Мята и резиновые колечки

Утверждать, что с Дьюи мы не испытывали проблем, не стану. Да, он был добрым и красивым, исключительно доверчивым и благородным, но все же он оставался котенком. Он как сумасшедший носился по рабочим помещениям. Разыгравшись, мог сбросить на пол всю вашу работу. Он был слишком юн, чтобы понимать, кто в самом деле нуждается в нем, и порой не реагировал, когда ему давали понять, что человек хочет побыть один. В «час истории» его присутствие побуждало детей шуметь и баловаться, так что Мэри Уолк, наш детский библиотекарь, выдворяла его из комнаты. В нашем распоряжении был Марк, большая кукла с симптомами мышечной дистрофии. Мы использовали ее, чтобы учить детей справляться с мышечной недостаточностью. Ноги Марка вскоре были так густо облеплены кошачьими волосами, что в конце концов нам пришлось прятать его в шкафу. Дьюи трудился всю ночь, пока не догадался, как открыть дверцу шкафа, и устроился спать на коленях Марка. На следующий день мы купили замок для шкафа.

Но ничто не могло сравниться с его поведением под действием мяты. Дорис Армстронг всегда приносила Дьюи подарочки — маленькие мячики или игрушечных мышек. У Дорис самой дома кошки, и наша заботливая мать-наседка всегда помнила о Дьюи, когда заходила в магазин для домашних животных. В один прекрасный день — тогда близилось к концу первое лето Дьюи — она без задней мысли принесла мешочек со свежими листьями мяты. Дьюи пришел в такое возбуждение от ее запаха, что я подумала, будто он собирается вскарабкаться на ноги Дорис. В первый раз в жизни Дьюи буквально умолял.

Когда Дорис положила на пол несколько листиков мяты, кот едва не сошел с ума. Он так старательно стал их обнюхивать, словно собирался втянуть в себя весь пол. Несколько раз фыркнув, он стал чихать, но не успокоился. Вместо этого он принялся жевать листья и не мог остановиться: он фыркал и жевал, снова жевал и фыркал. Мышцы его стали дрожать, он напрягся весь от кончиков лап до спины. Когда напряжение это дошло наконец до хвоста, он шлепнулся наземь и стал кататься вперед и назад по листьям мяты. Он кувыркался так, что казалось, в теле его не осталось ни единой косточки. Не в состоянии ходить, Дьюи ползал, елозя подбородком по полу. По-моему, он совершенно опьянел. Наконец он медленно выгнул спину и запрокинул на нее голову. Он выписывал зигзаги, дуги и петли. Ручаюсь, что передняя часть его тела никоим образом не была связана с задней. Когда он случайно шлепнулся на живот, тут же подполз к мяте и снова стал кататься по ней. Почти все листики застряли в его шубке, и он продолжал урчать, фыркать и жевать. Затем кот растянулся на спине и задними лапами стал лупить себя по подбородку. Это длилось до тех пор, пока несколько слабых толчков не пришлись в воздух и Дьюи не отключился, лежа на последних листиках мяты. Мы с Дорис с изумлением смотрели друг на друга, а потом расхохотались. Господи, до чего это было смешно!

Дьюи обожал мяту. Он тихонько урчал, натыкаясь на старые сухие ее листики, но, если в библиотеке появлялась свежая мята, кот тут же узнавал об этом. И каждый раз, когда он добирался до нее, все повторялось: он выгибал дугой спину, катался и ползал по полу, валялся, дрыгая лапами, и наконец превращался в кота в коматозном состоянии. Мы называли это «Дьюи Мамбо».

Еще одним пристрастием Дьюи, кроме кукол, ящиков, коробок, копировальных устройств, пишущих машинок и мяты, были резиновые колечки. Дьюи относился к ним просто фанатично. Ему даже не нужно было видеть эти колечки: он чувствовал их запах с другого конца библиотеки. Как только вы ставили коробку с резиновыми колечками к себе на стол, он был тут как тут.

— Вот ты и пришел, Дьюи, — говаривала я, открывая новую коробку. — Одно для тебя и одно для меня.

Он хватал зубами резиновое колечко и, переполненный счастьем, улепетывал.

Колечко я находила на следующее утро… в кошачьем туалете, торчащим, как высунувший голову червяк. «Это никуда не годится», — думала я.

Дьюи всегда посещал наши общие собрания, но, к счастью, он тогда еще не мог понимать, о чем мы говорили. Несколько лет спустя мы могли вести с этим котом долгие философские разговоры, но пока, заканчивая встречу, было достаточно кратко напомнить: «Больше не давайте Дьюи резиновых колечек, сколько бы он ни клянчил».

