можно сказать и так. Наверное, так оно и есть.

-Скажите, Александр, а вы верующий?

Я вздрогнул. Опять вернулось чувство неуверенности и страха. Страха перед этим человеком.

Но, во имя Господа, почему?!

-Да. Я состою в организации с названием «Рука Помощи». Может, вы слыхали про неё.

-Да,- сказал Анатолий, затягиваясь сигаретой,- наслышан. Вы молодцы. Делаете доброе дело.

-А к чему вы спросили о вере?

Анатолий ответил не сразу. Сначала он посмотрел на меня сквозь дым, потом вновь затянулся.

-Честно говоря, я сначала подумал, что вы – священник.

-С чего бы вдруг?

-Ну во-первых, у вас на столе лежала Библия. Хотя, конечно, это не тот факт, коим можно оперировать в подобных выводах, но всё же.

Я промолчал.

-А во-вторых… я понимаю, насколько нелепо звучит всё то, что я сейчас говорю, но вы мне показались другим человеком. Моя жена умеет хорошо разбираться в людях. Когда вы вышли, она сказала, что вы – очень добрый и хороший человек. Как вы думаете, это так?

Я задумался. А на самом деле, так ли это?

И решил, что нет.

-Наверное, далеко не лучше многих людей,- наконец ответил я и выкинул окурок.

Он согласно кивнул. Я ждал продолжения.

Дверь открылась, и в тамбур заглянула проводница.

-Сухиничи через двадцать минут.

-Хорошо,- хором сказали мы. Она посмотрела на нас, как на сумасшедших и удалилась.

-Помните, я сказал…- начал он.

-Давай на «ты»,- Никогда не любил лицемерия,- К тому же, мы – попутчики.

Он рассмеялся:

-Уважаю! Я думаю точно так же!

Я молчал.

-Помнишь, когда ты выходил из туалета, я тебе говорил про один случай?

-Да. Но вроде как ты не захотел договаривать.

-Ну да… Тогда.

-Что-то изменилось?

-Мне нужно кому-то выговориться,- просто сказал Анатолий,- я не могу это держать в себе.

-Хорошо,- ответил я,- если я смогу, то постараюсь тебе как-то помочь.

-Пройдём в купе. Моя семья крепко спит. В отличие от меня.

Расплатившись с продавщицей в привокзальном ларьке, я сразу начал искать зажигалку, ибо на улице было холодно.

Я распечатал купленную пачку сигарет и поджёг одну зажигалкой. До станции было рукой подать, а поезд отправлялся только через двадцать минут.

Я думал. Я размышлял.

Что происходит со мной в этой жизни. До чего я дошёл? Неужели я готов совершить миссию, не побоюсь громкого слова, века? Я не боялся смерти. Я начинал бояться собственной неуверенности.

Анатолий остался в поезде. После своего рассказа он решил не на улицу, а остаться в купе, и я его не винил. Выглядел мужчина, словно пробежал пятидесятикилометровый марафон. Его рассказ того действительно стоил, и, я думаю, это было самым настоящим доказательством его честности.

Когда он мне рассказал ту историю, я понял, почему я ощутил мощь, исходящую от его семьи. Это было настоящее, неподдельное счастье. Счастье человека, лишившегося всего в своей жизни, но обретшего вновь чудесным образом. Да, я столкнулся с чудом.

А сегодня я собираюсь сотворить чудо. Во имя Господа.

Жизнь Анатолия – это настоящая жизнь, а не жалкое подобие, которое многие называют жизнью. О, да. Я не видел человека счастливей.

И, видит Бог, эта жизнь стоит того, чтобы оставаться на Земле.

Подходя к поезду, я заметил, что семья Пантелеевых стоит около женщины с ведром, наполненным едой, банками с пивом, коньяком и прочим. Мысль, что пришла мне в голову, была мгновенна и неумолима: эти люди сегодня не поедут дальше Сухиничей. Анатолий увидел меня и помахал. Я, с улыбкой, ответил ему тем же, нащупывая другой рукой в кармане складной нож.

-Чего взяли?- спросил я, когда подошёл.

-Да перекусить чего-нибудь, да попить… Слушай, если я тебя напряг своим рассказом, то прости. Мне нужно было выговориться, и нет человека лучше для этой цели, чем попутчик… Понимаешь?

-Да,- кивнул я и начал обходить Алёну.

-Тогда прости. Я не хотел, чтобы ты считал меня… Алён? Эй, ты в порядке?

Конечно же она не была в порядке; никто не может быть в порядке, когда ему в поясницу тычат ножом.

Я подозвал Ваню и прошептал ему кое-что на ушко. Алёна стояла, боясь пошевелиться.

-Если ты скажешь что-нибудь громче, чем хлопают крылья бабочки, я сделаю в тебе новую дырочку,- доверительно сообщил я ей,- но если вы с мужем сделаете всё так, как я попрошу, то всё будет очень хорошо. Правда, Алён. Я обещаю. Кивни, если поняла.

Она кивнула.

Тем временем ребёнок передал Анатолию мои слова, а затем побежал в поезд.

Пантелеев смотрел на меня, не веря своим глазам.

