Освоение новых прерий

Девочка рада, что ее семья переехала сюда из Лос‑Анджелеса. Ее воспоминания об этом городе, о его сутолоке и о том запахе, что стоит там в воздухе, начинают бледнеть. Ее ни капли не расстраивает длинная зима, когда снег собирается в огромные сугробы, а потом дует ветер и снег становится сухим. От этого, даже когда снег прекращает падать, продолжается снежная буря. Она любит наблюдать за всем этим из окна своей комнаты, окруженная книгами и рисунками.

Как‑то раз отец разбудил ее в полночь, вывел на улицу прямо под открытое небо и сказал: «Смотри». И она увидела молнию над горизонтом и огромную светлую реку над головой. «Молния и Млечный Путь, – сказал тогда ей отец. Он положил руки ей на плечи. – Изумительно». Ей понравилось, как он сказал это слово, мягко, и ничего не добавил к сказанному, молча уложив ее в постель.

И вот она опять поднялась и опять пошла, и теперь она на краю деревни…

Профессор Дэвид Орр описывает, как он представляет себе парадигму перехода к «масштабному осмыслению, сравнимому разве что с переворотом эпохи Просвещения XVIII столетия». Он стоит за «героизм высшего порядка», того, которому свойственна благотворительность, защита всего живого и отстаивание прав детей. По его определению, в разумной цивилизации «будет больше парков и меньше торговых центров, больше маленьких фермерских хозяйств и меньше агробизнеса, больше процветающих некрупных городов и поселений, больше солнечных коллекторов и меньше карьеров, больше велосипедных дорожек и меньше автострад, больше поездов и меньше машин, больше праздничности и меньше спешки…» Утопия? Нет, говорит Орр. «Мы уже попытались осуществить утопию и больше не имеем на это права». Он призывает к действию «сотни и тысячи молодых людей, которые знают, чего хотят, стойких морально, обладающих глубинными познаниями, необходимыми для перестройки окрестностей, городов, жизни общества на всей планете. То образование, которое сегодня в нашем распоряжении, не очень‑то здесь поможет. Они должны стать студентами в своих родных местах, должны стать компетентными и, по словам Уэса Джексона, „сродниться со своей землей“».

Несколько лет назад я посетил Уэса Джексона в Институте земли в канзасских прериях неподалеку от Салины[78]. Его деятельность в Атлантике, однажды им описанная, говорит о том, что он последователь Торо и его вклад, возможно, не меньше. Обладатель премии «Братство Макартура», так называемой награды гениев, Джексон является основателем и руководителем одной из первых программ, связанных с изучением природной среды сельской местности и ее охраной, в Университете штата Калифорния в Сакраменто. Неутомимый по своей природе, он все сильнее сокрушается по поводу того, что считает ведущим к плачевному концу, губительным для окружающей среды направлением, имея в виду путь развития сельского хозяйства. Он и его жена Дана приехали домой в Канзас и создали там Институт земли. Так назвали они научно‑исследовательский институт, связанный с сельскохозяйственными колледжами и окруженный широкими полями с растительностью местных прерий и делянками для разведения растений. Вот уже более двух десятилетий Джек сон является признанным авторитетом, выдвигавшим свой план обновленного развития Великих равнин. Некоторые считают Джексона крайним радикалом, своего рода Джоном Брауном сельской Америки (его прадед был в рядах сторонника аболиционизма Брауна). Он хочет освободить землю, а вместе с нею и многих из нас. Ему видится мир, где семьи вернутся к более естественной жизни, но на этом пути нельзя повторять ошибок аналогичных движений прошлого.

Он считает, что сельское хозяйство в том виде, в каком оно ведется, является большой ошибкой, «глобальной эпидемией» и что плужный лемех может принести будущим поколениям больше разрушений, чем меч. В своем кабинете, окна которого выходят на убегающие вдаль холмы и равнины прерий, он наклоняется ко мне и говорит: «Я пытаюсь создать новую систему земледелия, базирующуюся на модели прерий». Джексон, нависая надо мной всей своей большой, внушительной фигурой (описанной одним из писателей как нечто среднее между пророком Исайей и бизоном), добавляет: «Но мы не можем на этом останавливаться: нам нужна новая экономика, сориентированная на прерии, на природу». Как считает Джексон, естественные прерии с характерной для них растительностью, которая когда‑то удерживала поверхностный плодородный слой почвы, теперь регулярно перепахиваются, что ведет к потере этого слоя. В результате национальное достояние – драгоценная плодородная почва – смывается ручьями и превращается в донный осадок. Ручьи и реки по всему Среднему западу стали очень грязными. Эрозия ведет к смыванию почвы в двадцать раз быстрее, чем идет ее восстановление, то есть с большей скоростью, чем во время Великой засухи. По одному из подсчетов, Айова за последние 150 лет потеряла половину плодородного слоя, Канзас – четверть. Он считает возлагаемые сейчас на севооборот надежды необоснованными.

