Глава XLI

Кит мчался по людным улицам, ни на кого и ни на что не глядя, врезался в толпы пешеходов, перебегал запруженную экипажами мостовую, нырял в переулки и проходные дворы и, наконец, стал как вкопанный перед лавкой древностей — отчасти по привычке, отчасти для того, чтобы перевести дух.

Был хмурый осенний вечер, и в унылых сумерках знакомый дом показался Киту особенно мрачным. Опустевший, холодный, с побитыми стеклами, с расшатанным ржавым переплетом окон он темным пятном делил пополам ярко освещенную, шумную улицу, — и это унылое зрелище, так не соответствовавшее радужным планам, которые строил мальчик, пронзило ему сердце, словно разочарование или горе. Киту хотелось, чтобы в трубе этого дома гудел жаркий огонь, чтобы в окнах горел свет, чтобы там ходили люди, слышались веселые голоса, — ему хотелось уловить здесь хоть что-нибудь, что подкрепило бы надежды, зародившиеся так недавно. Он не думал найти лавку древностей преображенной — этого просто не могло быть, и все же мечты и ожидания, приведшие его сюда, сразу увяли и на них легла печальная темная тень.

Но, к счастью, Кит не отличался ни ученостью, ни глубокомыслием, чтобы пугаться предвестников грядущей беды, и, не обладая умозрительными очками, которые придали бы ему прозорливости, увидел перед собой только мрачный дом, неприятно поразивший его своим несоответствием с тем, чем он мысленно тешил себя. И подумав почему-то, что не надо было прибегать сюда, он помчался дальше еще быстрее, стараясь наверстать упущенное время.

«А вдруг я ее не застану, — думал Кит, подходя к бедному домику матери, — и не смогу разыскать? Ведь тогда этот нетерпеливый джентльмен опять рассердится. Так и есть! Окна темные, и дверь на замке! Да простит меня господь, но если тут не обошлось без богоспасаемой Маленькой скинии, так будь она… впрочем, нет, не надо», — вовремя осекся Кит и постучал в дверь.

На первый его стук никто не отозвался, но после второго из дома напротив выглянула женщина и спросила, кто пришел к миссис Набблс.

— Это я, — ответил Кит. — Вы не знаете, где она? Не… не в Маленькой скинии? — Он с трудом выговорил название ненавистной ему молельни и постарался вложить как можно больше презрения в эти слова.

Соседка утвердительно кивнула головой.

— Расскажите мне, пожалуйста, где она находится, — попросил Кит. — Я прибежал за матерью по спешному делу и должен увести ее оттуда во что бы то ни стало, даже если она сама забралась там на кафедру.

Выведать дорогу к этому храму оказалось не легко, потому что соседи не принадлежали к его прихожанам и если знали о нем, так только понаслышке. Наконец одна из подружек миссис Набблс, которая, настроившись на благочестивый лад после совместного чаепития, раза два провожала ее в молельню, дала Киту все нужные ему сведения, и он тотчас же побежал дальше.

Маленькая скиния могла бы ютиться и не в такой глуши и дорога туда могла быть и попрямее, хотя в таком случае джентльмен, который возглавлял прихожан, лишился бы возможности ссылаться на извилистость пути, ведущего к ней, и уподоблять ее на этом основании раю, в отличие от приходской церкви, что стояла на большой проезжей улице. Впрочем, Кит все же нашел Маленькую скинию и, помедлив за дверью, чтобы отдышаться и войти с приличествующей такому месту благопристойностью, переступил ее порог.

Следует признать, что молельня эта до некоторой степени оправдывала свое название, будучи действительно очень маленькой скинией — скинией самых скромных размеров, с весьма скромным количеством скромных скамей и скромной кафедрой, откуда некий скромный человечек (по ремеслу сапожник, а по призванию священнослужитель) произносил отнюдь не скромным голосом отнюдь не скромную по длине проповедь, если судить об этом по состоянию его паствы, ибо, хоть и скромная числом, она состояла большей частью не из слушающих, а из спящих.

Среди последних была и мать Кита, которая просто не могла держать глаза открытыми после вчерашних похождений и, чувствуя, что речи проповедника самым решительным образом поддерживают и поощряют их намерение закрыться, в конце концов поддалась охватившей ее дремоте и уснула — впрочем, не очень крепко, ибо время от времени она вдруг испускала легкие, почти невнятные стоны, как бы отдавая должную дань поучениям, несшимся с кафедры. Малыш тоже спал у нее на коленях. А Джейкоб, который по молодости лет тяготился этим затянувшимся духовным пиршеством, втайне предпочитая ему устриц, то погружался в глубокий сон, то вскидывался как встрепанный, в зависимости от того, что брало в нем верх — желание спать или страх, как бы не навлечь на свою голову какое-нибудь каверзное замечание из уст проповедника.

