Глава 16. Была поздняя ночь, когда водитель высадил меня перед моим домом

Была поздняя ночь, когда водитель высадил меня перед моим домом. Получив хорошие чаевые и пробурчав слова благодарности, он сразу уехал. Темный сад тихо шелестел, купаясь в отблесках висевшего над городом оранжевого света.

У меня дрожали руки. Не слишком сильно, конечно, но все же заметно. Даже правая, которая всю ночь крепко сжимала рукоять меча, спасая мне жизнь, даже она тряслась так, словно я печатала на пишущей машинке очередной отчет.

Войдя в дом, я захлопнула за собой дверь и привалилась к ней спиной. Только сейчас я заметила, что левый бок платья залит кровью, которая уже успела подсохнуть.

— Anubis et'her ka. — От этих слов воздух в прихожей слегка вздрогнул. — Какая неприятность!

Джейса дома не было. Наверное, ушел собирать информацию. Из-за псионов, которые в основном вели ночной образ жизни, все общественные заведения города закрывались не раньше двух часов ночи.

Жаль. Так хотелось немного поболтать.

Подняв левую руку к глазам — поскольку правая тряслась как сумасшедшая, — я принялась разглядывать свои изящные пальцы, покрытые черным и блестящим молекулярным лаком.

От платья по-прежнему исходил слабый запах сирени. И ужаса. Внезапно тьма, в которую был погружен дом, ожила и набросилась на меня; кости начали прогибаться под невыносимой тяжестью плоти — мои чудесные, изящные, тонкие человеческие кости, совсем не подходящие моей демонической внешности и психологии, о которых я читала в книгах. Под этой невероятной тяжестью я затрепыхалась, как бабочка, насаженная на булавку и засунутая в стеклянную пробирку. Я металась с одного задания на другое, ловила преступников, а теперь выясняется, что у меня не осталось ничего — ни прежней жизни, ни будущего. Мне некуда идти и нечего делать. Я застыла на месте, словно персонаж мыльной оперы в остановленном кадре.

Чего хочет бабочка — снова стать куколкой? Или гусеницей?

«Вспомни. Вспомни «Риггер-холл»».

К горлу подкатила желчь. По телу пробежала легкая дрожь. Я ее сразу почувствовала — дикую панику, которая впилась в меня, как иголки, терзая душу и память.

«Эй, Дэнни, — зашелестели безгубые ночные кошмары, — думала, от нас гак легко отделаться, да? А вот и нет. Ну-ка, где там наши страхи? Тащите их сюда, ребята, пусть Дэнни немного подергается. Как ты на это смотришь, детка?»

— Почему меня так трясет? — спросила я у темноты.

Я глубоко вздохнула и только тогда почувствовала, какой в доме спертый воздух. Видимо, я давно не занималась уборкой, а Джейс не обращал на такие вещи внимания. К тому же нас целыми днями не было дома.

«Жалость — не самое главное твое достоинство», — услышала я голос Йедо, который, прозвучав у меня в ушах, сразу замер, словно упал на дно колодца.

Левое плечо вновь раскололось от боли. Я согнулась пополам, и меня вырвало; волосы рассыпались по плечам, кинжалы полетели на пол. За тот год, когда я старательно корчила из себя великую охотницу за преступниками, ни черта не изменилось.

И не изменится.

Джафримеля больше нет.

Я упала на четвереньки, упершись коленями и ладонями в холодный и твердый пол. Мир стал серым. «Сейчас у меня будет приступ, а рядом никого нет, и никто не поможет». Защитные линии дома тихо звенели, реагируя на мое состояние, словно кто-то водил пальцем по краю хрустального бокала.

— Ты не бросишь меня.

Голос — словно старый добрый виски. Такой знакомый.

Я встрепенулась.

Подняла голову. Ничего — только моя собственная прихожая, железная вешалка, зеркало, желтая полоска света, пробивающегося из-под двери кухни. Джейс забыл выключить его.

— Ты не бросишь меня в одиночку скитаться по земле.

Этот голос оторвал меня от пола, заставил подняться, а затем с силой отшвырнул к двери; он проходил сквозь меня, как волны энергии, прогоняя серую тьму.

«Меня треснуло привидение». Внезапно я рассмеялась. Открыла глаза, вновь увидела пустую прихожую. По подбородку стекала тонкая струйка черной крови — я опять прокусила губу. Ничего, сейчас все пройдет как обычно.

— Какая я везучая, — пропела я. — Везучая, везучая девочка, я везучая девочка, лучшая в мире некромантка.

— Данте, — внезапно услышала я, и от этого шепота холод пронизал меня до самых костей.

— Послушай, так нечестно. Вернись!

