Валерий Яковлевич БРЮСОВ

Духовная поэзия

Содержание

1.Валерий Яковлевич БРЮСОВ

2.Иван Бунин

3.М. Лермонтов

4.Александр Сергеевич Пушкин

5.Алексей Николаевич ПЛЕЩЕЕВ (1825-1893)

6.Николай Михайлович РУБЦОВ

7.Ф. Тютчев

8.Анна Ахматова

9.Борис Пастернак

10. Осип Мандельштам

11. Дмитрий Мережковский

Валерий Яковлевич БРЮСОВ

(1873 - 1924)

* * *

Тонкой, но частою сеткой

Завтрашний день отделён.

Мир так ничтожен, и редко

Виден нам весь небосклон.

В страхе оглянешься - тени,

Призраки, голос "иди!*...

Гнутся невольно колени,

Плещут молитвы в груди.

Плакать и биться устанешь;

В сердце скрывая укор,

На небо чёрное взглянешь...

С неба скользнёт метеор.

14 декабря 1894

* * *

Облегчи нам страдания, Боже!

Мы, как звери, вгнездились в пещеры

Жёстко наше. гранитное ложе,

Душно нам без лучей и без веры.

Самоцветные камни блистают,

Вдаль уходят колонн вереницы,

Из холодных щелей выползают

Саламандры, ужи и мокрицы.

Наши язвы наполнены гноем,

Наше тело на падаль похоже...

О, простри над могильным покоем

Покрывало последнее. Боже!

15 декабря 1894

* * *

Свиваются бледные тени,

Видения ночи беззвездной,

И молча над сумрачной бездной

Качаются наши ступени.

Друзья! Мы спустились до края!

Стоим над разверзнутой бездной -

Мы путники ночи беззвездной,

Искатели смутного рая.

Мы верили нашей дороге,

Мечтались нам отблески рая...

И вот - неподвижны - у края

Стоим мы, в стыде и тревоге.

Неверное только движенье,

Хоть шаг по заветной дороге, -

И нет ни стыда, ни тревоги,

И вечно, и вечно паденье!

Качается лестница тише

Мерцает звезда на мгновенье,

Послышится ль голос спасенья:

Откуда - из бездны иль свыше?

18 февраля 1895

Мучительный дар

И ношусь, крылатый вздох,

Меж землёй и небесами.

Баратынский

Мучительный дар даровали мне боги,

Поставив меня на таинственной грани.

И вот я блуждаю в безумной тревоге,

И вот я томлюсь от больных ожиданий.

Нездешнего мира мне слышатся звуки,

Шаги эвменид и пророчества ламий...

Но тщетно с мольбой простираю я руки,

Невидимо стены стоят между нами.

Земля мне чужда, небеса недоступны,

Мечты навсегда, навсегда невозможны.

Мои упованья пред миром преступны,

Мои вдохновенья пред небом ничтожны!

25 октября 1895

Примечания. Эвмениды (эринии) - в греческой мифологии - богини мщения. Ламии - в греческой мифологии - женщины-вампиры.

Моисей

Я к людям шёл назад с таинственных высот,

Великие слова в мечтах моих звучали.

Я верил, что толпа надеется и ждёт...

Они, забыв меня, вокруг тельца плясали.

Смотря на этот пир, я понял их, - и вот

О камни я разбил ненужные скрижали

И проклял навсегда Твой избранный народ.

Но не было в душе ни гнева, ни печали.

А Ты, о Господи, Ты повелел мне вновь

Скрижали истесать. Ты для толпы преступной

Оставил Свой закон. Да будет так. Любовь

Не смею осуждать. Но мне, - мне недоступна

Она. Как Ты сказал, так я исполню всё,

Но вечно, как любовь, - презрение моё.

25 апреля 1898

Отрады

Знаю я сладких четыре отрады.

Первая - радость в сознании жить.

Птицы, и тучи, и призраки - рады,

Рады на миг и для вечности быть.

Радость вторая - в огнях лучезарна!

Строфы поэзии - смысл бытия.

Тютчева песни и думы Верхарна,

Вас, поклоняясь, приветствую я.

Третий восторг - то восторг быть любимым.

Ведать бессменно, что ты не один.

Связаны, скованы словом незримым,

Двое летим мы над страхом глубин.

Радость последняя - радость предчувствий,

Знать, что за смертью есть мир бытия.

Сны совершенства! в мечтах и в искусстве

Вас, поклоняясь, приветствую я!

Радостей в мире таинственно много,

Сладостна жизнь от конца до конца.

Эти восторги - предвестие Бога,

Это - молитва на лоне Отца.

28 апреля 1900

* * *

Каждый миг есть чудо и безумье,

Каждый трепет непонятен мне,

Все запутаны пути раздумья,

Как узнать, что в жизни, что во сне?

Этот мир двояко бесконечен,

В тайнах духа - образ мой исчез;

Но такой же тайной разум встречен,

Лишь взгляну я в тишину небес.

Каждый камень может быть чудесен,

Если жить в медлительной тюрьме;

Все слова людьми забытых песен

Светят таинством порой в уме.

Но влечёт на ярый бой со всеми

К жизни, к смерти - жадная мечта!

Сладко быть на троне, в диадеме,

И лобзать покорные уста.

Мы на всех путях дойдём до чуда!

Этот мир - иного мира тень.

Эти думы внушены оттуда,

Эти строки - первая ступень.

5 сентября 1900

Люблю одно

Люблю одно: бродить без цели

По шумным улицам, один;

Люблю часы святых безделий,

Часы раздумий и картин.

Я с изумленьем, вечно новым.

Весной встречаю синеву,

И в вечер пьян огнём багровым,

И ночью сумраком живу.

Смотрю в лицо идущих мимо,

В их тайны властно увлечён,

То полон грустью нелюдимой,

То богомолен, то влюблён.

Под вольный грохот экипажей

Мечтать и думать я привык,

В теснине стен я весь на страже:

Да уловлю Господень лик!

12 октября 1900

В ответ

П.П.Перцову

Довольно, пахарь терпеливый,

Я плуг тяжёлый свой водил.

