Роль мировоззрения исследователя

Влияние современности на историческое творчество реализуется через мировоззрение исследователя. Корни исторической теории, которой руководствуется ученый, обнаруживаются в его мировоззрении. В этом отношении оно задает исследователю соответствующий угол зрения на материал, влияет на его категориальное формирование, на компоновку фактов и их оценку. Такая связь научной позиции историка с его мировоззрением объективна и не зависит от его сознания.

Учитывая роль мировоззрения в научном познании, невольно обращаешься к вопросу о природе мировоззрения. В. Дильтей утверждал, что оно формируется в повседневности, вне науки. «Мировоззрения, — писал он, - не ЯВЛЯЮТСЯ созданием мышления. Они не являются в результате одной лишь воли познания... Они являются в результате занятой в жизни позиции, жизненного опыта, всей структуры нашего психологического целого». Каждое мировоззрение, подчеркивал немецкий философ, «обусловлено исторически и потому ограничено и релятивно». Каждое выражает только одну точку зрения на мир и потому не может претендовать на универсальность.

Действительно, на формирование взглядов ученого немалое влияние оказывает та социальная среда, в которой он воспитывался, с которой он связан своими жизненными интересами. Отсюда проистекают его классовые, партийные, национальные, конфессиональные, расовые, половые пристрастия. Биосоциальные характеристики историка тем или иным образом воздействуют на его научную деятельность. В разные времена и в разных культурных образованиях одни из этих характеристик выдвигаются на авансцену, другие отходят на задний план. В прошлом, в начале XX в., особенно подчеркивалась классовая и национальная принадлежность исследователя. Именно тогда возникла проблема партийности в науке. Но если мы обратимся, например, к античности, то узнаем, что там главной характеристикой историка была не его классовая позиция или национальность, а принадлежность к определенному полису и сословию. В период же Реформации важнейшим моментом, определяющим направленность исторических исследований, было отношение ученого к католической церкви, т. е. его конфессиональные воззрения.

Признавая наличие в историографии всех указанных оценочных суждений, связанных с мировоззрением исследователя, мы не можем сводить к ним научное познание. Воззрения человека формируются не только в повседневной жизни; как ученый он складывается в результате научных занятий, и этот момент является определяющим. Занятие наукой вырабатывает у историка критическое мышление, позволяющее контролировать свою деятельность, а также накладывает на него определенные моральные и профессиональные обязательства, которым он должен следовать.

С мировоззрением историка в немалой степени связан его научный язык. Категориальный аппарат, которым пользуется исследователь, он получил от предшествующих поколений; его понятия отстают от происходящего в науке движения. «Вначале символы живых комбинаций мысли. — писал Р.Ю. Виппер о категориях, — они надолго переживают общее воззрение, которое их вызвало» Понятия не способны охватить исторические события в их целостности. Укрепившись в науке, термины нередко превращаются в неоспоримые общие факты, под которые подгоняется живой материал. Поэтому в науке настоятельно необходимым является процесс регулярного пересмотра, «очищения» понятий от пережитков устаревшего мировоззрения..

В любом случае наш научный язык является выражением современных отношений и представлений об обществе и об окружающем мире в целом. «Понятия, связанные с объектом нашего интереса, которые мы привносим в эти (изучаемые события), — заметил уже Г.В.Ф. Гегель, - мы находим не в далеких эпохах, даже не в высокой цивилизации Греции и Рима; они свойственны нашему времени»". Отсюда очевидной становится опасность неадекватного перевода языка документов на современный, искажения смысла явлений прошлого при передаче его в наших научных категориях. Эта опасность двоякого рода: она приводит как к модернизации, так и к архаизации прошлого, а нередко и просто к подмене понятий.

Трудности перевода языка одной культуры на язык другой связаны, в первую очередь, с разным жизненным опытом, выработанным ими. Например, исследователь национальной религии Японии «синто» С.Е. Светлов обращает внимание на тот факт, что понятие «синто» различно трактуется в научной литературе. Одни определяют его как «комплекс социальных и политических идей», другие - как «набор поверий, обычаев, примет и обрядов», третьи — как «культуру и обычаи», а то и как «обожествление природы, рожденное восхищением ею», хотя в данном случае речь идет о живом явлении в истории японской культуры. Что же тогда говорить об идентификации давно исчезнувших явлений, о которых сохранились нередко только косвенные свидетельства? Они никогла не смогут получить однозначного выражения в нашем языке. Дискуссионными были и остаются понятия, отражающие различные категории зависимого населения древности: «мушкенум», «гуруш», «джет», «мерет», или различные понятия, связанные с передачей религиозного опыта наших предков. Извлеченное из источников понятие должно быть подвергнуто тщательному анализу и дефиниции и только после этого применено в работе. Близость к источнику не гарантирует преимущества употребляемого понятия, поскольку источник редко раскрывает его содержание.