Спохватившись, я закрыла ладонью рот и прислушалась. Я слушала. Тишина. Я сжала пальцы в кулак. Осторожно. Нужно быть очень осторожной. Нужно сдерживаться, чтобы никому не причинить вреда. Люди. Долгий вздох, затем голос — который я узнала бы скорее, чем собственный, — коснулся моей щеки.

— Накорми меня...

Я окинула взглядом прихожую. Пусто. Во всем доме никого нет.

Никого — ни одного человека. Или демона. Ничего. Ничего, кроме меня, затхлого воздуха, разного барахла и устоявшегося запаха Джейса. Пыль и запах печали. И все.

«Отлично. Мертвые говорят со мной вовсе не так, как мне это нужно. Вечно они все делают не так. О нет».

Взрыв внезапного сумасшедшего веселья испугал меня и привел в чувство, как приводит в чувство холодная вода, которой брызнули в лицо истерички.

«Я взрослая, — сказала я себе. — Я уже взрослая, черт меня подери!»

Оторвавшись от двери и путаясь в длинном платье, я начала подниматься по ступенькам на второй этаж. Как вдруг, остановившись на середине лестницы и внезапно потеряв равновесие, едва не грохнулась.

Ниша была на месте. Черная урна тоже.

Склонив свою прекрасную голову, на меня смотрел Анубис. Стоявшая перед ним чаша с вином была пуста.

Бог принял мой дар.

Лепестки роз увяли. Высохли. Словно их кто-то высосал.

— Бред какой-то. — Плечо болело. — Мне нужно поймать убийцу. Убийцу, который использует глифы пожирателя, чтобы чертить магические круги церемониалов. Мне не нужны встречи с призраками...

Но встреча с призраком Джафримеля — это все же лучше, чем тоска по нему.

— Это ты говоришь со мной?

Черная урна насмешливо смотрела на меня.

— Пожалуйста, скажи, что это ты.

Разумеется, ответа не последовало. Ничего, кроме потоков жаркого воздуха и легкого покачивания статуэтки Анубиса, словно бог хотел привлечь к себе внимание.

Я взглянула ему в глаза. Что это — галлюцинации или он в самом деле слегка улыбается?

— Я скучаю по тебе.

Я сказала это богу. Голос срывался, я задыхалась. Я не лгала. Как это было здорово — меня постоянно кто-то защищал, поддерживал, подбадривал. Как мне сейчас этого не хватает! Бог смерти — самый страшный бог. Его боятся даже нихтврены.

Даже демоны.

Наверное, поэтому я и стала некроманткой. Беспомощная, закованная в ошейник девчонка с высоким коэффициентом Мейтсона, благодаря ему взятая под опеку Гегемонией, сирота, попавшая в «Риггер-холл», где ребенок либо находил себе защитника, либо был обречен.

Смерть — лучший защитник. В то время я не боялась смерти; я знала, что умереть для меня было все равно, что упасть в объятия возлюбленного.

Целыми месяцами я мучительно ждала окончания очередного дня, занимаясь то одним делом, то другим, двигаясь словно сомнамбула. Я томилась от тоски, поджидая очередной прогулки с Льюисом, но я становилась старше, и он уже не мог приходить ко мне так часто, как мне бы хотелось. У меня оставались только книги.

По ночам я зажигала фонарик и читала под одеялом все, что приносил мне Льюис. Когда читать больше не было сил, и глаза закрывались сами собой, я погружалась в огненно-синий транс смерти.

Это меня и спасло. Я была избранной — и благодаря Льюису и его книгам, и благодаря смерти, которая меня выбрала. После гибели Роанны я полностью ушла в себя, постепенно научившись быть самодостаточной и жить, словно внутри прочной раковины. У меня были только книги и этот голубой свет, который, проникая в самое сердце, придавал мне сил. Так я смогла выжить.

Я не пропустила ни одного занятия по теории магии и не провалила ни одного экзамена по классике. Я стала одной из лучших учениц школы, переняв от Льюиса его любовь к знаниям.

Но что важнее всего — я уже не сомневалась, что смогу выжить. Лью дал мне самое главное для ребенка чувство: понимание того, что его любят. И хотя в школе по-прежнему практиковались жестокие наказания, некоторые из наших учителей были настоящими педагогами, мастерами своего дела. У «Риггера» было одно достоинство — там меня научили контролировать свои способности, научили разбираться в людях, дали возможность почувствовать свою силу.

И всегда, всегда рядом со мной находилась смерть.

Я была еще слишком мала, чтобы входить в ее голубой хрустальный зал или приближаться к мосту, но я чувствовала на себе внимание моего бога, оно давало мне силу, не позволяя впасть в ступор или превратиться в дергающегося невротика, как происходило с остальными детьми. Иногда, даже во время самого жестокого наказания, я закрывала глаза и видела голубой свет, языки синего огня и, чувствуя на себе взгляд бога, моего бога, твердила себе, что буду сильной.