А. Хомяков

Ещё я долго поброжу

По бороздам земного луга,

Ещё не скоро отрешу

Вола усталого - от плуга.

Вперёд, мечта, мой верный вол!

Неволей, если не охотой!

Я близ тебя, мой кнут тяжёл,

Я сам тружусь, и ты работай!

Нельзя нам мига отдохнуть,

Взрывай земли сухие глыбы!

Недолог день, но длинен путь,

Веди, веди свои изгибы!

Уж полдень. Жар палит сильней.

Не скоро тень над нами ляжет.

Пустынен кругозор полей.

"Бог помочь!" - нам никто не скажет.

А помнишь, как пускались мы

Весенним, свежим утром в поле

И думали до сладкой тьмы

С другими рядом петь на воле?

Забудь об утренней росе,

Не думай о ночном покое!

Иди по знойной полосе,

Мой верный вол, - нас только двое!

Нам Кем-то Высшим подвиг дан,

И спросит властно Он отчёта.

Трудись, пока не лёг туман,

Смотри: лишь начата работа!

А в час, когда нам темнота

Закроет все пределы круга,

Не я, а Тот, Другой, - мечта, -

Сам отрешит тебя от плуга!

24 августа 1902

Примечание. Перцов Пётр Петрович (1868 - 1947) - литературный и художественный критик, близкий к символистам.

Блудный сын

Так отрок Библии,

безумный расточитель...

Пушкин

Ужели, перешедши реки,

Завижу я мой отчий дом

И упаду, как отрок некий,

Повергнут скорбью и стыдом!

Я уходил, исполнен веры,

Как лучник опытный на лов,

Мне снились тирские гетеры

И сон сидонских мудрецов.

И вот, что грезилось, всё было:

Я видел всё, всего достиг.

И сердце жгучих ласк вкусило,

И ум речей, мудрее книг.

Но, расточив свои богатства

И кубки всех отрав испив,

Как вор, свершивший святотатство,

Бежал я в мир лесов и нив.

Я одиночество, как благо,

Приветствовал в ночной тиши,

И трав серебряная влага

Была бальзамом для души.

И вдруг таким недостижимым

Представился мне дом родной,

С его всходящим тихо дымом

Над высыхающей рекой!

Где в годы ласкового детства

Святыней чувств владел и я, -

Мной расточенное наследство

На ярком пире бытия!

О, если б было вновь возможно

На мир лицом к лицу взглянуть

И безраздумно, бестревожно

В мгновеньях жизни потонуть!

Ноябрь 1902 - январь 1903

Ангел благого молчания

Молитва

Ангел благого молчания,

Властно уста загради

В час, когда силой страдания

Сердце трепещет в груди!

Ангел благого молчания,

Радостным быть помоги

В час, когда шум ликования

К небу возносят враги!

Ангел благого молчания,

Гордость в душе оживи

В час, когда пламя желания

Быстро струится в крови!

Ангел благого молчания!

Смолкнуть устам повели

В час, когда льнёт обаяние

Вечно любимой земли!

Ангел благого молчания,

Душу себе покори

В час, когда брезжит сияние

Долго желанной зари!

В тихих глубинах сознания

Светят святые огни!

Ангел благого молчания,

Душу от слов охрани!

7 мая 1908

Крестная смерть

Настала ночь. Мы ждали чуда.

Чернел пред нами чёрный крест.

Каменьев сумрачная груда

Блистала под мерцаньем звёзд.

Печальных женщин воздыханья,

Мужчин угрюмые слова, -

Нарушить не могли молчанье,

Стихали, прозвучав едва.

И вдруг Он вздрогнул. Мы метнулись,

И показалось нам на миг,

Что глуби неба распахнулись,

Что сонм архангелов возник.

Распятый в небо взгляд направил

И, словно вдруг лишённый сил,

"Отец! почто Меня оставил!"

Ужасным гласом возопил.

И римский воин уксус жгучий

На губке протянул шестом.

Отведав, взор Он кинул с кручи,

"Свершилось!" - произнёс потом.

Всё было тихо. Небо чёрно..

В молчаньи холм. В молчаньи дол.

Он голову склонил покорно,

Поник челом и отошёл.

Библия

О, Книга книг! Кто не изведал,

В своей изменчивой судьбе,

Как ты целишь того, кто предал

Свой утомлённый дух - тебе!

В чреде видений неизменных,

Как совершенна и чиста -

Твоих страниц проникновенных

Младенческая простота!

Не меркнут образы святые,

Однажды вызваны тобой:

Пред Евой - искушенье змия,

С голубкой возвращённой - Ной!

Все,, в страшный час, в горах, застыли

Отец и сын, костёр сложив;

Жив облик женственной Рахили,

Израиль-богоборец - жив!

И кто, житейское отбросив,

Не плакал, в детстве, прочитав,

Как братьев обнимал Иосиф

На высоте честей и слав!

Кто проникал, не пламенея,

Веков таинственную даль,

Познав сиянье Моисея,

С горы несущего скрижаль!

Резец, и карандаш, и кисти,

И струны, и певучий стих -

Ещё светлей, ещё лучистей

Творят ряд образов твоих!

Какой поэт, какой художник

К тебе не приходил, любя:

Еврей, христианин, безбожник,

Все,, все учились у тебя!

И столько мыслей гениальных

С тобой невидимо слиты:

Сквозь блеск твоих страниц кристальных

Нам светят гениев мечты.

Ты вечно новой, век за веком,

За годом год, за мигом миг,

Встаёшь - алтарь пред человеком,

О Библия! о Книга книг!

Ты - правда тайны сокровенной,

Ты - откровенье, ты - завет,

Всевышним данный всей вселенной

Для прошлых и грядущих лет!

Иван Бунин

Ангел

В вечерний час, над степью мирной,

Когда закат над ней сиял,

Среди небес, стезей эфирной,

Вечерний ангел пролетал.

Он видел сумрак предзакатный, -

Уже синел вдали восток, -

И вдруг услышал он невнятный

Во ржах ребенка голосок.

Он шел, колосья собирая,

Сплетал венок и пел в тиши,

И были в песне звуки рая -

Невинной, неземной души.

