Глава 4. От станции в село Городок они приехали на санях

От станции в село Городок они приехали на санях. Возчик — старый с пожелтевшей от времени бородой дед — долго приглядывался к троим незнакомцам в справных полушубках, с лыжами и вещмешками.

Любопытства он не выказывал, вяло погонял лошадей, озирая своим дремучим, но по-детски ясным взглядом заснеженные луга и леса, жадно вдыхал морозный воздух. Только у околицы села уверенно прогудел:

— Жить остановитесь у меня, нам с бабкой шибко просторно в доме. С харчами неважно...

— У нас припас с собой, дедуль, — уверил Селянинов и попросил: — Дай хоть за вожжи подержаться, соскучился по лошадям.

— Нельзя, председатель заругает, — испуганно отказал старик, — эт чё ж вы прохлаждаетесь при войне, чё тут позабыли у нас?

— Военная экспедиция, отец, — строго ответил Окаемов и спросил: — Вы давно здесь живёте?

— Вся родова тут под крестом от незапамятных времен.

— Это хорошо, за чаем есть, о чём поговорить... Егор Михеевич, ты осмотрись кругом: всё тут сохранилось по воле Божьей в первозданном виде, а это село расположено на месте древнего, разорённого в Смутное время города Радонежа.

В нём было семь церквей и два монастыря... а вон и замёрзшая река Пажа у холма с Преображенской церковью... Тут проходила старая дорога из Москвы, там видна церковь села Воздвиженского, а вон Марьина гора, а на северо-востоке таинственная летописная гора, называемая «над Радонежем»...

Аксаков писал о Радонеже: «На нём лежит какой-то особый вид тишины и уединения; точно Бог знает в какой глуши, и так хорошо и тихо становится на душе. Перед глазами нашими, за близкой околицей опять поле и опять леса. Так тихо и далеко. Так хорошо! Мир и простор...»

— Аль ты из этих мест, милой? — заинтересованно повернулся возчик Матвей к Окаемову.

— Почти из этих, у моего деда было под Софрино имение, и все эти места мне дороги с малолетства...

— Вона как... почитай земляк. Вот взберись на Радонежскую горку и оглядись, всё узришь чё надо... Особливо ввечор, когда полыхнут по небу паникадила Соваофовы... золотой прах Млечнова тракта... жить бы и не помирать... да срок пришёл врасти в землю...

Егор присматривался вокруг: все эти холмы не воспринимались горами, после каменных дебрей Станового хребта, где бродил в молодости. А зимняя археологическая экспедиция казалась ему бесполезной, но Илья так загорелся поиском святилища Белые Боги и неведомой Сиян-горы, что остановить его не мог даже Лебедев.

Встретила их опрятная старушонка, приветливо заулыбалась гостям у порога, а когда они перекрестились на иконы, вслед за Окаемовым, на неё даже нашёл испуг... Отвыкла, чтобы молодые почитали Бога, и с трудом верилось в такое.

Она быстро вздула самовар, выкладывая на стол скромные угощения, грибки и ягоду, отварную картошечку, тёмный ломоть хлеба. Постояльцы вынули свои припасы, и ужин выдался на славу, даже с сахарком чаём баловались... Дед Матвей пред этим истопил баню, и все попарились всласть с берёзовыми и дубовыми вениками.

Вытирая крупинки пота на широком лбу и дуя на блюдечко с чаем, Окаемов исподволь выспрашивал стариков о прошлом этих мест. Но про Сиян-гору никто из них не слыхивал, только появилась ещё одна загадка.

Старик припомнил, что по левому берегу речки Пажи когда-то была «Инобожская дорога», великий и просторный тракт «вселюдской»... Что за путь? Куда вела эта дорога, он не ведал.

А на Поклонной горе между селом Воздвиженским и Троицким монастырём, в часовне «Крест» и рядом с нею, в 1612 году были благословлены войска Минина и Пожарского на освобождение Москвы от иноземных супостатов.

Это знал Окаемов, но особо его захватил тот факт, что, до разорения Радонежа, в нём была богатая церковь Святого Рождества Христова.

Дороги от Радонежа вели во многие земли русские, а уж монастырей в округе и особых святых мест трудно перечесть... всех угодий и урочищ, моленных гор и речек с дивными названьями: Сумерь, Пажа, Воря...

Когда же приезжие дружно отчитали молитвы вечерние и собирались ложиться в тепло натопленной горнице и уже погасили керосиновую лампу, неожиданно скрипнула дверь и вошел со свечою Матвей в длиннополой белой рубахе.

Колеблющийся свет делал его похожим на сказочного кудесника: с бородой до пояса, мудрым ликом и ясными всевидящими глазами. Он молчал, озаряя светом избу, и тихо вопросил:

— Хто вас послал сюда? И что вы ищете? Богопонимания иль богопротивления?