Несмотря на то, что я очень сильно рисковал, слова возымели своё действие. Никто не поднял крик. Когда ребёнок вышел из поезда с куртками и документами, мы пошли в сторону места, где стоял ларёк. Там было темно и безлюдно: весь народ сейчас околачивался возле поезда. Никто на нас не обратил внимания. До отправления поезда оставалось десять минут.

Когда я решил, что лучше места не найти, я оттолкнул Алёну и бросился на Анатолия. Он стоял ко мне спиной, поэтому так и не понял, что с ним случилось. Точным и сильным движением я лишил его сознания.

Алёна не пыталась подняться со скользкой земли, так же, как и не пыталась закричать. Дети плакали, а я чувствовал себя никчёмным ублюдком. Я не хотел ничего этого, я хотел просто дожить свою жизнь и вернуться к Аделине! Я не хотел…

Часто дыша, я подошёл к Алёне, которая, обдирая руки, пыталась заскользить от меня по обледенелой земле. Дети неумело пытались ей помочь, и мне опять стало плохо.

Я заплакал.

-Послушайте… Алёна… Простите меня пожалуйста, ради Бога… Я не хотел этого, не хотел так с вами… Толя мне рассказал историю вашей жизни… я хочу, чтобы вы жили, понимаете? Вы должны жить!

Она тоже плакала, но ползти от меня перестала. Она поднялась и обняла детей.

Я смотрел на них, в который раз в этой жизни, ощущая себя чужым.

-Я оставляю вам документы и деньги. Вы не пропадёте,- говорил я, постепенно беря себя в руки,- вам нельзя на этот поезд. Вот, забирайте.

Я бросил куртки, предварительно забрав оттуда мобильники. Там же лежали документы.

-Простите,- ещё раз пробормотал я и пошёл к поезду.

-Кто ты такой?!- со слезами в голосе крикнула мне в след Алёна.

Кто я, кто я?..

-Ничтожество,- ответил я, и это было последнее слово для семьи Пантелеевых.

Я не так и не узнал, слышала ли она меня или нет.

Я успел как раз за минуту до отхода поезда. Олеся спросила, не знаю ли я где мои соседи, но я лишь пожал плечами, сказав лишь, что слышал, что они вроде бы хотели сойти. Но не знаю, сказал я.

Поезд тронулся, и я вновь остался один.

Я больше никогда не видел семью Пантелеевых. Может, оно и к лучшему.

Я едва дошёл до своего купе. Мне стоило невероятных усилий сдерживать себя, чтобы мой голос не срывался. Едва я дошёл, я заперся и зарыдал, как в детстве.

Эти люди! Они знают, что такое жизнь! Они посеяли её во мне, и она растёт с каждой секундой сильнее и сильнее! Чувства возвращаются ко мне, это то, что нельзя отрицать. О, Господи…

Господи. Господь.

Я с отвращением посмотрел на свой вздувшийся живот. Почему то, что я должен сделать, так жестоко? Почему вообще это должен делать я?

Созерцатель сказал мне, что Всевышний специально забрал мои чувства, дабы я мог исполнить Его волю. И тогда я ни слова не сказал, потому что был согласен.

Разве сейчас я не согласен?

Разве?..

В дверь настойчиво стучали, и я это понял только сейчас. Похоже, я умудрился задремать на руках. Или нет? Я не вижу разницы. К тому же, я знал, кто стоит за дверью.

Открывая дверь, я сказал: «Приветствую тебя, брат Денис. Думаю, я догадывался, что ты придёшь».

-Почему ты выгнал этих людей?- сразу же спросил брат Денис,- ты нарушил запрет Созерцателя. И он уже об этом знает.

-Я знал, что ты сразу сообщишь об этом. Но я не думаю, что меня кто-то не видел.

-Ты совсем болван, прости меня Господи, или притворяешься? Сегодня ночь Просвещения! И мы должны её провести, потому что Созерцатель доверился нам! Доверил дело всей своей жизни. Множество людей увидят Истину, и станем мы для них окном и дверью в Мир Господа! Мы проведём их дорогой в Небо!

-Я… меняюсь,- выдавил из себя я,- я не уверен, что Просвещение является таковым. Посмотри на нас… мы – фанатики… Да, Господи, мы же фанатики! Денис, ради Бога, задумайся, ты же не…

Мир дёрнулся в глазах, а левая щека опалилась огнём от удара. Из глаз вновь брызнули слёзы, на этот раз невольные. Денис ударил меня. Он меня ударил.

-Успокойся. Отец Созерцатель сказал мне по телефону, что чувствует, что с тобой что-то не так. Я говорил ему, о, Господи Преблагой, говорил же! Но он меня не слушал, нет!

Ты никто. Ты раб Созерцателя, потому, что он раб Господа и лишь выполняет Его волю. Послушай меня. Просвещение – это Путь Спасения. Ты думаешь, что ты умнее отца Созерцателя? Ты думаешь, что ты умнее Господа?!

-Нет. Прости меня, брат, за слабость. Плоть слаба моя, а разум ничтожен. Лукавый был рядом в мыслях моих, но прогнал его ты, и я говорю тебе спасибо.

