Глава 24. При идеальных обстоятельствах, Джесси, могла бы потратить дни на размышления

При идеальных обстоятельствах, Джесси, могла бы потратить дни на размышления. Даже недели. Когда она испытывала душевную боль, то предпочитала скрываться и зализывать свои раны в одиночестве.

Но обстоятельства были далеки от идеала, и количество дней было четко ограничено, сколько – не имело значения. Что касается недель, то у нее их было две. Срок. К тому времени, когда она закончила бы зализывать раны, она истратила бы слишком много времени.

А потом презирала бы себя за впустую потраченное время.

Кейон либо закончил накладывать свои охранные заклинания, либо зеркало призвало его снова. Ей это стало известно, поскольку она только что услышала смех и разговор людей на газоне. Она отодвинула шторы, чтобы увидеть, как застенчивые солнечные лучи уходящего дня пытались протолкнуться сквозь густые серые облака, и несколько девушек из замковой прислуги стояли, подбоченившись, сверкая глазами, и флиртовали с группой очень мускулистых садовников, которые приводили в порядок живую изгородь на все еще влажном газоне.

Она была удивлена тем, что день уже подходил к концу. И большую часть его она провела, уставившись в пространство, пробуя разобраться в путанице своих мыслей, безнадежно запачканных эмоциями, и решая, был ли Кейон черствым ублюдком, который просто хотел потрахаться прежде, чем он… (она отказывалась произносить это слово даже мысленно) или она все же не была ему безразлична.

Она могла аргументировать оба случая.

«Ты проникла мне в сердце, женщина», – говорил он.

И когда она вспоминала его, произносящего эти слова, и выражение его лица, когда он говорил об этом, девушка верила ему.

В особенности, когда она воскресила в памяти тот способ соития, которым он воспользовался, чтобы заняться с ней любовью перед камином. И позднее в душе. Она могла поклясться, что чувствовала плотью и кровью, через прикосновение его рук к ней, что он с нежностью лелеет каждую ее клеточку.

И все же, некая циничная часть ее утверждала, что умирающий человек, проживший тысячелетие в жажде мести, мог сказать все что угодно, чтобы добиться своего:

а) где-нибудь в безопасном месте я смогу осуществить свою месть; б) эй, как насчет попутного, ни к чему не обязывающего сексуального марафона с

великовозрастным балбесом?

Вывод: «великовозрастный балбес» должен, в конце концов, понимать, что она не будет отсиживаться в одиночестве в своей комнате, вслепую копаясь в своих мыслях.

Таким образом, она решила пойти найти его, и искать ответы на свои вопросы не вслепую, а совместно с ним, и посмотреть, что из этого получится.

После длительного копания в своих мозгах она должна добраться до сути.

Кейон стоял в библиотеке около камина, заканчивая заплетать последние косички в своих волосах.

Он плавно возвращал трехцветные бусы на свои места, легко сжимая металл между своим указательным и большим пальцем, придавая им конечную форму. Маг не рискует оставлять на своем теле ни единого лишнего элемента, имея дело с Темной магией. Он взял свои браслеты с каминной полки и вновь закрепил их вокруг запястий.

Земля замка теперь была полностью охраняемой и защищенной. В почве было не так много мертвых тел, как он ожидал, вероятно, благодаря менее мощной, древней охранной магии, которую он обнаружил и удалил перед насаждением свой собственной.

Земля Келтаров была чистой землей, сильной и мощной. Установленная им защита усилила ее потенциал, подняв ее на ощутимый уровень. Он действительно ощущал мощь своей защиты, гудящей под его пятками, поскольку он проходил по ней, возвращаясь к стоящему выше замку. Никакая магия Луки теперь не принесет ему ни малейшей пользы на землях, прилегающих к замку.

Он выглядел изнуренным к моменту завершения своей задачи и торопился в библиотеку, сообщить своим потомкам, что работа была сделана. Он нашел близнецов и их жен, уютно расположившихся у потрескивающего камина.

Не было ни единого места в заполненной книжными рядами комнате, взгляд на которое не возвращал бы его к хмельным, сладострастным, чувственным воспоминаниям о ночи, проведенной с Джессикой. Их тела сливались в горячей страсти каждой частичкой, как он и предвкушал заранее.

Все время, пока он налагал охранные заклинания, все его мысли были предельно сосредоточены на выполняемой задаче. Но теперь он может ослабить свой жесткий контроль и выпустить чувства на свободу, с жадностью направив их на свою женщину.

– Как она? – спросил он. Ему ответила Гвен.

– Разъярена. Обижена.

– И обижена. И разъярена, – добавила Хлоя.

