Глава XLIX

Мать Кита могла не утруждать себя и не оглядываться так часто через плечо, потому что мистер Квилп был далек от мысли преследовать их или продолжать ссору с ее сыном. Не спеша и с совершенно безмятежной физиономией он шел домой, время от времени насвистывая какую-то песенку и теша себя приятными размышлениями о том, какой страх и ужас переживает миссис Квилп, не получая никаких известий от супруга целых три дня и две ночи и даже не подозревая о его поездке, и как, доведенная неизвестностью до полного отчаяния, она то и дело падает в обморок от тяжких предчувствий и тоски.

Эта веселая мысль весьма позабавила карлика, и он хохотал над нею до слез, а когда ему попадались по пути глухие переулки, выражал свой восторг дикими воплями, чем пугал насмерть редких прохожих, что опять-таки доставляло ему огромную радость и все больше и больше улучшало его самочувствие.

В таком великолепном расположении духа мистер Квилп дошел до Тауэр-Хилла и, взглянув на окно своей гостиной, вдруг увидел, что оно освещено ярче, чем полагалось бы освещать окна в доме, погруженном в траур. Подойдя ближе и навострив уши, он услышал оживленный разговор и различил голоса не только жены и тещи, но и чьи-то незнакомые — мужские.

— Ха! — крикнул ревнивый карлик. — Это что такое? Гостей без меня принимают?

Ответом ему послужил приглушенный кашель сверху. Он пошарил в кармане, но ключа там не оказалось ключ был забыт дома. Не оставалось ничего другого, как стучать в дверь.

— И в коридоре огонь, — пробормотал Квилп, припав глазом к замочной скважине. — Постучимся как можно тише. И с вашего позволения, миледи, я постараюсь застичь вас врасплох. Да-с!

На его тихий, осторожный стук никто не отозвался. Но после второго удара молотком, не менее осторожного, дверь бесшумно приотворилась, и из-за нее высунулся мальчишка с пристани. Квилп тут же зажал ему рот одной рукой, другой схватил его за шиворот и выволок на улицу, — Вы меня задушите, хозяин! — прохрипел мальчишка. — Пустите, ну!

— Кто там наверху, собака? — таким же хриплым шепотом спросил Квилп. — Говори! Да потише, не то я тебя на самом деле придушу.

Мальчишка показал на окно и захихикал, но в этом сдавленном хихиканье слышался такой бурный восторг, что Квилп схватил его за горло и, чего доброго, привел или почти привел бы свою угрозу в исполнение, если бы мальчишка не высвободился из хозяйских объятий и не юркнул за ближайший фонарь. Тогда, после нескольких безуспешных попыток вцепиться ему в волосы, карлику пришлось вступить с ним в переговоры.

— Добьюсь я от тебя толку или нет? — сказал он. — Что там делается?

— Да вы мне слова не даете вымолвить, — ответил мальчишка. — Они… ха-ха-ха! Они думают, вы… вы померли. Ха-ха-ха!

— Помер? — воскликнул Квилп и, не выдержав, сам разразился зловещим хохотом. — Нет, в самом деле? Ты не врешь, собака?

— Они думают, вы… вы утонули, — продолжал мальчишка, в злобном нраве которого чувствовалось влияние хозяина. — Последний раз вас видели на пристани, у самой воды, и они думают, что вы свалились в реку. Ха-ха-ха!

Заманчивая перспектива накрыть всю эту компанию при столь восхитительных обстоятельствах и поразить ее своим появлением привела Квилпа в такой восторг, какой он вряд ли испытал бы, даже если б ему вдруг нежданно-негаданно привалили большие деньги. Он ликовал не меньше своего многообещающего помощника, и несколько минут они оба стояли по обе стороны фонаря, давясь от беззвучного хохота и мотая головами, точно два непарных китайских болванчика.

— Ни слова, — сказал Квилп, на цыпочках подкрадываясь к двери. — Ни звука: чтобы и половица не скрипнула, чтобы и муху не потревожить. Так я утонул, миссис Квилп, а? Утонул?

С этими словами он задул свечу, сбросил с ног башмаки и ощупью поднялся по лестнице, предоставив своему ликующему юному другу выделывать акробатические упражнения на улице.

