Гранд-авеню

Кризис 1980 года оказался тяжелым, но большинство из нас никогда не верили, что Спенсер может пойти по пути Монеты. Мы никогда не верили, что он может сдаться, развалиться, исчезнуть, ведь в ходе всей своей истории город доказывал, насколько он стоек и вынослив. Ни Спенсеру, ни его гражданам ничего не давалось даром. Все, что у нас было, мы заработали.

Начало Спенсеру было положено мошенничеством. В 1850 году застройщик продал несколько больших участков у изгиба реки Литл-Сиукс. Поселенцы предполагали найти процветающий город в плодородной речной долине, но так и не увидели его. Тут не было ничего, кроме лениво текущей реки и единственной хижины в четырех милях от нее. Город существовал только на бумаге.

Тем не менее первопоселенцы решили остаться. Вместо того чтобы перебраться в уже существующий город, они создали общину на пустой земле. Спенсер заявил о своем существовании в 1871 году и немедленно подал правительству петицию о строительстве железнодорожного вокзала, которого пришлось ждать почти пятьдесят лет. В том же году он отвоевал место в законодательном собрании округа Клей у Петерсена, куда более крупного города в тридцати милях к югу. Спенсер был городом синих воротничков. Он не имел никаких претензий, но знал, что именно здесь, на Равнинах, надо расширяться, модернизироваться и расти.

В июне 1873 года появилась саранча. Она сожрала кукурузу до самых стеблей, после чего двинулась на созревающее зерно. В мае 1874 года саранча вернулась. Снова она появилась в июле 1876 года, когда зерно налилось восковой спелостью, а кукуруза выбросила шелк початков. Как гласит отчет о столетней годовщине нашей общины, приведенный в «Ежегоднике Спенсера»: «Саранча съедала колосья и принималась за кукурузу, пока не сваливалась на землю под своим весом. Это была полная катастрофа».

Фермеры покидали этот район. Горожане отдавали свои дома и бизнес кредиторам и оставляли округ. Те же, кто остался, собирались вместе и помогали друг другу пережить эту долгую и голодную зиму. Весной они наскребли кредитов для закупки семенного зерна. Саранча, поедая все на своем пути, продвинулась с западного края округа Клей примерно на сорок миль, но дальше не пошла. Урожай 1887 года был лучшим, который когда-либо производил этот район. Саранча больше никогда не возвращалась.

Когда поселенцы первого поколения стали слишком стары, чтобы работать на земле, они перебрались в Спенсер. К северу от реки они поставили маленькие домики, в которых занимались каким-то ремеслом, вперемежку с торговыми заведениями. Когда наконец была проложена железная дорога, местным фермерам не приходилось больше запрягать лошадь в повозку и преодолевать пятьдесят миль до рынка. Разве что кому-то надо было преодолевать двадцать миль до Спенсера. Город отпраздновал приобретение расширением дороги от реки до вокзала. Эти восемь кварталов, окрещенные Гранд-авеню, стали главным торговым коридором всего района. Здесь располагалась сберегательные кассы и кредитные учреждения, фабрика попкорна на северной стороне рядом с площадью для ярмарок, завод цемента и кирпичей и лесопильня. Но Спенсер не был промышленным городом. Тут не было больших предприятий. Тут не появлялись обвешанные драгоценными камнями финансисты пограничья, которые прикуривали от двадцатидолларовых купюр. Не стояли особняки в викторианском стиле. Тут тянулись поля, жили фермеры и стояли восемь деловых кварталов под нашим удивительно синим небом Айовы.

И тут случилось 27 июня 1931 года.

Стояла сорокаградусная жара, когда в 13.36 восьмилетний мальчик зажег бенгальский огонь рядом с аптекой Отто Бьорнстада на углу Мейн-стрит и Западной Четвертой улицы. Кто-то вскрикнул, и испуганный мальчик бросил бенгальский огонь в большую витрину петард. Они взорвались, и огонь, подгоняемый горячим ветром, распространился по улице. Через несколько минут пламя бушевало по обеим сторонам Гранд-авеню, и малочисленная пожарная команда Спенсера была бессильна с ним справиться. Четырнадцать близлежащих городов послали команду и оборудование, но напор воды в реке был таким слабым, что ее приходилось качать насосами. Когда пламя достигло пика, огонь охватил даже мостовую на Гранд-авеню. К концу дня были уничтожены тридцать шесть строений, в которых располагались семьдесят две коммерческие фирмы, то есть почти половина тех, что имелись в городе.