-Брат Александр, мы сделаем это… Господь наш милостив, он дарует тебе место рядом с ней. Моли Его об этом. Сделай то, что мы должны.

-Аделина…

- Аделина,- тихо сказал брат Денис,- одесную Господа. Мы прославим имя Его, и будет мзда наша велика на Небесах.

-Да святится Имя Его, и да будет Воля Его…- меланхолично проговорил я.

-… яко на Небесех и на Земли, и хлеб наш насущный Он даст нам днесь и всегда…

-… и простит Он грехи наши, как и мы простим грехи всем…

-… и не обманет Он нас, и спасёт нас от Лукавого,- закончили мы вместе, неотрывно глядя друг другу в глаза. Я чувствовал, как из меня снова уходит живость... а вместе с ней и слабость.

Теперь я был готов.

-Ты выходишь ровно через пять минут. Я пойду с первого вагона. Брат Игнат сидит отсюда через два купе, брат Василий в первом вагоне, а брат Викториан неподалёку от него.

-Я всё понял… Я… Я выйду ровно через пять минут.

-С Божьей помощью мы сделаем это. Это ночь Просвещения. Не забудь переодеться и взять мобильник.

Он вышел, а я остался наедине с собой. Теперь я не чувствовал той горечи, когда мы отъезжали от станции в Сухиничах… теперь во мне загорался огонь неистовой веры, а также желания встретиться с Аделиной. Господь должен услышать мои молитвы. Я жертвую для него всем. Пусть и Он мне чуть-чуть поможет.

Я снова закрылся и полностью разделся. Футболку я снять не сумел, в результате пришлось её срывать.

Массивный пояс шахида или, как назвал мне его отец Созерцатель, «пояс Просвещения», пришитый прямо к моей коже, тикал и слегка жужжал. Почти двенадцать килограмм тротила, который отцу Созерцателю не хватило наглости называть «порошком Просвещения». Хотя он мне мешал, но я уже успел к нему привыкнуть. Хотя бы потому, что снять его уже не мог.

Господи, как же тяжело!.. зачем Ты так со мной? Почему? Я никогда никого не хотел убивать, тем более ради Твоего имени. Я молю Тебя, помоги мне разобраться. Я не могу быть, как брат Денис или брат Викториан… я не так уверен в том, что делаю! Я знаю, лишь, что я спас праведную и чистую семью. Пожалуйста, Боже, я умоляю…

Через минуту я, облачённый в коричневую рясу, подвязанную красно-коричневым поясом, вышел из купе.

Так для меня началось Просвещение.

К взрывному поясу был прикреплён «узи» со специальным магазином на пятьдесят патронов, глушителем и особым режимом стрельбы одиночными. Также в рясе был карман, через который я быстро и удобно мог достать оружие. В другом кармане лежал ещё один магазин к узи, мобильник и Библия. Мобильный телефон был детонатором.

Часть 2. «Сухиничи» - «Брянск»

23:51 – 02:15

Скорый поезд №85 (сумма цифр – тринадцать) «Москва – Киев» состоял из двадцати трёх вагонов. Из них восемь относились к классу «купе», десять – плацкарт и остальные четыре, не считая вагона-ресторана, бизнес-класс или СВ. Расположение вагонов было следующим: плацкартные вагоны начинались с хвоста состава до его середины, СВ вагоны находились в середине, а остальные шли до головы поезда.

Религиозные террористы, как позже назовут их в новостях, действовали согласно схеме, по которой на каждые пять вагонов приходился один человек.

Как только 85-й отъехал от Сухиничей, три человека, находящиеся в передней половине состава двинулись к последнему вагону, а те, что были в хвосте – к кабине машиниста.

Адепты действовали быстро и безжалостно: входя в вагон, они убивали проводников автоматическими пистолетами, снабжёнными глушителями. К моменту полной ликвидации сопровождающего состава поезда никто из пассажиров об этом даже не подозревал.

Примерно через час после отправления 85-го от станции один из адептов ворвался в кабину машиниста и, объяснив ситуацию, потребовал связи со средствами массовой информации. Учитывая обстоятельства, машинист возражать не стал.

По прошествии ещё получаса о захвате №85 узнали все.

Поезд мчался сквозь снежную черноту со скоростью более ста километров в час.

Раздался громкий крик где-то в начале вагона. Часть пассажиров выглянула посмотреть, но большая часть по-прежнему занималась своими делами, не обращая внимания на всё вокруг. Почти половина купе была закрыта, поэтому их обладатели ничего не слышали. Через несколько секунд раздались громкие хлопки выстрелов и звон битого стекла.

На этот раз почти все двери вагона купе открылись, и оттуда выглянули испуганные лица, пытаясь определить причину случившегося.

Причина не заставила себя ждать: все заметили человека в коричневой рясе, подвязанной полосатым поясом. В руке он держал компактный, но убойный автоматно-гранатомётный комплекс «Гром». Он мог бы показаться игрушкой, если бы не лёгкий дымок, идущий из ствола и несколько гильз, лежащих на ковре возле сапог человека. Пассажиры в испуге замерли.

Убедившись, что он завладел всеобщим вниманием, человек заговорил:

-Послушайте меня, недостойные! Вам и всем, кто купил билет на этот рейс, выпала огромная честь! Сегодня вы будете спасены!