На следующий день в том же месте появилось еще больше резиновых червячков. И на следующий день. И еще на следующий. На очередном собрании я спросила прямо и недвусмысленно:

— Кто-нибудь давал Дьюи резиновые колечки?

В ответ услышала:

— Нет, нет, нет, нет, нет!

— Значит, он, должно быть, таскает их. Отныне не оставляйте их на столах.

Но легче сказать, чем сделать. Значительно легче. Вы изумились бы, узнав, сколько в библиотеке резиновых колечек. Мы убрали их подальше, но это не решило проблемы. Они просто расползались, как червячки. Заползали под клавиатуру компьютера и ныряли в стаканы с карандашами, падали на пол и прятались в проводах. Как-то вечером я застигла Дьюи, который рылся в бумагах на чьем-то столе. И каждый раз, отбрасывая лист бумаги, находил резиновое колечко.

— Надо убирать даже те колечки, что вы считаете спрятанными, — предложила я на следующем собрании. — Расчистите свои столы и уберите их. Помните: Дьюи чувствует запах резины.

И через несколько дней рабочие помещения обрели чистоту, которой не знали несколько лет.

Тогда Дьюи стал проводить рейды в поисках резиновых колечек, остающихся на столах для посетителей. Мы прятали их в ящики. Он находил резиновые колечки и у копировальной машины. Посетителям приходилось просить их у нас. Я считала, что это небольшая цена за общение с котенком, который весь день веселит их.

Скоро наши контроперации стали обнаруживать приметы успеха. Червячки еще встречались в кошачьем туалете, но куда реже. А Дьюи пришлось прибегать к нахальным приемам. Каждый раз, как я вынимала резиновые колечки, он не спускал с меня глаз.

— Никак мы покушаемся?

«Нет, нет, я просто смотрю».

Как только я откладывала колечки, Дьюи вспрыгивал на стол. Я отодвигала его, и он усаживался на столе, дожидаясь своего шанса.

— В этот раз не получится, — улыбаясь, говорила я. Должна признать, эта игра была довольно забавная.

Дьюи стал более хитрым. Он выжидал, когда ты повернешься спиной, и прыгал на резиновое колечко, которое невинно лежало на столе. Оно находилось там минут пять. Люди забывчивы. Но не кошки! Дьюи запоминал любой ящик, который был чуть-чуть приоткрыт, ночью возвращался к нему и протискивался в щель. Содержимое ящика он всегда оставлял в порядке, но на следующее утро резиновые колечки бесследно исчезали.

Как-то днем я проходила мимо нашего большого, до самого потолка, шкафа с разными материалами. Я над чем-то напряженно размышляла, скорее всего над бюджетными цифрами, и лишь краем глаза заметила приоткрытую дверцу. «Неужто я увидела…»

Развернувшись, я подошла к шкафу. Ну конечно, на полке на уровне глаз сидел Дьюи, и изо рта у него свисало большущее резиновое кольцо.

«Нет, ты не отнимешь его у Дьюи! Я собирался пировать целую неделю!»

Я не смогла не рассмеяться. Вообще-то Дьюи был самым воспитанным котенком, которого я только видела. Он никогда не скидывал книги с полок. Если я просила его чего-либо не делать, он тут же останавливался. Он был безупречно вежлив и с незнакомыми людьми, и с сотрудниками. Для котенка он был на удивление мягок и нежен. Но когда дело касалось резиновых колечек, становился совершенно неисправим. Он мог залезть куда угодно и сделать все, что угодно, лишь бы вцепиться зубами в резиновое колечко.

— Посиди тут, Дьюи, — сказала я ему, откладывая стопку бумаг. — Я хочу сфотографировать тебя.

Но когда вернулась с камерой, кот и его резиновое колечко исчезли.

— Убедитесь, что все кабинеты и ящики плотно закрыты, — напоминала я сотрудникам.

Дьюи отличался незаурядной хитростью. У него была привычка подбираться к закрытым дверям кабинетов или ящиков, а когда кто-то стремительно открывал их, влетать внутрь. Мы не были уверены, игра это или случайность, но Дьюи неподдельно веселился.

Прошло несколько дней, и как-то утром я нашла на столе странную пачку карточек — они не были стянуты резинкой. Раньше Дьюи никогда не покушался на туго натянутое резиновое колечко, а теперь стал каждый вечер перекусывать их. Как всегда, он был деликатен даже в своих проказах: карточки оставлял в полном порядке, все были на месте. Теперь карточки приходилось засовывать в ящики, а те плотно закрывать.