Очевидно, чтобы дать не только внешнюю канву событий прошлого, но и уяснить их смысл, исследователь должен понять прошлое изнутри, попытаться оценить его в тех категориях, которыми оперировали современники событий. «Нет никаких оснований для идеализации прошлого, - пишет Б. Дэвидсон. - Но есть немало оснований для того, чтобы понять его. Если мы согласимся с этим подходом, то начнем постепенно разбираться в том, что в действительности делали и думали люди и почему»". В этих целях в немецкой историографии был разработан метод «вживания» (И.Г. Дройзен, В. Дильтей), базирующийся на принципах герменевтики.

В наиболее общем виде он заключаются в следующем. Поскольку историк имеет, прежде всего, дело с текстами (письменными источниками), то он должен обратить внимание не только на содержание источника, но и процесс его передачи, на связанные с передачей намерения. Мы должны понять и истолковать мотивы, определяющие поступки исторического деятеля, его намерения, исходя из жизненных обстоятельств и всей личности героя. Понимание должно быть ориентировано не только на действующее лицо, но и на то, что было очевидным для его времени. Л. Ранке при этом требовал от исследователя погасить свое «я», чтобы не смешивать личное с чужим. Хотя, с другой стороны, понимание может основываться только на подобии, способности одного человека понять другого". Поэтому психоисторики, напротив, настаивают на необходимости широкого использования собственных чувств как инструмента исследования. Так, Л. де Моз заявляет: «Психоистория, как и психоанализ, - наука, в которой личные чувства исследователя не менее, а, может, даже более важны, чем его глаза и руки. Как и глаза, чувства страдают погрешностями, они не всегда дают точную картину. Но ведь психоистория имеет дело с мотивами людей, поэтому оценка мотивов во всей их сложности только выиграет, если психоисторик начнет идентифицировать себя с действующими липами истории вместо того, чтобы подавлять чувства, как проповедуется и практикуется в большинстве «наук»".

Базируясь на принципах понимания, французский писатель и историк П. Деке, автор биографии царицы Клеопатры, следующим образом формулирует свой исторический метод: «Чтобы понять происходящее, нужно проникнуться опасениями той эпохи, предваряющей христианскую эру, по меньшей мере, на одно поколение, нужно жить ее тревогами, ощутить гигантскую приливную волну, швырнувшую сменяющих друг друга в горнило битвы, услышать, наконец, грохот падения этого дуба - Помпеи. Попытаться стать таким же, как люди того времени, жертвами слухов, поддающихся проверке лишь через недели, а то и через месяцы, представить себе этот сумбур, превращающий политический расчет в сложнейшую дилемму и погрузиться в пучину неизвестности, когда пользы от средств связи было столько же, сколько от нынешней телепатии»".

Однако побиться должного результата крайне сложно, учитывая ретроспективный характер исторического познания. Историк знает итог изучаемых процессов, будущее прошедших эпох, которые мы пытаемся понять и мы не можем абстрагироваться от этого знания. Это знание отчуждает от нас прошлое. Поэтому по-своему прав американский ученый С. Хьюз. утверждая, что историк «не может рядиться, как это он иногда пытается делать, современником описываемых событий. Его действительное положение значительно более рискованно»". Конечно, исследователь не может отделаться от своего «привилегированного» положения по отношению к прошлому, но он не вправе и отказаться от максимально возможного приближения к нему, используя все средства из арсенала научного и художественного познания, тем более что он, при всей важности метода понимания, не является единственным путем постижения прошлого.

