Реально плохие новости

Эгор открыл глаз и увидел красный блин. «Солн­це», — подумал он. Солнце отплыло и опять оказа­лось довольной мордой его санчопансы. Ююун что-то говорил, но Эгор ничего не слышал, потому что в ушах играло: «I am not О. К.» Эгор снял наушники.

— Что случилось? Как долго я провалялся в от­рубе?

— Все в порядке, шеф. Минуту, не больше. Со­ветую все же заткнуть уши берушами, тогда меня ты будешь слышать, а остальной мир — нет. Я буду стараться орать тебе прямо в уши.

Что ж, Эгор так и сделал и огляделся. В чувстве юмора его спутнику отказать было нельзя, он пере­нес его из больницы в гораздо более веселое место. Эгор сидел на кладбище, привалившись спиной к чьему-то надгробию. Вокруг Эмобоя высилась тра­ва, видимо, эту могилу давно никто не навещал. Клоун сидел на лавочке рядом и как-то слишком нежно смотрел на него своими маленькими глаз­ками.

— Что? — спросил Эгор. — Зачем мы здесь? Кто-то умер?

Клоун кивнул.— Кити? — ужаснулся Эгор.

Клоун помотал головой и показал толстой сар­делькой пальца на него.

— А, ну да, — вспомнил юноша. — И что мы здесь делаем?

— Прощаемся с тобой, — прочитал Эгор по толс­тым, ярко накрашенным красным губам клоуна.

Эмобой почувствовал спиной холод могильного камня, поднялся на ватные ноги и посмотрел в на­правлении, указанном клоуном. Его глазу открылась печальная картина. Четверо кладбищенских рабочих с помятыми всепонимающе-испуганными интелли­гентными лицами аккуратно укладывали в свежевы­рытую могилу гроб. А рядом с ними, в упор глядя на него, стояла ничего не видящая от горя, рыдаю­щая мама, которую поддерживал за плечи удивитель­но небритый отец. «Никогда его таким небритым не видел», — подумал Эгор и понял, как он их любит и как им больно. Понял, что с момента, как он очнулся в Эмомире, он гнал от себя мысли о родителях, пря­тался от них. Но сейчас прятаться было некуда, он прочувствовал эту боль сполна. В горле спазмом встал ком, слезы клокотали внутри, но заплакать он не мог, черная дыра сердца разорвалась на клочки, и каждый из них болел, как целое сердце. Ему было не жалко себя — Егора, хорошего, веселого парня, кото­рый больше не выпьет пива с друзьями и не поцелует ни одну девчонку, не покатается на папиной «Аудине». Нет! Ему было жаль маму, папу и скрючившую­ся за их спинами и не поднимавшую седой головы свою еще нестарую бабушку. Ему было жаль своих школьных и институтских друзей, которых он никог­да не видел такими грустными и растерянными, этих балбесов и раздолбаев, с которыми он тусил каких-то три дня назад. Ему так захотелось подойти к ним, обнять, попытаться утешить, чего-нибудь ляп­нуть типа: «Да, вот он я. Немного похудел и загорел, но это-я». Сказать им, как он всех их любит. Почему он никогда не говорил им этого? Эгор, раздираемый чувствами, на прямых трясущихся ногах направился к внушительной толпе тех, кто пришел с ним попро­щаться. Здесь стояли и его многочисленные родст­венники — насупленные дядья и зареванные тетки с племянниками, и дворовые друзья, и товарищи-плов­цы, и хмурые одноклассники с ревущими одноклас­сницами и однокурсницами. Пришла даже группка эмо, стоявших чуть позади. Клоун, шедший за Эго­ром по пятам, их сразу заприметил и стат тыкать пальцем:

— Гляди, Эгор, твои новые родственнички при­шли попозировать. У тебя, вернее, у Егора Труши­на теперь культовый статус среди плакс. Погиб в бою, геройски сражаясь с антиэмо.

— Заткнись ты! — процедил сквозь зубы Эгор, пытаясь найти в толпе Кити. — Мне и так больно, очень больно.

— Подумаешь, какой нежный. Похороны хоро­шие, пышные, вон сколько народу. Я прямо за­видую тебе, Эгор. Ты герой двух миров. Да еще и на собственных похоронах побывал. Это ж мечта! Позырить, кто пришел, послушать, кто чего сказал. А кто не пришел, того в блокнотик на заметку, мы его потом во сне навестим...

Эгор не слушал клоуна, он искал Кити, обшари­вая взглядом ряды стоявших вокруг людей. Ни сре­ди друзей, ни среди эмо он Кити не обнаружил. ВотРиту он сразу увидел — в сапогах на высочен­ных каблуках и в черном плаще с капюшоном. Она возвышалась над толпой, само воплощение скор­би. Эгор никогда не подумал бы, что Рита способна на такое. Готка просто рыдала в голос, размазы­вая слезы с черной тушью по лицу. Ее постоянный сарказм, скупые эмоции... Неужели за этой маской прятался искренне любящий человек? Эгор был по­трясен метаморфозой Риты, но еще больше его по­трясло отсутствие Кити.

— Где она, где? — Он схватил клоуна за жи­лет. — Почему она не пришла?

— Да не знаю я!

— А вдруг ее тоже убили? Последнее, что я по­мню, это как она бежала ко мне, размахивая сум­кой.

— Нет, она жива. Жива.