Люди стали оглядываться, обмениваясь недоумённо-испуганными взглядами. Это могло бы смахивать на очень глупый розыгрыш…

-Но не думаете ли вы, что сегодня спасутся все?!- прокричал человек, а в его глазах разгорался недобрый огонь,- все, кто сейчас едет навстречу своей судьбе?

-Да ты охерел совсем, мудак долбанный!- крикнул мужчина, находящийся в середине вагона.

Человек в рясе поднял руку с оружием и трижды выстрелил в мужчину. Дверь его купе мгновенно окрасилась в красный цвет. Он умер ещё до того, как упал на пол.

Одна женщина закричала, но её почему-то никто не поддержал. В вагоне воцарилась гулкая тишина, нарушаемая лишь мерным постукиванием колёс и свистом ветра, врывающегося внутрь через разбитое окно.

Человек в рясе оглядел людей.

- Он вряд ли спасётся. Но у вас ещё есть шанс!.. И я сделаю всё, чтобы вы им воспользовались.

Итак. Меня зовут брат Николай. И сейчас пришло время узнать, кто из вас действительно может спастись…

На пограничной заставе, находящейся в тридцати километрах от Брянска, тревожно зазвонил телефон. Когда старший лейтенант взял трубку, он был полон сил и красив, а выглядел куда моложе своих тридцати двух лет. Однако, когда он положил трубку, его возраст приблизился к сорока.

Подбежавший к нему солдат-срочник спросил, что случилось. Получив ответ, он застыл, а потом перекрестился и обнял старшего лейтенанта.

Попытайся перекачать свою боль. Пой, рисуй, пиши – что угодно делай, только выпусти её из себя, пока не станет поздно.

Елена вскинула голову. Она задремала, ещё до Сухиничей. Буквально один миг воспоминаний, и боль снова обрушилась на неё тяжёлым кулаком.

Развод. Какое страшное это слово. Развод. Есть ли слова страшнее?

Конечно. Например, измена. Кстати, сестра развода. Они идут бок о бок. И когда они стучатся в твою дверь, а точнее, вламываются без приглашения, тогда и слово смерть вдруг обретает манящий ореол привлекательности… Как на него не посмотри.

Лена ещё помнила, как он, в одних трусах с подсыхающей на них и на голой спине любовницы спермой носился по комнате, разрываясь между неясными ей желаниями. Она помнила это слишком ярко. Она также помнила его звонки, много-много его звонков и сообщений. Он даже писал ей письма в почтовый ящик. Настоящие, бумажные! Хотя и электронных было немало. Просто те было сложней игнорировать.

А ещё она помнила, как он попытался с ней поговорить, ожидая её возле отеля, в который она переехала сразу же, после того, как… ну вы понимаете. Разговора не получилось, но именно тогда, в тот самый раз, Евгений надавил на неё сильнее всего, и в номере отеля она открыла бутылку «Jack Daniel’s» и впервые за последние четыре года напилась в стельку. Из фрагментарных воспоминаний той ночи она ухватила лишь громкий плач, истерики и испуганного метрдотеля, пришедшего на вопли женщины. Возможно, он её тогда трахнул, но разницы она никакой не видела. Всё равно Елена чувствовала себя шлюхой, а образ её голого мужа, носящегося по их спальне, и этой белокурой молодой шалавы с огромной грудью только утверждал это.

У них не было детей… И Елена благодарила Бога, за то, что именно так всё случилось, потому что всю совместную с Евгением жизнь, она мечтала о детях. В итоге всё получилось лучше. Исходя, естественно, из ситуации.

Возле неё распахнулась дверь, и оттуда вывалился пьяный жирдяй. От него несло перегаром и дешёвым куревом. Сама Елена бросила курить ещё в институте. Однако, этот бухой недоумок вывел её из равновесия именно запахом сигарет. Почему? Она не знала, но в душе, искренне, пожелала ему скорейшей смерти от рака лёгких. Снова вопрос – почему? Это-то она знала.

Терять-то теперь уже нечего.

Она собиралась уже закрыть дверь, так как поездка на боковой полке возле туалета не доставляет особого удовольствия изначально, а с открытой дверью и подавно, как увидела другого мужчину, лицо которого вызвало у неё совершенно противоречивые чувства. Елена села обратно, собираясь с мыслями.

Когда мужчина вошёл, она поняла, почему её чувства так разделились. У него было красивое, мужественное лицо с правильными чертами, крепкое телосложение, несмотря на рясу, а также выпирающий из неё живот и бока… но в руке он держал оружие.

А в красивых глазах не было искры здравого смысла.

Как только она смогла сложить эти факты все вместе, Елена собралась закричать. Но человек в рясе опередил её, начав стрелять.

-Братья и сестры! Я обещал пред лицом великого отца Созерцателя, а также самого Господа Нашего, что сделаю всё, чтобы вас спасти! Но я не смогу сделать это без вашей помощи! Пожалуйста, не смотрите на оружие в моей руке и забудьте про труп того безбожника, чей грязный язык оскорбил наш с вами слух. Сейчас вы все по очереди будете подходить ко мне и я, властью, данной мне отцом Созерцателем и самим Богом, буду решать, кто может спастись, а кто нет! Раздевайтесь, быстро!