"Благослови меньшого брата, -

Сказал Господь. - Благослови

Младенца в тиихй час заката

На путь и правды и любви!"

И ангел светлою улыбкой

Ребенка тихо осенил

И на закат лучисто-зыбкий

Поднялся в блеске нежных крил.

И, точно крылья золотые,

Заря пылала в вышине,

И долго очи молодые

За ней следили в тишине!

КАНУН КУПАЛЫ

Не туман белеет в темной роще -

Ходит в темной роще Богоматерь,

По зеленым взгорьям, по долинам

Собирает к ночи Божьи травы.

Только вечер им остался сроку,

Да и то уж солнце на исходе:

Застят ели черной хвоей запад,

Золотой иконостас заката.

Уж в долинах сыро - пали тени,

Уж луга синеют - пали росы,

Пахнет под водою медуница,

Золотой венец по рощам светит.

Как туман бела ее одежда,

Голубые очи - словно звезды,

Соберет Она цветы и травы

И несет их к Божьему престолу.

Скоро ночь - им только ночь осталась,

А наутро срежут их косами,

А не срежут - солнце сгубит зноем,

Так и скажет Сыну Богоматерь:

«Погляди, возлюбленное Чадо,

Как земля цвела и красовалась!

Да недолог век земным утехам:

В мире Смерть - она и жизнью правит».

Но Христос ей молвит; «Мать! Не солнце,

Только землю тьма ночная кроет.

Смерть не семя губит, а срезает

Лишь цветы от семени земного.

И земное семя не иссякнет.

Скосит Смерть - Любовь опять посеет,

Радуйся, Любимая! Ты будешь

Утешенье до скончанья века!»

***

За все Тебя, Господь, благодарю!

Ты, после дня тревоги и печали,

Даруешь мне вечернюю зарю,

Простор полей и кротость синей дали.

Я одинок и ныне - как всегда.

Но вот закат разлил свой пышный пламень,

И тает в нем Вечерняя Звезда

Дрожа насквозь, как самоцветный камень.

И счастлив я печальною судьбой,

И есть отрада сладкая в сознанье,

Что я один в безмолвном созерцанье,

Что всем я чужд и говорю - с Тобой.

Надпись на могильной плите

Несть, Господи, грехов и злодеяний

Превыше милосердья Твоего!

Рабу земли и суетных желаний

Прости грехи за горести его.

Завет любви хранил я в жизни свято:

Во дни тоски, наперекор уму,

Я не питал змею вражды на брата,

Я все простил, по слову Твоему.

Я, тишину познавший гробовую,

Я, воспринявший скорби темноты,

Из недр земных земле благовествую

Глаголы Незакатной Красоты!

***

У ворот Сиона, над Кедроном,

На бугре, ветрами обожженном,

Там, где тень бывает от стены,

Сел я как-то рядом с прокаженным,

Евшим зерна спелой белены.

Он дышал невыразимым смрадом,

Он, безумный, отравлялся ядом,

А меж тем, с улыбкой на губах,

Поводил кругом блаженным взглядом,

Бормоча: "Благословен аллах!"

Боже милосердный, для чего Ты

Дал нам страсти, думы и заботы,

Жажду дела, славы и утех?

Радостны калеки, идиоты,

Прокаженный радостнее всех.

Троица

Гудящий благовест к молитве призывает,

На солнечных лучах над нивами звенит;

Даль заливных лугов в лазури утопает,

И речка на лугах сверкает и горит.

А на селе с утра идет обедня в храме;

Зеленою травой усыпан весь амвон,

Алтарь, сияющий и убранный цветами,

Янтарным блеском свеч и солнца озарен.

И звонко хор поет, веселый и нестройный,

И в окна ветерок приносит аромат -

Твой нынче день настал, усталый, кроткий брат,

Весенний праздник твой, и светлый, и спокойный!

Ты нынче с трудовых засеянных полей

Принес сюда простые приношения:

Гирлянды молодых березовых ветвей,

Печали тихий вздох, молитву - и смиренье.

Родине

Они глумятся над тобою,

Они, о родина, корят

Тебя твоею простотою,

Убогим видом черных хат...

Так сын, спокойный и нахальный,

Стыдится матери своей -

Усталой, робкой и печальной

Средь городских его друзей,

Глядит с улыбкой состраданья

На ту, кто сотни верст брела

И для него, ко дню свиданья,

Последний грошик берегла.

***

Настанет день - исчезну я,

А в этой комнате пустой

Все то же будет: стол, скамья

Да образ, древний и простой.

И так же будет залетать

Цветная бабочка в шелку -

Порхать, шуршать и трепетать

По голубому потолку.

И так же будет неба дно

Смотреть в открытое окно,

И море ровной синевой

Манить в простор пустынный свой.

***

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,

И лазурь, и полуденный зной...

Срок настанет - Господь сына блудного спросит:

"Был ли счастлив ты в жизни земной?"

И забуду я все - вспомню только вот эти

Полевые пути меж колосьев и трав -

И от сладостных слез не успею ответить,

К милосердным коленам припав.

***

...Зачем и о чем говорить?

Всю душу, с любовью, с мечтами,

Все сердце стараться раскрыть -

И чем же? - одними словами!

И хоть бы в словах-то людских

Не так уж все было избито!

Значенья не сыщете в них,

Значение их позабыто!

Да и кому рассказать?

При искреннем даже желанье

Никто не сумеет понять

Всю силу чужого страданья!

***

Христос воскрес! Опять с зарею

Редеет долгой ночи тень,

Опять зажегся над землею

Для новой жизни новый день.

Еще чернеют чащи бора;

Еще в тени его сырой,

Как зеркала, стоят озера

И дышат свежестью ночной;

Еще в синеющих долинах

Плывут туманы... Но смотри:

Уже горят на горных льдинах

Лучи огнистые зари!

Они в выси пока сияют,

Недостижимой, как мечта,

Где голоса земли смолкают

И непорочна красота.

Но, с каждым часом приближаясь

Из-за алеющих вершин,

Они заблещут, разгораясь,

И в тьму лесов и в глубь долин;

Они взойдут в красе желанной

И возвестят с высот небес,

Что день настал обетованный,

Что Бог воистину воскрес!

