Единственный выход путь в глубь себя

Ошо,

Ты говоришь, что нельзя идти против природы. Как же нам вести себя в океане природы — плавать или просто держаться на поверхности воды? Дружить нам с природой или враждовать? На какой ступени стоит человек, который наносит природе вред? Еще Ты рассказывал нам о том, как достичь согласия с природой, когда ты не плывешь по ее реке, размахивая руками, а просто лежишь на воде. И какова в этом контексте суть выражения «Нахин Рам Бин Таон» — «Нет иного прибежища, кроме сущего»? Пожалуйста, объясни нам это.

Нельзя пойти против природы, ибо нет ничего, что бы не являлось природой. Все, что есть, — это природа. Нельзя конфликтовать с природой, ведь кто собирается вступить в этот конфликт, если ничего, кроме природы не существует? Но возможно другое: принять точку зрения, встать на позицию, которую можно сформулировать так: «Я противостою природе». Вот это вполне возможно.

Когда ты плаваешь в реке, то и тогда ты не идешь против природы, поскольку плавание — это естественно. И река не вступает с тобой в борьбу, даже если ты борешься с ней, поэтому просто невозможно, чтобы ты враждовал с природой. Но у тебя может быть представление о том, что ты борешься с рекой, ты можешь быть одержим безумием побед и поражений. Если ты ведешь себя именно так, ты будешь страдать. Природа страдать от этого не станет, как не станет она и настаивать на том, чтобы ты изменился. Природа просто продолжит свой путь в бесконечность. Она не остановится и на мгновение, она не спросит тебя: «А что это ты делаешь?» Она и знать не знает о твоей борьбе, о твоем противостоянии. Она даже не подозревает о том, что ты с ней сражался.

Но если в твоем уме поселилась идея о том, что ты борешься, что ты обязан победить, а не проиграть, тогда, без всяких на то оснований, в тебе поселится тревога. И эта тревога тоже естественна. Это тоже часть природы: если ты сражаешься, то будешь проигрывать, побеждать, огорчаться, испытывать все положенные при этом чувства. Все это тоже природа, г

В этом мире все является частью природы — печаль, счастье, даже высшее блаженство. Решать тебе. Если ты цепляешься за какие-то ложные убеждения, тебя охватит тоска, если ты имеешь простые, естественные убеждения — станешь счастливым, а если отбросишь любые убеждения — достигнешь блаженства. Все это происходит внутри тебя.

Тебе в ногу вонзается шип — и ты чувствуешь боль. Так вот запомни: и эта боль, и шип, и твое тело — все это природные явления. Когда ты рукой вытаскиваешь шип, твоя рука, пальцы, которыми ты его вынимаешь, — тоже часть природы; удовлетворение от того, что ты почувствовал, как стихает боль, — тоже природно. Нет и не может быть ничего, что не было бы частью природы. Природное, естественное — это все, что может случиться, и то, что случается. Скитания человека естественны, его невежество естественно.

Так что вопрос не в том, чтобы выбирать между естественным и неестественным, потому что естественно все. Ведь и страдание, и счастье, и блаженство — все принадлежит царству природы. Ты несчастлив, я вижу это и говорю тебе, что счастье возможно. Все, что тебе нужно сделать, — держаться на воде, а не грести руками. Кроме того, у тебя есть возможность достичь блаженства — не плыви, размахивая руками или просто держась на воде, — просто стань с рекой единым целым. Однако все три возможности естественны.

Давай рассмотрим это таким образом: когда ты здоров — ты естествен, но вот ты заболел, что тогда? Ты думаешь, что болеть — это неестественно? А откуда же берется болезнь? Болезнь — такая же часть природы, как и здоровье. Однако она делает тебя несчастным, тогда как, будучи здоровым, ты чувствуешь себя счастливым.

Так что тебе решать, каким путем из тех, что предлагает природа, ты хотел бы пойти — путем страданий, счастья или блаженства. Перед тобой всегда открыты все три двери, и со стороны природы не будет ни давления, ни принуждения. Какую бы дверь ты ни выбрал, она не станет тебя ни наказывать, ни награждать. Природа в этом смысле совершенно нейтральна, она не собирается толкать тебя ни на один из путей. Выбор остается за тобой. Вот почему я говорю, что, когда ты страдаешь, это твой собственный выбор. А если от своего несчастья ты получаешь удовольствие, никто тебя не остановит; занимайся этим, сколько душе угодно. Но трудность в том, что твои страдания заставляют тебя и страдать тоже. Кроме того, ты не осознаешь, что эти страдания ты выбрал сам.

Прежде всего, ты должен понять, что природа нейтральна, у нее нет никаких предпочтений. Но, если ты хочешь быть несчастным, тебе придется придерживаться определенного образа жизни — с конфликтами, борьбой, желанием победить. А тот, кто стремится к победе, будет побежден, ведь разве часть, крохотная частица, может взять верх над целым? Капля не может одержать победу над океаном, такого не бывает; в самом факте, что она является каплей, заключено ее поражение. Как может капля завоевать океан? Разве может случиться такое, чтобы тебя победила твоя собственная рука? Ведь даже для того, чтобы ввязаться в борьбу с тобой, руке понадобится твоя же энергия. Так отец делает вид, что борется со своим малышом: папа поддается, и ему приятно, что он дает ребенку почувствовать вкус победы. Малыш взбирается на папину грудь и усаживается на ней, как настоящий победитель. Но все это отец подстроил специально для ребенка. И хоть малыш пребывает в уверенности, что выиграл он, отцу хорошо известно, что ребенок победить его никак не может.

Когда ты одерживаешь победу, это Божественное играет с тобой, как отец играет со своим ребенком. На самом деле, выиграть ты не можешь. Это невозможно, ибо часть не может взять верх над целым. Разве часть может быть больше целого? Нет, так не бывает. Но временами ты будешь чувствовать, что победа за тобой; просто отец руками ребенка подстроил свое поражение. Это его игра. И если ты попал в сети ложных представлений обо всем этом, ты будешь чувствовать себя несчастным, поскольку игра не будет длиться вечно. Раз за разом ты будешь терпеть поражения. В тот день, когда ты поймешь, что поражение неизбежно, ты оставишь свои попытки добиться победы.

Саннъяса — это отказ от желания победить.

Только тот, кто избавился от стремления к победе, знает, что сущее — это единственное прибежище, сущее — это последнее укрытие; против сущего пойти нельзя. Так было с поражением Раваны от рук Рамы: по ходу битвы Равана одерживает мелкие победы, там происходит несколько заминок, когда кажется, что Равана вот-вот победит. Да и у Раваны появляется ощущение, что перевес на его стороне, он уже предвкушает, как окончательно разгромит Раму. Но Равана не может одержать окончательную победу. И не важно, как долго длится поединок, окончательная победа будет за Рамой. По ходу поединка Равана будет выигрывать множество раз; Рама же выиграет лишь однажды, но окончательно и бесповоротно. Часть может по ходу игры выигрывать в отдельных партиях, но в окончательном и решающем туре игры она потерпит поражение от целого.

Тот, кто пришел к пониманию этого, кто познал и осознал это, кто признал себя частью целого, отказывается от борьбы. И тут происходит чудо: как только он прекращает бороться, он побеждает... ведь когда ты оставляешь борьбу, ты перестаешь существовать, а остается только бытие. Ты сохраняешь свое «я» именно благодаря борьбе. Когда ты не сражаешься, а просто принимаешь свое поражение, ты исчезаешь; капля исчезает и становится океаном. Теперь победа Рамы — это фактически и твоя победа. Отныне ты становишься непобедимым. До сих пор у тебя не было ни малейших шансов на победу, она была невозможна; теперь невозможно твое поражение, ведь ты стал един с целым. Ты больше не волна, теперь ты — океан. Кто сможет взять над тобой верх?