В Институте земли Джексон и его коллеги‑исследователи ведут экологическую и генетическую работу над созданием полей по типу прерий, как он их называет, «одомашненные прерии будущего». Современное сельское хозяйство базируется на таких культурах, как кукуруза и пшеница, которые требуется высевать каждый год, для чего земля перепахивается, что и приводит к эрозии. В отличие от этого естественные прерии со своей многолетней растительностью, и ее разветвленной корневой системой, глубоким дерном не ведут к потере плодородного слоя, а, наоборот, способствуют его созданию. Проблема состоит в том, что растения прерий для людей несъедобны.

Новые одомашненные прерии Джексона будут представлять собой комбинацию разных культур, стойких и многолетних, некоторые из которых будут выведены из диких трав, изначально растущих в прериях, но зерно которых будет съедобно. Он надеется вывести легко обрабатываемые зерновые культуры, которые будут репродуцироваться через корневую систему и таким образом переносить суровые зимы и сохранять плодородие почв. Джексон не очень‑то верит в генную инженерию; одна ошибка, говорит он, и мы можем оказаться перед неизбежностью катастрофы, сопоставимой разве что с истощением озонового слоя. Путем более медленных, традиционных генетических поисков, которые ведутся в более широком мире, а не на уровне манипулирования ДНК и которые, по его оценке, займут лет пятьдесят, если не больше, будут выведены растения, поддерживающие жизнедеятельность прерий. Но наступит день, полагает он, когда его одомашненные прерии смогут давать почти такой же ценный для питания урожай зерна с каждого гектара, какой снимается сейчас в среднем с гектара, засаженного в Канзасе пшеницей, в то время как энергетические затраты снизятся. Сейчас он может представить себе эти новые прерии к концу века, процветающими более, чем иная возделываемая земля, или, может быть, ставшими вторыми по значению после нее.

Но вот в чем загвоздка: если одомашненные прерии на самом деле нас устроят, мы в конечном счете должны будем распределить население по всей стране и жить такой жизнью, которую мало кто из нас сейчас может представить. Это будет более радикальная жизнь, чем шедшие по курсу «назад к земле» хиппи когда‑то имели в виду. По представлению Джексона, наши правнуки будут жить на фермах или в деревнях, разбросанных по всей стране. Их распространение будет основываться на сложных экологических формулах, разработанных технологиях, чем‑то похожих, но в то же время очень отличных от тех, что применялись в 1990‑х или в 1890‑х годах. Если такой взгляд на будущее покажется вам новой утопией или напомнит вам сельский гулаг – дело ваше, как говорит Джексон, здесь все зависит от воображения. Он считает, что нет такого вида солнечной энергии, таких ресурсов, включая и одомашненные прерии, которых будет достаточно для того, чтобы поддерживать нас, если население не рассредоточится. Несколько позже в нашем веке, по его прогнозам, американская модель расселения будет определяться тем, какое количество людей в каком регионе земля сможет обеспечивать. Города все‑таки будут существовать, но их численность уменьшится; в большинстве из них население составит около сорока тысяч человек. Население, проживающее за пределами городов, в сельской местности, утроится по сравнению с 1990 годом, но оно будет тщательно распределено. Так, например, прерии центрального Канзаса будут обеспечивать проживание одной семьи на каждых 16 га. В Айове и где‑нибудь на Западе, включая долину Сакраменто, для обеспечения каждой семьи потребуется гораздо меньше – положим, 4 га (говоря о таких возможностях, мой друг добавил: «Я знаю это место. Его называют Францией»).

Такие сельские районы обеспечат жизнь фермерских хозяйств и деревень нового типа. Люди станут жить сообществами на площадях размером примерно в 2 км². Семьи фермеров обоснуются на собственной земле, но недалеко друг от друга, рядом с деревней, которая расположится в центре этой площади. В этих новых сообществах будут жить от нескольких сотен до нескольких тысяч людей (фермером будет не каждый). Фермерский труд и одомашненные прерии в основном обеспечат потребность в белках и углеводах. Животных (включая легко переносящие зиму породы, выведенные путем скрещивания зубров и крупного рогатого скота) будут выращивать в небольших передвижных загонах на колесах, перевозимых по неогороженной земле. Это избавит от необходимости затрат на починку тысяч километров ограждений и не будет препятствовать свободной миграции диких видов. Люди в деревнях часть дня посвятят выращиванию овощей, фруктов и животных в солнечных биоукрытиях. Необходимая энергия будет вырабатываться с применением разнообразных технологий – от пассивных солнечных установок и использующих силу ветра генераторов до старомодных лошадиных сил. Для детей это окружение будет необычным – одновременно и фантастическим и старинным.

Дата добавления: 2015-07-10