Ночь и день

Старую книгу читаю я в долгие ночи

При одиноком и тихо дрожащем огне:

<Все мимолетно - и скорби, и радость, и песни,

Вечен лишь Бог. Он в ночной неземной тишине>.

Ясное небо я вижу в окно на рассвете.

Солнце восходит, и горы к лазури зовут:

<Старую книгу оставь на столе до заката.

Птицы о радости вечного Бога поют!>

Из Апокалипсиса

Глава IV

И я узрел: отверста дверь на небе,

И прежний глас, который слышал я,

Как звук трубы, гремевшей надо мною,

Мне повелел: войди и зри, что будет.

И Дух меня мгновенно осенил.

И се-на небесах перед очами

Стоял престол, на нем же был Сидящий.

И сей Сидящий, сяавою сияя,

Был точно камень яспис и сардис,

И радуга, подобная смарагду,

Его престол широко обняла.

И вкруг престола двадесять четыре

Других престола было, и на каждом

Я видел старца в ризе белоснежной

И в золотом венце на голове.

И от престола исходили гласы,

И молнии, и громы, а пред ним -

Семь огненных светильников горели,

Из коих каждый был Господний дух.

И пред лицом престола было море,

Стеклянное, подобное кристаллу,

А посреди престола и окрест -

Животные, число же их четыре.

И первое подобно было льву,

Тельцу - второе, третье - человеку,

Четвертое - летящему орлу.

И каждое из четырех животных

Три пары крыл имело, а внутри

Они очей исполнены без счета

И никогда не ведают покоя,

Взывая к Славе: свят, свят, свят Господь,

Бог Вседержитель, Коий пребывает

И был во веки века и грядет!

Когда же так взывают, воздавая

Честь и хвалу Живущему вовеки,

Сидящему во славе на престоле,

Тогда все двадесять четыре старца

Ниц у престола падают в смиреньи

И, поклоняясь Сущему вовеки,

Кладут венцы к престолу и рекут:

<Воистину достоин восприяти

Ты, Господи, хвалу, и честь, и силу,

Затем, что все Тобой сотворено

И существует волею Твоею!>

Изгнание

Темнеют, свищут сумерки в пустыне.

Поля и океан...

Кто утолит в пустыне, на чужбине

Боль крестных ран?

Гляжу вперед, на черное Распятье

Среди дорог -

И простирает скорбные объятья

Почивший Бог.

Вход в Иерусалим

"Осанна! Осанна! Гряди

Во имя Господне!"

И с яростным хрипом в груди,

С огнем преисподней

В сверкающих гнойных глазах,

Вздувая все жилы на шее,

Вопя все грознее,

Калека кидается в прах

На колени,

Пробившись сквозь шумный народ,

Ощеривши рот,

Щербатый и в пене,

И руки раскинув с мольбой -

О мщеньи, о мщеньи,

О пире кровавом для всех обойденных судьбой -

И Ты, Всеблагой, Свете тихий вечерний,

Ты грядешь посреди обманувшейся черни,

Преклоняя свой горестный взор,

Ты вступаешь на кротком осляти

В роковые врата - на позор,

На пропятье!

***

Шепнуть заклятие при блеске

Звезды падучей я успел,

Да что изменит наш удел?

Все те же топи, перелески,

Все та же полночь, дичь и глушь...

А если б даже Божья сила

И помогла, осуществила

Надежды наших темных душ,

То что с того?

Уж нет возврата

К тому, чем жили мы когда-то,

Потерь не счесть, не позабыть,

Пощечин от солдат Пилата

Ничем не смыть - и не простить,

Как не простить ни мук, ни крови,

Ни содроганий на кресте

Всех убиенных во Христе,

Как не принять грядущей нови

В ее отвратной наготе.

Петух на церковном кресте

Плывет, плывет, бежит, бежит...

Как высоко его стремит,

Как ровно, бережно, легко

И как безбрежно далеко!

Он круто выгнут, горд и прост,

Кормою поднят длинный хвост...

Назад бежит весь небосвод,

А он вперед - и все поет.

Поет о том, что мы живем,

Что мы умрем, что день за днем

Идут года, текут века -

Вот как река, как облака.

Поет о том, что все обман,

Что лишь на миг судьбою дан

И отчий дом, и милый друг,

И круг детей, и внуков круг,

Поет о том, что держит бег

В чудесный край его ковчег,

Что вечен только мертвых сон,

Да Божий храм, да крест, да он!

День памяти Петра

"Красуйся, град Петров, и стой

Неколебимо, как Россия..."

О, если б узы гробовые

Хоть на единый миг земной

Поэт и Царь расторгли ныне!

Где Град Петра? И чьей рукой

Его краса, его твердыни

И алтари разорены?

Хлябь, хаос - царство Сатаны,

Губящего слепой стихией.

И вот дохнул он над Россией,

Восстал на Божий строй и лад -

И скрыл пучиной окаянной

Великий и священный Град,

Петром и Пушкиным созданный.

И все ж придет, придет пора

И воскресенья и деянья,

Прозрения и покаянья.

Россия! Помни же Петра.

Петр значит Камень. Сын Господний

На Камени созиждет храм

И скажет: "Лишь Петру я дам

Владычество над преисподней".

Свет

Ни пустоты, ни тьмы нам не дано:

Есть всюду свет, предвечный и безликий...

Вот полночь. Мрак. Молчанье базилики,

Ты приглядись: там не совсем темно,

В бездонном, черном своде над тобою,

Там на стене есть узкое окно,

Далекое, чуть видное, слепое,

Мерцающее тайною во храм

Из ночи в ночь одиннадцать столетий...

А вкруг тебя? Ты чувствуешь ли эти

Кресты по скользким каменным полам,

Гробы святых, почиющих под спудом,

И страшное молчание тех мест,

Исполненных неизреченным чудом,

Где черный запрестольный крест

Воздвиг свои тяжелые объятья,

Где таинство сыновнего распятья

Сам Бог-Отец незримо сторожит?

Есть некий свет, что тьма не сокрушит.