Лао-цзы говорит: «Тот, кто настроен на победу, проиграет, а тот, кто принял свое поражение, становится непобедимым». Лао-цзы снова и снова повторяет, что ты не сможешь его победить, так как он уже сдался. С проигравшим бороться нельзя, как ты собираешься наносить ему поражение?

Человек, смирившийся с поражением, в своем приятии является саннъясином. А имена, которые мы даем людям, принявшим поражение, иногда означают «победитель». Таково, к примеру, слово «джина», одно из имен, которыми называют Будду и Махавиру. Джина означает «тот, кто одержал победу». Отсюда происходит слово джайна, которым называют последователей Махавиры. Оно означает «те, кто принял джину, победителя Махавиру».

Но когда Махавира побеждает? Когда наступает миг его победы? Он наступает именно тогда, когда его здесь нет. Пока ты здесь, ты будешь терпеть поражения. Ты и есть рецепт и главное условие своего поражения. Но в тот миг, когда тебя нет, происходит победа. Поражение исчезло вместе с тобой; то, что остается теперь, — это всепобеждающее начало.

Вот почему имя Махавиры было изменено. По-настоящему его звали Вардхаман; это тоже красивое имя, и в нем заключен свой смысл. Вардхаман означает «тот, кто увеличивается и побеждает». Но пока он был Вардха-маном, он знал одни поражения. Вардхаман — это наименование наших все возрастающих желаний: они растут и растут без остановки, и кто знает, каких размеров они достигнут. Желание похоже на горизонт, который всегда маячит впереди, но, сколько бы ты ни шел, он все отдаляется. Имя Вардхаман дал Махавире его отец, у которого в отношении сына было лишь одно желание. Он хотел, чтоб его сын обладал одним-единственным качеством — чтобы все вокруг него росло, процветало и плодоносило.

Итак, Махавиру звали Вардхаман, и, конечно же, все время, пока он оставался Вардхаманом, он то и дело терпел поражения. Но вот настал день, когда Вардхаман испарился, его «я» исчезло, и родился Махавира. Превратиться в Махавиру означает положить конец поражениям. Благодаря своей смелости он достиг таких высот, когда никто уже не сможет его одолеть. Но эта смелость появилась в нем, только когда исчез Вардхаман. Исчезновение Вард-хамана — это рождение Махавиры.

По этому поводу я вспоминаю один интересный случай, который произошел несколько лет назад. Я посетил храм Махавиры, и после того, как перед верующими выступил один джайнский монах, пригласили выступить и меня. Я сказал: «Вардхаман и Махавира — это два разных человека, и только когда умер Вардхаман, родился Махавира. Пока существует Вардхаман, существование Махавиры невозможно. Человек по имени Вардхаман — это не Махавира, и если вы думаете, что жизнь Вардхамана — это жизнь Махавиры, то глубоко заблуждаетесь».

Эти слова взволновали и крайне возмутили джайн-ского монаха. Он подумал, что перед ними выступает человек, совершенно незнакомый со священными книгами джайнов. Он так разволновался, что вскочил и, перебивая меня, закричал: «Нет, нет, то, что вы говорите, — абсолютно неверно. Вардхаман и Махавира — это один и тот же человек. Вы, похоже, совершенно не разбираетесь в священных книгах джайнов».

Я ответил: «Я могу разбираться в священных книгах джайнов, а могу и не разбираться. Но я знаю состояние джины. А с точки зрения состояния джины Вардхаман и Махавира — это два разных человека. Вы знаете только то, что написано в книгах, а я знаю, что жизнь Вардхамана — это не жизнь Махавиры! Вардхаман ушел в джунгли именно для того, чтобы растворить Вардхамана. И в тот день, когда семечко по имени Вардхаман раскололось, когда с него спала оболочка, появился росток Махавиры».

Но даже после этого джайнский монах не понял смысл моих слов. Ум, забитый разными идеями и концепциями, к пониманию не способен. Мои запутанные речи так рассердили его, что он полностью лишился самообладания и потерял всю свою осознанность. Необходимым условием понимания является наличие некоторой осознанности. Ведь те, кто слишком хорошо разбираются в священных книгах... пыль этих книг застит их глаза и они уже не способны видеть жизнь такой, какая она есть на самом деле.

Я не хуже того монаха знал, что имена Вардхаман и Махавира принадлежат одному и тому же человеку. Но это самый поверхностный уровень понимания, ведь на духовном уровне между ними дистанция огромного размера. Да, с формальной точки зрения имена принадлежат одному человеку; это человек, которого при рождении нарекли Вардхаманом и который умер под именем Махавира. Если судить по внешним признакам, здесь есть преемственность, взаимосвязь. А на духовном уровне? На духовном уровне прервалась одна цепь и началась другая, новая. На духовном уровне существование того человека, который когда-то родился, завершилось; а возник другой — тот, кто никогда не рождался и никогда не умрет, человек с новым опытом, с новой памятью. Это и был Махавира.

Попытайся понять это. Пока ты существуешь, твоим уделом будет поражение. Сама идея борьбы — это глупость. Это как если бы человек боролся с самим собой: он обречен на поражение. Это как если бы человек сопротивлялся течению: он потерпит поражение. Наступит день, когда к тебе придет понимание: «С кем мне сражаться? Кроме меня, нет никого!

Везде и всюду — только я, и другой — это тоже я! Я и ты — не отдельны и неотделимы». Тогда твоим поражениям придет конец, но в тот же миг не станет и тебя!

Когда люди не доверяют какому-то врачу, они говорят: «Болезнь пациента не уйдет, пока не умрет сам пациент». Может, в данном случае все не так, но вот в отношении религии это верно: пока больной не умрет, болезнь никуда не денется, так как болезнь и больной — это два названия одного и того же явления. Болезнь закончится только тогда, когда умрешь ты, потому что ты и есть болезнь. Пути различных религий могут отличаться в каких-то деталях, но суть везде одна и та же, и заключается она в следующем: как растворить личность, чтобы ее место могло занять целое? Ведь только тогда возможно высшее блаженство. Откуда взяться несчастью, если нет тебя? Чем сильнее ты становишься, тем глубже твои страдания.

Хорошо усвой вот что: страдания, счастье и блаженство — все это часть природы. Если ты ведешь борьбу, ты получаешь от природы страдания. Не то чтобы природа заставляла тебя страдать; страдания причиняет сама борьба, страдания — это тень твоей борьбы. Возьмем, к примеру, гравитацию Земли... когда ты идешь по дороге, то можешь и не чувствовать, что Земля тебя притягивает. Но если ты напился, если идешь, шатаясь, то можешь упасть и сломать себе ногу. Причиной твоего перелома стала гравитация, притяжение Земли. Земля притягивает тебя постоянно; и когда ты наклоняешься, и когда лежишь, и когда стоишь прямо, она всегда тебя притягивает. Ее притяжение не имеет к тебе никакого отношения. Если ты нагнешься слишком низко, то упадешь и ушибешь себе ногу, тогда тебе будет больно, но ты же не скажешь, что это притяжение сломало тебе ногу или причинило тебе боль.

Гравитация — это закон; таков порядок вещей. Точно так же, если ты попытаешься пройти сквозь стену, ты ударишься головой. Разве ты скажешь, что это стена ударила тебя по голове? А именно так люди часто и говорят. Но ведь это ты ударился головой, стена просто стояла неподвижно; если бы ты не подходил к ней, стена не сдвинулась бы с места, не подошла к тебе и не ударила бы по голове. Иди через дверь — и с твоей головой ничего не случится! Попытайся пройти через стену — и твоей голове не избежать шишек.