– А чего ты ожидал? – спросил Драстен натянуто. – Ты соблазняешь ее и не говоришь ей, что умираешь? У тебя что, нет ни грамма чести, родственник?

Кейон ничего не ответил. Он не обязан объясняться ни с Драстеном, ни с любым другим человеком. Мнение только одной женщины имело для него значение, но даже оно не будет препятствием для него. Он поступил так, как посчитал нужным, и не желал умирать. Умирать, не получив свою ночь. И хотя Джессика может придумывать ему тысячи уничижительных эпитетов, он все равно проведет с ней следующую ночь, и все другие.

Так много ночей, сколько он сможет вымолить, заимствовать или украсть у нее, пока от него не останется ничего, кроме пыли, развеянной на пасмурном шотландском ветру.

– Где она? – Зеркало все еще не призвало его. Ему обязательно нужно было успеть наложить защиту, но теперь, когда это было сделано, он не собирался впустую растрачивать драгоценные свободные от зеркала мгновения времени.

Когда Гвен уже открыла рот, чтобы ответить, дверь библиотеки приоткрылась и показалась голова Джессики.

Ее задумчивый изумрудный взгляд остановился на Гвен. Она сначала не видела Кейона.

Сексуальные ноги обтягивали потертые синие джинсы, которые так недавно были обернуты им вокруг ее лодыжек, прижимая ее маленькую попку к нему, в то время как он загонял себя в нее. Они обтягивали ее бедра, оставляя открытой сливочную загорелую кожу живота, на который он пролил капли своего семени. Мягкий, изящный, кружевной бледно-зеленый свитер был застегнут на пуговицы вдоль ее тяжелых, округлых грудей.

Ему казалось, что прошла вечность, с тех пор как он притрагивался к ней.

– Я хочу узнать, где – О! – Слова застряли у нее на языке, когда она увидела его. – Ты тут. Кейон оценивал ее с помощью инстинктов охотника, рожденного убивать. Он слишком много

раз наталкивался на гладкую прохладную стену в ее голове, так что больше даже не пытался узнать ее таким способом. Вместо этого он читал язык ее тела.

С тем чтобы все, что касалось ее, также имело отношение и к нему. Бессмысленная, безрассудная потребность. Ей нужно набраться мужества. Так сказать.

В несколько агрессивных шагов он покрыл пространство между ними.

Ее глаза распахнулись. Она облизала свои губы, и они раскрылись – не в протесте, а в инстинктивной готовности. Ее зрачки расширялись, ноги двигались сами по себе, груди напряглись. Христос, он чувствовал то же самое.

Видя ее, он испытывал непреодолимую потребность в ней.

Он накрыл ее плечо своей рукой, открыл дверь и вывел ее в коридор, дернул дверь, закрывая ее за ними, отрезав МакКелтаров одним хлопком. В этот же момент они перестали существовать для него.

Осталась только Джессика.

Длинный коридор с высокими потолками освещался бледно-желтыми настенными бра и пламенным сиянием темно-красного заходящего солнца за высокими оконными рамами. Он отрезал ее от зала, вытягивая ее вдоль стены. Он чувствовал, как жар ее тела окатывает его, знал, что от него исходит то же самое. Он чувствовал аромат ее и своего собственного возбуждения. То, что было между ними, буквально полностью носило стихийный характер.

Но она проявляла стойкость характера и мужество, кратко энергично выдохнув:

– Ты, сукин сын!

– Ты говорила это вчера. Я слышал тебя тогда. – Если бы у него в запасе была бы целая жизнь, он поступил бы иначе, никогда не дал бы ей повода обзывать его так. Если бы только он встретил ее, когда ему было около двадцати лет, или нет, если бы они были обручены при рождении, выросли вместе в непосредственной близости в Нагорье, его жизнь была совсем другой. Он был бы полностью удовлетворенным мужчиной, и той снежной ночью, когда Лука постучался в его дом, он находился бы в кровати со своей женой. С малышом или двумя поблизости. Магические заклинания и чары не прельщали бы его. Ничего, что не имело бы отношения к его женщине, не прельстило бы его. Он никогда не сопровождал бы Тревейна в Ирландию, никогда не ехал бы рядом бы с ним в Кэпскорт в тот прелестный весенний день, только затем, чтобы к ночи кровь всей деревни была на его руках.

– Ты безжалостный ублюдок!

– Я знаю. – Он нисколечко не отрицал этого. То, как он поступил, было неправильно. Он должен был сначала предупредить ее. Он должен был предоставить ей выбор, чтобы она могла решить, есть ли у нее желание подарить какую-нибудь частичку себя мужчине, обреченному на смерть.