Пассажиры первого вагона класса «купе» в панике смотрели друг на друга. Брат Николай поднял автомат, но стрелять не стал, а достал какой-то предмет из кармана.

-Друзья! Пожалуйста, не заставляйте меня это делать! Это граната ВОГ-25 для моего подствольного гранатомёта. Один выстрел – и весь состав сойдёт с рельс на скорости более ста километров в час, а наш вагон разнесёт на куски. И мы все дружно спустимся в ад.

Кто-то заплакал, но все начали раздеваться.

-Из… извините…- пролепетала девушка в начале вагона.

-Говори, сестра,- ответил человек в рясе.

-Нам до конца раздеваться… или… нет?

-Вы можете оставить на себе нижнее бельё! А теперь – поспешите! Если через тридцать секунд возле меня не окажется человека – я буду вынужден кого-то пристрелить. Спешите, ибо время не ждёт.

Время не ждёт…

В ночь на восемнадцатое января 2013-го года, примерно в час тридцать минут по московскому времени, состоялось экстренное совещание во главе с президентом и премьер-министром.

Минимальная освещённость совещания, информационный голод, а также дезинформация способствовали появлению множества слухов и вымыслов. Однако, некоторых целей религиозные террористы уже добились. Более семидесяти трёх процентов россиян следили за развитием событий.

Ровно в час сорок минут из телевизионного центра Останкино вылетели два вертолёта, доверху напичканных камерами и журналистами.

Незадолго до этого на русско-украинскую границу поступил звонок, ставший на тот момент, последним выходом на связь с фанатиками. Террористы потребовали освобождения железнодорожных путей вплоть до самого Киева. В связи с этим, множество рейсов по центральной, западной и восточной Украине были отменены или задержаны на длительный срок. Два товарных состава столкнулись, к счастью, на минимальной скорости, благодаря чему никто не пострадал.

Почти сразу же после полученных сведений, президент России Владимир Путин переговорил с президентом Украины. Суть разговора осталась неизвестна, однако было ясно то, что какое-то время две страны будут вместе бороться с общим врагом.

Ближе к двум часам ночи в воздух поднялись ещё несколько единиц, на этот раз боевой техники, причём с обеих сторон. Решением президента Украины была отменена воздушная граница на неопределённый срок.

На исходе экстренного совещания были приняты два самых важных на данный момент решения.

Елена лежала на полу, закрыв руками голову и зажав, насколько это было возможно, уши. Мир вокруг неё перестал раздираться грохотом, и теперь в ушах стоял лишь звон. Через секунду её резко подняли и посадили на место.

Возле парня с пустыми глазами появился ещё один, одетый в такую же рясу с полосатым поясом. У него в руках тоже было оружие, правда, какое-то другое. Он был ниже ростом, чем первый, а его лицо вызывало ужасное отвращение, чуть ли не до тошноты. Белые, как у Баскова, волосы, словно были вылеплены из песка. И, хоть и фигура у него была куда лучше, чем у первого, он казался намного омерзительней… хуже. И, когда он заговорил, его голос только подчеркнул эту внешность.

-Внимание! Все слушают меня! Вам повезло, так как…

Елена поняла, что теряет сознание, и это была её последняя мысль перед отключкой.

-Как тебя зовут, сестра?- спросил человек, назвавший себя братом Николаем. В другом конце вагона появился ещё один человек в рясе и с оружием, который молчаливо и ненавязчиво заставлял людей одним своим видом двигаться быстрее.

-Э-э-эльм-ии-ра…

-Кто ты по национальности?

-Я-я из… Каз-з-захс-стана, пожалуйста…

-В кого ты веруешь, Эльмира? Отвечай честно, не заставляй меня думать, что ты врёшь.

Девушка, которая до этого сдерживалась, разрыдалась. Лицо адепта нисколько не изменилось, даже когда он увидел её слёзы. Эльмира путешествовала на поезде третий раз в жизни. Эта поездка должна была стать для неё судьбоносной, так как разве что чудом она узнала что-то очень важное для себя.

Хотя, поездка и так стала судьбоносной.

Брат Николай подождал ещё пятнадцать секунд, после чего поднял приклад и стукнул девушку по лицу. Удар пришёлся в скулу, на которой мгновенно вздулся синяк.

-Отвечай. Честно отвечай, не заставляя меня ждать.

И она ответила. Красивая, слегка тёмная девушка с большими зелёными глазами, полными слёз ответила.

-Я мусульманка.

И снова лицо человека в рясе не изменилось. Он сместил взгляд с её лица ниже, на красивую, упругую грудь… нет, чуть выше. На золотой цепочке он увидел символ мусульман – полумесяц.

Протянув руку, он сорвал её, а потом спросил:

-Как ты думаешь, Эльмира, что я здесь делаю?

Она промолчала, безотчетно потирая рукой покалеченное лицо.

-Я спасаю тебя. Но я хочу, чтобы ты мне помогла. Отрекись от своих бесовских заблуждений. Отрекись от твоего псевдобога. Помоги мне спасти тебя.