Я не могу представить, о чем думали эти люди, глядя на дым, что тянулся над полями и тлеющими остатками их любимого города. В этот день северо-западная Айова должна была чувствовать себя одинокой и покинутой. Город умер. Деловая активность сошла на нет; люди уезжали. Уже три поколения большинство семей в Спенсере с трудом зарабатывали себе на жизнь. А теперь, в преддверии Великой депрессии — она уже ощущалась на побережье, но до таких внутренних районов, как северо-западная Айова, добралась лишь к середине 1930-х годов, — сердце Спенсера лежало в прахе и пепле. Стоимость бедствия — более двух миллионов долларов времен депрессии — до сих пор остается самой большой рукотворной катастрофой в истории Айовы.

Откуда я все это знаю? Да всем в Спенсере это известно. Огонь — это наше наследство. Он и определил нашу дальнейшую жизнь. Единственное, чего мы не знаем, — это имени мальчика, который устроил пожар. Конечно, кому-то оно известно, но было принято решение не раскрывать его личность. Главное — мы остаемся городом. Мы в нем все вместе. Давайте не будем ни на кого указывать пальцем. Давайте займемся проблемами. Мы тут назвали это прогрессивным подходом. Если вы спросите кого-нибудь в Спенсере о городе, вам ответят: «Он развивается». Это наша мантра. Если вы осведомитесь, что это значит, мы ответим: «У нас есть парки. Мы работаем добровольно. Мы всегда смотрим, что можно улучшить». Если вы копнете глубже, мы минуту подумаем и наконец скажем: «Ну, здесь был пожар…»

Но не пожар определил порядок наших действий. Через несколько дней после него собралась комиссия, которая должна была создать новый даунтаун, современный и максимально защищенный от несчастных случаев, пусть даже магазинам поначалу придется открываться вне домов и помимо зданий. Никто не отказался. Никто не сказал: «Давайте вернем все как было». Лидеры нашей общины отправились в большие города Среднего Запада, такие как Чикаго и Миннеаполис. Они познакомились с планировкой и изящным стилем таких мест, как Канзас-Сити. Через месяц был готов мастер-план даунтауна в стиле современного ар-деко, свойственного наиболее процветающим городам. Каждое сгоревшее здание имело своего владельца, но каждое из них было частью города. Владельцы приняли план. Они понимали, что тут всем вместе жить, работать и существовать.

Если вы сегодня посетите даунтаун Спенсера, вам не придет в голову и мысли об ар-деко. Большинство архитекторов были из Де-Мойна и Сиукс-Сити, они строили в стиле «прерия-деко». Здания, главным образом кирпичные, невысоко отстояли от земли. На некоторых были башенки, как на здании миссии в Аламо. «Прерия-деко» — это практичный стиль. Спокойный, но элегантный. Чуждый показных эффектов. Он не бросается в глаза. Он предназначен для нас. Нам нравится современность Спенсера, но мы не любим привлекать к себе внимание.

Когда вы придете в даунтаун, может, за кондитерскими изделиями в пекарню Кэролла или за покупками в «Хен-Хаус», вы, скорее всего, не обратите внимания на длинные чистые линии фронтонов. Наверное, вы припаркуете машину где-то на Гранд-авеню и пройдете под большим плоским навесом и вдоль магазинных витрин. Вы заметите металлические фонарные столбы и кирпичные узоры мостовой, тянущиеся один за другим магазины и подумаете про себя: «Мне тут нравится. Этот город живет и работает».

Наш даунтаун стал наследием пожара 1931 года и в то же время — фермерского кризиса 1980-х. Когда наступают тяжелые времена, вы или сплачиваетесь, или разбегаетесь. Это справедливо по отношению к семьям, городам и даже к отдельным людям. В конце 1980-х Спенсер опять собрался воедино. И снова преображение пошло изнутри, когда торговцы с Гранд-авеню, многие из которых продолжали дело своих предков с 1931 года, решили, что должны улучшить город. Они наняли бизнес-менеджера для всей вереницы розничных магазинов в даунтауне; они провели улучшение инфраструктуры; они основательно потратились на рекламу, даже когда, казалось, у них не оставалось денег.

