Глава 2. Миф в мифе

1.

2.

2.1. Архетипы и мифы

Но перед тем, как говорить о мифах, нельзя не затронуть архетипы «первообразы» введенные Карлом Густавом Юнгом (Karl Jung)[24]. Именно они широко используются в теоретическом анализе мифологии. Вообще, архетип – текст, к которому восходят позднейшие рукописи, сам по себе неизвестный, но который можно гипотетически реконструировать. Интересует нас сейчас другое. Архетипы, по Юнгу, – это комплексы коллективного бессознательного, его содержимое. Поэтому перед тем, как ответить на вопрос, что такое архетипы, мы должны знать о коллективном бессознательном – это те содержания и смыслы, которые не являются личными, но «коллективные, другими словами, принадлежат не одному какому-либо лицу, а по меньшей мере группе лиц; обыкновенно они суть принадлежность целого народа или, наконец, всего человечества»[25]. Архетипы и есть «содержание коллективного бессознательного… Речь идет об архаичных, или о первоначальных образах, то есть о всеобщих образах, существующих с древнейших времен… Они превращаются в осознанные формулы… в форме религиозного учения… Другим выражением являются миф и сказка. Архетип… заменяется в процессе индивидуального становления сознательным и чувственным, и притом в духе того индивидуального сознания, в котором он проявляется»[26]. Архетипы не имеют содержательной части, но лишь характеристику, да и то, весьма условную. Содержательную характеристику архетип получает лишь тогда, когда он проникает в сознание и при этом наполняется материалом сознательного опыта. Процесс мифотворчества поэтому есть не что иное, как трансформация архетипа в образы. Как говорил Юнг, архетип – это оси будущего кристалла в солевом растворе[27]. При всей своей формальности, бессодержательности, крайней обобщенности архетипы имеют свойство, «по мере того, как они становятся более отчетливыми, сопровождаться необычайно оживленными эмоциональными тонами, … они способны впечатлять, внушать, увлекать»[28], поскольку восходят к универсально-постоянным началам в человеческой природе. Отсюда роль архетипов для художественного творчества. Тайна воздействия искусства, по Юнгу, состоит в особой способности художника почувствовать архетипические формы и точно реализовать их в своих произведениях. «Тот, кто говорит архетипами, глаголет как бы тысячей голосов…, он подымает изображаемое им из мира единократного и преходящего в сферу вечного; притом и свою личную судьбу он возвышает до всечеловеческой судьбы…»[29].

К. Г. Юнг и его последователи выделили ряд архетипов, ниже перечисляются только некоторые из них.

Мать – «архетип Матери предшествует и подчиняет себе все формы проявления материнства. Первобытный, изначальный образ матери, характеристика «Великой Матери» со всеми парадоксальными чертами остаются в душе современного человека, как и в мифологические времена». Примером могут служить «Великая Богиня Маи», «Великая Мать Кибела» – мать римских богов, символ универсального и вечного материнства.

Герой – красив, агрессивен, не привязан к месту, гиперсексуален, может нарушать нравственные нормы во имя цели. Страдающий герой – мученик, приобретающий качества героя в результате страданий.

Тень – архетип, олицетворяющий качества, противоположные качествам субъекта, литературными выражениями которого Юнг считал Мефистофеля в «Фаусте» Гёте, Хёгни в «Песни о Небелунгах», Локки в «Эдде».

Анима – бессознательное начало противоположного пола в человеке, выражаемое образами двуполых существ первобытных мифов, в китайских категориях инь и ян и т.п.

Следует заметить, что у З. Фрейда было близкое понятие к «архетипу» – «прафантазия» – фантазии, в основе которых лежит филогенетический опыт всего человечества, которые являются каркасом, на котором строятся индивидуальные фантазии. В отечественной науке некоторые мыслители и ученые независимо от Юнга подходили к понятию архетипа. Так у Павла Александровича Флоренского в его работе «Столп и утверждение истины»[30], есть близкие по смыслу «схемы человеческого духа».

