В русском классицизме

Антипод комедии – трагедия, как и ода, была призвана создать обобщенную картину «высокого идеала». Если в родственном ей жанре эпопеи (эпической поэмы) у писателя была возможность включать в поле художественного действия и огромные пласты контекста истории и настоящего, и философию, то здесь все внимание сразу сосредотачивалось на идеологических конфликтах и образах героев – носителей противоборствующих идей.

Трагедия в русской литературе прошла своеобразный и сложный путь: от середины 1740-х годов к началу XIX века, от первой «официальной» трагедии А.П.Сумарокова («Хорев», 1747) – до «нео-трагедий» в драматургическом творчестве Вл.А.Озерова («Димитрий Донской», 1805, 1812).

Согласно воззрениям Аристотеля, драма как род искусства вообще отражает действительность не через «событие» или «переживание», а посредством действия. Последнее, в свою очередь, определяется как результат столкновения характеров, движимых разными интересами. На примере комедии мы можем говорить о «сниженной», пародируемой реализации этой закономерности, в трагедии проблема встает в полный серьезный рост.

Изображая людей «лучших, нежели существующее», трагедия, отмечал Аристотель, начинается там, где в основе действия оказывается нечто «удивительное», случающееся вопреки ожиданиям. Это «вторжение», затем, влечет за собою нарушение нравственной гармонии во взаимоотношениях человека и окружающего его мира / общества, что определяется такой категорией античной эстетики, как Трагическое.

Постепенно от изображения столкновения человека с непреодолимыми обстоятельствами Судьбы, Рока (вспомним богинь мести – фурий в античных пьесах) мировая трагедия переходит антиномии внутри человеческого характера. Рождается более сложная психологическая коллизия – борьба различных, чаще всего - противоположных мотивов в душе героя. Противоречия между требованиями исторической необходимости и невозможностью осуществления их в судьбе отдельного индивидуума в идеологическом плане раскрывались через противостояние Долга и Чувства в сознании человека.

Русская трагедия XVIII века сосредоточилась главным образом вокруг трех комплексов тем: Долг, Рок и Власть. В случае с темой Долга, при определенной преемственности с западноевропейским классицизмом, эволюция этических оценок постепенно смещается в сторону признания чувства / страсти не только «позором» и «злом», но и неотъемлемой частью человеческой жизни. Как восклицает князь Георгий в пьесе А.П.Сумарокова «Димитрий Самозванец», грезя о своей любимой невесте: «И полны нежностью все тропки, все минуты…». Тема Рока [84] наследуется русскими драматургами из античности, а в историко-литературной ситуации России XVIII столетия оказывается связанной с новейшими нравственно-философскими и религиозно-философскими исканиями писателей. Не случайно, возможным становится появление философской трагедии «Деидамия» в творчестве В.К.Тредиаковского. Сумароков в «Димитрии…» фактически первым ставит в русской литературе философскую проблему двойничества – так, Самозванец, исповедуясь в своих грехах, объявляет, что самым высоким наслаждением для него было бы терзать не только весь мир и живущих в нем, но и, прежде всего, - самого себя: «И если б было льзя с собою разделиться, / Я стал бы мукою своею веселиться…». Тема Власти, уходя от однозначных панегирических оценок, начинает склоняться к своему раскрытию через поучение (в этом плане трагедия оказывается созвучной торжественной русской оде). А.П.Сумароков в трагедии «Димитрий Самозванец» проповедует просвещенную монархию, Я.Б.Княжнин в «Вадиме Новгородском» раскрывает трагическую диалектику соотношения тиранической монархии и утопического республиканского строя в России. Важно иметь в виду и тот факт, что, в связи с темой Власти, русские драматурги активно обращаются к истории своего Отечества, причем главным образом их привлекают времена Древней Руси (начиная еще с первых пьес Сумарокова – «Хорев» и «Синав и Трувор»). Поскольку нередко тема Власти соотносилась с идеалами драматургов, возникает в русской литературе XVIII века такое примечательное явление, как «трагедия со счастливым финалом». В государстве, стремящемся по пути просвещения, страдать и быть наказанным должно лишь Зло. Так происходит в ряде пьес и М.В.Ломоносова и А.П.Сумарокова. В «Тамире и Селиме» у Ломоносова, в первой русской пьесе о Куликовской битве, погибает, и лишась завоеванной славы и не завоевав любви прекрасной княжны, – хан Мамай. В сумароковском «Димитрии Самозванце» восстановлена справедливость, когда даже советники тирана восстают против него, - а самому узурпатору ничего иного не остается делать, как убить себя и, избежав людского суда, обречь себя на вечный Божий суд: «Ступай, душа, во ад, и буди вечно плена…» - с такими словами закалывается в финале пьесы лжеДимитрий.