Всякий, кому вздумается бороться с природой, будет биться головой и причинять себе страдания. Тот, кто не пытается противостоять природе, тот, кто отпустил, проходит через дверь, и его голова останется целой и невредимой. Он забудет даже о том, что существует. Внутри него нет никакого конфликта, как, впрочем, нет и сдачи. Ведь даже сдаваясь, человек все же ощущает «Я есть». Нет, здесь нет ни силы воли, ни сдачи, я и не борюсь, и не отказываюсь от борьбы — ведь как я могу бороться или не бороться, если меня здесь нет? Так случается высшее блаженство. Оно нисходит сюда даже сейчас. Дверь открыта, но ты так занят своей борьбой со стенкой. Ты ведешь себя так, будто бороться со стенами — это закон природы! Большинство людей следуют именно этому закону — борьбы со стенами.

Ты когда-нибудь наблюдал, как ведет себя птица, случайно залетевшая в комнату через окно? Она так отчаянно пытается найти выход, так мечется, так бьется о стекло, что попадает куда угодно, но только не в то окно, через которое сюда залетела. Вот интересно, а как могла бы рассуждать эта птица? Первая мысль, которая могла прийти ей на ум, что, если она влетела через окно, значит, открытое окно и есть выход. Вход — это одновременно и выход, по-другому не бывает. Второе, что известно наверняка, — если ты мог войти, то сможешь и выйти. Но для этого тебе нужно знать, как тц вошел.

И вот птица летает по комнате в поисках выхода: она ищет его повсюду, но только не в окне. И чем дольше она мечется, ушибаясь о разные предметы, тем больший страх ее одолевает. Испуганная, она не в состоянии разглядеть окно. Если ты попытаешься ей помочь, захочешь показать, где выход, она испугается еще больше, и все эти отчаянные попытки улететь могут привести ее к гибели. Ты снова бросишься на помощь птице, станешь подгонять ее к окну, но, сколько ни старайся, выхода она так и не найдет.

То же самое происходит и с учениками многих мастеров. Мастер подталкивает их к выходу через окно, но именно из-за этого подталкивания ученики с силой бьются о стены.

Великий Мастер не будет тебя подталкивать. Его задача состоит в том, чтобы сделать вид, будто его вообще нет в комнате — ив самом присутствии его отсутствия ты сможешь расслабиться и ощутить легкость. Нервозность возрастает из-за присутствия другого человека; ты не можешь выбраться и при виде другого ведешь себя глупо. Это создает еще большее напряжение, которое в свою очередь еще больше тебя ослепляет. Тогда в таком взвинченном состоянии ты вообще ничего не видишь и ведешь себя как слепец.

Почему же эта птица не вылетает из комнаты через то же окно, через которое влетела? Это же так логично. Но ведь точно так же ведем себя и мы. Без сомнений, где-то в глубине, в своей основе наши рассуждения — такие же, как и у птицы, и звучат они так: «Как я могу выйти через ту же дверь, через которую вошел, если вход и выход с виду противоположны друг другу? Если вход и выход — это противоположности, тогда должна быть другая дверь!» Но, по сути своей, вход и выход — это не два разных места; это две стороны одной реальности.

Тот, кто это понимает, видит, что ты выходишь тем же путем, каким и вошел; никакого другого пути наружу быть не может. Когда ты ехал ко мне из дому, ты следовал определенным маршрутом, и тем же маршрутом ты будешь возвращаться домой. Ум может задаться вопросом: «Разве можно вернуться домой той же дорогой, которая ведет из дому?» Здесь нужно учесть небольшую разницу. Когда ты приходил, лицом ты был обращен ко мне, а спиной — к своему дому. Возвращаясь домой, ты будешь смотреть на дом, а ко мне повернешься спиной. Вот и вся разница. За исключением этого и ты остаешься тем же, и дом — тот же, и дорога та же. Место, из которого человек приходит в этот мир, — это место, в которое он возвращается обратно.

Вчера меня спрашивали о сексуальном желании. Стоит рассмотреть твой вопрос и с этой точки зрения. В утробе матери ребенок бездействует, он лишен сексуальных желаний; он находится в состоянии асексуальности. Он ничего не осознает. Когда ты не осознаешь даже самого себя, как тебе в голову может прийти мысль об удовлетворении каких-то желаний? Если есть эго, оно стремится удовлетворить свои желания, а если это невозможно, эго чувствует себя несчастным. Но перед ребенком, находящимся в утробе матери, вопрос об удовлетворении желаний еще не стоит, так как ребенок еще не отдельное существо, он — единое целое с матерью. Состояние, в котором человек пребывает в утробе матери, — это состояние мокши, абсолютного освобождения.

Матка — это миниатюрная форма блаженства, именуемого мокша. Ребенок един с матерью, един со своим первоисточником. Дыхание матери — это и его дыхание, кровь матери — это и его кровь, сердцебиение матери — это и его сердцебиение. Если умрет мать, умрет и ребенок. Жизнь матери — это пока что и его жизнь; отделение еще не произошло, эго еще не родилось, ребенок все еще пребывает в блаженстве мокши. То же самое происходит и при достижении высшей Божественности; все существование превращается в материнскую утробу. В храмах место, где располагается статуя божества, называется гарбагриха, камера-лоно. День, когда все сущее станет твоим храмом, будет днем, когда ты вновь войдешь в гарбагриху, камеру-лоно. Отныне ты уже не будешь прежним.

Так что ближе к истине те, кто представлял Божественное в женском обличье, а не в мужском. Концепция мужского божества неверна, поскольку у мужчины не может быть лона. Более правильно представлять Сущее в виде женщины. Мужское эго — единственная причина, по которой Сущее обычно воспринимают как мужское начало. Если же мы попробуем во всем этом разобраться без вмешательства эго, единственно верным будет считать Сущее женским началом, так как в нем должно быть пространство. В мокше такое пространство есть — это потенциальное лоно, в которое мы можем вернуться. Представление о джагат-джанани, джагадамбе — Матери Мира — более близко к истине. Разве в мужчине есть пространство? Куда в нем можно вернуться? Внутри него нет места, у него нет матки. Сущее становится маткой, а ты, когда рождается твоя Божественность, снова становишься младенцем.

Так что первое состояние — это асексуальность. Попытайся понять его эволюцию, ведь именно в это состояние возвращается мистик. Второй шаг — это любовь к себе: ребенок любит сам себя, играет с собственным телом, он погружен в состояние беспричинного блаженства; он ни с кем не общается, он получает удовольствие от того, что просто лежит и улыбается. Мать думает, что ребенок радуется воспоминаниям своей прошлой жизни. А он просто поглощен эротической игрой с самим собой: он одновременно и любовник, и любовница. Затем наступает черед третьего шага — стадии гомосексуальности. Теперь мальчики хотят быть с другими мальчиками, а девочки с другими девочками; это возраст, когда мальчики хорошо ладят с мальчиками, а девочки с девочками — когда мальчики любят мальчиков, а девочки — девочек.

Вот почему детскую дружбу в старшем возрасте повторить не удается. Дружба детей подобна отношениям любовников; она сохраняется на всю жизнь. Ни одна дружеская связь уже никогда не сравнится с той, что была у тебя в детстве, за всю жизнь ты так и не изведаешь ничего похожего на вкус детской дружбы. Человек будет встречать в своей жизни множество людей, много хороших людей; он будет вступать с ними в отношения, которые в лучшем случае останутся лишь знакомствами. Ничего похожего на детскую дружбу в его жизни уже не случится, потому что гомосексуальный этап развития больше не повторяется. Некоторые люди остаются гомосексуалистами. Это означает только то, что процесс их взросления протекал неправильно.