Эгор отбросил перепуганного Тик-Така. Да и че­го он хотел от жалкого клоуна, откуда тому знать, где Кити. Спросить бы у ревущей Риты, но это не­возможно. Испугавшись за Кити впервые за вре­мя, прошедшее после его смерти, Эгор вспомнил о своих убийцах, и все его существо в один момент заполнилось лютой ненавистью. Он буквально за­хлебнулся новым чувством. «Надеюсь, эти козлы уже сидят, ведь их столько народу засняло на ка­меры телефонов. Кстати, для них это лучший вари­ант. Ведь если они попадут в руки к моим друзьям, их просто разберут на запчасти». Он полюбовался на своих колоритных друзей и внимательно при­слушался, вытащив берушу из уха и сморщившись от боли — ему показалось, что из уха льется кровь. Его лучший друг детства Макс говорил о чем-то с институтским приятелем, борцом Кахой. Суро­вый мужской разговор шел как раз об обидчиках Егора, отправивших его тело в бурую кладбищен­скую землю. Приземистый, почти квадратный Каха сокрушался:

— Как их не нашли? Как такое может быть? Менты поганые, работать просто не хотят. На каж­дом дурацком сайте этот махач выложили. Надо парочку этих антиэмо отловить да поговорить по-мужски, сдадут сразу.

Макс тихо, но твердо апеллировал:

— Да нет, брат, тут все непросто. Менты землю роют. Убили среди бела дня, сотни свидетелей, а козлов этих не найти. Антиэмо от них открести­лись. Мы тут поговорили с одним, он, короче, уже точно врать не мог, говорит, флэшмоб, короче, это был. Собрались они по Интернету, никто никого в лицо и даже и по именам не знал. А насчет съем­ки — они все в платки и арафатки лица спрятали, так что — голяк. Может, подружка Егора, когда го­ворить сможет, что-нибудь вспомнит.

Эгор так напрягся, что единственный глаз чуть не выскочил.

— А что, все молчит? — спросил Каха.

— Ага. Врачи говорят — стресс. Ушла в себя, — ответил Макс.

— Жалко девку.

— Ни фига. Это из-за нее, из-за этих эмо-уш-лепков гребаных моего друга завалили. Такого по­зитивного чувака...

Дальше Эгор слушать не стал, в руку вонзились иглы биппера, времени оставалось семь минут. Одновременно с клоуном они материализовались в квартире Кити. Той самой комнате, где на узкой кровати Егор провел лучшие моменты своей жиз­ни. Сейчас там стало пусто и тихо, как в забро­шенной церкви. На всякий случай Эгор пробежал­ся но квартире — никого. В голове бешено стуча­ли кровавые тамтамы, глаз застилала пелена слез, биппер терзал руку — значит, пора возвращаться... Ни с чем. Клоун жалостливо поджал губы и вы­пучил глаза. Потом показал на стену рядом с кро­ватью:

— Дом — там, где сердце, правда, Эгор?

На евроремонтной белой стене алело прошитое канцелярскими кнопками истекающее кровью могу­чее сердце. Чтобы не оставалось никаких сомнений, Кити подписала рисунок черной тушью, готической латиницей сверху вывела «EGOR». На кровати ле­жало еще одно сердце, поменьше, вырезанное из ро­зовой бумаги, с надписью «Кити». Девочка не успе­ла его отдать. Выглядело все крайне зловеще и без­отрадно. Клоун то ли поежился, то ли пожал плечами:

— Пора в больнину.

Эгора озарила изнутри молния просветления.

— Точно! Я знаю, она там. — И в тот же миг он оказался в палате Кити прямо перед ее койкой.

Его любимая девочка лежала мертвенно-спокой­ная, под капельницей с питательной смесью, и смот­рела сквозь Эгора, который просто впился в нее взглядом. Он попытался ее обнять, но Кити только перевернулась на другой бок, лицом к стене. Игла капельницы выскочила из вены, и жидкость закапа­ла на иол, истекали и последние секунды пребыва­ния Эгора в Реале. Биппер уже отрывал руку, но

Эгор не чувствовал его. Он рыдал в голос, бился головой в мягкое плечо не замечавшей его Кити, готовый растаять без следа на этом родном плече. Но верный клоун ловко подхватил его под мышку и в последнюю секунду сумел оказаться с ним в узких дверях Эмомира, которые как раз распахнул нерв­ничавший Кот. Клоун с Эгором ввалились в Эмо-мир вместе с холодными змеями отчаяния, медуза­ми страданий и щетинистыми многоножками пере­живаний...

В эту же секунду к Кити подбежала молодая медсестра, подхватила трубку капельницы, перевер­нула девушку обратно на спину и вставила ей иглу в вену. Потом всплеснула руками, обращаясь в ни­куда:

— Ну что с этой дурочкой делать? Не ест, не говорит, ничего не хочет. Пропадет ведь. Бывает же такая любовь!

Тетка с соседней кровати обрадовалась возмож­ности пообщаться:

— Любовь — это замечательно, вот у меня такой не случилось, чтоб прямо страсть. Завидую вашей дурочке.

— Да уж позавидуешь, парня ее убили ни за что, средь бела дня, у нее на глазах.

К разговору подключилась толстая матрона, ко­торая лежала у окна:

— А я вам так скажу, наркоманка или сатанист-ка. Ни за что не убивают. Вот зачем, например, у нее губы да нос проколоты? Что за дурь?

Медсестра с ненавистью посмотрела на злую тетку, погладила Кити по голове и выбежала из па­латы.

ГЛАВА 10

Дата добавления: 2015-10-31