— Наше появление благословлено старцем, схиигуменом Илием, — поднялся с лавки Окаемов.

Он тоже был в белье и когда застыл перед Матвеем, Егор затаил дыхание перед этими людьми, дед сурово испрашивал истину и исповеди.

— На што вам это, всё порушено и глумливо изгажено... Бог попран в России и беси вселились в люд некрещёный...

— Если в России останется хоть одна церковь и одна семья, Православие возродится. А церквей и люда праведного у нас много.

— Учёно толкуешь... мне всё одно помирать и, небось, в каталажку не потянут, но лишь бы вреда не было от ваших исканий народу и вере...

— Не будет.

— Когда ехали от станции, я краем уха слыхал, о чём вы говорили, и вот... когда увидал, как молитесь искренно, и правильно... решил помочь. Сведу я вас к своему старшему брату изветшалому, он много чё ведает про стародавние времена, книги божеские все на память читает и ум велик сохранил, даже в дряхлости...

Он мне такое сказывал, что я потом со страху молился, не ересь ли его слова... Брат долгие лета прожил в лесах отшельником молитвенным, а явился в мир токма на упокой.

— Веди, прямо сейчас, — зажегся Окаемов.

— Счас ево тронуть не моги, в молитве он до утра... И мне с им надобно условиться... не всякова он примет и скажет слово.

Ночь Окаемов спать уже не мог и не давал своим друзьям. Когда ушёл дед Матвей, Илья Иванович ещё долго говорил во тьме, словно сам с собою, а Никола с Егором слушали:

Первый сказ на сон грядущим

— Я ещё раз хочу объяснить вам, чем мы сейчас занимаемся — не бесовская прелесть, не ересь и не уход от Православия; мы должны отыскать новые белые камни в стены его охранительные.

Ипатьевская летопись и «Слово о полку Игореве» гласят, что мы «Дажь-Боговы внуци», а он, Даждь-Бог, сын Сварогов, Бога Вседержителя, и почитался Солнечным.

«Даждь» на санскрите — Белый, значит, мы внуки Белого Бога и правнуки Сварога. С приходом Христианства любовь к нему перелилась в любовь к Соваофу, а от Лады — к Богоматери.

Ведическая религия Бга-русов не была извращённым язычеством, которое принесли варяги в Киев и ввели людское жертвоприношение.

Исконная прарелигия была ведической религией сильной Мировой Жизни и Любви, она подготовила почву для Христианства и, переварив «греческую веру» на свой лад, дала ей своё понимание, и осталось Православие.

Я вам говорил, что у наших пращуров было три ипостаси мира: Правь Божья, истина творящего существа — верхний мир. Явь — земная жизнь и Навь — подземный мир. Мне кажется, что даже в слове «Православие» заключён древний сакральный смысл «Правь славить» — славить Великого Белого Старца.

Сварог, в переводе с санскрита — Божество правящее миром. Остальные все прибоги — помощники.

По сведениям древнегреческого писателя Прокопия, жившего в четвёртом веке, как и в рукописи германского хроникёра Гелмолда от двенадцатого века, наши предки верили только в одного Бога — Творца и Вседержителя.

Называли они его разными именами: Бог, Старбог, Прабог, Сва-Бог, Сварог, Велик Дед, Слава, Светозар, Световид, Владимир, Один, Троян, Трояга, Триглав, Сварга, Исварог...

Одно из его имён — Слава, видимо, и дало название народу, славящему Его — славяне. Из этой глубины идёт русское народное миропонимание, наша поэтическая космогония, Златая Цепь единства с Богом Отцом.

Удивительная строка есть в найденных нами харатьях: «Тот, кто сражается с нечестивыми и со Злом — называются Бгарусы». Исварог есть и в санскрите и расшифровывается И-сва-раджа... Раджа — Царь...

Я думаю, что в древности этот город мог зваться Раджа-неж... ставший Радонежем, в этом что-то небесно-царственное и связанное со святилищем Белые Боги. Отсюда и принятие сына Бога — Христа и удивительная трепетная любовь к его Матери...

В недавно переведённой нами песне бгарусы посылают три стрелы в тучу, чтобы разогнать её и освободить Солнце, побороть зло...

Старец Илий прав, что подъём культуры в древних мирах наступал только с расцветом Единобожия, а угасание — с дроблением религиозного образа, к утере смысла Единого Бога, Основы...

Чтобы опорочить историю, погубить корневую систему знаний наших предков, стоит лишь переиначить названия, и непонятные, требующие умного объяснения явления станут абсурдом. В нашем многострадальном Отечестве было много таких перевёртышей.

Много их, ножи острящих на Русь Святую, лживыми словесами впихивающих народу в сердце сатану, пыжащихся погрузить нас в вечный сон... И стали жить мы, братья, не по русскому закону. Для того и труды наши, чтобы вернуть изначальные мудрость и смысл, изогнать из умов русских чужебесную ересь...