Сейчас это очень распространено на Западе — многие мужчины способны любить только мужчин, а многие женщины — только женщин. У них есть своя собственная литература — книги, журналы. Есть свои организации. Они сражаются с правительствами своих стран, отстаивая легализацию гомосексуальных браков. Некоторые страны, такие, как Дания и Швеция, даже узаконили подобные браки; мужчина может жениться на мужчине, если они оба этого хотят. Эта гомосексуальная стадия естественна в детстве, но если ты задержался в ней и во взрослом состоянии, это означает, что у тебя произошла задержка в развитии. То есть ты остановился на какой-то ступени лестницы роста и не смог продвинуться дальше. Третья стадия — это гомосексуальность, а четвертая — гетеросексуальность, когда человек испытывает любовь к людям противоположного пола, когда любовь возникает между мужчиной и женщиной.

Это и есть четыре стадии. Но существуют и две другие возможности: первая состой! в том, что человек уходит в лес, он вступает в конфликт со всем, что имеет отношение к сексу; он борется с сексом, он подавляет его. Перед нами так называемый аскет, отрекшийся. Такой человек не встал на обратный путь, круг не замыкается. Но так рождается смирение, которое мы обычно наблюдаем у садху и наших так называемых святых. Это то, что я называю недоразвитым смирением; это ненастоящее смирение, поскольку ты лишь прервал свой путь, ты не закончил его, ты не вернулся обратно; круг остался незавершенным. А пока круг не завершен, путешествие не окончено.

Все сущее во Вселенной движется по кругу; луна, звезды, Земля, солнце, жизнь — все совершает кругообразные движения. Существование не верит в прямые линии, оно признает только окружности. Все должно вернуться к той же точке, откуда начиналось. Это уникальное открытие и заслуга Тантры.

Тантра говорит, что следует достичь смирения, но достигать его нужно, возвращаясь к источнику. Четвертая стадия — это гетеросексуальность. Сексуальное влечение и любовь к противоположному полу. Путь обратно начинается отсюда. Предыдущая стадия — гомосексуальная. Все мировые религии, обладающие хоть каким-то пониманием психологии, имеют свои ритуалы, предназначенные для этой стадии. У буддистов есть сангха, община, где монахи и монахини живут отдельно, чтобы общение с противоположным полом было сведено к минимуму. Монахи живут с монахами, а монашки — с монашками. У христиан существуют отдельные мужские и женские монастыри. Есть такие католические монастыри, куда людям разрешается только входить: если ты вошел, ты уже никогда не выйдешь. Эти двери открыты только для того, чтобы впускать людей и никого не выпускать, чтобы каждый, кто вошел в эти двери, отказался от мира, где существуют отношения с противоположным полом. Отныне вошедший будет жить только с другими мужчинами. У него будут такие же дружеские отношения, какие были в детстве. Он завершает круг.

Человек должен пойти еще дальше и снова уподобиться ребенку, который любит самого себя. Отныне исчезает и мужчина, и женщина; саннъясин, сидящий в своей пещере, увлечен самим собой. Медитация — это состояние любви к самому себе, состояние самоудовлетворения. Такой саннъясин похож на ребенка, блаженно лежащего в своей колыбельке; чтобы испытать это блаженство, никто другой ему не нужен, он вполне счастлив и сам по себе. Это состояние медитации.

Но следует вернуться еще дальше, туда, где исчезает даже осознание самого себя. Теперь человек вернулся в лоно. Называется эта стадия — самадхи, просветление. Отныне человек становится младенцем в лоне существования, теперь он не осознает даже себя. Человек обрел невинность, он стал един со всем сущим. Круг замкнулся, и опять появилось состояние смирения. Это высшее состояние, которое я называю целебатом, — состояние брахмачаръи.

Если ты будешь и дальше двигаться по прямой и, пройдя четвертую стадию, на пятой захочешь стать целомудренным, то твое целомудрие окажется подавлением, оно будет извращенным, красоты в нем быть не может. В нем не будет и следа от того блаженства, которое замечаешь в ребенке, находящемся в материнской утробе.

От полного отсутствия желаний — к их удовлетворению, затем к гомосексуальности и наконец к гетеросексуальности; после этого — в обратный путь. В тот день, когда ты замкнешь этот круг, на тебя снизойдет высшее умиротворение, прольется дождь счастья. Такой человек возвратился домой. Это то, что мастера дзэн называют возвращением домой: человек вернулся в место, откуда отправился в путь. Он достиг первоисточника.

Если ты борешься с природой, это естественно. Если ты сдаешься природе, это тоже естественно. А если ты отпустишь себя, забудешь себя напрочь — и свои конфликты, и свою сдачу, — это тоже будет естественно. Все это естественно... ведь как хоть что-то может быть неестественным? Так что вопрос не в том, чтобы выбирать между естественным и неестественным, он в том, чтобы выбрать между несчастьем, счастьем и блаженством. Перед тобой открыты все три двери. Куда бы ты ни хотел направиться, иди осознанно. Если ты хочешь быть несчастным, тогда будь осознанно несчастным. Никто тебе не мешает, в этом деле вообще нет никакой зависимости. У каждого, кто желает быть несчастным, есть множество путей и способов этого добиться. Но помни: все это ты делаешь своими собственными руками; никого не вини. Если ты хочешь испытывать счастье, что ж, пожалуйста; а если ты готов к блаженству, тогда наслаждайся блаженством. Но никого, кроме себя, винить в своем счастье или несчастье ты не можешь. Точно так же некого тебе и благодарить. Ты живешь один.

Эти воззрения получили название теории кармы. Вся суть теории кармы сводится к следующему: все, что к тебе приходит, — это следствие твоих поступков, ни природа, ни Бог ничего тебе не дают. Ты сам создаешь свою собственную жизнь; из тех семян, что ты посеял, вырастает урожай, который ты же и соберешь. Именно этим ты всегда и занимался.

Единственное, на что здесь стоит обратить внимание, — если твои поступки доставляют тебе неприятности и огорчения, это означает только то, что ты идешь против природы. А если твои поступки делают тебя счастливым и здоровым, это означает, что ты идешь рука об руку с природой. Идти против природы означает несчастье, идти с ней вместе — значит быть счастливым. Но если ты достигаешь блаженства, ты уже и не с природой, и не против нее, ты с ней — единое целое.

Единение и есть блаженство.

Oiuo,

отождествляя себя со своим телом, мы не заботимся о нем. Вместо этого мы используем его как инструмент для удовлетворения собственного «я». Но по мере того, как это отождествление уменьшается, появляется новое отношение к телу, более дружественное. Почему возникает этот парадокс?

Когда человек становится все более спокойным, любые враждебные чувства постепенно уходят. И совершенно не важно, на кого направлена эта враждебность; внутри тебя исчезает само чувство враждебности. Счастливый человек может испытывать только дружеские чувства. Когда твоя медитация станет более глубокой, ты увидишь, что в тебе появилось больше дружелюбия к окружающим. Те, кто были тебе близки, так и остались близкими людьми, но при этом и чужие тоже стали близкими.