2.2. Социальные мифы

Мифология неоднородна и составляющие ее конкретные мифы различаются между собой по целому ряду критериев. В качестве примера, рассмотрим две классификации исторических мифов, разработанные в свое время А.Ф.Грабским и Ежи Топольским[31].

Классификация А.Ф.Грабского предполагает выделение мифологем по вертикальной иерархической структуре трех уровней исторического знания – «культурном», «структурном» и «событийном». К мифам «культурного уровня», автор относит «зашифрованные в системе культуры, свойственные исключительно ей, способы постижения времени», отвечающие за установление «границ возможного и невозможного». «Культурные мифы» играют роль исторических архетипов и представляют собой «наиболее глубокий источник мифотворчества в историографии». По мнению А.Ф.Грабского, мифологемы культурного уровня незыблемы для носителей цивилизационных ценностей и прекращают существование одновременно с породившими их цивилизациями. Мифы, сложившиеся на «структурном уровне исторического знания» формируют отношение к конкретным общественным институтам, как элементам социальной структуры, сложившимся на определенном этапе цивилизационного развития и отражающим особенности господствующих в тот или иной момент общественных отношений. К таким мифологемам А.Ф. Грабский относит этнические (национальные), государственные (династические) и классовые (сословные) мифы. Мифологемы структурного уровня в наибольшей степени востребованы идеологией, ибо способны исторически обосновать незыблемость существующего социального порядка и обеспечить реализацию интересов господствующих элит. Вместе с тем они не вечны и уходят в небытие вместе с описываемыми ими общественными институтами, как только те теряют функциональность. Наконец, немало мифологем возникает на третьем, «событийном» уровне исторического знания, где в качестве объекта мифологизации выступают исторические факты и события, причем вовсе не обязательно имевшие место в действительности. Далеко не всякий «отчет» о свершившимся превращается в событийный миф – миф появляется лишь тогда, когда историческое событие тем или иным образом отражает вневременные ценности, сформировавшиеся в рамках мифологем культурного или структурного уровня исторического знания. А.Ф.Грабский полагает, что событийная канва истории объективна и сама по себе таких ценностей не содержит. Эти ценности приписываются конкретному событию (или же событие соотносится с определенной системой ценностей) извне через политику, идеологию, религию, игру интересов и т.д. Событийным мифом чаще всего пользуются для решения практических задач социального развития, например, при конструировании той или иной идейной среды. Именно к таким мифам применимы привычные для нас маркеры «вымысла», «фантазии» или «сказки», поскольку они устраивают людей лишь на определенное время и подвергаются жесткой критике, как только теряют свою функциональность.

Классификация Е.Топольского предусматривает выделение

1) «мифов происхождения», повествующих о началах мира, народов, государств, к которым относятся, в том числе, и мифы религиозного характера,

2) «мифов содержащия проекции будущего»,

3) мифов историографических, фактографических и теоретических – связанных со структурой профессионального исторического познания, к примеру, «мифов детерминизма»,

4) фундаментальных мифов – исторически обусловленных «укоренившиеся способы представления о действительности».

Большинство исследователей исторической мифологии сходятся во мнении, что мифологизация истории не только неизбежна, но и в ряде случаев, крайне важна для общества. Миф укрепляет ценности, обычаи и убеждения социальной группы, усиливая связи между ее членами. Миф имеет мощный потенциал объединения сообщества и упрощения толкования окружающего. Так, у стран, проходящих эпоху реформирования, существует постоянная потребность в верованиях, объясняющих изменения в идеологии или религии. Это и порождает запрос на новые мифы.