М. Лермонтов

Ангел

По небу полуночи Ангел летел

И тихую песню он пел.

И месяц, и звезды, и тучи толпой

Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

Под крышами райских садов.

О Боге Великом он пел, и хвала

Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нес

Для мира печали и слез,

И звук его песни в душе молодой

Остался без слов, но живой,

И долго на свете томилась она

Желанием чудным полна,

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли.

МОЛИТВА

В минуту жизни трудную

Тесниться ль в сердце грусть:

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучье слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко -

И верится, и плачется,

И так легко, легко...

Ветка Палестины

Скажи мне, ветка Палестины,

Где ты росла, где ты цвела,

Каких холмов, какой долины

Ты украшением была?

У вод ли чистых Иордана

Востока луч тебя ласкал,

Ночной ли ветр в горах Ливана

Тебя сердито колыхал?

Молитву ль тихую читали

Иль пели песни старины,

Когда листы твои сплетали

Салима бедные сыны?

И пальма та жива ль поныне?

Все также манит в летний зной

Она прохожего в пустыне

Широколиственной главой?

Или в разлуке безотрадной

Она увяла, как и ты,

И дольний прах ложится жадно

На пожелтевшие листы?...

Поведай: набожной рукою

Кто в этот край тебя занес?

Грустил он часто над тобою?

Хранишь ли след горючих слез?

Иль, Божьей рати лучший воин,

Он был с безоблачным челом,

Как ты, всегда небес достоин

Перед людьми и божеством?

Заботой тайною хранима,

Перед иконой золотой

Стоишь ты, ветвь Ерусалима,

Святыни верный часовой.

Прозрачный сумрак, луч лампады,

Кивот и крест - символ святой,

Все полно мира и отрады

Вокруг тебя и над тобой.

Нищий

У врат обители святой

Стоял просящий подаянья

Бедняк иссохший, чуть живой.

От глада жажды и страданий

Куска лишь хлеба он просил,

И взгляд являл живую муку,

И кто-то камень положил

В его протянутую руку.

Так я молил твоей любви

С слезами горькими, с тоскою;

Так чуства лучшие мои

Обмануты навек тобою.

Молитва странника

Я, Матерь Божия, ныне с молитвою

Пред Твоим образом, ярким сиянием,

Не о спасении, не перед битвою,

Не с благодарностью иль покаянием,

Не за свою молю душу пустынную,

За душу странника в свете безродного,-

Но я вручить хочу деву невинную

Теплой Заступнице мира холодного.

Окружи счастием душу достойную,

Дай ей сопутников, полных внимания,

Молодость светлую, старость покойную

Сердцу незлобному мир упования.

Срок ли приблизится часу прощальному

В утро ли шумное, в ночь ли бесгласную -

Ты восприять пошли к ложу печальному

Лучшего ангела душу прекрасную.

***

Когда волнуется желтеющая нива,

И свежий лес шумит при звуке ветерка,

И прячется в саду малиновая слива

Под тенью сладостной зеленого листка.

Когда росой обрызганный душистой,

Румяным вечером, иль утра в час златой

Из-под куста мне ландыш серебристый

Приветливо кивает головой.

Когда студеный ключ играет по оврагу,

И, погружая мысль в какой-то смутный сон,

Лепечет мне таинственную сагу

Про мирный край, откуда мчится он.

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на челе,

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу Бога.

Пророк

С тех пор, как Вечный Судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья, -

В меня все ближние мои

Бросали бешенно каменья.

Посыпал пеплом я главу,

Из городов бежал я нищий,

И вот в пустыне я живу,

Как птицы, даром Божьей пищи.

Завет Предвечнаго храня,

Мне тварь покорна там земная,

И звезды слушают меня,

Лучами радостно играя.

Когда ж чрез шумный град

Я пробираюсь торопливо,

То старцы детям говорят

С улыбкою самолюбивой:

"Смотрите, вот пример для вас!

Он горд был, не ужился с нами;

Глупец - хотел уверить нас,

Что Бог гласит его устами!

Смотрите ж, дети, на него,

Как он угрюм, и худ, и бледен!

Смотрите, как он наг и беден,

Как презирают все его!"

Есть время...

Есть время - леденеет быстрый ум;

Есть сумерки души, когда предмет

Желаний мрачен; усыпленье дум;

Меж радостью и горем полусвет;

Душа сама собою стеснена,

Жизнь ненавистна, но и смерть страшна -

Находишь корень мук в себе самом

И небо обвинить нельзя ни в чем.

Я к состоянью этому привык,

Но ясно выразить его б не мог

Ни ангельский, ни демонский язык:

Они таких не ведают тревог;

В одном все чисто, а в другом все зло.

Лишь в человеке встретиться могло

Священное с порочным. Все его

Мученья происходят оттого.

Покаяние

Дева

- Я пришла,святой отец,

Исповедать грех сердечный,

Горесть, роковой конец,

Счастье жизни скоротечной.

Священик

- Если дух твой изнемог,

И в сердечном покаянье

Излиешь свои страданья...

Грех простит Великий Бог.

Дева

- Нет, не в той я здесь надежде,

Чтобы сбросить тягость бед...

Все прошло, что было прежде,-

Где ж найти уплывших лет?

Не хочу я пред Небесным

О спасенье слезы лить,

Иль спокойствием чудесный

Душу грешную омыть;

Я спешу перед тобою

Исповедать жизнь мою,

Чтоб не умертвить с собою

Все, что в жизни я люблю!

Слушай, тверже будь... крепися,

Знай, что есть удар судьбы;

Надо мною не молися...

Недостойна я мольбы.

Я не знала, что такое

Счастье юных, нежных дней;

Я не знала о покое,

О невинности детей...

Пылкой страсти вожделенью

Я была посвящена,

И геенскому мученью

Предала меня она!..

Но любови тайна сладость

Укрывалася от глаз;

В след за ней бежала младость,

Как бежит за часом час.

Вскоре бедствие узнала

И ничтожество свое..

Я любовью торговала

И не ведала ее.

Исповедать грех сердечный,

Я пришла, святой отец!

Счастье жизни скоротечной,

Вечный роковой конец.