Понимание всегда идет рука об руку с объяснением. Социальные, политические и ментальные структуры, кризисы, каузальные связи и прочее не могут быть изучены с точки зрения отдельных индивидов. Для этого необходимо выяснение социально-экономическою строя данного общества. Проникновение исследователя в дух эпохи, изучение ценностных установок, господствующих в рассматриваемый период, будет эффективным лишь параллельно с социальным анализом, позволяющим, не своди личность к набору классовых признаков, определить объективные общественные рамки ее деятельности. Необходим системный подход к прошлому, в основе которого лежит признание единства в общественно-историческом развитии единичного, особенного и общего, их каузальной и функциональной связи. Современный подход к историческому исследованию предполагает, таким образом, соединение в едином методе познания «объяснения» и «понимания», разъелиненных учеными в конце XIX в. Поскольку история по своей природе является рефлексионной наукой, то она равным образом может опираться на объяснение и понимание как средство познания нашей рефлексии.

Серьезная опасность модернизации истории возникает в том случае, когда исследователь прибегает к прямым сравнениям и сопоставлениям процессов и явлений прошлого и современности. Так, например, в науке конца XIX - начала XX вв. проводились аналогии между развитием обществ Древнего мира и Нового времени, выражающие стремление «приблизить» к нам минувшее, «освободить» его от «условных» и «маскирующих» форм, в которых оно выражено, перевести их на привычный современности язык. Историки исходили из убеждения в повторяемости исторических моментов, сходстве старинных и современных жизненных условий. Многие авторы заходили столь далеко, что обнаруживали в древности капиталистические фабрики, банковскую систему, аналогичную современной, политические партии и прочее. При этом игнорировалось то обстоятельство, что одинаковые формы в разные времена наполняются различным сущностным содержанием. Афинская республика отличается от республики, установленной во Франции в ходе Великой революции, или республиканского строя США. Общественные классы периода индустриального и постиндустриального общества - это не одно и то же. Исторические понятия требуют перемены значений. Игнорирование исторического характера понятий чревато навязыванием прошлому несвойственных ему черт и отношений. Отсюда следует, что сравнения правомерны лишь тогда, когда наблюдается действительная общность в строении культурных систем различных эпох.

Соблюдению принципа историзма может способствовать различение исторических и социологических понятий. В одном случае, указывал в этой связи Д.М. Петрушевский, речь идет о поиске черт, типичных для социально-экономического строя определенного места и времени, в другом — о категории вневременной и внепространственной и в то же время применимой к любому случаю, где только наблюдаются явления определенного порядка. В последнем смысле «капитализм» или «феодализм» есть веберовские «идеашнотипические» социологические понятия. Назначение «идеального типа» — определить, в какой степени предмет исследования соответствует ему или от него отклоняется. В сравнении с «идеальным типом» явление познается в его индивидуальности и неповторимости. Чтобы избежать ненужного осовременивания минувшего, историку следует помнить о том, что каждая эпоха самоценна и не служит «ступенью» для последующей, более «высокой» развития культуры.

Таким образом, органическая связь исторической науки и современности неоднозначно влияет на решение исторической наукой своей главной задачи — объективного изучения прошлого; воздействие современности на историю может иметь как плодотворный, так и негативный характер. Предлагать же конкретные рецепты для того, чтобы выделить позитивные импульсы современности представляется делом ненадежным. В наиболее общем виде можно заметить, что наука должна исходить из ориентации на фундаментальные потребности современности и внимательно анализировать современный опыт для углубленного осмысления минувшего. Мы должны в разумных пределах ограничить зависимость исторических изысканий от сиюминутных потребностей общественной жизни, поставить пределы историческому релятивизму в науке. Этому способствует совершенствование методологии исторического исследования, повышение профессионального мастерства историка. Но, призывая к научному объективизму. мы не вправе требовать элиминации истории из современности, будь это даже возможно. Последнее приведет лишь к застою в науке, потере к ней общественною интереса.

Наконец, неверно ставить вопрос о зависимости от современности одной историографии; в большей или меньшей степени это удел всех наук. Как отмечает американский методолог А. Стерн, всякая теория — естественнонаучная или историческая — носит печать своей эпохи: «Категории картезианской механики существовали не дольше категорий схоластической физики Аристотеля. Ньютон недолго использовал категории Декарта, и категории физики Эйнштейна и квантовой механики отличаются от ньютоновских. Подобным образом категории эволюционной и генетической ботаники ненадолго пережили категории статической ботаники Линнея». Конечно, характер связи естественных наук и истории с жизнью современного общества качественно иной, но сама связь существует объективно и влияет на познавательные операции в науках о природе. Поэтому всякое научное познание не знает границ, и каждое поколение добавляет в него свои главы, отражая прогресс науки на пути постижения объективной действительности. Как отметил Б. Боммелье. история — «медленная наука». Прогресс исторических знаний не столь заметен, как в естествознании и технике, но он несомненен. Мы знаем гораздо больше и точнее, чем ученые прошлых поколений.

