О компонентах сценической жизни

(ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ)

Звук

С той детской елки, когда я впервые услышал свой го­лос, в ту самую секунду, когда его заглушили аплодисмен­ты, во мне проснулся некто, оценивающий все, что звучит вокруг меня, и то, как звучит мой голос сре­ди всего меня окружающего. Надо слушать, как звучит голос Анны — дочери церковного сторожа,— как звучит мой голос, когда я пою с ней в хоре и наши голоса слива­ются, и как там, под куполом, слушают голуби.

Надо слушать пароходные гудки на Волге и на Неве — они разные.

В Москве, в Замоскворечье, я слушаю пение петухов и удивляюсь: откуда в Москве петухи?.. Надо оценить это сложное явление — сложное потому, что вслед за пе­нием петуха просыпается город, а не деревня.

Однажды я слушал Шаляпина. Он пел в концерте ро­мансы Чайковского. Неповторимо, по-шаляпински, проще простого, с лорнетом и потной тетрадью в руках. Порази­тельны были именно этот лорнет и нотная тетрадь. Он не пел, а разговаривал с Чайковским. И почему-то ему хоте­лось стоять с нотной тетрадью... Видимо, он никогда не пел романсов Чайковского. Зачем ему нотная тетрадь? Я был весь внимание: надо не упустить секунды, мгнове­ния, когда он смотрит в лорнет и когда поет.

Он долго водил моля за нос, этот великолепный чело­век с неповторимым голосом, а потом... потом я догадал­ся. Я догадался и рассмеялся. Я рассмеялся: все, все во мне ликовало от восхищения... Да он актер! Актер, кото­рый водит всех нас за нос! Он великолепно помнит, как поются романсы Чайковского.

Я готов был биться об заклад, что, если его разбудить ночью и попросить спеть любой из романсов, он тут же спел бы, без нотной тетради, без лорнета.

Очень веселый я ушел с концерта. Пусть артист во­дит за нос тех, кто не занимается искусством, а я велико­лепно подметил, что значительно труднее петь вот так, с лорнетом и нотной тетрадью в руках, и что именно в этом — искусство. Это он для того, чтобы спеть по-шаля­пински, проще простого, подумал я.

Вскоре Шаляпин уехал и уже ничему меня не учил.

Я стал бывать на симфонических концертах. Оркестр и дирижер составляли нечто такое, что требовало от меня самого пристального изучения. Чем больше смотрел я на дирижера, тем сложнее казалось мне искусство актера.

Говоря о звуке и приводя такие различные по харак­теру и как будто далеко стоящие примеры, я хочу ска­зать, что и актеру и чтецу следует, на мой взгляд, слы­шать себя, слышать звучащий вокруг мир: детские голоса, пение птиц, шелест ветра в листве, гудки автомобилей. Я понял, что нужно слушать свою речь — сценическую — не только со стороны смысла, понижения и повышения голоса в соответствующих местах, выделения ударных слов, замедления и ускорения (это элементарно),— нуж­но слушать музыку речи, ее многоголосый строй. Это ограждает от любования своим собственным голосом, его тембром, убирает красивые, но пустые звучания, ограни­чивающие возможности артиста, приводящие к застою. Порой исполнитель заботится не столько об авторе, сколь­ко о том, как звучит его собственный голос. Он слушает не автора и не жизнь, не мир, его окружающий, — не скрещивает произведение с реальными наблюдениями и накопленными впечатлениями — он слушает самого себя, свой собственный проверенный и налаженный голос, лег­ко уходящий в привычные знакомые интонации.

Я находил в окружающей меня жизни звучания, раз­личные по характеру, потом приносил их на сцену, обога­щая этим художественное произведение, которое испол­нял.

Вот я иду по бульвару. Я, пожалуй, сверну в этот пе­реулок. Тут синеет кусок неба рядом с красной крышей. Вот совсем небольшой домик, дерево и рядом окно у мо­его плеча. Оно открыто. На окне кот, нарядная занавес­ка. Окно щеголяет кружевным концом своего занавеса.

Вдруг... Кто не слышал гамму из окна? И кто не читал под гамму стихов?

На всякий случай я запомню окно с гаммой. Оно обя­зательно мне пригодится, я в этом не сомневаюсь.

Откуда у меня любовь к гамме?

Этого я не помню. Я иду, еще слыша отдаленные зву­ки. Я ушел так далеко, что звуки затихли, и тогда я вспомнил: я, конечно, унес их из моего детства.

Это букварь и гамма.

Из окна, где я жил, я наблюдал, как идут пароходы, и учил буквы.

Но однажды я услышал, как откуда-то, из воздуха пришли звуки гаммы.

Они не музыка, а поступь. После я узнал, что рядом учится играть девочка с косами. Она была много старше меня и даже не хотела смотреть, как я учу буквы.

Тогда я стал петь ей буквы под гамму, но и это не име­ло для нее равно никакою значения. Это имело значение только для меня. Я очень хорошо запомнил все буквы.

А после мне стало грустно, когда она замолчала.

Буквы остались без звука.

Мне стало грустно, и я бросил камень к ней в окно.

С тех пор я грущу, когда слышу гамму.

И как-то раз я даже унес с одного окна, из которого падали гаммы, ветку лимонного деревца, чтобы рассеять тоску по гамме.

Однажды я увидел за окном зеленую волну и тучу над ней, остальное закрыла стена моей комнаты.

Я оставил комнату и ушел к волне. Вскоре я уехал на север. В купе я был один. За окном я заметил другую вол­ну, золотую, и тучу над ней. Это была рожь — будущий хлеб.