Священик

- Если таешь ты в страданье,

Если дух твой изнемог,

Но не молишь в покаянье...

Не простит Великий Бог.

Дума

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее - иль пусто, иль темно,

Меж тем, под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

Богаты мы, едва из колыбели,

Ошибками отцов и поздним их умом,

И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,

Как пир на празднике чужом.

К добру и злу постыдно равнодушны,

В начале поприща мы вянем без борьбы;

Перед опасностью позорно малодушны

И перед властию - презренные рабы.

Так тощий плод, до времени созрелый,

Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,

Висит между цветов, пришлец осиротелый,

И час их красоты - его паденья час!

Мы иссушили ум наукою бесплодной,

Тая завистливо от ближних и друзей

Надежды лучшие и голос благородный

Неверием осмеянных страстей.

Едва касались мы до чаши наслажденья,

Но юных сил мы тем не сберегли;

Из каждой радости, бояся пресыщенья,

Мы лучший сок навеки извлекли.

Мечты поэзии, создания искусства

Восторгом сладостным наш ум не шевелят;

Мы жадно бережем в груди остаток чувства -

Зарытый скупостью и бесполезный клад.

И ненавидим мы, и любим мы случайно,

Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

И царствует в душе какой-то холод тайный,

Когда огонь кипит в крови.

И предков скучны нам роскошные забавы,

Их добросовестный, ребяческий разврат;

И к гробу мы спешим без счастья и без славы,

Глядя насмешливо назад.

Толпой угрюмою и скоро позабытой

Над миром мы пройдем без шума и следа,

Не бросивши векам ни мысли плодовитой,

Ни гением начатого труда.

И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

Потомок оскорбит презрительным стихом,

Насмешкой горькою обманутого сына

Над промотавшимся отцом.

Родина

Люблю отчизну я, но странною любовью!

Не победит ее рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой,

Ни темной старины заветные преданья

Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

Но я люблю - за что, не знаю сам -

Ее степей холодное молчанье,

Ее лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек ее, подобные морям;

Проселочным путем люблю скакать в телеге

И, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печальных деревень;

Люблю дымок спаленной жнивы,

В степи ночующий обоз

И на холме средь желтой нивы

Чету белеющих берез.

С отрадой, многим незнакомой,

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно;

И в праздник, вечером росистым,

Смотреть до полночи готов

На пляску с топаньем и свистом

Под говор пьяных мужичков.

Александр Сергеевич Пушкин

МОНАСТЫРЬ НА КАЗБЕКЕ

Высоко над семьею гор,

Казбек, твой царственный шатер

Сияет вечными лучами.

Твой монастырь за облаками,

Как в небе реющий ковчег,

Парит, чуть видный, над горами.

Далекий, вожделенный брег!

Туда б, сказав прости ущелью,

Подняться к вольной вышине!

Туда б, в заоблачную келью,

В соседство Бога скрыться мне!..

СТРАННИК

I

Однажды странствуя среди долины дикой,

Внезапно был объят я скорбию великой

И тяжким бременем подавлен и согбен,

Как тот, кто на суде в убийстве уличен.

Потупя голову, в тоске ломая руки,

Я в воплях изливал души пронзенной муки

И горько повторял, метаясь как больной:

"Что делать буду я? что станется со мной?"

II

И так я, сетуя, в свой дом пришел обратно.

Уныние мое всем было непонятно.

При детях и жене сначала я был тих

И мысли мрачные хотел таить от них:

Но скорбь час от часу меня стесняла боле;

И сердце наконец раскрыл я поневоле.

"О горе, горе нам! Вы, дети, ты, жена! -

Сказал я, - ведайте: моя душа полна

Тоской и ужасом, мучительное бремя

Тягчит меня. Идет! уж близко, близко время:

Наш город пламени и ветрам обречен;

Он в угли и золу вдруг будет обращен,

И мы погибнем все, коль не успеем вскоре

Обресть убежище; а где? о горе, горе!"

III

Мои домашние в смущение пришли

И здравый ум во мне расстроенным почли.

Но думали, что ночь и сна покой целебный

Охолодят во мне болезни жар враждебный.

Я лег, но во всю ночь все плакал и вздыхал

И ни на миг очей тяжелых не смыкал.

Поутру я один сидел, оставя ложе.

Они пришли ко мне; на их вопрос я то же,

Что прежде, говорил. Тут ближние мои,

Не доверяя мне, за должное почли

Прибегнуть к строгости. Они с ожесточеньем

Меня на правый путь и бранью и презреньем

Старались обратить. Но я, не внемля им,

все плакал и вздыхал, унынием тесним.

И наконец они от крика утомились

И от меня, махнув рукою, отступились,

Как от безумного, чья речь и дикий плач

Докучны и кому суровый нужен врач.

IV

Пошел я вновь бродить, уныньем изнывая

И взоры вкруг себя со страхом обращая,

Как узник, из тюрьмы замысливший побег,

Иль путник, от дождя спешащий на ночлег.

Духовный труженик - влача свою веригу,

Я встретил юношу, читающего книгу.

Он тихо поднял взор - и попросил меня,

О чем, бродя один, так горько плачу я?

И я в ответ ему: "Познай мой жребий злобный:

Я осужден на смерть и позван в суд загробный -

И смерть меня страшит".

"Коль жребий твой таков, -

Он возразил, - и ты так жалок в самом деле,

Чего ж ты ждешь? зачем не убежишь отселе?"

И я: "Куда ж бежать? какой мне выбрать путь?"

Сказал мне юноша, даль указуя перстом.

Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,

Как от бельма врачом избавленный слепец.

"Я вижу некий Свет", - сказал я наконец.

"Или ж, - он продолжал, - держись сего ты Света;

Пусть будет он тебе единственная мета,

Пока ты тесных врат спасенья не достиг,

Ступай!" - И я бежать пустился в тот же миг.

V

Побег мой произвел в семье моей тревогу,

И дети и жена кричали мне с порогу,

Чтоб воротился я скорее. Крики их

На площадь привели приятелей моих;

Один бранил меня, другой моей супруге

Советы подавал, иной жалел о друге,

Кто поносил меня, кто на смех подымал,

Кто силой воротить соседям предлагал;

Иные уж за мной гнались; но я тем боле

Спешил перебежать городовое поле,

Дабы скорей узреть - оставя те места,

Спасенья верный путь и тесные врата.