Эльмира, которая знала лишь то, что за отречение от веры её могут убить… согласно кивнула. Ей было страшно. Она хотела жить. Неважно, что будет потом. Важно, что происходит сейчас.

В разбитое окно бесцеремонно врывался ветер, осыпая тех, кто стоял ближе горстками снежной пурги. Девушка, несмотря на весь свой страх и боль, чувствовала, что замерзает.

Брат Николай посмотрел на символ на золотой цепочке, лежащий у него в руке. «Дерьмо»,- процедил он и плюнул на него. Потом крепко сжал руку в кулак, а разжав, выбросил в окно.

-Ты будешь спасена, сестра. Я даю тебе истинный символ истинной христианской веры – крест. Он освящён в самом Иордане. Пусть же начнётся для тебя Просвещение.

И мужчина в рясе, трижды перекрестив девушку, надел на неё маленький деревянный крестик с выбитыми на нём слегка изменёнными словами из Евангелия: «Боже мой, спаси их, ибо не ведают, что творят.»

-Теперь оденься и иди к брату Эдуарду… А я жду следующего!- громко объявил он, пока испуганная девушка пробиралась сквозь толпу, не зная, какая участь её ждёт впереди.

-Босс, код 8 снова вышли на связь! Они хотят говорить с вами!

В оперативном штабе ФСБ, находящемся на русско-украинской границе, собрались почти двадцать человек. Среди них были в том числе и сотрудники СБУ, но никто не обращал внимание на такие мелочи. С момента захвата поезда прошло более двух часов, и теперь террористам пора бы уже выдвигать свои требования.

-С кем я говорю?- раздался крикливый голос.

-На связи полковник ФСБ Миронов, уполномоченный вести с вами переговоры. А с кем говорю я?

На той стороне раздался либо смех, либо помехи, никто так и не понял. Но когда там вновь заговорили, голос был слышен вполне чётко.

-С тобой говорит человек, который сегодняшним днём изменит историю. Ты уполномочен вести переговоры? А я уполномочен провести Просвещение!

-Мы…

-Кто мы-то? Говори от себя, полковник. И сейчас, пока ты думаешь, я кратко расскажу тебе о том, что происходит.

Люди грешны, полковник, грешны и безнадёжны. В наше время мы все погрязли в царящей вокруг нас грязи. На экранах люди уже не просто долбятся во все щели, но имеют наглость называть это любовью. Как ты думаешь, что происходит с миром? Правильно, он катится к чёрту.

Возникла пауза. Полковник Миронов старался размышлять как можно спокойнее. Пока что картина была простой – захват поезда (самолёта или чего угодно) террористами. Обычные фанатики, клянущие мир в большинстве его проявлений.

-Но всё же, Миронов, не всё так плохо. Знаешь ли ты, что в мире ещё остаются люди? Настоящие, с большой буквы Люди? Так вот, это так. Это не ты, это не патриарх или президент. Тьфу, всё это дерьмо собачье. Даже я. Только я отличаюсь от тебя. Знаешь чем? Ты борешься со «злом», да только «зло» это для тебя названное. Если четырнадцатилетнюю проститутку в Индии назовут террористом и прикажут тебе её ликвидировать – ты это сделаешь. Ты вылезешь из кожи вон, чтобы сделать это, а потом, после того, как достигнешь цели, ты придёшь к себе домой, отымеешь свою жену, если стручок не подведёт и ляжешь спать. Спокойно ляжешь спать. А на следующий день ты вновь убьёшь очередное проявление «зла», того, что прикажут.

Так вот, полковник. Всё это – не мои слова. Я не настолько умён, чтобы схожу выдумывать такие вещи. Но я это понимаю и нахожу правильным. Но не забываю про человека, который велел мне сказать эти слова тебе. Того человека, что многие годы планировал Просвещение, многие годы думал, как обойти таких «борцов со злом», как ты, который знает цену истинного добра и радости. И ему это удалось, Миронов. Сейчас я и ещё пятеро верных мне и ему братьев едем в этом поезде. Здесь остался лишь один машинист и пассажиры, хоть и не все. Этот день, точнее ночь, ты запомнишь на всю свою жизнь, полковник. Потому, что мы правы.

Голос замолчал. В комнате всего один человек сталкивался до этого с террористами. Но тогда всё было иначе.

И этим человеком был полковник Миронов.

-Что вы хотите? Мы исполним любые требования в обмен на обещание не трогать людей.

-То, что мы хотим, уже спешит к нам,- промурлыкал террорист,- и я могу лишь ещё раз удивиться прозорливости Соз… одного человека…

-Кого? Что вы сказали?

-Не ваше дело! А теперь я предупреждаю: любая попытка атаковать состав будет караться жизнью одного или нескольких людей. При серьёзной попытке атаки поезд будет взорван. Это не блеф.

У нас есть одна просьба, но вы её не выполните. Отступитесь. Не мешайте нам спасать людей. Всё случится очень скоро, и нам не нужны осложнения. Дайте нам сделать, что должно.

-Что?! Что вы хотите сделать?

Недолгое молчание.

- Просвещение.

В 2:15 скорый поезд №85 пересёк российскую границу. Без остановки.