Ведизм ариев, наших пращуров, ещё не знал Христа, но высокая мораль их учения очень близка Его учению. Есть источники древние и в той былине, что пел Серафим на Княжьем острове, что Христос был семь лет у волхвов и кудесников наших...

Благой Закон требовал искания совершенства своего — как высшего долга человека! «Доброжелательный муж идёт на Небо и занимает место среди Бессмертных...

Благородные люди получают чудесную судьбу; их Солнца блестят в небе; они получают свою часть Напитка Богов (Сура, Сома, Амброзия) и продолжают существование... Нечестивый же человек ни на земле, ни в загробной жизни не может ни на что надеяться».

Долг вёл от личности — к соборности! К заботе о духовном, а не материальном, к тайне принятия Бога и жизни в Нём...

Русская идея — это русская дорога к Богу... Враги наши, как гнусные черви, подтачивают этнический фундамент русского народа, чтобы оборвать корни и развеять единство духа; уводят нас от Богоносного пути к потребительскому; от закона соборности к рынку души и тела; от Православия к многобожию.

Потому-то такая нетерпимость к нашему прошлому и боязнь его воскрешения, ибо не осилить нас тогда и не забрать желанные им просторы России... Они силятся любыми средствами оборвать Златую Цепь традиций, что им отчасти удалось в революцию, в воинствующем смраде атеизма...

Враги наши чужды Православия, и потому их род тупиковый — они знают это и пуще сатанеют в ненависти...

Богоносность Руси ещё до христианства подтверждается многими историческими трудами. Смерти, в понимании древних, не было, они знали о бессмертии души и не ведали страха ада — они искони были боголюбивы по своему генетическому мировоззрению и складу.

Пращуры наши пели молитвы и славили Бога благого, не как варяги — Бога войны... Богу служили русичи не из-за страха, а из любви к нему... Они жили по Закону Любви, а не по Закону Страха...

Их вера не страшила их наказанием, даже в Нави грешникам-нечестивым мучений не предрекалось, а просто не было дальнейшего существования, и это было ужасной карой...

В Нави жизнь стояла... а в Сварге была лучше, чем реальная жизнь... Поэтому вера являлась культом солнечным и радостным; наивно-детски звучит одна из молитв:

«Свароже, если мы совершили ошибки, если мы не шли твоим путём, прости нас! Ты наш родной, наш Отец, Защитник Предвидящий! О, Небо и Земля, храните нас от зла».

С младых лет воспитывалась у каждого личная ответственность за свои поступки. Если сделал зло или предал — уйдёшь в мёртвую Навь, а если добро — в райское бытие в Сварге. Думай и выбирай...

Лев Диакон Калойский пишет в своих трудах, как окружённые воины Святослава кидались на мечи, чтобы умереть свободными и со славой.

Они никогда не сдавались в плен потому, что верили, если угодят в рабство, то, умерев там, отправятся служить чужому господину и не явятся в Сваргу «на радость дедов и бабок их зрящих»...

Русич верил, что если погибнет в сече свободным, то к нему спустятся Перуницы и дадут испить меду-живы; и он сразу же идет в Сваргу из Яви в Правь.

Там Перун встречал павшего в битве и за руки вводил в небесную кузницу, награждал чудесным оружием и кольчугой, и с непобедимыми ратниками-перуничами воин шёл на врагов Бога, и Тьма отступала перед Дажьбоговыми внуцами...

Потом он жил в лазурной Сварге, пас стада на синетравных лугах, наполненный вечной радостью и сытостью, о чём мы читали в харатье... У Святослава недаром был воинский клич: «Нас мало, но мы — русичи!»

Константин Багрянородный писал: «Приходя на остров святого Георгия, россы совершали жертвоприношение под большим дубом и, сделав круг из стрел, клали в него хлеб и птиц».

Это ещё раз говорит о символическом жертвоприношении русичей, в отличие от варягов...

Удивительное отношение предков к звёздам: они верили, что свет звёздный входит в человека и в нём живёт. Потому и Святослав спал летом у костров в простой одежде воина, чтобы свет звёздный проник в его тело и очистил его своим огнём...

Они свято верили, что победа всегда на стороне добра, ибо Боги их были добрыми и не наказывали. О наказании Божьем ни в одном обряде или сказке не говорится. Русич очищался Огнём, Водой и звёздным Светом.

Он обращался к Богу, как к родному прадеду, и это родство — основная идея русской религии, а если он нарушал законы, становился преступником и нечестивым, то получал самое страшное наказание — его отлучали от рода, от Божественной семьи, и он, в стыде и смятении, пропадал навсегда в лесах, уже никогда не возвращаясь, в страшном ожидании Нави и бездействия, превращения в ничто...