Колеса прогресса начали медленно вращаться. Пара местных жителей купила и начала восстанавливать «Отель», самое большое историческое здание в городе. Это полуразрушенное здание прежде было у нас бельмом на глазу, оно поглощало нашу энергию, но теперь стало источником гордости, обещанием лучших дней; На торговом разделе Гранд-авеню владельцы магазинов платили за лучшие витрины, за более удобные тротуары и за развлечения летними вечерами. Они искренне верили, что Спенсер ждут хорошие дни, и, когда люди приходили в даунтаун слушать музыку, прогуливаться по новым тротуарам, они тоже верили в это. И если этого было мало, то в южном конце даунтауна, как раз за поворотом на Третью улицу, должно стоять чистое, гостеприимное, заново перестроенное здание библиотеки. По крайней мере, таков был мой план. И как только в 1987 году я стала ее директором, сразу же принялась настойчиво искать деньги для перестройки библиотеки. Город не имел администрации, и даже мэр работал на полставки, исполняя главным образом представительские функции. Все решения принимал городской совет. Вот туда я и ходила — снова, снова и снова. Городской совет Спенсера представлял собой классическую тесную компанию старых приятелей, политических воротил, которые встречались в «Сестерс-Мейн-стрит кафе». Оно находилось всего в двадцати футах от библиотеки, но не думаю, чтобы кто-нибудь из этой компании хоть раз переступал порог нашего здания. Конечно, я не была завсегдатаем этого кафе, так что проблема казалась неразрешимой.

— Деньги на библиотеку? Чего ради? Нам надо работать, а не читать книжки.

— Библиотека — это не амбар и не склад, — объясняла я совету. — Это жизненно важный общественный центр. У нас есть списки вакансий, комнаты встреч, компьютеры.

— Компьютеры! А сколько мы на них потратили?

В этом всегда и заключалась опасность. Едва начнешь просить деньги на библиотеку, как кто-то говорит: «Кстати, а зачем библиотеке вообще нужны деньги? У вас и так достаточно книг».

Я объясняла им:

— Новые мощеные дороги — это прекрасно, но не они поднимают дух нашей общины. Другое дело теплая, дружелюбная библиотека, которая охотно принимает всех. Что может быть лучше для морали, чем библиотека, которой мы можем гордиться?

— Я должен быть честным, — слышала в ответ. — Не понимаю, какая разница даже между самыми красивыми книгами.

Почти год все мои просьбы клались под сукно. Я едва сдерживала раздражение, но не сдавалась. И тут случилась забавная вещь: весомость моим аргументам стал придавать Дьюи. В конце лета 1988 года в Публичной библиотеке Спенсера произошли достойные внимания перемены. Число посетителей заметно увеличилось. Люди дольше проводили время в библиотеке. Они уходили счастливыми и довольными и несли эти добрые чувства по домам, в школы и на рабочие места. И беседовали на эту тему.

— Я был в библиотеке, — мог сказать кто-то, проходя мимо новых сияющих витрин Гранд-авеню.

— Дьюи видел?

— Конечно.

— На колени он к тебе садился? Он всегда устраивается на коленях у моей дочери.

— На самом деле о коте забыл, полез за книгой на высокую полку, но вместе с книгой в руке у меня оказался Дьюи. Я был так удивлен, что выронил книгу.

— И что Дьюи сделал?

— Он засмеялся.

— В самом деле?

— Во всяком случае, я в этом не сомневаюсь.

Должно быть, этот разговор продолжился и в «Сестерс-Мейн-стрит кафе», потому что члены совета наконец стали нас замечать. Их отношение постепенно менялось. Сначала они перестали посмеиваться надо мной, а потом стали прислушиваться.

— Вики, — сказал наконец городской совет, — возможно, библиотека в самом деле нуждается в переменах. Сейчас, как вы знаете, финансовые сложности и денег у нас нет, но, если вы создадите какой-нибудь фонд, мы окажем вам поддержку.

Должна признать, это было немного — но максимум того, что библиотека получила от города за долгие, долгие годы.

Дата добавления: 2015-07-07