Невежественный человек относится к собственному телу как к чужому, и не важно, насколько сильно он себя с ним отождествляет. Не имеет значения, как активно человек это тело использует, он все равно живет с ним во вражде. Ты можешь сколько угодно украшать свое тело, внутри ты с ним враждуешь. Ты, наверное, этого не признаешь, но ты — враг своему телу. Эта вражда может выражаться двумя способами. Первый из них состоит в том, чтобы использовать тело как машину для удовлетворения своих желаний, ведь тогда ты наносишь телу вред и даешь толчок развитию в нем множества болезней и стрессов. Так что идти на поводу своих желаний — это первый способ проявления враждебности по отношению к своему телу. Такой человек разлагается.

Второй способ использует отрекшийся. Он уничтожает свое тело не тем, что удовлетворяет всяческие желания, нет — он истязает его. Он заставляет тело спать на ложе из шипов, морит его голодом, избивает плетьми. Он мучает

свое тело прямо и откровенно. Любитель удовольствий мучает его опосредованно, но оба истязают свои тела. Ни один из них не друг своему телу, оба они — враги ему.

Был у Будды один ученик, звали его Шрона. Когда-то он был князем, но потом отказался от всех своих дворцов и ушел из дому. В былые времена он слыл большим любителем удовольствий, в его дворце все было устроено так, чтобы хозяин мог постоянно предаваться утехам и развлечениям. Шрона никогда и никуда не ходил пешком; даже когда он поднимался по лестнице своего дворца, с обеих сторон на каждой ступени стояли обнаженные женщины, о плечи которых он мог опереться. В его жизни не было ничего, кроме музыки, танцев и веселья. Целыми днями он спал, а его ночи были заполнены шумными пирами с музыкой и танцами.

Однажды в его город пришел Будда, и Шрона стал его учеником. Последователи Будды были поражены, они говорили: «Мы и подумать не могли, что Шрона когда-нибудь станет санньясином. Ты сотворил чудо». «Вовсе нет, — отвечал им Будда, — никакого чуда я не совершал. Шрона был обречен стать санньясином, ибо ум шарахается из одной крайности в другую. Еще немного — и вы увидите, как он себя поведет: ваши дела — это ничто по сравнению с тем, что покажет Шрона».

Именно так все и случилось. Вскоре все заметили, что Шрона стал самым большим аскетом среди учеников Будды. Бхикху ели один раз в день; Шрона ел один раз в два дня. Если другие бхикху шли по дороге, Шрона шел по тернистой и каменистой обочине.

У других бхикху был хотя бы один предмет одежды, чтобы прикрыть свою наготу, а Шрона ходил совершенно обнаженным. В знойный полдень, когда

другие бхикху располагались на отдых в тени дерева, Шрона оставался стоять на солнце.

«Вот видите, — говорил Будда, — он истязал себя до того, как стал бхикху, он истязает себя и сейчас. Раньше он мучил себя разными удовольствиями, а теперь его мучения приобрели форму самоистязания, но он по-прежнему пытает себя, враждует с собой».

Через шесть месяцев от когда-то прекрасного тела Шроны остались лишь кожа да кости. Он высох и отощал, глаза его впали, ноги покрылись волдырями и ранами. Люди не могли поверить, что этот человек когда-то был князем Шроной.

Однажды вечером Будда зашел в его лачугу и сказал: «Шрона, я слышал, что, когда ты был князем, ты хорошо играл на вине. Я хотел бы спросить тебя вот о чем: если струны натянуть слишком туго, будет ли такой инструмент играть?

Шрона ответил: «Да, играть он будет, но звучание получится очень резким; а если натянуть струны совсем туго, они порвутся и никакой музыки не выйдет».

Тогда Будда спросил его: «А если струны натянуты слабо, что тогда?»

Шрона ответил: «Тогда музыки тоже не получится. А если и удастся что-то сыграть, звук будет очень заунывный и безжизненный. А если струны совсем не натянуты, не будет вообще никакой музыки».

Будда спросил: «И каково же общее правило? Как в инструменте рождается музыка?»

Шрона сказал: «Струны должны быть натянуты

средне — и не слишком сильно, и не слишком слабо».

rf“

Есть такая точка, где нельзя сказать, что струны слишком натянуты или слишком ослаблены. Обнаружить эту

среднюю точку — особый музыкальный дар. Многие люди умеют играть, но найти ту самую среднюю точку способен только большой музыкант. Когда музыкант берется за инструмент, у него уходит много времени на его настройку. Он начинает его простукивать, чтобы изменить натяжение — сочетание натяжений. Он натягивает или ослабляет струны и так далее. Он ищет ту среднюю точку, которую упомянул Шрона, когда говорил «не слишком туго и не слишком слабо...», — только тогда родится музыка.

Будда встал, чтобы уйти, и сказал Шроне: «Шрона, я пришел, чтобы сказать тебе, что этот закон относится не только к музыке, но и к жизни. Музыка самадхи — просветления — появится в жизни, только когда струны натянуты средне. Избегай крайностей! Перейти от распущенности к аскетизму легко, но ты должен остановиться посередине между ними, именно там и создается равновесие».

По мере углубления медитации ум начнет подходить к этой средней точке. Вся враждебность, обе ее разновидности, оставит тебя, а на ее месте родится дружелюбие. И это дружелюбие не будет направлено на какого-то конкретного человека, оно просто проявится в тебе. И всякий раз, когда твой взгляд на чем-то остановится, ты будешь чувствовать дружеское расположение. Ты посмотришь на деревья, или на своих друзей, или на птиц, и все вокруг будет испытывать к тебе дружеские чувства, словно все они — твои приятели, словно никто не враждует с тобой. А ведь так оно и есть. Когда ты проявлял враждебность, все вокруг делали то же самое; но теперь, даже когда кто-то ополчится против тебя, благодаря своей медитации ты сможешь увидеть, что для тебя и в этом есть своя польза. Вот почему Кабир говорит: «Если человек бранит тебя, дай ему приют, пусть он поживет в твоем доме». Пригласи этого человека к себе, пусть он поживет рядом с тобой, сделай его своим гостем, ведь его брань — тебе во благо. Теперь даже того, кто бранит тебя, ты будешь считать своим другом.

Ты увидишь, что тело — тоже твой друг, и тогда ты сможешь поблагодарить его. Саннъясин — это тот, кто умеет благодарить и свое тело тоже... ведь никакого вреда оно тебе не принесло, а скорее поддерживало тебя, было твоей тенью.

Когда ты хотел пойти в публичный дом, твое тело несло тебя туда — но именно ты этого хотел. Мы очень странные люди: мы говорим, что тело — наш враг, что это оно потащило нас в бордель! Когда ты хотел пойти в храм, оно понесло тебя в храм. Тело тенью последовало за тобой, оно выполнило все, чего ты хотел, и все же ты винишь его. Совершая прегрешение, ты говоришь, что грешником делает тебя тело; когда ты злишься, именно тело заставляет тебя чувствовать злость. Когда тебя охватывает сексуальное желание, ты говоришь, что тебя на это толкает тело.

В нас настолько укоренилась привычка обвинять других, что, когда винить больше некого, мы взваливаем вину на тело. Так что, если саннъясин осуждает тело, знай, что он еще не познал аромат санньясъг, иначе он бы увидел, что его тело — это храм, удивительный дар природы. Дав тебе это тело, природа стольким тебя одарила! Если бы ты мог воспользоваться хоть малой частью этого дара... В теле прячется не только сексуальное желание; в нем есть и другие центры, уровня более высокого, чем секс, и с другим содержанием. В твоем теле есть и сахасрара, из которой открывается дверь к просветлению. Твоя низшая чакра заведует сексуальными отношениями, отсюда открывается дверь в природу. Твоя седьмая чакра отвечает за медитацию, отсюда открывается дверь в Божественное. В теле содержится все. Так что не вини его; тело открывает ту дверь, в которую ты стучишься.