И это сохранилось досель в русском человеке. Вот, что писал Одоевский: «При всяком происшествии, будем спрашивать себя, на что оно может быть полезно, но в следующем порядке: первое — человечеству, второе — Родине, третье — кругу друзей или семейству, четвёртое — самим себе.

Начинать эту прогрессию наизворот есть источник всех зол, которые окружают человека с колыбели. Что полезно самим нам, то, отражаясь о семейство, о Родину, о человечество, непременно возвратится к самому человеку в виде бедствия».

Враги наши и Бога нашего пытаются приучить нас жить именно наизворот, чтобы народ перестал помнить традиции и заботился о материальном прежде, чем о духовном.

В нас брошен нож... Великий мятеж зреет на русской земле... Ибо разделение веры — путь к упадку нации, что повлечёт за собой войну. Уж очень соблазнителен такой огромный и богатый пирог, как наша земля...

Духовная немощь нации схожа с болезнью отдельного человека, разрушением его внутренней ориентации и гармонии, ведёт к хаосу. Исчезает разум и порядок, расстраиваются двигательные функции, он стареет и умирает...

Поэтому мы обязаны помочь нашему народу отодвинуть занавес и показать могучую силу русской цивилизации, её богоносность, её добро и разумность, её целительность для каждого и всего мира.

Мы призваны открыть Врата Закона Священного писания Жизни, а не смерти... Чтобы вернулась к русскому русская душа... И уж тогда никто не посмеет нас тронуть.

Просветление России вызовет смертный ужас у врага, и трепет и страх нападет на них от лица русских воинов, и оцепенеют они, и не станет быстроты в ногах и руках, и в тряси срамной издохнут... И бысть сему!

* * *

Дед Матвей побудил гостей на заре. Они наскоро позавтракали и попили травного чая, вышли во двор. Морозная заря пробивалась на востоке, удивительно чистый воздух благостно вливался в грудь, отгорали над головами паникадила Соваофовы, золотой прах Млечного Пути истаивал от света.

После прочтения харатий и духовной лествицы Окаемова о предках, Егор с удивлением заметил, что смотрит на мир по-другому, в него словно влилась поэзия древних понятий пращуров, и он жадно любовался зарёю, закуржавленным снегами лесом, светом остывающих звёзд и чуял, как свет их проникает в его тело и живёт, очищая его...

Старик шёл впереди в длиннополом белом тулупе, подпоясанном красным кушаком, в руке у него был костыль, поскрипывающий в снегу. Они добрались к избе на другом краю села и поднялись на поющее деревянное крыльцо.

Матвей велел обождать и ушёл в темь коридора, нашаривая дверь, — уладить разговор с братом приезжих людей. Его долго не было, потом дверь скрипнула и в слабом озарении свечей, исходящем из дома, он поманил рукой, глухо проговорил:

— Заходите, люди добрые, Боголюб ждёт вас.

— А как его величать по имени-отчеству? — зашептал Окаемов.

— Так и зовут все с младых лет — Боголюб. Я уж сам не помню, как его звали раньше, век прошёл...

Все трое вошли за стариком в низенькие двери, склонившись под притолокой. Окаемов прошептал Егору:

— Двери низкие в русских домах специально сработаны, хочешь не хочешь, а хозяину поклонишься...

В первой комнате темнела огромная печь, а из горницы тёк свечной свет. Когда дед Матвей посторонился, пропуская их вперёд, они так и оторопели. На вывернутом белым мехом кверху огромном тулупе сидел кряжистый, огромный старик, как дуб древний, заросший мхом зелёной бороды и волос.

Он молча взирал на пришлых, на то, как они крестились перед иконами с горящей под ними лампадкой, и молчал. На приветствие только кивнул головой и что-то по-медвежьи уркнул. Младший брат скинул свой тулуп, оправил бороду и присел к столу, повернувшись к стоящим:

— Присаживайтесь, добрые люди... раздевайтесь, тут у брата тепло от свечей и лампад, и дух травный, ладанный, благость... Ну, вот, Боголюб, учёные люди интересуются нашим прошлым житьём и знают многое про наши места, да главное стремятся постичь, может быть, чё и подскажешь?

Боголюб молчал. Он пристально разглядывал из-под лохматых бровей чужаков, и взгляд его был пронзителен, как свет звёзд... Наконец, он низким голосом повелел младшему брату, как мальчишке:

— Поставь самовар, Мотька, там щепа у порога и уголья, а мы потолкуем натощак.

— Да мы позавтракали, не беспокойтесь, — сказал Окаемов.

— У меня особый чай с сотой медовой и пергой, спробуйте... И что ж вас, милые люди, антиресует в наших краях? Што за нужда приспичила зимой ехать в Городок?