Часть 3. «Брянск» -?
02:15 - …

Кто мы? Кем мы были и кем стали? В чём смысл нашего бытия?

Я помнил, как отец Созерцатель говорил мне об этом. Он говорил об этом всем, сея семена знаний, чтобы в будущем они дали плоды великих свершений. Но что это за свершения?

В прошлом веке немало страданий снесли наши братья. Священники, интеллигенция… Даже простые люди, желающие лишь того, чтобы их условия жизни стали лучше. Многие из них тогда были безжалостно убиты, а перед смертью заклеймены как «враги народа». То есть, враги самого себя. Какая глупая и смешная чушь.

Но чему научились мы, спустя век? Как сильно изменились наши нравы и привычки? Демократия и свобода слова, свободное вероисповедание и торжество технического и научного прогресса… То, что было призвано помогать, обрело людей на самоуничтожение. Я не говорю об оружии массового поражения, я говорю об утере морали. Теперь людям дано право выбирать свою смерть и следовать этому пути. Более того, за разумные деньги всегда можно получить помощь.

Отец Созерцатель говорил об этом многим, но мне он сказал куда больше. Он рассказал мне о сути Просвещения – спасения людей, независимо от их воли и желания. Почему он выбрал меня? Теперь, наверное, когда часы смерти тикают у меня на поясе, я это начинаю понимать. И речь вовсе не идёт о гипнозе или промывании мозгов. Всё, что я делаю, и что собираюсь сделать, я решил сделать сам, по своей воле. И Созерцатель знал об этом, когда восполнял пустоту моей души, нанесённую утратой единственного любимого мной человека. Пожалуй, сейчас, если бы была возможность отказаться от содеянного, я бы это сделал. Я не хотел участвовать в написании такой страницы в истории православной веры; слишком тяжёл был этот крест для меня.
Но я знал, что поступаю правильно, хоть и тяжело. Отец Созерцатель сумел дать мне это понимание. И за это я его любил. Как и все мы в этом поезде.

В этом чёртовом, проклятом поезде.

В 2 часа и 39 минут по московскому времени два вертолёта службы новостей, не взирая на угрозы со стороны властей, догнали состав №85 «Москва – Киев», захваченный террористами.

Освещая мощными прожекторами ночную мглу, они выхватывали силуэт поезда, стремящегося в сторону столицы Украины. Через некоторое время, потребовавшееся для установки и настройки телекамер и микрофонов, они начали репортажи в прямом эфире, которые транслировались сразу на несколько стран.

Большая часть пассажиров захваченного поезда были помещены в вагон-ресторан, остальные находились в соседнем вагоне, под присмотром одного из адептов. В целях безопасности, все они были раздеты, за исключением нижнего белья. Террористы распределили свои силы следующим образом: один из них остался в кабине машиниста для наблюдения за дорогой, а также для ведения переговоров, второй наблюдал за заложниками, находившимся в соседнем вагоне от вагона-ресторана, а ещё трое держали под присмотром остальных людей. Двое патрулировали выходы из вагона, а третий, смертник, находился в центре вагона, держа в руках мобильный телефон, который был детонатором.
Рядом с ним, на барной стойке, располагалась небольшая самодельная установка типа рации, с усиленным динамиком. С её помощью главный террорист, называющий себя братом Денисом, вёл агитационные религиозные проповеди из кабины машиниста.

При переводе людей в один вагон состава были убиты пятеро человек, которые либо отказались одевать кресты, либо оказали сопротивление. Остальные пассажиры, находясь в состоянии шока, не решались более предпринимать активные действия по сопротивлению.

Поезд, не сбавляя скорости, направлялся в сторону станции «Хутор Михайловский», где находился второй пограничный пункт. Украинский.

Анатолию сказали, что ему повезло, если в этой ситуации можно было хоть как-то найти какое-то везение. Удар пришёлся в затылочную часть головы, где только рассёк кожу головы и лишил его сознания. Падение его также была весьма счастливым, так как он упал на мягкий снег, не повредив себе ничего.

Алёна пребывала в состоянии шока, однако ей хватило ума суметь найти людей, которые и вызвали скорую, доставившую их в ближайшую больницу Сухиничей. Сейчас она находилась в комнате матери и ребёнка, где с ними общался психолог. Врачи, осмотрев её чуть ранее, не нашли никаких отклонений. Что касается детей – они были в порядке, вероятно потому, что не осознавали всей полноты ситуации, случившейся с их семьёй.

Анатолий же находился в смятении, и причиной тому послужил вовсе не удар, а факт удара. Он по-прежнему прекрасно всё помнил, всю поездку до этой станции.

Он размышлял, пытаясь понять мотивацию поступка того парня. Алёна назвала его «хорошим человеком» и, во имя Господа, он и казался таким. Анатолий рассказал ему свою историю, рассказал то, чем обычно никто не делится… во что не верят.

Однако, парень поверил. Анатолий мог бы поклясться на стопке Библий, что он поверил, хотя любой нормальный человек счёл бы эту историю выдумкой молодого писателя, достойной лишь третьесортного литературного журнала.

Тогда почему? Зачем?

