Читайте также:
|
|
Какому же искусству я служил в те годы?
Прежде всего литературе, которую надо ставить рядом с театром, если она произносима, исполняема с эстрады, литературе, которую можно поставить рядом с ораторским искусством. Где-то здесь существовало свободное пространство, в которое можно было вдвинуть то, что меня влекло.
Служил ли я такому искусству, или же только искал его?
Существовала концертная практика, где пели, играли, на рояле или на скрипке, танцевали и даже читали литературные произведения. В общем потоке концертов между пением, игрой на рояле, танцем, случается, звучит слово. Некоторые драматические артисты читали под музыку — это называлось мелодекламацией. Казалось бы, искать было нечего. Арена существовала, и на арене действовали крупные и менее крупные мастера, делали свое дело кто как умел, лучше или хуже, с большим или меньшим успехом.
Думал ли я тогда, что это мой путь? Что меня влечет именно такая арена? Нет, не думал. Наоборот, я боялся разнохарактерности концертных ансамблей, зависимости от только что пропетой арии, умолкнувшей скрипки, а главное, своей эпизодичности в таком сочетании.
Большая площадка, много света, очень красивое платье у певицы и чудесный голос. Она подражает соловью — это искусство: школа, техника, мастерство. Я стою за кулисами и слушаю. Вслед за пением мой выход. Умолкнет последняя пленительная трель соловья, отгремят аплодисменты, и наступит такая минута, когда нужно будет выйти очень спокойно, хорошо владея собой, отбросить в сторону навязчивую мысль: как прекрасны трели соловья, как трудно мне после соловья, куда иду я с моим скромным словом? Не уроню ли я его? Достойно ли прозвучит оно и как будет принято?
Можно ли именно этому посвятить свою жизнь, если сюда приходят мастера, которые делают большое, основное дело в своем доме, то есть в театре, а па эстраду, между делом, несут часть своего огня, умения, чтобы блеснуть на десять-пятнадцать минут и снова уйти в театр, где существует большая творческая жизнь. Жить на такой арене можно частью своей души, а целиком и полностью принадлежать театру.
Куда же я унесу большую часть себя, если здесь нужна частица моего таланта и умения? Где мой дом, в котором я разверну основную силу своего дарования?
Придя на эстраду, я не был еще самим собой. Я нашел себя позднее, когда встретился со своей аудиторией. Это произошло в поездке по Северному Кавказу, куда я приехал осенью 1924 года.
Я уезжал из Москвы в состоянии затянувшейся, казалось мне, неопределенности.
Поезд мчал меня на юг, и никто из пассажиров не знал, что молодой человек ищет своей дороги и что, кроме красивого голоса, у пего ничего нет за душой. Он ехал в те места, где нашел предмет своих исканий, как сказал бы писатель той поры, когда были модны романы в письмах. Не станем останавливаться на столь личной теме, закроем древний роман в письмах. Скажем попросту: на вокзале его встретили две сестры. Одна из них была токарь, другая — предмет его исканий, она уехала к себе на родину еще ранней воспой. И Москва показалась вдруг молодому человеку совсем пустой — он тронулся в путь вслед за ней. И вот он среди забот и развлечений, нежданных и негаданных. Круг интересов не то чтобы мал, но жизнь его течет, лишенная московских тревог и волнений.
Минеральные Воды — это маленькая железнодорожная станция, где жизнь течет тихо и планомерно — и каждый знает свое место, свой пост. Здесь, пожалуй, можно давать концерты, учить пионеров, посещать депо, где работает токарем свояченица.
Депо — это паровозные спальни, огромные, прокопченные, с перестуками, шипеньем, с подвешенными на ремонт тяжелыми паровозами и рабочими в промасленных блузах.
Вот и репейники у рельс, обрызганные нефтью. И пахнет хорошо. А вот и токарный цех.
Вдали у станка стоит сестра. Она обтачивает какую-то деталь.
«Наша дочка, — говорит старый рабочий. — Первая девушка пришла учиться к нам».
Откуда-то сверху пробивается синий луч и падает ей на голову.
Надо запомнить, подумал я, и мы долго стояли па маленькой лесенке, ведущей в ту комнатку, где собиралась молодежь.
Прогудел гудок на обеденный перерыв. Многие станки остановились. Все ушли. Осталась сестра (она сегодня дежурная) и стала водить нас от станка к станку. Некоторые, проворачивающие крупную стружку, продолжали работать. «Сами работают, какие умные», — подумал я.
Сестра ходила между станками, наблюдая за их работой.
— Владимир, ты почитай нам, — сказала она,
— Обязательно, а когда?
— Я договорюсь и окажу тебе.
— Хорошо.
Шагая через рельсы, мы шли домой.
— Надо им почитать... А это что?
— Это клуб,
— Клуб? Надо зайти.
Зал в клубе пустовал. На сцене тоже никого не было. Я обследовал сцену, осмотрел занавес, кулисы, взобрался на лесенку, ведущую на колосники, и бросил оттуда розу. Цветок, описав дугу, упал на пустую сцену.
— Ты что-то сыграл?
— Да.
Поаукав, чтобы проворить резонанс, я спустился.
— Мне здесь нравится, — сказал я своей спутнице, и мы вышли на улицу.
Итак, нет ни Москвы, ни памятников, ни театров, ни музеев. Есть депо, гора Змейка, клуб, библиотека. И есть люди. И кажется, что они чего-то ждут от московского гостя. Я стал думать, перебирать в памяти все, что исполняю.
Весь мой репертуар как-то померк, отошел куда-то, не отвечал на то главное, что все мы носили в сердце. Умер Владимир Ильич, это горе жило вместе с нами, не забывалось.