— Нами найдены древние документы, в которых говорится, что где-то здесь было старое святилище Руси под названием Белые Боги и существовала Сиян-гора с храмом на ней. Вот это нас и привело сюда, — заговорил Окаемов.

Все трое заметили, как вздрогнул дремучий дед при словах о святилище, поначалу нахмурился в раздумьях, а потом поднял голову и беспечно проговорил:

— Чево теперя о том вспоминать, столь колен в православии родилось, кабы не ворохнуть смуту в людских умах...

Не всяк разумеет о вере праведно... выдюжат ли, нынешние хлипкие разумом и телесами доспехи Боговы подымут ли меч-кладенец на осиление зла, натянут ли лук и вложат ли стрелу разящую супротив аспидов, заливших нечистью веру и земелюшку русскую...

Есть ли богатыри смелые ныне? Вот, в чём сумлеваюсь... Гиблый народец пошёл, безверный и суетный — до Бога ли ему? Вот, в чём беда...

— Есть такие люди, — заверил Окаемов.

— Я вот Мотьке наворчу, што сбаламутил вас и привёл ко мне. Может, и были Белые Боги, может, и нет, никто не помнит... Вы уж лучше похвалитесь, как германца допустили к Москве и што творится в миру. Поговорите со мной, попьём чаю, может, чё и упомню, — он грузно повернулся к столу и крепко уселся в ожидании самовара.

Опять углубился в себя, словно забыв о гостях, губы его вздрагивали под густыми усами; что-то шептал старый или читал молитвы, было не разобрать. Когда чай был налит и Матвей утвердил на стол большую обливную чашку с пахучими медовыми сотами, Егор хмыкнул и сказал:

— А ведь, Серафим нас тоже медом привечал на Княжьем острове.

Боголюб вдруг очнулся и долго посмотрел на Быкова, потом тихо вопросил:

— Никак живой ишшо Серафимушка под дубом-то?

— А вы что, его знаете? — удивлённо вскинулся Окаемов.

— Как же, не раз пешком являлся ко мне по пути в Сергиеву лавру и иные святые места, ночевал и жил недельку для передыху, он меня бортничать и обучил. Коль будете у нево ишшо, поклон кладите от Боголюба, святой человек он, редкой силы отшельник...

Я их всех знаю, многие через этот порог прошли к святым местам, иные уж в землю вросли, иных власть половила в лесах и сгубила на Соловках, и туда путь мною не раз хожен, и в Валаам и другие Боголесья знаемы...

Боголюб пил чай из огромной глиняной кружки, почерневшей от времени и копоти, мёд брал осторожно, мусолил жевку воска во рту, прихлёбывая чай духмяный и сладостно жмурил глаза.

— Почему дорога по левому берегу Пажи звалась «Инобожской», поляки по ней пришли и иные разорители земли русской? — стал осторожно расспрашивать деда Окаемов.

— Ишшо ранее звалась так... Дед мне сказывал, што по ей скакали на конях дружины князя московского и силком загоняли огнищан зимой креститься в прорубь... А в те времена своя была вера, и греческую не особливо понимали, бегли от дружин в северные леса, обижались на князя.

Видать, и прозвали тогда дорогу, так мне мой дед сказывал, а ему — его дед, так до самого крещения Радонежа ниточка осталась...

— Но, по летописям, Радонеж основан в тринадцатом веке?

— А хто ведает, когда он заложен? Мне ить деды весть послали, а в книжках ваших всяко можно начертать.

— А когда разрушили шатровую часовню «Крест», где было благословлено войско Минина и Пожарского, кто её разрушил?

— Анчихристы... боясь нового благословения на их изгнание... Пожалуй, лет шесть тому, аль боле, не упомню уж, налетели яко вороны, все в чёрной коже, яко черти, и растерзали достопамятную веху пути русского... Видать по сатанинской указке вершили зло, шибко старались угодить главному разорителю...

— М-да-а, — сокрушённо отозвался Окаемов, — придёт время, восстановим в первозданном виде и благословение обретёт новая Православная Армия на изгнание супостата. И время это настанет!

— Дай-то Бог! — широко перекрестился Боголюб.

То ли от чая, то ли от приветного разговора он отмяк душой и уж не сторожился гостей, не чурался, как с первого раза. Отёр пот со лба вышитым рушничком и вдруг улыбнулся, просиял ликом, разогнав морщины с высокого лба.

— А сколь тебе лет, дедунь? — спросил Никола Селянинов.

— А хто их считал, года-то... по лесам парнем жил ишшо при крепостном праве, когда христиан на земле рабами морили сытые баре...

Вот гляжу на вас и диву дивлюсь, ить те порушители церквей не помилуют, коль прознают о ваших делах и откровениях... Но есть благословение у вас старца Илия, ево я тоже хорошо знаю, и он зря не благословит на поиск веры... давних Белых Богов, в этом такая тайна сокрыта, што мир сотрясётся... вот так...