Осенью 1988 года вы могли весь день провести в Публичной библиотеке Спенсера, и вам ни разу не попалось бы на глаза резиновое колечко. О, они по-прежнему были здесь, но надежно упрятанные от создания, которое могло добраться до них с помощью лишь одного коготка. Последняя операция по очистке была закончена. Библиотека выглядела безукоризненно, и мы гордились своими достижениями. Если не считать одной проблемы: Дьюи все так же жевал резиновые колечки.

Я собрала команду опытных расследователей. Нам потребовалось два дня, чтобы найти последний надежный источник Дьюи: кофейная чашка на столе Мэри Уолк.

— Мэри, — сказала я, помахивая блокнотом, как полицейский детектив в плохом телевизионном боевике, — у нас есть основания считать, что источник резиновых колечек — твоя чашка.

— Этого не может быть. Я никогда не видела Дьюи рядом с моим столом.

— Доказательства свидетельствуют, что подозреваемый сознательно избегал приближаться к твоему столу, чтобы сбить нас со следа. Мы считаем, что он занимается твоей чашкой только по ночам.

— Какие доказательства?

Я показала на несколько кусочков жеваной резины, валявшихся на полу.

— Он жует их и выплевывает. Ест на завтрак. Я думаю, ты знаешь все его привычки.

Мэри содрогнулась от мысли о мусоре на полу, который попадает в желудок нашего котенка. Тем не менее это казалось практически невозможным…

— Это кружка глубиной шесть дюймов. Она полна скрепок, скобок, карандашей, ручек. Как он мог вытащить резиновое колечко, не вывернув все наружу?

— Когда есть желание, есть и способ. А за восемь месяцев в библиотеке подозреваемый доказал, что желание у него есть.

— Но там вряд ли имеется хоть одно резиновое колечко! Конечно же это не единственный источник!

— Как насчет эксперимента? Ты оставляешь кружку в кабинете, а мы посмотрим, будет ли его рвать обрывками резины около твоего стола.

— Но эту кружку разрисовывали мои дети!

— Вот и отлично. Как насчет того, чтобы просто вынуть колечки из кружки?

Мэри решила прикрыть ее крышкой. На следующее утро крышка лежала на столе с подозрительными следами зубов на краю. Не оставалось никаких сомнений — источник резиновых колечек именно она, кружка. Теперь все резинки отправлялись в ящики. Ради пользы дела пришлось пожертвовать удобствами.

Полностью нам так никогда не удалось справиться с умением Дьюи находить себе лакомства. Несколько месяцев спустя он просто потерял интерес к этим поискам. В конце концов это стало больше игрой, чем сражением, демонстрацией ума и хитрости. Если мы обладали умом, Дьюи был не обделен хитростью. И желанием. Он куда больше хотел жевать резиновые колечки, чем мы пытались остановить его. И, кроме того, у него был хитрый нос, который безошибочно улавливал запах резины.

Но давайте не станем придавать этому слишком большого значения. Эти резиновые колечки были для него всего лишь хобби. Мята и ящики были для него не более чем развлечением. Подлинной любовью Дьюи были люди, и он стремился сделать все для своих обожаемых друзей. Помню, как-то утром я стояла у круглого стола, разговаривая с Дорис, когда заметила девчушку, которая еле стояла на ножках. Должно быть, она лишь недавно научилась ходить, потому что с трудом сохраняла равновесие, и ножки у нее заплетались. Ручки она прижимала к груди, сжимая Дьюи в объятиях. Его задние ноги и хвост упирались ей в лицо, а голова едва не касалась пола. Мы с Дорис замолчали и в изумлении наблюдали, как малышка медленно ковыляет по библиотеке. На личике у нее сияла широкая улыбка, а котенок у нее в руках обреченно висел вниз головой.

— Потрясающе, — сказала Дорис.

— Я должна что-то сделать, — спохватилась я. Но ничего не сделала. Я знала: несмотря ни на что, Дьюи полностью контролирует ситуацию. Он понимал, что ему делать в любой ситуации, мог сам позаботиться о себе.

Здание библиотеки было небольшим. Как можно было день за днем проводить весь день в помещении площадью тринадцать тысяч квадратных футов и не чувствовать усталости? Но для Дьюи Публичная библиотека Спенсера была огромным миром, полным выдвижных ящиков, шкафов, книжных полок, картинок, резиновых колечек, пишущих машинок, столов, стульев, сумок, кошельков — и рук, которые так и тянулись погладить его, ног, о которые можно потереться, ртов, которые напевали ему песенки. И коленей. Библиотека всегда милостиво и щедро предоставляла ему колени.

К осени 1988 года Дьюи уже все это понимал.

Дата добавления: 2015-07-07