И я выжила.

Когда же Мирович погиб, расследование закончилось, а школу закрыли, я решила поступать в Академию. Но для этого полагалось сначала пройти Испытание, мучительный экзамен для тех, кто собирался стать аккредитованным некромантом, когда психику человека проверяли весьма необычным и жутким способом. Как можно встретиться со смертью? Только когда ты мертв. Мы же, некроманты, встречаемся с ней постоянно, и, значит, каждый раз как бы умираем. Впрочем, у меня было одно маленькое преимущество: перед Испытанием я не сомневалась, что пройду его успешно. А когда все закончилось, и я быстренько закрасила несколько седых волос, чтобы выглядеть как настоящая некромантка, я покинула школу, дав себе слово никогда туда не возвращаться. И не вернулась. Вперед, только вперед, не оглядываясь.

И все же я не раз задавала себе вопрос: вперед, но куда? Ответа на него я не знаю до сих пор. Знаю только одно: я никогда не поверну назад.

Да, но ведь есть Кристабель, которая просит меня вернуться.

— «Риггер-холл», — сказала я, глядя в глаза статуэтке. — Я же поклялась туда не возвращаться.

«Ты должна это сделать». Глаза бога, равнодушные и безжалостные, смотрели в самую душу. У смерти нет любимчиков — она всех любит одинаково. «Если не можешь убежать — дерись; если не можешь драться — терпи». От этих слов бога — даже не слов, а мыслей, которые отозвались в моем сознании, — по телу пробежала сильная дрожь, даже колени подогнулись. На первом уроке в школе на меня надели железный ошейник. Так нас приучали к терпению и послушанию. Потом это повторялось снова и снова. Позднее, когда я уже начала думать, что не выберусь из школы живой, где-то в самой глубине моего сознания прозвучал тоненький, как ниточка, голосок, который сказал: «Ты выживешь». Так и получилось.

Меня считали склонной к суициду, сумасшедшей дикаркой, а также жаждущей славы задавакой. Не думаю, что так было на самом деле; просто я всегда знала: я выживу. Был во мне какой-то прочный, несгибаемый стержень, который не давал мне сломаться даже в самые страшные дни. Если чего-то боишься, лучше встретиться с этим лицом к лицу, чем все время дрожать от страха. Если тебя пугает смерть, значит, иди ей навстречу, продвигаясь все дальше в глубь голубого света, прямо в ее объятия, иди до тех пор, пока не перестанешь бояться, и тогда тебе станет легче.

Мне нечего было бояться. Я сохранила свою честь. Я ни разу не нарушила своего обещания, никого не предала. Моя честь осталась незапятнанной.

Защитные энергетические линии задрожали — к дому подъехал Джейс, кажется на слике, пулей проскочив через сад; наверное, не хочет, чтобы его видели, или скрывается от репортеров. Вот он прошел защитное поле и уже стоит перед дверью.

Я дошла до предпоследней ступеньки лестницы, когда внезапно меня начало трясти, и я, почувствовав сильную слабость, с размаху рухнула на ступеньки. Когда Джейс открыл дверь, я сидела, прислонившись к перилам, подтянув ноги к груди.

Ударом ноги он захлопнул дверь.

— Ты чего, Дэнни?

Услышав его голос, такой спокойный, такой уверенный, я закрыла глаза. Затем обхватила колени руками, уткнулась в них лицом и так и застыла, утопая в пышных складках своего шелкового платья. Как хорошо, что сзади меня подпирают перила, — они не дают мне упасть.

Три глубоких шрама на спине и клеймо на левой ягодице. Я вновь почувствовала запах горелого мяса, услышала тихий свистящий смех и свои отчаянные крики, почувствовала, как по ногам льются кровь и сперма.

А потом я услышала кое-что еще: сухой, как бумага, шепот директора школы Мировича, когда раскаленное железо прижалось к моей спине. Я заставила себя прислушаться, словно приоткрыла дверь своей памяти в навечно запертую комнату.

— Дэнни, — сказал Джейс, встав передо мной, — с тобой все в порядке?

Я подняла голову. Его светлые волосы были растрепаны, голубые глаза по-человечески нежно смотрели на меня. Я не заслуживала такого доброго отношения, я это знала.

Глаза словно жгло огнем, но боль в левом плече улеглась. Дважды сглотнув, я, наконец, разжала сухие губы и прошелестела:

— Нет, со мной не все в порядке. Принеси лопаты, Джейс. Придется кое-что выкопать.

Дата добавления: 2015-07-10