«Ну вот, я здесь, — рассуждал сам с собой Кит, тихонько присев на пустую скамью, отделенную от матери только проходом. — Но как же дать ей знать о себе? Как увести ее? Я все равно что за тридевять земель отсюда. Ведь она не проснется до самого конца. А вот опять часы бьют!.. Хоть бы он передохнул минутку, хоть бы они запели все хором!» Но никакой надежды на то, что хотя бы одно из этих желаний Кита свершится в течение ближайших двух часов, не могло и быть. Проповедник продолжал докладывать своим прихожанам, в чем он намерен убедить их, до того как они разойдутся по домам, — и даже если бы половина обещанного выскочила у него из головы, все равно ему не удалось бы закончить свои поучения раньше этого срока.

Вне себя от беспокойства Кит стал озираться по сторонам и, остановившись взглядом на маленькой скамейке перед кафедрой, так и ахнул — там сидел Квилп!

Он протер глаза раз-другой… Нет! Они не обманывали его, это был Квилп, — и Квилп, с обычной усмешкой на давно не мытой физиономии, сидел, держа руки на коленях, положив шляпу на деревянный пюпитр, а взгляд его был устремлен в потолок. Он не смотрел ни на Кита, ни на его мать, он будто и не подозревал об их присутствии, и все же Кит чувствовал, что внимание этого хитрого беса сосредоточено на них и только на них.

Однако, как ни поразило Кита появление карлика среди прихожан Маленькой скинии, возможно чреватое неприятностями, а то и бедой, ему надо было думать не об этом, а о том, как увести отсюда свою родительницу, ибо с приближением вечера дело начинало принимать серьезный оборот. Поэтому, дождавшись очередного пробуждения маленького Джейкоба, он постарался привлечь к себе его блуждающий взор (что было не так уж трудно — понадобилось только разок чихнуть) и знаками велел ему разбудить мать.

И надо же было, чтобы именно в эту минуту проповедник, увлеченный каким-то пунктом своей проповеди, свесился с кафедры, так что позади нее оставались только его ноги, и, держась левой рукой за край, а правой отчаянно размахивая над головой, уставился, — а может быть, это только так казалось? — прямо в глаза маленькому Джейкобу, точно грозя и взглядом и напряженной позой, что, если Джейкоб шевельнет хоть одним мускулом, он, проповедник, «бросится» на него, причем в самом прямом, а не переносном смысле слова. Попав в такую ужасную переделку, несчастный маленький Джейкоб, ошеломленный внезапным появлением Кита и завороженный взглядом проповедника, сидел на скамье ни жив ни мертв, готовый каждую минуту зареветь, невзирая на опасность, и так таращил глаза на своего пастыря, что они, казалось, того и гляди выскочат у него из орбит.

— Ну, была не была! — решился Кристофер. Он тихонько встал со скамьи, подошел к той, на которой сидела миссис Набблс, и молча «сгреб» малыша у матери с колен, как выразился бы мистер Свивеллер, случись ему присутствовать при этом.

— Молчи, мама! — шепнул Кит. — Идем, мне нужно поговорить с тобой.

— Где я? — вопросила миссис Набблс.

— В богоспасаемой скинии, — сердито буркнул ее сын.

— И правда, что в богоспасаемой! — подхватила миссис Набблс. — Ах, Кристофер! Как я вознеслась духом!

— Знаю, знаю! — быстро проговорил Кит. — Только пойдем скорее, мама, на нас все смотрят. Тише!.. Возьми Джейкоба за руку… вот так.

— Стой, сатана, стой! — вдруг завопил проповедник ему вслед.

— Джентльмен велит тебе остаться, Кристофер, — прошептала Киту мать.

— Стой, сатана, стой! — снова рявкнул проповедник. — Не вводи во искушение женщину, коя преклонила ухо свое к тебе. Внемли гласу взывающему! Не похищай агнца из стада! — Проповедник кричал все громче и громче, указуя перстом на малыша. — Он завладел агнцем, бесценным агнцем! Яко волк, бродящий в ночи, он позарился на невинного агнца!

Кит был добрейшее существо в мире, но, выведенный из себя этими бранными словами и не на шутку взволнованный своим столь затруднительным положением, он повернулся лицом к кафедре и, не выпуская малыша из рук, громко сказал: — Ни на кого я не позарился! Он мой брат!

— Он мой брат! — возопил проповедник.

— Неправда! — с негодованием сказал Кит. — Как у вас язык поворачивается такое говорить! И, пожалуйста, перестаньте браниться. Разве я что плохое сделал? Да если бы не крайняя нужда, я бы не пришел за ними. И если бы вы мне не помешали, все сошло бы тихо, гладко. Сатану и его сородичей можете поносить сколько вашей душе угодно, а меня, сэр, будьте любезны оставить в покое.

С этими словами Кит гордо вышел из молельни в сопровождении матери и маленького Джейкоба и, только очутившись на свежем воздухе, смутно вспомнил, что прихожане просыпались, недоумевающе оглядывались по сторонам, а Квилп, как ни в чем не бывало, так и остался сидеть в прежней позе, не сводя глаз с потолка и не обращая ни малейшего внимания на происходившее вокруг.

— Кит, Кит! — воскликнула миссис Набблс, поднося платок к глазам. — Что ты наделал? Разве мне можно будет теперь показаться сюда? Да никогда в жизни!