Отдельно выделяются мифы массового сознания – те, которые существуют в сознании множества людей. Так, например, в мифах массового сознания выделяют мифы об искусстве и мифы искусства, мифы о политике и мифы политики, то есть мифы о какой-либо сфере человеческой деятельности и те мифы, которые бытуют внутри неё. Мифология, порождённая тоталитарными режимами, отличалась своей компактностью, была легко обозримой, замкнутой и простой для понимания. В условиях тоталитарного государства мифология стремилась не просто подменить реальность, но и уничтожить её вообще. Миф в таком случае пронизывал всю жизнь общества, подобно библейскому, где «миф о православном царстве возрождается в мифе о первом социалистическом государстве». Мифология же современности отличается аморфностью, неустойчивостью, распылённостью, полицентричностью. Оно не охватывает общество в целом, а только отдельные его группы. В отличие от предыдущей эпохи, современные мифы не имеют системы, и здесь стоит говорить о различных мифологиях: традиционных (кратковременных), национальных (долговременных), иноземных. Миф может возникнуть в политике, этносе, социуме и на территории, а направлен на половой, возрастной, этнический и религиозный признаки. Так, например, миф об арийской расе мифологизировал немцев, а направлен он был не только на немцев, но на всё человечество, кроме «ариев».

Наш рациональный век также имеет свои мифы, мнения и убеждения, разделяемые людьми, но не обязательно сознаваемые ими. Отдельные мифы устарели и довольно быстро становятся опасными. Венгерский философ и теоретик Эрвин Ласло (László Ervin) называет некоторые из них[32].

Порядок через иерархию. Кто-то сверху даёт правила, а все остальные должны им подчиняться и занимают свое место в рамках установленного социального и политического порядка. Иерархические структуры еще действуют в армии, но перестают действовать даже в церкви, не говоря уже о деловой сфере и обществе. Преимущества структур непосредственного подчинения и рабочих групп уже оценено, но большинство социальных и политических институтов продолжают действовать по традиционной иерархической схеме, что делает их трудноуправляемыми, а работу – ненужной и неэффективной.

Идеология Вестфалии. Мнение о нации-государстве, что лишь оно является единственной политической реальностью, одна обладает независимостью (в силу тех или иных соглашений и договоров), а государства, группы и общины, существующие внутри нации, являются ее составными частями и не обладают собственным суверенитетом. При этом пакты и союзы, заключаемые с другими государствами или нациями, рассматриваются как временные меры, носящие лишь практический характер, и считаются имеющими силу лишь до тех пор, пока они служат интересам государства-нации. Данный миф – неприятие всего, кроме собственного государства-нации как средоточия преданности, – ошибочная форма патриотизма. Она приводит к шовинизму и нетерпимости, опасно подкрепляемыми торговыми соглашениями и политическими альянсами.

Разобщенность индивидов. Каждый индивид, живет сам по себе и преследует собственные интересы. То же можно сказать и о государствах: каждая страна – отдельная сущность, определяется собственными границами, и может полагаться только на себя – свой народ и своих лидеров. Эта точка зрения, которая отделяет человека от социального мира и мира природы, опасна тем, что направляет все действия на обеспечение личных интересов в борьбе среди неравных соперников. Она приводит к безответственному (неправильному) использованию окружающей среды.

Обратимость текущих проблем. Согласной этому мифу проблемы носят временный характер; это лишь эпизод, вызванный возмущениями, после чего все возвратится в норму. Справиться с временными трудностями помогут проверенные и испытанные методы решения проблем и кризисов. Нельзя полагать, что общества и обстановка не меняются. Проверенные методы не всегда могут годиться в данной ситуации, однако этот миф не даёт никаких альтернатив.

В основе этих современных мифов лежит ряд ошибочных предпосылок. Среди них можно выделить следующие.

1. Закон джунглей. Жизнь есть борьба за выживание. Будь агрессивным или погибнешь. Эта вера поощряет опасную конкуренцию и упускает из виду преимущества не менее необходимого сотрудничества.

2. Права она или нет, но это моя страна. Международное окружение – те же джунгли. Мы должны быть сильными, чтобы защитить свои национальные интересы, сильнее любого противника. Это утверждение порождает хаос в интернациональном масштабе, призывая людей сражаться за принципы, от которых их страна впоследствии отказывается, поддерживать ценности и взгляды небольшой группки политических лидеров, игнорировать культурные, социальные и экономические связи между народами.