Но в силу своих привычек мы не желаем принимать вину на себя, нам всегда нужно взвалить ее на кого-то другого. И если никого больше обвинить не получается, ты винишь свое бедное тело. В отношении тела так называемые религии вбили тебе в голову кучу глупостей. Они сделали тебя врагом тела, и ты утвердился в мысли, будто достичь реализации ты можешь, только истязая его. В жизни не встречал более глупой идеи. Духовный человек никого истязать не будет, не говоря уж о том, чтобы мучить собственное тело. Как мучитель может стать духовным? Мучения — это насилие, жестокость, болезнь. Мучения — это черта больного ума. Не мучай это тело, познай его.

Так что по мере того, как в тебе будет рождаться медитация, ты начнешь заново узнавать свое тело. Впервые в жизни ты увидишь, что тело неповторимо и очень загадочно; так много дверей ведут к нему, а внутри его прячется целый мир, полный необыкновенных тайн. Ты же совсем не стремился раскрыть его сокровища. Ну а к чему ты стремился, то ты и имеешь. Ты похож на сумасшедшего, который получил в дар целый дворец, но свою жизнь проводит, сидя на ступеньках черной лестницы. Когда ему докучает жаркое солнце или дожди, он ищет виноватых, выкрикивает ругательства и причитает: «Что же это за дом такой, если мне приходится сидеть здесь у входа и страдать, если вся пыль с улицы летит мне в лицо, а прохожие осыпают грубыми словами?»

Но ведь этот человек сидит на ступеньках, он даже не открыл дверь. Он не видел, какие внутри великолепные комнаты, он так и не узнал, какой покой может подарить ему этот дворец, он не исследовал его сокровища. Он просто бранится, сидя на пороге и повернувшись к дворцу спиной. И чем больше ругательств звучит из его уст, тем труднее ему будет повернуться к дворцу лицом, ведь если мы сделали кого-то виноватым, то изо всех сил будем стараться держаться от него подальше. Если к тебе подходит твой враг, ты на него не смотришь, ты отводишь взгляд, ты поворачиваешься к нему спиной. Это у тебя получается само собой — отвернуться от врага, а если этим врагом служит для тебя собственное тело, тогда ты станешь его игнорировать, ты будешь держать этот дворец в запустении.

Это правда, тело помогает человеку пройти дорогой, ведущей в ад, но то же самое тело помогает ему попасть и в рай. И в рай, и в ад можно попасть с помощью одной и той же лестницы. Она не просит тебя карабкаться по ней вниз или вверх, это зависит только от тебя. Если внутри тебя случится даже маленький проблеск медитации, ты ощутишь глубокое чувство дружелюбия по отношению к своему телу, поскольку обнаружишь, что именно это тело сделало медитацию возможной. В тот день, когда случится просветление, ты увидишь, что и оно стало возможным благодаря телу. Освобожденный человек полон огромной благодарности и признательности к своему телу даже во время смерти.

Святой Франциск умирал, и вот в последний миг своей жизни он открыл глаза и произнес: «Спасибо тебе большое. Ты было моим верным спутником — никто другой не сделал для меня столько. Шел я в рай или в ад, совершал хорошие или дурные поступки, ты всегда было со мной. Как велико твое сострадание. Теперь, когда я навеки тебя покидаю, пожалуйста, прими мои благодарности».

Ученики, собравшиеся вокруг святого Франциска, не могли понять, с кем он ведет эту беседу. Один из них спросил: «Ты что, выжил из ума? Смерть на пороге, и ты теряешь рассудок? С кем ты разговариваешь? Ни на кого из нас ты не смотришь. Похоже, твои слова адресованы не нам. Ни один из нас не был с тобой во всех жизненных ситуациях, как ты только что об этом сказал, значит, в любом случае, даже если твои слова были адресованы кому-то из нас, они лишены смысла. Так с кем же ты разговариваешь? Ты говоришь в пространство?»

Святой Франциск ответил: «Я обращаюсь к своему телу. В невежестве своем я много раз упрекал его и бранил. Сегодня я благодарю свое тело, ведь больше такой возможности мне не представится; это последний мой шанс сказать ему спасибо, после чего я навсегда с ним расстанусь. Из-за меня это тело прошло через множество испытаний».

Так будет чувствовать себя и медитирующий. Враждебность уйдет, родится дружелюбие, ты почувствуешь благодарность, исходящую отовсюду. Это божественная благодать, которая присутствует во всех формах. Вот почему люди знания говорят, что тело — это храм. Только невежда считает тело врагом. Пусть эти невежды даже приложили руку к писанию священных книг, но это ничего не меняет — они по-прежнему остаются невеждами! Люди знания всегда говорили, что тело — это дар Божественного, а невежды всегда противопоставляли друг другу тело и Божественное, как будто, пока ты не уничтожишь свое тело, Божественного ты ни за что не достигнешь. Если бы Божественное было заинтересовано в уничтожении твоего тела, не было бы никакой необходимости его создавать. Ведь даже Божественное без тела не обходится — природа и есть его тело.

Вся природа — это тело Божественного.

Вот почему Пять природных Элементов собраны и в твоем теле в микроскопической форме. Твое тело — это Божественное в миниатюре. Где-то там, в небесах, светит огромное Солнце. Будучи по размерам примерно в шестьдесят тысяч раз больше Земли, оно излучает огромное количество теплоты и света. У тебя в доме горит маленькая лампа — крохотная, с солнцем ее не сравнить, но в ней тоже полыхает огонь. В этом огне — то же самое солнце, те же лучи, тот же свет.

Ты — лампа, форма лампы — это твое тело, а ты, твое сознание — горящий в ней огонь. Божественное — это высшее пламя, а творение — это лампа для этого огня. Так что, когда ты умрешь, твое пламя сольется с высшим огнем, а твоя лампа растворится в сущем.

Эта игра не знает себе равных. И эта Лила, игра — захватывающая! Не играй в нее с чувством враждебности. Тот, кого переполняет неприязнь к ней, сбивается с пути. Тому, кто становится ей другом, природа раскрывает все свои тайны. Только став другом, ты обретешь способность познавать, сможешь узнать, чем ты обладаешь. Твой взгляд обратится на дверь, ты откроешь ее и войдешь во дворец.

Ошо,

на протяжении сорока дет Будда непрерывно разговаривал, и все же о нем говорят, что он всегда хранил молчание. Ты тоже непрерывно говоришь, последние двадцать лет Ты ведешь беседы, и все же можно сказать, что Ты не произносишь ни слова. Это правда?

Звучит противоречиво, но так оно и есть. И помни: слова всегда противоречивы. Говорение может быть разных видов. Одна его разновидность никакого отношения к слушателю не имеет. В этом случае разговор — это просто твое заболевание: ты говоришь, потому что не можешь сохранять спокойствие, потому что в твоей голове очень шумно и беспокойно. Ты поговорил, и тебе становится легче... так что твой паяговоп — что лишь очишение. Именно так все мы и разговариваем, ведь когда мы молчим, нам становится как-то не по себе. Разговорами это беспокойство высвобождается. Вот почему, наговорившись вволю, ты чувствуешь облегчение. Тогда ты идешь домой и ночью крепко спишь. В дни, когда поболтать тебе не удается, твой ночной сон будет очень беспокойным — когда ты не можешь поговорить с другим человеком, тебе приходится разговаривать с самим собой. Поэтому, лежа в кровати, ты будешь говорить с собой.