Аль вы живота свово не жалеете? Погонят в Соловки на смертные моления... Но, раз Илий наказал, что-то и упомню. Слыхивал от дедов, от схимников и калик перехожих... А деды мои слыхали весть от своих дедов, а те от своих дедов, а пращуры сами зрили и бряшну творили у Бел-горюч-камня на Сиян-горе... поведую...

Токма храма и идолов там николи не было. Храм Яви для бгаруса был весь земной околесный мир, дубравы заповедные, сама жизнь и есть Храм Яви...

Токма Бел-алтарь камень содержался на моленном месте, бел-конь кормился и охранялся, да горел неугасимо зимой и летом дубовый костёр Перунов, от него брали уголья бгарусы и затапливали печи в своих домах...

— И всё же, откуда пришло название Белые Боги? — не унимался Окаемов, нетерпеливо ёрзая на лавке.

— Мнозех же временах утекло, лес и бор дубравный велик был, бгаруси же умом горди быша и творяху молитвы от любги нарекаша отшельников мудрых — Боги Белии... а Бог един был и есть... Старцы белии рекохом истину чудную и разидошася по земле мовь о их мудрии и смыслении, нарицахуся се Боголесье святилищем Белии Боги...

Боголюб словно погружался в прошлое, стал говорить всё непонятнее, языком древним он владел, к Всевышнему воззвал думы сокровенные, и глас его окреплялся в поискании дедовских путей к чести... Открывая вежи незнаемые внимавшим гостям...

Враны по дубам граяли, щекотали соловьи, словеса обретали чудесный орнамент, зори прошлого вставали перед глазами, священное предание истекало из-за тридевяти земель, из тридесятого царства Трояньих веков...

Егор и Николай уже перестали понимать сказ, постигая смысл только интуицией, но Окаемов ловил каждое слово и знал его, на коленях его лежала тетрадь, и карандаш стремительно летал по ней, записывая гимн о Белых Богах, эту живую молитву о красе земли русской, потрясённый сочными и яркими красками слова древнего...

Обычный восход солнца превращался в одухотворённое действо, и сам Дажьбог поднимал златой щит над землею и летел на огненном комони, а плачущая росою Ночь уходила, и бгарусы возносили молитвы теплу и свету, и пили молоко земное и небесное и ликовали в своём едином храме Яви, видя живыми глазами и постигая чистым разумом творящую мощь природы, зрили наяву творение Бога, слышали шорохи роста трав и бег вод, подпевали радостному хоралу птиц, а заря рожала Солнце в крови и муках людских...

Молящиеся искали разгадки тайнам мира, находя своё место в нём. А зарницы превращались в летающих над лугами русалок, Берегиня охраняла Жизнь и Огнь, а воины в погребении другов своих, павших в битве, зачем-то окунали в реку детей и петухов, а потом пели и плясали на тризне, уверенные, что усопшие присутствуют здесь и видят, как покинутые ими друзья радуются пути их из Яви в Правь, удостоенные щедрой юдоли Сварги за доблесть ратную, за обережение рода своего.

Из уст Боголюба лилась молитвенно-возвышенная, поэтическая музыка сказа о любви к Богу и первостарцам, лилось учение Добра.

Второй сказ на сон грядущим

Короткий зимний день истухал, и трое гостей опять собирались ко сну в тёмной и тёплой горнице деда Матвея, когда Окаемов стал растолковывать всё, что говорил Боголюб...

— Нам поведано об истоках великого Русского Старчества. Из достопамятных времён льётся этот поток духа русского, и надо понимать, что Преподобный Сергий Радонежский не случайно явился в удивительном месте, где в могучих Боголесьях, ещё задолго до крещения Руси, было самое главное святилище Белые Боги, таинственное Беловодье не отсюда ли истекало...

Сергий наверняка был посвящённым в древние знания, он, как и Белые Боги — отшельники, постигал истину в тишине заповедных дубрав.

Вспомните, я вам рассказывал о детстве Сергия... Ему трудно давалось учение... Однажды отец послал отрока Варфоломея на поиски жеребят, и вдруг, из могучего дуба выходит к нему старец, благословляет, и отрок просит только одного — Знаний...

Он приглашает старца к себе домой в гости, и тот заставляет его читать священную книгу, отрок Варфоломей чудесным образом сразу же читает без запинки и превосходит всех в учении...

Всё дальнейшее житие Преподобного Сергия настоль превосходило обычное монашеское отшельничество по крепости веры и подвигам духа, что у меня сейчас родилась мысль о благословении Сергия на собирание Руси и победу в Куликовской битве старцем очень высокого ранга и силы, учительствовавшему отроку Варфоломею...