Воздействие современности на историческую науку - только одна сторона взаимодействия историографии и общественной жизни. Другая связана со значением исторического опыта, накопленного наукой для современности. Последнее определяется тем обстоятельством, что историческое сознание составляет существенную часть сознания общества в целом и самосознания отдельных социальных групп и национальных образований. Всякая социальная индивидуальность осознает себя лишь на базе выяснения особенностей, определения своего места среди других индивидуальностей и в рамках общего пути, пройденного культурным человечеством. Вез знания истории сделать это невозможно. Но историческое сознание не является величиной неизменной по своему содержанию, оно само исторично и эволюционирует вместе со сдвигами, происходящими в обществе. Следствием этого является постоянная потребность общественного сознания в переосмыслении исторического опыта.

В общественном историческом сознании переплетаются знания, выработанные собственно исторической наукой, представленные читающей публике публицистикой и художественной литературой, а также полученные в обыденной жизни через рассказы ветеранов, очевидцев каких-то событий, посещение музеев и прочее. Большая роль здесь принадлежит занятиям истории в школе. Разные источники формирования исторического сознания общества приводят к тому, что в нем функционирует немало мифов, тешащих национальное чувство, представляющих в иллюзорном свете те или иные важные для современности события прошлого. Задача заключается в формировании научного исторического сознания общества. Особенно актуальна она для молодых национальных государств, ставших на пуль самостоятельного развития.

Обнаруживаются определенные взаимосвязи истории и идеологии. Всякая идеология включает в себя исторический элемент, пытается обосновать свои претензии на правоту в социальной борьбе, опираясь на исторические данные. В свою очередь общество предъявляет к исторической науке свои требования идеологического характера. Главные из них сводятся к охране и укреплению государства посредством определенной направленности исторических работ. Поэтому исследователь, являясь носителем конкретного мировоззрения, не может, как правило, избежать идеологической направленности своих работ. Однако история ни в коем случае не есть придаток идеологии. Как наука она выполняет в обществе свои социальные функции, далеко выходящие за рамки требований идеологии.

Так же обстоит дело со связью истории и политики. Без строго научных знаний в области истории не может быть и речи о правильной государственной политике, особенно внешней, базирующейся на изучении исторических корней современных политических процессов. Ни одна важная государственная реформа не может быть успешной без учета опыта прошлого. Но к обслуживанию политики историография свои задачи не сводит. Более того, наука может многое потерять, если будет стремиться подчинить свои поиски меняющейся политической ситуации, подгонять сезои выводы в угоду политической конъюнктуре. Для историка актуальным является не только то, что сегодня значимо для современности. Исходя из общих задач научного познания, актуальными могут оказаться исследования самого отдаленного прошлого, явления малозначимые в координатах государственной политики, но важные с точки зрения выявления всех звеньев в цепочке культурного развития. Подлинные услуги обществу история может оказать, следуя не в кильватере идеологии или политики, а на пути свободного развития, представляя в распоряжение современности научно интерпретированный опыт прошлого. Таким образом, история как наука обладает своей спецификой, связанной с социальной природой, реконструктивным и ретроспективным характером исторического познания. Эта специфика не позволяет историографии копировать интеллектуальную модель, заимствованную из естествознания. Тем не менее история вполне обоснованно претендует на научный характер результатов своих исследований. Следует согласиться с выдающимся французским историком М. Блоком: «Мы еще не слишком хорошо знаем, чем станут в будущем науки о человеке. Но мы знаем: для того чтобы существовать, продолжая, конечно, подчиняться основным законам разума, им не придется отказываться от своей оригинальности или ее стыдиться».

Контрольные вопросы

1. В чем состоит смысл исторического процесса как научной категории?

2. В чем заключается отличие исторического познания от естественнонаучного и художественного?

3. Что означают субьектно-объектные отношения в историческом ношении?

4. Дайте развернутый ответ на вопрос: каковы отличительные особенности познавательной деятельности историка?

Дата добавления: 2015-07-08