МИРСКАЯ ВЛАСТЬ

Когда великое свершилось торжество

И в муках на кресте кончалось Божество,

Тогда со стороны животворяща Древа

Мария-грешница и Пресвятая Дева

Стояли, бледные, две слабые жены,

В неизмеримую печаль погружены.

Но у подножия теперь креста честного,

Как будто у крыльца правителя градского,

Мы зрим поставленных на место жен святых

В ружье и кивере двух грозных часовых.

К чему, скажите мне, хранительная стража?

Или распятие казенная поклажа,

И вы боитеся воров или мышей?

Иль мните важности предать Царю Царей?

Иль покровительством спасаете могучим

Владыку, тернием венчанного колючим,

Христа, предавшего послушно плоть Свою

Бичам мучителей, гвоздям и копию?

Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила

Того, Чья казнь весь род Адамов искупила,

И, чтоб не потеснить гуляющих господ,

Пускать не велено сюда простой народ?

(ПОДРАЖАНИЕ ИТАЛЬЯНСКОМУ)

Как с древа сорвался предатель ученик,

Диявол прилетел, к лицу его приник,

Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смрадной

И бросил труп живой в гортань геенны гладной...

Там бесы, радуясь и плеща, на рога

Прияли с хохотом всемирного врага

И шумно понесли к проклятому владыке,

И сатана, привстав, с веселием на лике

Лобзанием своим насквозь прожег уста,

В предательскую ночь лобзавшие Христа.

* * *

Отцы пустынники и жены непорочны,

Чтоб сердцем возлететь во области заочны,

Чтоб укреплять его средь дольных бурь и битв,

Сложили множество божественных молитв;

Но ни одна из них меня не умиляет,

Как та, которую священник повторяет

Во дни печальные Великого поста;

Всех чаще мне она приходит на уста

И падшего крепит неведомою силой:

Владыко дней моих! дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

* * *

Отец людей, Отец Небесный!

Да имя вечное Твое

Святится нашими сердцами!

Да прийдет Царствие Твое,

Твоя да будет Воля с нами,

Как в небесах, так на земли!

Насущный хлеб нам ниспошли

Твоею щедрою рукою,

И как прощаем мы людей,

Так нас, ничтожных пред Тобою,

Прости, Отец, Своих детей;

Не ввергни нас во искушенье

И от лукавого прельщенья

Избави нас...

Отцы пустынники

Отцы пустынники и жены непорочны,

Чтоб сердцем возлетать во области заочны,

Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,

Сложили множество божественных молитв.

Но ни одна из них меня не умиляет,

Как та, которую священник повторяет

Во дни печальные Великого поста.

Всех чаще мне она приходит на уста

И падшего крепит неведомою силой:

Владыко дней моих! Дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

Пророк

(Исаия 6 гл.)

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился,

И шестикрылый Серафим

На перепутье мне явился.

Перстами легкими, как сон,

Моих зениц коснулся он:

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он,

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней розы прозябанье.

И он к устам моим приник

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный, и лукавый,

И жало мудрое змеи

В уста замерзшие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Как труп, в пустыне я лежал,

И Бога глас ко мне воззвал:

"Восстань, Пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею Моей,

И обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей!"

Алексей Николаевич ПЛЕЩЕЕВ (1825-1893)

Легенда

Был у Христа-Младенца сад,

И много роз взрастил Он в нем.

Он трижды в день их поливал,

Чтоб сплесть венок Себе потом.

Когда же розы расцвели,

Детей еврейский созвал Он;

Они сорвали по цветку, -

И сад весь был опустошен.

"Как Ты сплетешь теперь венок?

В Твоем саду нет больше роз!"

- Вы позабыли, что шипы

Остались Мне, - сказал Христос.

И из шипов они сплели

Венок колючий для Него,

И капли крови вместо роз

Чело украсили Его.

Николай Михайлович РУБЦОВ

ФЕРАПОНТОВО

В потемневших лучах горизонта

Я смотрю на окрестности те,

Где узрела душа Ферапонта

Что-то Божье в земной красоте.

И однажды возникло из грезы,

Из молящейся этой души,

Как трава, как вода, как березы,

Диво дивное в русской глуши!

И небесно-земной Дионисий,

Из соседних явившись земель,

Это дивное диво возвысил

До черты небывалой досель...

Неподвижно стояли деревья,

И ромашки белели во мгле,

И казалась мне эта деревня

Чем-то самым святым на земле...

1970 г.

+ + +

Выпал снег - и все забылось,

Чем душа была полна!

Сердце проще вдруг забилось,

Словно выпил я вина.

Вдоль по улице по узкой

Чистый мчится ветерок

Красотою древнерусской

Обновился городок.

Снег летит на храм Софии,

На детей, а их не счесть

Снег летит по всей России,

Словно радостная весть.

Снег летит - гляди и слушай!

Так вот, просто и хитро,

Жизнь порой врачует душу...

Ну и ладно! И добро.

Русский огонек

Погружены в томительный мороз,

Вокруг меня снега оцепенели!

Оцепенели маленькие ели,

И было небо темное, без звезд.

Какая глушь! Я был один живой,

Один живой в бескрайнем мертвом поле!

Вдруг тихий свет

(пригрезившийся, что ли?)

Мелькнул в пустыне, как сторожевой...

Я был совсем как снежный человек,

Входя в избу (последняя надежда!),

И услыхал, отряхивая снег:

- Вот печь для вас и теплая одежда...

Потом хозяйка слушала меня,

Но в тусклом взгляде

Жизни было мало,

И, неподвижно сидя у огня,

Она совсем, казалось, задремала...

Как много желтых снимков на Руси

В такой простой и бережной оправе!

И вдруг открылся мне и поразил

Сиротский смысл семейных фотографий:

Огнем, враждой земля полным-полна,-

И близких всех душа не позабудет!..

- Скажи, родимый, будет ли война? -

И я сказал:

- Наверное, не будет.