Полнее и ярче всего борьбу идей и столкновение конфликтов можно было показать через тему Любви. Для добродетельных героев она изначально была неотделима от долга перед Отечеством, для героев нравственно «темных» уходила в глухие тупики плотской страсти. В «Димитрии Самозванце» влюбленная Ксения, нисколько не осуждаемая женихом, приравнивает свое высокое чувство к необходимости жизнью пожертвовать ради России: «Избавь Россию мной, о, небо правосудно…». На другом, диаметрально противоположном нравственном полюсе, оказывается тиран – лжеДимитрий, воспылавший преступной страстью к Ксении – и лишь потому, что его очам «…ея прелестно тело…».

В неразрывной связи с темой Любви в русской трагедии XVIII века выступает проблема Свободы и нравственной ответственности. Ксения в «Димитрии Самозванце» так выражает этот закон: «Блажен на свете тот порфироносный муж, Который не теснит свободы наших душ…».

Тематическая картина русских трагедий XVIII – начала XIX веков такова:

а) историко-героические пьесы на национальный сюжет (от «Хорева» А.П.Сумарокова до «Димитрия Донского» Вл.А.Озерова);

б) так называемые «мифологические» трагедии – с обращением к религиозно-философским сюжетам мировой истории («Деидамия» В.К.Тредиаковского, «Демофонт» М.В.Ломоносова, «Артистона» А.П.Сумарокова, «Фингал» Вл.А.Озерова);

в) философско-политические трагедии («Димитрий Самозванец» А.П.Сумарокова, «Вадим Новгородский» Я.Б.Княжнина; как вариация – вольные «переложения» из мировых авторов: к примеру, известная переделка Сумароковым шекспировского «Гамлета»);

г) «слезные трагедии» - с аллегорическими подтекстами в сюжете и реликтами поэтики сентиментализма («Венецианская монахиня» М.М.Хераскова, «Сорена и Замир» Н.А.Николева).

Складывающееся в итоге по ходу исторической эволюции жанра трагедии в России представление о трагическом характере постепенно приводит авторов к центральной проблеме Выбора. Герой, находящийся в нравственном поиске, становится наиболее важен. Таков уже показательный образ княжны Ксении в «Димитрии Самозванце» Сумарокова.

Современный исследователь К.А.Смолина предлагает выделять такие центральные законы нравственной программы в русской трагедии XVIII – начала XIX веков:

а) «очищение страстей посредством сострадания и страха»;

б) «отношения власти», переплетенные с «отношениями страсти»;

в) в политическом аспекте – проблемы законности – незаконности Власти и ряд других;

г) эволюция историзма и религиозно-этической системы ценностей.

В плане композиционного построения пьес, параллельно в трагедиях и «высоких» комедиях определилось соотношение диалога и монолога. Диалог мог передавать как события, находящиеся вне пространственно-временных границ действия, так и противостояние / согласие персонажей по определенным позициям. Монолог главным образом выступал средством автохарактеристики героя и его мировидения. Через монолог прозрачно прослеживается постепенное становление нового типа героя с его индивидуалистическим восприятием мира.

Дата добавления: 2015-07-10