Так как спальня оказалась незапертой, мистер Квилп шмыгнул туда, пристроился за дверью в гостиную, тоже приоткрытой для притока воздуха, и нагнулся к весьма удобной щелке (которой он и раньше частенько пользовался в тех же целях и даже несколько расширил ее перочинным ножом), что дало ему возможность не только слышать, но и хорошо видеть все происходящее в соседней комнате.

Заглянув в это удобное приспособление, мистер Квилп увидел мистера Брасса, сидевшего за столом, на котором были чернила, перо, бумага, а также фляга с ромом его, Квилпа, фляга с его собственным ямайским ромом и все, что к рому полагается, то есть кипяток, душистые лимоны и белый колотый сахар. Из этой отборной провизии, притязавшей на его внимание, Самсон приготовил себе большую порцию горячего, как огонь, пунша и теперь помешивал ложечкой в стакане, устремив на него взгляд, в котором напускная меланхолия была не в силах побороть глубокое и нежное умиление. У того же стола, развалившись на нем с локтями, восседала миссис Джинивин, и миссис Джинивин уже не пробовала ложечкой исподтишка чужой пунш, а хлебала свой собственный из большой кружки, тогда как ее дочка — правда, не посыпав голову пеплом и не облачившись во власяницу, но тем не менее с выражением достойной и приличествующей случаю грусти на лице, — полулежала в кресле и умеряла свою тоску более скромной порцией того же самого бодрящего напитка. Кроме них, в комнате были двое лодочников, вооруженных инструментами, кои именуются кошками. Эти молодцы тоже держали в руках каждый по стаканчику крепкого пунша, а так как тянули они его со вкусом и были оба, разумеется, красноносые, с угреватыми физиономиями и, по-видимому, забулдыги, их присутствие скорее увеличивало, чем уменьшало атмосферу довольства и уюта, царившую здесь.

— Если бы мне удалось подсыпать отравы в кружку нашей милой старушенции, — пробормотал Квилп, — я мог бы умереть спокойно.

— Ax! — сказал мистер Брасс, нарушая всеобщее молчание и со вздохом возводя очи к потолку. — Как знать, может быть он сейчас смотрит на нас! Как знать, может быть он все видит и внимательно наблюдает за нами… откуда-нибудь оттуда. О боже мой, боже!

Тут мистер Брасс сделал короткую передышку и отпил сразу полстакана, после чего заговорил снова, с меланхолической улыбкой созерцая оставшуюся половину.

— Я будто различаю его глаз, сверкающий на самом дне этого сосуда, — сказал стряпчий, покачивая головой. — Что это был за человек! Уж нам такого больше не видать![67]Сегодня мы здесь, — он поднял пунш на свет, а завтра там, — допил его залпом и весьма выразительно погладил себя чуть пониже груди, — там, в безмолвной могиле. Подумать только! Ведь я пью его собственный ром! Это какое-то сновидение!

И для того, наверно, чтобы убедиться в реальности всего происходящего, мистер Брасс пододвинул свой стакан миссис Джинивин на предмет его наполнения, а затем повернулся к мореплавателям.

— Значит, поиски ни к чему не привели?

— Так точно, сударь. Надо думать, что если он где и вынырнет, так только в Гринвиче и не раньше завтрашнего утра, в самый отлив. Правильно, друг?

Второй джентльмен согласился со своим товарищем, добавив от себя, что в гринвичском госпитале[68]уже знают об утопленнике и что тамошние инвалиды-моряки поджидают его появления.

— В таком случае нам остается только одно — положиться на судьбу, — сказал мистер Брасс. — Положиться на судьбу и ждать. Как это было бы для нас утешительно, если бы тело нашлось! Хоть и тяжко, но утешительно!

— Вот именно! — поспешно подхватила миссис Джинивин. — Тогда мы знали бы наверняка.

— Что же касается объявления, — продолжал Самсон Брасс, берясь за перо, — какую печальную усладу доставляет мне описание его примет. Итак, ноги…

— Кривые, кривые, — сказала миссис Джинивин.

— По-вашему, у него были кривые ноги? — вкрадчивым голосом спросил Брасс. — Я будто вижу, как они шагают по улице… широко расставлены, в немного севших после стирки нанковых панталонах без штрипок… Ах! Жизнь наша влачится в юдоли слез! Значит, так и напишем?