Неважно, что ему ударило в его чёртову голову, он угрожал Алёне ножом! Потерять её ещё раз он просто не имел права.

Но этот псих никого, фактически, не тронул. Анатолий догадывался, что удар ему был нанесён профессиональным движением. Когда он пришёл в себя, то обнаружил одежду с деньгами и документами. По факту, в купе остались только сменные вещи в багаже и их мобильные телефоны. «Священник» поступил так, чтобы украсть их сотовые? Слишком глупо. И бессмысленно.

Может быть, он не хотел, чтобы они ехали дальше? Анатолий нашёл эту идею весьма подходящей, разве что не мог понять, почему парень не сообщил им это как надо. С другой стороны, размышлял Пантелеев, реакция его семьи, да и его самого, была вполне предсказуема. Вряд ли бы они сошли с поезда.

В приёмном отделении, куда их доставила «скорая», к Анатолию подошли сотрудники полиции и предложили написать заявление. Несмотря ни на что, он собирался это сделать. Чем бы парень ни руководствовался – это было преступлением.

И всякое преступление должно быть наказано.

-Вы все слышали байки о «самой мирной религии», друзья мои, братья и сёстры! Но сегодня вы все уже убедились в другом, как убедились за всю свою жизнь, что «мирная религия» - это фарс и показуха! Этот мир шагает в ад, но мы с вами избрали другой путь! Мы с вами выбрали Жизнь!

Я обращаюсь ко всем тем, кого избрал сам Иисус для этой очищающей поездки! Вы все обретёте славу и блаженство в Небесах, вы все воссядете одесную Отца Господа нашего и будете славить Его величие! А здесь, на этой утопающей в клоаке собственного невежества земле, все увидят мощь нашей Веры, её Силу и Величие! Помоги нам, Господи! Аминь!

Вперёд, по дороге в Небо!

Елена очнулась и обнаружила себя сидящей возле барной стойки вагона ресторана. Над ухом надрывался гнусавым голосом динамик, выплёвывая в пространство какую-то непонятную чушь.

Её голова болела, а на руках, украшенных неизвестно откуда взятыми ссадинами, подсыхала кровь. В спутанных волосах была пыль и грязь, а в горле пересохло.

Возле неё стоял парень с поясом смертника. Его взгляд теперь был другим. Возможно, тогда она ошиблась, но теперь в его взгляде читалась боль.

Но Елена не знала, что это за боль. Бывает боль физическая, бывает моральная. Но, казалось, это какая-то совсем другая боль. Тем не менее, она обрадовалась. Она не увидела там того, самого страшного, чего она боялась. Она не увидела там безумия.

Возле выходов из вагона стояли адепты с оружием наперевес. Они разительно отличались от парня-смертника. В глазах у них горел фанатичный огонь и беспрекословное желание подчиняться любой команде своего босса. Сейчас они стояли, слегка покачиваясь из-за тряски вагона, но если вдруг поступит сигнал, то они вмиг превратят вагон-ресторан в кровавую баню.

Хотя, подумала женщина, что могло быть хуже того, что происходит сейчас? Она видела людей, буквально втиснутых в маленький вагон, видела ужас, непонимание и боль в их глазах. Многие плакали, стараясь при этом производить как можно меньше звуков, чтобы не провоцировать охрану; другие просто сидели, обхватив руками голову, думая, возможно, о тех людях, которых они никогда больше не увидят.

Детей, как ни странно, Елена не заметила. Почти сразу после этого она увидела, вычленила из толпы убитых горем матерей. Всё можно было прочитать по лицу.

-Возлюбленные мои братья и сёстры!- зашепелявил динамик самодельного устройства,- Наш поезд только что пересёк границу братской Украины! Мужайтесь, ибо немного осталось времени до Великого Просвещения! Слава Иисусу!

Чуть только смолк голос, Елена, сама того не ожидая, стала говорить.

-Эй, Миронов! Ты здесь? Ты меня слышишь? Полковник, я несу тебе благую весть.

В оперативном штабе, где находился полковник, на которого возложили ответственность по проведению спасательной операции, мгновенно было прервано совещание (которое, собственно, было банальным топтанием на месте); полковник немедленно ответил:

-Здесь полковник Миронов! Вы готовы выдвинуть требования?

-Как я вижу, вы даже новостников не смогли удержать, не так ли? Их вертолёты кружат над нами, даже сквозь шум поезда я слышу их звук. Ты же помнишь, что если к нам вдруг пожалуют гости, то мы отправим кучу людей на тот свет?

-Да! Вы же сами их вызвали!

-Ха-ха, ну ещё бы, полковник! Как и вас! Мы живём в стране, где пицца, заказанная из ресторана в другой части города, прибывает к тебе домой быстрее, чем «скорая» из соседнего квартала! Так и вы! Но разве ваши запреты чему-то помогли?

Миронов молчал, лихорадочно пытаясь найти пути выхода, пытаясь нащупать слабое место.

-Мы оба знаем, что нет. Но, впрочем, о чём я. Полковник, я хочу сообщить тебе, что скоро всё закончится. Во имя Истинного Бога Иисуса скоро всё придёт к концу.

-Что вы хотите мне сказать? Не трогай

Дата добавления: 2015-10-24