Я вышел на перрон Московского вокзала. Я привез с собой две волны — зеленую и золотую. Для чего они мне? Я отвечу: для вас, мои зрители. Я оставлю их про запас, пока не понадобятся моему голосу, моему искусству.

— Но, — скажете вы мне, — они не звучат.

— Они таят в себе звук,— отвечу я.

Если подойти поближе и послушать, вы услышите два звука: зеленый — воды и золотой — хлеба, две правды жизни. Так я слушал мир, и это помогало мне преодоле­вать условность стихотворной формы.

Искать новые звучания и приносить эти свежие краски в свое искусство необходимо. Этим я хочу сказать, что самое главное для художника, в какой бы области он ни работал,— не потерять свежести восприятия окружаю­щего мира, его звучания, всегда неожиданного, обогащаю­щего жизненными интонациями.

Свет

Однажды, еще мальчиком, я сидел в парке. Прохожий, у которого я заметил в руках небольшое зеркало, бросил на меня отраженный солнечный луч. Зеркальный свет оставил в моих глазах синюю радугу. Я с трудом различал предметы. Я почувствовал, как все вокруг меня мгновен­но изменилось. У меня возникло желание всегда стоять в таком луче. Я называл это игрой в театр. Иногда целы­ми часами я искал сконцентрированный луч солнца, а когда находил, то стоять в луче означало: я играю. Прой­дет много лет, но я буду по-прежнему подставлять свою голову под луч света.

Луч учит меня сценическому поведению — состоянию, необычайно тонкому. Под лучом я весь как на ладони. Я это знаю не только по себе. Даже когда ребенок входит в луч — он артист.

А что такое артист? Артист — это человек, сохраняю­щий непринужденность под лучом, он ведет себя так, как будто и не было этих ослепительных, обнажающих его по­токов света. Он как будто не знает, что он, как на ладони, весь виден. Он делает вид, что ему удобно, и даже раз­говора быть не может, чтобы остаться без луча. Это его вода, если он сейчас рыба, это его воздух, если он сейчас птица, это его туча, если он сейчас молния. Артисту мно­гое нужно, а луч — главное, в чем он нуждается.

Когда освещает актера луч,— этот умный сценический глаз,— он подтягивается, делается стройнее, красивее, моложе, луч заставляет следить за каждым своим движе­нием — ни одного нельзя сделать зря, неоправданно; луч приподымает над реальностью, вводит в условное прост­ранство, в котором должны раскрыться все артистические способности, в котором лежит искусство с большой буквы.

У меня две руки и десять пальцев. Это десять партне­ров, десять слуг. Они создают все, что я пожелаю. Рука просит: освети меня, и я буду играть гениально.

Рука мне говорит: почему ты так небрежен со мной, почему ты не ценишь меня, забываешь обо мне?

Руку я полюбил сознательно в те дни, когда был у Вахтангова.

Потом прочел у Маяковского:

Дивитесь пятилучию.

Называется «Руки».

Пара прекрасных рук!

Вспомним картины Рембрандта. Как экономно и выра­зительно освещены руки, лицо, и сколько в этом строго ограниченном, освещенном пространстве трепещущей жизни, движения, какое восхищение вы испытываете, глядя, например, на «Блудного сына». Вот почему один луч, брошенный на фигуру актера, я ценю больше рассеянного, не меняющегося света концертных площадок.

В Гурзуфе на открытой площадке я показал однажды свою работу «Пушкин». Голос ударял в горы. Поднялась луна, осветила воду там, где она была ближе к небу. Лу­на освещала меня очень ярко. Мне нравилось выступле­ние с луной. Я продолжал вторую часть «Пушкина», чув­ствуя, как великолепно оформляет луна мой спектакль. Я был совершенно поглощен своей работой, а луна стара­лась для меня. Она ползла вверх осторожно, чтобы я не заметил, и бросала в воду ослепительную дорогу. Она уб­рала в тень все постороннее и отвлекающее. Оставались только актер и дорога на воде.

Я не забуду, как палка под лунным лучом сыграла дуэль:

«Вот пистолеты уж блеснули,

Гремит о шомпол молоток

В граненый ствол уходят пули

И щелкнул в первый раз курок».

И Пушкин умирает.

Я садился на стол и вез Пушкина в последний путь

А луна знает, что делает. Она через море спустила до­рогу и ждала, что я уеду по ней в Святогорский мона­стырь, где схоронили поэта

Затем нас увезли на машине в Ялту. По дороге, в све­те фар, бежал заяц. Пока машина не свернула по извили­стой крымской дороге, он продолжал бежать, словно не ве­ря, что есть земля и без луча. Земля там, где свет.

Конечно, свет в театре исключительно важен. Даже заяц сегодня это доказал, думал я, размышляя об этом ве­чере

Заблуждение думать, что концертные площадки не нуждаются в организованном сценическом свете. Если скажут, что света достаточно, я отвечу, что его слишком много, беспорядочно много. Не меняющийся, ровный, рас­сеянный свет утомляет зрителя и не удовлетворяет испол­нителей. Можно дать меньше света, но организовать его интересней.

Публика любит смотреть из тени, ей нужен темный зрительный зал — не только в театре, но и в концерте. А актеры любят свет — такова природа их искусства. Актеру нужна площадка, подмостки, залитые богатым, праздничным светом. С годами я проверил на практике, что значит для актера сценический свет. Если когда-ни­будь суждено быть театру чтеца, где будут хозяева масте­ра чтения, прежде всего нужно взять в содружество свет.

Дата добавления: 2015-07-08