— И слава богу, мама! Вчера вечером ты немножко развлеклась, так неужели же сегодня обязательно надо сокрушаться и жалеть о чем-то? И ведь это не первый раз. Чуть только у тебя станет веселей на душе, ты сразу идешь сюда и каешься по указке этого болтуна. Стыдно, мама!

— Полно, сынок, полно! — остановила его миссис Набблс. — Грешно так говорить, даже в шутку!

— В шутку? Какие там шутки! — воскликнул Кит. — Я, мама, считаю, что в безобидном веселье и в бодрости духа бог не видит большего греха, чем в белых священнических воротничках, и напрасно эти болтуны одно порочат, а за другое заступаются. Ну, хорошо, хорошо, не буду! Только обещай больше не плакать. На, возьми малыша — он полегче, давай мне Джейкоба, и пошли только быстро, а дорогой я расскажу тебе свои новости, и ты у меня ахнешь, когда все узнаешь. Ну вот, давно бы так! Теперь, глядя на тебя, никто не скажет, что ты и близко подходила к Маленькой скинии, и, я надеюсь, с этим навсегда покончено. На, бери малыша. Ну, Джейкоб, полезай ко мне на закорки и держись крепче за шею, а если этот пастор назовет тебя с малышом невинными агнцами или барашками, ты ему скажи, что раз в год и он говорит истинную правду и что пусть, мол, и сам равняется больше на барашка, чем на кислую подливку к нему. Скажешь, Джейкоб? Ну, смотри!

Так, мешая серьезный разговор с шуткой — ибо он твердо решил сохранить хорошее расположение духа, Кит очень скоро развеселил мать и братьев и развеселился сам, и по дороге домой долго рассказывал им обо всем, что произошло в конторе нотариуса и что заставило его нарушить благолепие Маленькой скинии.

Миссис Набблс порядком струхнула, когда услышала, какие от нее требуются услуги, и совсем растерялась под наплывом самых противоречивых мыслей и сомнений, как, например: прокатиться в почтовой карете каждому лестно, а с другой стороны, разве можно оставить детей без присмотра! Но и это препятствие и кучу других, касающихся некоторых предметов туалета, часть коих находилась в стирке, а часть никогда и не числилась в ее гардеробе, Кит презрел полностью, ибо что они значили по сравнению с предстоящим ей огромным удовольствием отыскать Нелл и с торжеством вернуться вместе с беглецами в Лондон.

— У нас в запасе десять минут, мама, — сказал Кит, когда они вошли в дом. — Вот картонка. Уложи в нее все и пойдем.

Если рассказывать, как Кит совал в картонку те вещи, которые не понадобились бы миссис Набблс ни при каких обстоятельствах, и оставлял все, хоть сколько-нибудь необходимое; как они вдвоем уговаривали соседку перебраться к ним и побыть это время с детьми; как дети сначала заливались слезами, а потом вдруг развеселились, когда им были обещаны такие игрушки, каких и не видано на свете; как мать Кита без конца целовала их, а Кит не мог найти в себе сил рассердиться на нее за лишнюю задержку, — повторяю, если рассказывать все это, у нас не хватит ни времени, ни места. Лучше уж умолчим о таких подробностях и скажем только, что спустя несколько минут после назначенного срока Кит и его мать поспели к дому нотариуса, возле которого уже стояла почтовая карета.

— Эх! Карета, да четверкой! — вскричал потрясенный Кит. — И ты, мама, поедешь в ней! Вот она, сэр! Вот моя мать! Она готова, сэр!

— Прекрасно! — сказал джентльмен. — Только прошу вас не волноваться, сударыня. Я позабочусь, чтобы вы не испытывали никаких неудобств в дороге. Где сундук с обновками для девочки и старика?

— Здесь, — ответил нотариус. — Кристофер, клади его наверх.

— Слушаю, сэр! — крикнул Кит. — Готово, сэр!

— Ну, поехали, — сказал одинокий джентльмен. И с этими словами он подал руку матери Кита, самым учтивейшим образом подсадил ее в карету и сел рядом с ней.

Подножка кверху, дверца хлоп, колеса делают полный оборот — и вот экипаж уже громыхает по мостовой, а мать Кита, высунувшись из окошка, машет мокрым носовым платком и кричит во весь голос, прося передать множество последних наставлений Джейкобу и малышу, но каких именно — этого никто расслышать не может.

Кит стоял посреди улицы и смотрел им вслед со слезами на глазах, взволнованный не столько проводами, сколько предстоящей встречей, которая была уже не за горами. «Они ушли пешком, — думал он, — не услышав ни от кого доброго слова на прощанье, а вернутся в карете четверкой, с богатым другом, и всем их бедам придет конец! Она забудет, что когда-то учила меня писать…» О чем еще думал Кит, неизвестно, но думы эти завладели им надолго, — потому что карета уже давно скрылась, а он все стоял, глядя на цепь ярких фонарей, и лишь тогда вернулся в контору, когда нотариус и мистер Авель, которые сами несколько минут простояли на улице, прислушиваясь к затихающему вдали стуку колес, уже начали недоумевать, что бы такое могло задержать его.

Дата добавления: 2015-07-08