— Да, по-моему, они у него были чуть-чуть кривые, — всхлипнув, проговорила миссис Квилп.

— Итак, ноги кривые, — повторил Брасс, записывая. — Голова большая, туловище короткое, ноги кривые…

— Совершенно кривые, — ввернула миссис Джинивин.

— Не будем на этом настаивать, сударыня, — елейным тоном сказал Брасс. — Зачемпридираться к слабостям покойного! Он ушел от нас, сударыня, ушел туда, где его ноги никто не станет обсуждать, «Кривые» вполне достаточно, миссис Джинивин.

— Я думала, важно установить истину, — сказала старушка. — Только и всего.

— Сокровище мое! Как я ее люблю! — прошипел Квилп. — Опять за пунш! Ишь разлакомилась!

— Это занятие, — продолжал стряпчий, откладывая перо в сторону и опоражнивая свой стакан, — невольно вызывает у меня перед глазами его образ — словно тень отца Гамлета! — в обычном костюме, который он носил по будням. Его сюртук, жилетка, его ботинки и носки, его брюки, шляпа, его остроты и шутки, его возвышенные речи и зонтик — все это встает передо мной, словно видение моей юности. А его рубашки! — воскликнул мистер Брасс, с ласковой улыбкой устремив взгляд на стену. — Рубашки у этого человека, полного всяких прихотей и фантазий, приобретали какой-то необычный оттенок! Как ясно я вижу их перед собой!

— Вы бы лучше писали дальше, сэр, — нетерпеливо перебила стряпчего миссис Джинивин.

— Вы правы, сударыня, вы совершенно правы, — спохватился мистер Брасс. — Печаль не должна леденить наши умственные способности. Не откажитесь подлить мне в стакан, сударыня. Теперь перейдем к носу.

— Приплюснутый, — сказала миссис Джинивин.

— Орлиный! — крикнул Квилп, высовывая голову из-за дверей и ударяя себя кулаком по этой части лица. — Орлиный, старая карга! Смотри! Это, по-твоему, приплюснутый? А? Приплюснутый?

— Браво, браво! — вскричал Брасс, повинуясь привычке. — Великолепно! Что за человек! Какой забавник! Кто другой умеет так огорашивать людей!

Квилп не обратил ни малейшего внимания ни на эти комплименты, ни на выражение растерянности и страха, мало-помалу появившееся на лице стряпчего, ни на вопли своей тещи и жены, ни на поспешное бегство первой из комнаты, ни на обморок последней. Уставившись в упор на Самсона Брасса, он подошел к столу и, начав с его стакана, осушил один за другим и остальные два, после чего схватил флягу под мышку и с ужасающей гримасой оглядел стряпчего с головы до ног.

— Поторопились, Самсон, — сказал Квилп. — Поторопились!

— Блестяще! — воскликнул Брасс, постепенно приходя в себя. — Ха-ха-ха! Просто блестяще! Кто другой проявил бы столько находчивости в таком затруднительном положении! А положение крайне затруднительное. Но его выручает юмор — неисчерпаемый юмор!

— Спокойной ночи! — сказал карлик, весьма многозначительно кивнув ему.

— Спокойной ночи, сэр, спокойной ночи! — ответил стряпчий, пятясь задом к двери. — Какое забавное происшествие, на редкость забавное! Ха-ха-ха! Упоительно, просто упоительно!

Выждав, когда голос мистера Брасса замрет вдали (ибо он продолжал свои возгласы и на лестнице, до самой последней ступеньки), Квилп подошел к лодочникам, которые с совершенно оторопелым видом топтались у порога.

— Итак, джентльмены, вы сегодня весь день проискали тело в реке? — спросил карлик, чрезвычайно любезно распахивая перед ними дверь.

— И вчера и сегодня, сударь.

— Ай-яй-яй! Сколько вам это доставило хлопот! Прошу вас, считайте своей собственностью все, что найдется на… на утопленнике. До свидания!

Лодочники переглянулись, но, вероятно, сочли споры излишними и, тяжело волоча ноги, вышли из комнаты. С гостями было покончено; Квилп запер все двери на ключ и, ссутулив плечи, по-прежнему обнимая флягу обеими руками, остановился перед бесчувственной женой, словно страшное видение, выплывшее из кошмара.

Дата добавления: 2015-07-08