Здесь кроется какая-то великая тайна, тем паче, что я сам читал древний апокриф о хождении Сергия в Беловодье... То, что делал Сергий Радонежский, свидетельствует о его посвящении в святые знания русского старчества...

Как поведал Боголюб, священные старцы являлись из лесов на моления в длинных белых рубищах, подпоясанные красными поясами, имели длинные волосы и бороды до колен.

В руках они держали вишнёвые посохи с серебряными, медными шариками-булавами и фигуркой крылатого — Крышного Бога, и только у одного из них, самого мудрого и древнего, это было сделано из золота, и на груди он нёс золотой диск в обрамлении колосьев, символизирующий Солнце, как знак Дажьбога внуцев...

Отшельники — Белые Боги постигали истину в глухих местах, в дремучих лесах, недоступных миру, удалившись в тишину природы, отринув все суетные помышления и обязанности жизни. Творили молитвы, омовения, очищались Звёздным Светом, а скудной пищей и строгим постом они упрощали свои требования к жизни, а службой Белому Богу — освящали душу.

Годами и десятилетиями молились они и молчали, прежде чем обрести Сварожье Слово и постижение Знания-Истины. Они не знали лжи, пребывая в Правде. И только обретя абсолютную гармонию и силу, Белые Боги выходили к трём кострам и Бел-горюч камню — алтарю и приступали к труду учительства Закона Божья. Своею мудростью подавая добрый совет бескорыстно.

Боголюб поведал о дивном провидчестве старцев. Они называли всех незнакомых, явившихся на моления из дальних мест по именам, знали наперёд их нужды и просьбы, знали их грехи и добрые дела. Ничего нельзя было утаить от них, и с худыми намерениями лучше было не являться пред ясным взором.

Их уважали и боялись даже князья, у коих худых дел было немало. Тем, кто потерял своих родных в сече, тосковал о них и стремился до времени заглянуть в Навь, они твёрдо указывали забыть тоску и обратиться к Жизни, освобождали души страждущих от мук. Гневом Божьим грозили нечестивым и жадным, просящим о богатствах.

Белые Боги не ели мяса и рыбы, а только ячменный и житный хлеб, мёд, пили отвары целебных травушек. У них были особые лесные бани, где они творили омовение каждый день и следили не только за чистотой духа, но и тела.

Скудная пища и утерпение от соблазнов давали победу над бренью и отрекали от сладостей жизни и лени-сытости, что позволяло им быть ближе к Небу. От жизненных благостей отрекались не для умерщвления плоти своей, а для здоровья.

Ценой строгости старались углубиться в себя, а там, найдя свои слабости, — истребить их и стать ещё чище. Это был путь укрепления воли, а не умерщвления плоти.

Это был стоический путь познания мира и человека, ибо, постоянно думая о добре, преодолевая терзания злых бесов, они несли людям только добро и спасение, всё испытав на себе...

Ещё удивительная деталь, поведанная Боголюбом. Старцы имели своих учеников в лесах, они были молоды и сильны. В отшельнической жизни общения с женщинами они не имели и видели их только во время молений на Сиян-горе.

Но был обычай, и он не осуждался ни старцами, ни русичами. Если женщина была бесплодной, а это считалось страшным грехом, вселением злых духов, то эта женщина шла в леса молиться, искала отшельника, и он был не вправе отказать ей иметь дитя...

И все бесплодные рожали мальчиков-бельцов, подрастая, они начинали томиться неизъяснимым зовом Боголесья и уходили в отшельники... Первенец уходил в мир своего отца, а женщина продолжала рожать и была счастлива, она исцелялась...

Искони женское начало было творящим. Центром женского мироздания была жертвенная любовь. Древний историк Ибн Масуди, ездивший по русской земле в те времена, писал, что жёны русичей охотно кидались в пылающие костры, на которых сжигали их мужей, погибших в битвах, надеясь с ними вместе попасть в Ирий и продолжить вечную жизнь с любимым.

Их никто не заставлял делать это против своей воли и никто не удерживал святого порыва души...

Богослужения совершались в определённые времена года у Перуньего костра и Бел-горюч камня под большим дубом, символизирующим Древо Жизни. Около него стоял старейшина с золотым диском на груди, а рядом с ним и за спиной другие отшельники.

С одной стороны костра, по правую руку, располагались воины и все мужчины рода, по левую руку — старики и дети, напротив, через костёр — женщины. Всё строго, среди мужчин, на почётном месте, вождь и старейшина, у женщин — самая мудрая старуха, при требах в молениях смешиваться было нельзя...

И вот, старец Боголесья с золотым, сияющим от костра диском под белой бородою начинал молиться, остальные хором подхватывали святую песнь. Всё это походило на нынешнее богослужение в церкви.

Люди держали в руках восковые свечи и священные предметы, взлетали искры костра к звёздам, огонь освещал вдохновенные лица, всё сливалось в единую мелодию и славу Богу Всевышнему.