Для тебя разговоры — болезнь, вынужденная мера. Тебе совершенно не важно, о чем говорить. Точно так же тебя не заботит, навредят кому-нибудь твои речи или принесут пользу. Ты говоришь, потому что не говорить не можешь.

Постой как-нибудь в сторонке и незаметно послушай, о чем люди беседуют. О чем они говорят? В чем смысл всех этих разговоров? Но нет, дело здесь не в смысле; они просто перескакивают с одной темы на другую. Это приносит им облегчение. Внутри них живет беспокойство, и при помощи разговоров это беспокойство высвобождается. Если же его не высвободить, оно и дальше будет давить на мысли, которые станут фантазиями, а если ему полностью перекрыть возможность выхода, ты просто сойдешь с ума. Психологи утверждают, что, если человека на три месяца лишить возможности разговаривать, он потеряет рассудок.

Как ведет себя умалишенный? В чем разница между сумасшедшим и тобой? Она не так уж велика. Разница небольшая и лишь количественная — сантиметр сюда или сантиметр туда, и все летит в тартарары. В чем же разница? Сходи как-нибудь в сумасшедший дом, и ты все увидишь. Человек, охваченный безумием, разговаривает, ни к кому не обращаясь; ты же сам с собой не говоришь. Вот и вся разница. Но так ли это на самом деле, ты с собой действительно не разговариваешь? Ты не говоришь вслух, ты говоришь только внутри себя. Вы отличаетесь только этим. Но, оставаясь один, ты тоже ведешь беседу. Шагая по дороге, ты корчишь рожи, размахиваешь руками, даже шевелишь губами; а порою, когда рядом никого нет — скажем, в ванной, — ты говоришь и вслух. Никто тебя не слушает; ты стоишь перед зеркалом, наслаждаясь беседой и даже гримасничая. Таким свободным, как в ванной, ты не чувствуешь себя больше нигде.

Так в чем же разница между тобой и сумасшедшим? Ты все еще осознаешь присутствие других людей, знаешь, что они думают и говорят. Сумасшедший с этой мыслью уже расстался, она его больше не заботит. Он говорит за обе стороны. Рядом с ним сидит человек, которого на самом деле нет, и он с ним разговаривает, отвечая за обе стороны. Но ты ведь тоже делишь себя надвое, начинаешь задавать вопросы и давать на них ответы. Для тебя разговор, беседа — это разновидность очищения, благодаря которому высвобождается твое безумие. Так выходит пар, когда поднимаешь крышку чайника. Точно так же, разговаривая, ты приподнимаешь крышку своего ума и выпускаешь пар. Это приносит тебе облегчение.

Будда говорит совершенно иначе. Для Будды разговор — не вид очищения. Так что, если разговором считать твои разговоры, тогда у Будды все по-другому, поскольку происходящее с тобой и Буддой отличается по существу. Будда говорит не потому, что не может хранить молчание. Будде легче молчать, разговоры для него мучительны. А тебе тяжело молчать и очень просто говорить. Молчание — это естественное состояние Будды, а разговаривать ему очень сложно. Чтобы говорить, ему приходится делать усилие. А когда тебя нет, Будда, сидя в одиночестве, сам с собой не разговаривает. Он молчит, внутри него — полная тишина; там никого нет. Так что в этом смысле правда то, что Будда говорил на протяжении сорока лет и все же оставался безмолвен, ведь разговоры Будды — это не болезнь вроде твоей. Необходимо четко их различать.

Во-вторых, между речью, которая появляется из пустоты, и речью, порожденной внутренней сумятицей и столпотворением, существует коренное отличие в качестве. Когда слова рождаются из пустоты, их внутренней сутью является тишина. Музыка, мелодия, звучащая в словах, появляющихся из пустоты, — это музыка безмолвия и тишины.

Так что, если ты внимательно послушаешь будду, тебя окутает тишина. Если ты и дальше станешь внимательно слушать будду, ты войдешь в состояние медитации, поскольку то, что будда говорит, — не главное; основная суть и свойство его бесед — пустота. И эта пустота вместе со словами тоже входит в твое сердце. Вот почему, слушая будду, ты впадешь в медитативное состояние. Но послушай обычного человека, и ты потеряешь покой. Чем больше ты слушаешь, тем больше растет твое беспокойство. Обычный человек будет болтать без умолку. Ты бы хотел от него отделаться, убежать, куда глаза глядят; ты скажешь, что этот человек нагоняет на тебя скуку, как же от него избавиться? Ты знаешь, как сам избавляешься от других, как говоришь что-то вроде: «Извините меня, пожалуйста, у меня сейчас срочная работа». И помни: другие точно так же избавляются от тебя. А когда ты говоришь, что какой-то человек невыносимо надоедлив, скрытый смысл твоих слов таков: он сильнее тебя и его ты донимать не можешь — он поймал тебя на крючок. Но есть и другие люди — те, кто слабее тебя, и ты, в свою очередь, мучаешь их.

Если послушать обычный разговор людей вместе со всеми их словами, ты впитаешь и все их зловоние. Так и должно быть, поскольку слова — это физическое явление. Долетающие до тебя слова несут в себе определенные вибрации, аромат или смрад, а еще передают сущность того человека, который их произнес. Вот почему, если в тебе есть хоть толика осознания, ты не станешь слушать неправильных людей. Если ты не лишен здравого смысла, ты не станешь общаться с этими безумцами, эта дружба опасна. Эти сумасшедшие не только сами больны, свое безумие они передают и тебе.

Был такой случай. Правитель Аравии сошел с ума. Он очень увлекался шахматами, которые занимали его ум двадцать четыре часа в сутки. Именно одержимость шахматами и привела его к безумию. Врачи заявили, что есть единственный способ вылечить халифа — найти шахматиста, лучшего, чем сам халиф, чтобы он целый год играл с халифом в шахматы. Поскольку заболел сам халиф, недостатка в деньгах не было. И вот во дворец пригласили самого лучшего шахматиста — Бобби Фишера тех времен, — и они начали играть.

Поскольку речь шла о самом халифе, шахматист не мог отказать тому в игре. Но в какие шахматы можно играть с умалишенным? Ведь сумасшедший — это сумасшедший, и ходит он, куда ему вздумается, и правил никаких не соблюдает! Бывало так, что халиф просто переворачивал шахматную доску, а в другой раз приходил со своими шахматами посреди ночи. Когда год был уже на исходе, халиф опять лишился рассудка, шахматист тоже сошел с ума. Это непременно должно было случиться.

Сходи как-нибудь в психбольницу: кажется, что тамошние врачи еще безумнее, чем пациенты. Безумие пациентов беззаботно, а этому несчастному врачу приходится сносить на себе безумие такого их количества. Занимаясь лечением всех этих душевнобольных, психиатры сами достигают той же стадии сумасшествия.

Качества передаются и через слова. Так что умный человек будет слушать только те слова, которые исходят из внутренней пустоты, внутреннего покоя, — слова, которые рождаются во внутренних глубинах. Если слова порождаются внутренним дискомфортом, тогда закрой свои уши — лучше оставаться к ним глухим. Это защитит тебя. Точно так же не смотри на дурное — ведь когда ты на него смотришь, оно входит в тебя. И не прикасайся к бессмысленному, так как само прикосновение к нему отразится на тебе. Но всего этого мы не осознаем.

Слова Будды — это все равно что отсутствие слов, ведь они возникают из внутренней пустоты. Поэтому правильно сказано, что Будда говорил сорок лет, при этом не говоря ничего.

Есть еще один последний момент, который следует понять: несмотря на свои бесконечные разговоры, Будда продолжает повторять, что он так и не смог сказать то, что хотел сказать.