- Дай Бог, дай Бог...

Ведь всем не угодишь,

А от раздора пользы не прибудет...-

И вдруг опять:

- Не будет, говоришь?

- Нет,- говорю,- наверное не будет.

- Дай Бог, дай Бог...

И долго на меня

Она смотрела, как глухонемая,

И, головы седой не поднимая,

Опять сидела тихо у огня.

Что снилось ей?

Весь этот белый свет,

Быть может, встал пред нею в то мгновенье?..

Но я глухим бренчанием монет

Прервал ее старинные виденья...

- Господь с тобой! Мы денег не берем!

- Что ж,- говорю,- желаю вам здоровья!

За все добро расплатимся добром,

За всю любовь расплатимся любовью...

Спасибо, скромный русский огонек,

За то, что ты в предчувствии тревожном

Горишь для тех, кто в поле бездорожном

От всех друзей отчаянно далек,

За то, что, с доброй верою дружа,

Среди тревог великих и разбоя

Горишь, горишь, как добрая душа,

Горишь во мгле - и нет тебе покоя...

Душа хранит

Вода недвижнее стекла.

И в глубине ее светло.

И только щука, как стрела,

Пронзает водное стекло.

О, вид смиренный и родной!

Березы, избы по буграм

И, отраженный глубиной,

Как сон столетний, Божий храм.

О, Русь - великий звездочет!

Как звезд не свергнуть с высоты,

Так век неслышно протечет,

Не тронув этой красоты,

Как будто древний этот вид

Раз навсегда запечатлен

В душе, которая хранит

Всю красоту былых времен...

По вечерам

С моста идет дорога в гору,

А на горе - какая грусть! -

Лежат развалины собора,

Как будто спит былая Русь.

Былая Русь! Не в те ли годы

Наш день, как будто у груди,

Был вскормлен образом свободы,

Всегда мелькавшей впереди!

Какая жизнь отликовала,

Отгоревала, отошла!

И все ж я слышу с перевала,

Как веет здесь, чем Русь жила.

Все так же весело и властно

Здесь парни ладят стремена,

По вечерам тепло и ясно,

Как в те былые времена...

Ф. Тютчев

***

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать -

В Россию можно только верить.

***

Чему молилась ты с любовью,

Что как святыню берегла,-

Судьба людскому суесловью

На поруганье предала.

Толпа вошла, толпа вломилась

В святилище души твоей,

И ты невольно устыдилась

И тайн, и жертв, доступных ей.

Ах, если бы живые крылья

Души, парящей над толпой,

Ее спасали от насилья

Бессмертной пошлости людской.

НАШ ВЕК

Не плоть, а дух растлился в наши дни,

И человек отчаянно тоскует...

Он к свету рвется из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит...

И сознает свою погибель он,

И жаждет веры... но о ней не просит...

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,

Как ни скорбит перед замкнутой дверью:

"Впусти меня! - я верю, Боже мой!

Приди на помощь моему неверью!.."

***

Уж третий год беснуются языки,

Вот и весна - и с каждою весной,

Как в стае диких птиц перед грозой,

Тревожней шум, разноголосней крики.

В раздумье тяжком князи и владыки

И держат вожжи трепетной рукой,

Подавлен ум зловещею тоской -

Мечты людей, как сны больного, дики.

Но с нами Бог! Сорвавшися со дна,

Вдруг, одурев, полна грозы и мрака,

Стремглав на нас рванулась глубина,-

Но твоего не помутила зрака!..

Ветр свирепел. Но... "Да не будет тако!" -

Ты рек,- и вспять отхлынула волна.

1850 г.

***

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется -

И нам сочувствие дается,

Как нам дается Благодать...

27 февраля 1869

***

О вещая душа моя,

О сердце, полное тревоги, -

О, как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия!..

Так ты - жилица двух миров,

Твой день - болезненный и страстный,

Твой сон - пророчески-неясный,

Как откровение духов...

Пускай страдальческую грудь

Волнуют страсти роковые -

Душа готова, как Мария,

К ногам Христа навек прильнуть.

14-е декабря 1825

Вас развратило Самовластье,

И меч его вас поразил, -

И в неподкупном, беспристрастье

Сей приговор Закон скрепил.

Народ, чуждаясь вероломства,

Поносит ваши имена -

И ваша память от потомства,

Как труп в земле, схоронена.

О жертвы мысли безрассудной,

Вы уповали, может быть,

Что станет вашей крови скудной,

Чтоб вечный полюс растопить!

Едва, дымясь, она сверкнула

На вековой громаде льдов,

Зима железная дохнула -

И не осталось и следов.

***

Напрасный труд - нет, их не вразумишь, -

Чем либеральней, тем они пошлее,

Цивилизация - для них фетиш,

Но недоступна им ее идея.

Как перед ней ни гнитесь, господа,

Вам не снискать признанья от Европы:

В ее глазах вы будете всегда

Не слуги просвещенья, а холопы.

Май 1867

Знамя и Слово

В кровавую бурю, сквозь бранное пламя,

Предтеча спасенья - русское Знамя

К бессмертной победе тебя привело.

Так диво ль, что в память союза святого

За Знаменем русским и русское Слово

К тебе, как родное к родному, пришло?

25 июня 1842

Русская география

Москва, и град Петров, и Константинов град -

Вот царства русского заветные столицы...

Но где предел ему? и где его границы -

На север, на восток, на юг и на закат?

Грядущим временам их судьбы обличат...

Семь внутренних морей и семь великих рек...

От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,

От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная...

Вот царство русское... и не прейдет вовек,

Как то провидел Дух и Даниил предрек.

1848 или 1849

Рассвет

Не в первый раз кричит петух;

Кричит он живо, бодро, смело;

Уж месяц на небе потух,

Струя в Босфоре заалела.

Еще молчат колокола,

А уж восток заря румянит;

Ночь бесконечная прошла,

И скоро светлый день настанет.

Вставай же, Русь! Уж близок час!

Вставай Христовой службы ради!

Уж не пора ль, перекрестясь,

Ударить в колокол в Царьграде?

Дата добавления: 2015-07-08