После этого было жертвоприношение ярки-овцы, старики гадали по лопатке и внутренностям о предстоящем урожае и грозящих нашествиях врагов. А потом, начинались хороводы и настоящий праздник: песни, пляски, воины соревновались в ловкости, всё заканчивалось трапезой.

Каждый получал по малому кусочку жертвенного Агнца и веселье продолжалось до утра, до прихода благой Зари, вестницы Солнца, с восходом которого богослужение заканчивалось на высокой ноте радости жизни...

И пели ликовальную песнь, и бросали вверх зелёную траву, благодаря Сваргу за посланные весну и тепло...

* * *

Боголюб встретил их рано утром следующего дня приветливо, и вновь за чаем с медовыми сотами он говорил сначала понятно, а потом опять стал уходить, погружаясь в давние времена и рекохом притчу древнюю, глаголаху с закрытыми очами и раскачиваясь на лавке, яко дуб обомшелый зелёным мохом бороды...

Окаемов всё так же борзо записывал в тетрадь за сказителем и уже к вечеру, после непонятного для Егора и Николы какого-то повествования, очень разволновался, а Боголюб, ни на что не обращая внимания, аки из рога изобильного великого прошлого, лил и лил любомельные меды сказа своего волшебного...

Третий сказ на сон грядущим

Третья ночь затмила оконца дома старика Матвея. Трое истомлённых гостей улеглись спать, потушив свет, и Егор с нетерпением стал ждать, о чём поведает Окаемов в этот раз. Илья Иванович долго ворочался, вздыхал и молчал. Наконец, Егор не вытерпел и спросил:

— О чем же рассказал Боголюб, что сон к тебе не идет?

— И говорить страшно... и умолчать не в силах, — тихо отозвался Окаемов, — земля незнаемая, Русская земля... И течёт кровь русская, как река сильная, грехов ради наших, гнев Божий за попрание Веры и предательство Отечества. Мы забыли Бога и отказались от заступничества Богородицы...

Как говорили отшельники о нечестивом: «Бог отступился от него»... Злой и суетный человек отходит от Бога и служит тёмным силам...

А наш народ, в годы революции, увели от Божьей Семьи, и он гордынею своей намерился построить рай земной, но, по наивности, не помышлял, что ведёт его уже не Бог, а Сатана и его слуги мерзкие толкают к погибели.

И эта война ими затеяна на искоренение русских людей и вся надежда только на просветление и обращение к вере, только на исполнение Определения явленной Богородицы...

— Илья Иванович, ты что-то недоговариваешь, о чём, всё же, поведал Боголюб? — опять спросил Егор.

— Дивья-дивные открыл нам старец ветхий, такие глубины и такие дела, что вообразить невозможно и не верить нельзя... Он поведал о древней письменности крюками, той самой, что мы нашли на харатьях. Ключ к письменности почитался священным и находился у отшельников — Белых Богов.

Письмена выжигали на дощечках раскалённым железом, потом покрывали воском. Исконная праписьменность наша сродни руническому и санскриту.

Белые Боги знали письменность и счёт за много веков до рождения Кирилла и Мефодия, но учили только избранных людей, ибо все письмена почитались священными и хранились в тайне от врагов... Потому, очень мало дошло к нам первоисточников...

На выструганной сухой дощечке острым шилом проводилась Черта Богови — символ линии горизонта, отделяющая Землю от Сварги, а потом, под этой линией, писали и прожигался текст, точь-в-точь, как в санскритских письменах...

В их и наших ведических текстах есть единая система образов, но наш современный язык оторвался от тех первообразов, только в некоторых словах остались общие корни, и не занимайся я ранее древней письменностью, вряд ли смог бы перевести удивительную Добрую силу знаний наших предков, а они были обширны и точны...

Только недавно учёные определили, что Вселенная наша имеет форму яйца... Откуда об этом знали наши пращуры? Кто и когда писал Законы Ману? А Боголюб поведал совсем дивное...

Помните, на Княжьем острове старец Серафим пел нам былину о зиадах и Христе. В сохранившихся источниках описания земного пути Господа нашего семь лет жизни его отсутствуют... Так вот... Христос был в гостях у Белых Богов именно здесь...

Он жил в здешних дубравах с отшельниками-старцами, и они ведали ему... Я считаю, что именно поэтому Пресвятая Богородица покровительствует России и любит её Боголесные пространства, её народ, принявший учение её Сына...

И в сердцах русских Он всегда был и есть Русским Богом, ибо Учение Его сродни их миропониманию, доброте душевной, их постоянной борьбе со злом и нечистью...

Бог Отец послал Его в русскую землю... Оттого Русь — Святая. А «русская душа — христианка», и русский народ живёт духом Его...

Дата добавления: 2015-07-10