3. Прилив поднимает все лодки. Если мы как нация растем и процветаем, то выгоду от этого получают все наши граждане, в том числе и беднейшие из них.

4. Теория просачивания. Еще одна «водная» метафора. Согласно ей, благосостояние "просачивается" от богатых к бедным, как в национальном, так и в интернациональном масштабе. Чем больше богатств сосредоточено на вершине – у богатых стран, тем мощнее та струйка, которая просачивается и достигает дна – бедных стран.

5. Невидимая рука. Сформулированная Адамом Смитом (Adam Smith)[33], эта метафора утверждает, что индивидуальные и социальные интересы автоматически гармонизируются. Если я делаю хорошо для себя, то я тем самым делаю хорошо и для всего общества в целом. Следование догмам «поднимающегося прилива» и «невидимой руки» порождает эгоистическое поведение в успокоительном, но безосновательном убеждении, что такое поведение способствует и благу других.

6. Саморегулирующаяся экономика. Если мы обеспечиваем идеальную конкуренцию в рыночной системе, то прибыль будет надлежащим образом распределена этой системой без нашего дальнейшего вмешательства. Вера в эту предпосылку игнорирует тот факт, что рыночные механизмы хорошо функционируют только на ровной игровой площадке; но стоит площадке накрениться, как игроки на более высокой части поля искажают операции. Они доминируют на рынке и вытесняют более слабых.

7. Культ эффективности. Необходимо требовать максимальной отдачи от каждого человека, каждой машины и каждой организации. То же, что производится, служит оно на пользу или нет, не должно быть основным предметом забот. Такой культ приводит к поощрению искусственных потребностей и пренебрежению подлинными потребностями человека, а также поляризации общества на привилегированную и бесправную части.

8. Технологический императив. Все, что может быть сделано, должно быть сделано. Если что-то может быть сделано или выполнено, то оно может быть продано, а если оно продано, то это хорошо для нас и для экономики. Технологический императив становится опасным, когда рынок насыщается товарами, окружающая среда не может поглощать большего количества загрязнений, а энергетические и материальные ресурсы становятся скудными и дорогими. Это приводит к избыточному производству ненужных товаров – бесполезных, вредных для здоровья, окружающей среды, способствующих возникновению стресса и т.д.

9. Экономический рационализм. Ценность всего, в том числе и человека, может быть выражена в денежном исчислении. Каждый жаждет разбогатеть, а остальное – пустые разговоры или притворство. Такое утверждение может показаться рациональным в эпоху гигантского взлета экономики, который отодвинул всё на задний план, но в эпоху социальных и духовных сдвигов такое представление кажется неоправданно смелым преувеличением.

10. Будущее – не наша забота. Почему мы должны заботиться о благосостоянии будущего поколения? Ведь мы должны заботиться сами о себе, так почему бы следующему поколению не сделать то же самое? Жизнь без сознательного планирования – неразумная стратегия в период, когда нам предстоит сделать критический выбор, имеющий глубокие и, возможно, необратимые последствия для будущего поколения.

Исходя из вышеизложенного, создается впечатление, что современный человек ведет борьбу за выживание в джунглях, готов идти и сражаться за свою страну, потому что она должна выжить в мировых джунглях, использует других для достижения собственной выгоды, доверяет невидимым силам исправлять неверное, готов производить, продавать и потреблять что угодно, наплевательски относится ко всему, что не может быть продано, и очень любит своих детей, но, при этом, проявляет полное безразличие к условиям, которые они унаследуют.

Странный это рационализм, и следовать ему более не стоит. Мы переросли те условия, в которых наши предки жили на протяжении миллионов лет. Более того, мы переросли даже те условия, в которых наши отцы и деды жили на протяжении большей части прошлого столетия. И, несмотря на это, мы все еще пребываем в иллюзиях о бесконечной и неисчерпаемой окружающей среде, а также об оправданности и справедливости безоглядного следования индивидуальным национальным эгоистическим интересам.

Дата добавления: 2015-07-08