Вот почему ему целых сорок лет приходилось говорить. Это постоянные усилия. Так бывает у художника, который пытается нарисовать задуманную им картину, а она не выходит. Он рисует опять и опять. Так продолжается до самого конца, он остается неудовлетворенным своей работой, потому что чувствует, что не смог нарисовать то, что ему хотелось; или эту форму нарисовать нельзя, или это бесформенно и неуловимо; или момент, когда ты мог придать этому форму, безвозвратно утрачен. Это похоже на небо: ты сжимаешь кулак, и его уже нет.

Поэтому Будда говорит: «Я говорю, но я не могу это выразить. Я не могу сказать о том, о чем хотел сказать, и, что бы я ни говорил, вы не должны цепляться за это, потому что это — не истина. Истину словами передать нельзя». И в этом смысле разговоры Будды похожи на молчание. Словно он разорвал и выбросил листы бумаги, на которых начертил все линии.

Был на Западе великий христианский теолог Фома Аквинский. Он написал замечательную книгу по христианской теологии «Сумма теологии». Это огромный труд, почти энциклопедия; у христиан нет книги, которая могла бы с ней сравниться, где были бы даны объяснения по христианской теологии и обрядовости. Когда Фома Аквинский лежал на смертном одре, последнее, что он сказал своим ученикам, были слова о том, что все эти пятьдесят частей «Суммы теологии» — просто хлам: «Ведь я не смог сказать то, что хотел. Поэтому не верьте им; иначе вы к ним привяжетесь — а истины в них никогда и не было. Истина уходит со мной, только слова остаются».

Слова Фомы Аквинского бесценны; каждое его слово — это сокровище, бриллиант. И все же сам Аквинский, стоя на пороге смерти, назвал их обычным хламом.

Изо дня в день Будда повторял, что любые его слова бесполезны, ведь истину ими выразить нельзя; то, что лишено любых свойств, не может быть выражено; нельзя удержать небо в кулаке. Как только «свобода» попадает в оковы языка, она превращается в почти что рабство, слова становятся тюрьмой.

И все же Будда продолжал говорить. Он продолжал говорить, чтобы твой болтающий ум мог получить хоть какое-то удовлетворение, чтобы, слушая и слушая, он мог успокоиться. Ты не узнаешь истину, но ты станешь близок к Будде, ты будешь в его сатсанге. Истина не придет к тебе со словами Будды, но, если бы он сидел молча, ты бы вообще к нему не пошел. Ты идешь к Будде только потому, что он говорит.

Так что разговор — это лишь приглашение для тебя, ибо это ты понять способен. Ты получил от Будды приглашение, но причина твоего прихода к нему — это одно, а причина, по которой он позвал тебя, — это другое. Будда привлекает тебя своими речами, но его цель была совершенно иной.

Ты увидел цветы: они источали аромат — но знаешь ли ты, почему они источали аромат? Ботаники говорят, что цветы пахнут для того, чтобы привлечь бабочек. Привлеченные ароматом цветов, бабочки слетаются и садятся на них. Пыльца с мужских цветков прилипает к ножкам и крыльям бабочек, и, когда они перелетают на женское растение, пыльца, прилипшая к бабочкам, падает на женский цветок — и происходит завязь. Аромат — это для цветка не самоцель, он стремится распространить свою пыльцу для появления семян.

Будда приманивает тебя к себе при помощи беседы. Эта беседа — лишь аромат цветка. Но ты подойдешь к нему поближе, и буддовость прилипнет к твоим ногам и крыльям. Ты не сможешь этого избежать. А как только ты попробуешь вкус буддовости, ты сам откажешься от любых слов. Однажды ты сам скажешь, что Будда вообще никогда не разговаривал, все это был большой обман.

В таком же положении нахожусь и я. Я говорю с тобой, но я вообще не разговариваю; я использую слова, и все же никакого отношения к словам не имею. Но поскольку ты попал в мои сети, буддовость прилипнет к твоим ногам и крыльям, а ты и знать о том не будешь. Ты пришел сюда по другой причине: возможно, ты пришел послушать, мои слова для тебя — своеобразное развлечение; возможно, твой ум получает удовлетворение, может, так ты отвлекаешься от своих мыслей, или, может, так ты увеличиваешь объем собранной тобою информации, и это тешит твое эго. Возможно, ты пришел ко мне, чтобы стать еще большим умником, чем ты уже есть, — все это вместе или что-нибудь одно может быть целью твоего прихода ко мне. Но все это меня не заботит. У меня есть свой умысел, мои намерения — совершенно иные. Почему ты сюда явился — это твоя забота, но если ты спросишь меня, то моя цель — предложить тебе вкус той жизни, которую словами не выразить, но аромат которой нечаянно улавливаешь в минуты пребывания рядом со мной.

Поэтому происходящее сейчас — это не беседа, это сатсанг. Я здесь не говорю, я здесь просто есть. И если ты хоть ненадолго можешь связаться с моим существом — даже на короткое мгновение, — ты уже никогда не будешь прежним. Твоя жизнь уже не повернется вспять. Тогда рождается новый мир, начинается новый человек.

Вардхаман может умереть, а Махавира — родиться. Я позвал тебя именно для этого. А все эти уловки с беседами оттого, что без них ты бы не пришел. Но разговоры — это не цель. То же самое верно и в отношении всех мастеров — будь то Иисус Христос, Будда или Махавира.

Есть одна прекрасная история о Махавире. Джайны строго придерживаются ее содержания, поэтому им никогда не удается уловить суть этой истории. История про то, что Махавира никогда не разговаривал и все же люди его слышали. Но ведь это очень странно. Махавира не говорил, а люди его слышали? Махавира не говорил ни на одном из языков, которые можно было бы услышать ушами. Так что его язык был бессловесным, и все же люди его слышали — те, кто обладал способностью услышать безмолвное. Если они тоже становились безмолвны и садились рядом с Махавирой, они его слышали.

У этой истории есть продолжение, и оно тоже очень важно. История повествует, что даже дикие лесные животные его слышали; боги и богини с небес тоже приходили его послушать; птицы и звери собирались его послушать; духи и призраки приходили его послушать. Джайнам очень трудно объяснить, как животные и птицы могут слушать. Конечно же, если бы Махавира говорил на любом вербальном языке, даже не все люди смогли бы его понять, что уж говорить о птицах и животных.

Если я говорю на хинди, мои слова поймут только те, кто знает этот язык. В мире существуют тысячи других языков, и люди, гдворящие на этих языках, не смогут меня понять. А чтобы мои слова поняли птицы и животные, и речи нет, ведь у них никакого языка не существует. Но если Махавира говорит в тишине, тогда понять его могут все. В чем же здесь разница? Тогда не важно, слушаешь его ты, растение, дух, небесная богиня или собака.

Тишина — это язык всей Вселенной.

Но позволь мне сказать, что Махавира разговаривал; иначе ты бы не был готов пойти и молча сесть рядом с ним. Ты сильно зависим от слов. Потому, где бы ты их ни услышал, ты сразу мчишься туда. Так что, конечно же, если слова исходят от кого-то вроде Махавиры, в них таится большая притягательность. Вслушиваясь в них, ты чувствуешь себя так, будто ты получил очень хорошую пищу для пропитания, будто внутри тебя заполнилась какая-то пустота. Это манит тебя, из-за этого ты и приходишь. Когда приходишь к таким людям, твои уши, твой ум заполняют их слова, но твоя душа вместе с ними впадает в сатсанг. Если даже немного буддовости прилипнет к твоим ногам и крыльям, произойдет революция. Эта революция и есть цель.

На сегодня достаточно.

Дата добавления: 2015-07-10