Мы не говорили с моей спутницей о том, что, покинув столицу, мы вдруг ощутили под ногами простую землю и увидели простых людей, стоявших на своих постах и выполнявших то, что им поручено: одни водили поезда, другие точили гайки, третьи дежурили у стрелок.
Все они ручейками вливались в большое понятие — народ. Странно, в Москве людей больше и сфера их деятельности шире и ответственней, но почему тут, где их только тысячи, они ближе, виднее и молчаливое ожидание их — «что привез им москвич?» — явственнее звучит?
И мы как-то виднее. Все в нас видно. Даже наша некоторая неподготовленность ко встрече с ними, вероятно, уже угадывается ими, вероятно, они догадываются, что я читаю Пушкина, Гоголя. Все это хорошо, но что есть еще? Есть ли о сегодняшнем дне? Может быть, о завтрашнем?
— Что же им все-таки почитать? — спросил я после долгого молчания.
— Маяковского, — сказала спутница.
— И Маяковского сложновато. Но его обязательно надо им прочесть.
— «Двенадцать» Блока.
— Верно, Прочту «Двенадцать»,
— Да, но ты ведь приехал отдохнуть?
— Нет, это невозможно. Из Пушкина еще почитаю. Сцену из «Бориса Годунова».
— А еще что?
— И еще я прочту, пожалуй, «Графа Нулина».
— Ну... может быть...
— Конечно, это не совсем то, но... я попробую, надо проверить...
— Проверить надо.
— Еще надо прочесть «Моцарта и Сальери». Красноармейцы слушали и плакали.
— Когда убивают гения — народ сочувствует ему, потому и плакали, — сказала моя собеседница.
Я согласился с ней:
— Моцарт пароду нравится. Верно. Ленин... Надо о Ленине... очень нужно о Ленине...
— Но у тебя есть.
— Мало! Надо все, все снова просмотреть и продумать...
— Мы сходим в библиотеку, в клубе есть...
— Сходим сейчас же.
И мы пошли в местную библиотеку.
Диспуты... Спорят... А чего спорить? Работать надо! Сложной, большой жизнью живут люди искусства в Москве, а вот приехали мы сюда, и почва уходит из-под ног. Я прочту им лекцию о московских театрах. Надо рассказать, что там делается.
Я сажусь писать лекцию. С чего же я начну? О чем буду говорить? Все театры разные и о каждом надо рассказать просто.
Мы из Москвы. Надо сообщить, что делают для них в Москве. Очень трудно...
Моя спутница рисует. Она делает макеты декораций и эскизы театральных костюмов различных московских спектаклей.
—- Получается интересно... Мы устроим выставку во время лекции, — говорю я ей.
— Хорошо.
Так мы и сделали. Я прочел лекцию, сделав обзор последних постановок в московских театрах, а в антракте зрители рассматривали маленькую выставку, которую я объяснял.
К нам подошел мальчик из депо.
— А почему ты не нарисовала глаза у этой актрисы? — спросил он у моей спутницы.
— Это набросок, я хотела показать костюм и общий характер...
— А, нет, надо и глаза...
— Она сделала наброски, чтобы дать впечатление о характере роли, — сказал я в ее защиту. — Рисунок слишком мал для такой проработки.
— Ага! Понимаю, — сказал мальчик, — это заготовка?
— Вот-вот! — и мы оба засмеялись.
— Ну, если заготовка детали, — тогда можно. Знакомство состоялось, с нами подружилась молодежь.
Идут дни...
Москва стоит на севере, а мы, кажется, сдаем здесь экзамен на аттестат зрелости.
Но мы не говорим об этом. Мы сравниваем, какими мы были в Москве и какими стали здесь. Что же пригодится нам: что привезли мы с собой и чему научились в Москве и что узнали, чему научились здесь?
Мы как будто беззаботно проводим время, собираем фиалки, срываем вишни прямо с дерева, поглядывая в синие небеса и отдыхая. Все это так. Но сквозь это просвечивала напряженная работа мысли: хотелось найти себя, что-то новое входило в наше сознание, чему-то тут мы продолжали учиться. Это безотчетно, но это присутствует и куда-то зовет.
Мой концерт состоялся. И не один.
Доволен ли я результатами? И да и нет.
— «Графа Нулина» читать не надо, — сказал я своей спутнице.
«Борис Годунов» нравится, но спрашивают, что дальше? Почему только одна сцена? Оказывается, интересует сюжет, а не картина без начала и без конца. Тем более что звучит сильно, значит, хотят знать, что дальше.
«Моцарт и Сальери» производит странное впечатление: почему-то мало аплодируют, а слушают тихо.
— Они не хотят аплодировать, они относятся серьезно, они расстроились, потому что Моцарта отравили.
— Да, вероятно, так...
— Ты не жди аплодисментов.
— Да, пожалуй, тут что-то другое в оценке, без аплодисментов получается.
— А ты заметил, как тихо входили с фонарями в темный зал и как мелькали огоньки красные, зеленые по рядам... Ты видел?
— Я заметил, по не понял, что это такое...
— Это они прямо с дежурства приходили... не заходя домой... Знаешь что? Давай сходим на стекольный завод. Мы в школе ходили туда на экскурсию.
— Надо пойти с концертом.
— Очень хорошо: пойдем с концертом.
— Я пойду туда... Попробую со «Снегурочкой».
— А ширмы?
— Твой отец сделает мне другие. Как ты думаешь, сделает?
— Конечно, сделает.
Дата добавления: 2015-07-08; просмотров: 155 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Поиски пути | | | Стекольный завод |