– Ты бездушный член!

– Да, женщина. Все это так и даже больше. – Он все время знал, кем она была для него. Знал с того самого момента, когда притянул ее к себе там, в офисе ее университета, когда спрятал ее за свою спину, чтобы защитить от Романа.

Именно тогда он прочувствовал это до мозга своих костей.

Он так чертовски долго ждал этого чувства, а оно все не приходило. Он думал, что тридцать лет – это невыносимо долгий срок для ожидания. Но никогда даже вообразить не мог, что ему потребуется еще 1 133 года, чтобы найти ее, а затем ему будет отведено только двадцать дней, за которые он должен будет прожить целую жизнь. Ох, да, он почувствовал это той ночью. Его рука сомкнулась на ее предплечье, и все в нем шептало единственное слово.

– Моя.

Он не хотел смотреть правде в глаза, все время решительно преследуя ее, потому что как только он признался бы себе, что она была его родственной душой, он, возможно, отступился бы. А он был мужчиной, который никогда не отступает. Решил. Сделал. Он расплачивался за то, что приобретал. За этот грех он, без сомнений, готов был расплатиться своей душой.

И думал, что это того стоило.

– Я не хочу даже думать о том, что ты лгал мне!

– Я знаю. – Зная, что она была его половинкой, зная, что она будет жить после того как его не станет, и, несомненно, найдет себе мужа и создаст семью с каким-то другим мужчиной, он пытался оставить на ней свое клеймо, завоевать какой-нибудь маленький уголок в ее сердце.

Он должен был стать ее мужчиной. Он должен был стать отцом ее детей. Не какой-нибудь засранец из двадцать первого века, который прикасался бы к ее грудям, целовал бы ее мягкие губы и заполнял ее, но при этом никогда не стал бы идеальным для нее.

Не то, чтобы он идеально подходил для нее. Однако он должен был стать таким.

– Я ненавижу тебя за это!

Он вздрогнул, испытывая неприязнь к этим словам.

– Я знаю.

– Так что, черт возьми, ты можешь сказать в свою защиту?

Он зажал ее лицо в своих ладонях и посмотрел прямо в ее глаза.

– Четырнадцать дней, – прошипел он. – Это все что мне отпущено. Что ты хочешь от меня? Извинений? Самобичеваний? Ты не получишь от меня ничего из этого.

– Почему? – крикнула она; неистовство плескалось в ее глазах.

– В мгновенье, когда увидел тебя, я понял, – его все еще мучило ее жестокое «я ненавижу тебя» звенящее в его ушах, – что в другой жизни, жизни, в которой я не стал бы Темным магом, ты была бы моей женой. Я лелеял бы тебя. Я обожал бы тебя. Я любил бы тебя до скончания времен, Джессика МакКелтар. Но мне не дано иметь такую жизнь. И, черт возьми, поэтому я буду брать тебя любым способом, каким ты только мне позволишь. И я не буду извиняться ни единой секунды за это.

Она замерла в его объятиях, пристально вглядываясь в него, ее прекрасные зеленые глаза распахнулись от удивления.

– Т-ты л-любишь меня?

Он резко выдохнул.

– Да. – Смущенно глядя на нее, и что-то в нем таяло. – Ох, милая, – смягчился он, – я сожалею о каждом мгновении страдания, которое доставил тебе. Все время, пока буду гореть в Аду, я буду сожалеть о каждой слезинке, которая прольется по моей вине. Но даже если Ад – это цена за двадцать дней, проведенных с тобой, то я приговорил бы себя снова и снова.

Она откинулась назад к стене, ее загнутые ресницы опустились, скрыв выражение глаз.

Он ждал, рассматривая ее, и сохранял в памяти каждую клеточку ее милого лица. Все, начиная с ее густых взъерошенных кудрей цвета воронова крыла, черных ресниц, отбрасывающих тени полумесяцем на ее щеки, сверкающие брильянтами непролитых слез, к ее изящному носу с горбинкой, сочным, мягким губам, и заканчивая упрямо вздернутым подбородком. Он собирался, умирая, вспоминать это. Он чувствовал, что в нем генетически от

рождения была заложена память о ее лице. Поэтому он постоянно искал его глазами, ожидая увидеть, что вот оно появится у него на пути за следующим углом.

Но оно не появлялось.

И он разуверился в легендах Келтаров об их второй половинке.

И он углубился в изучение Темной Магии.

– Моя, – шептал он отчаянно, глядя на нее сверху вниз.

Тогда ее ресницы затрепетали, показывая выражение глаз. В этих изумрудных глубинах он увидел страдание, боль и горе, но вместе с тем и понимание.

– Ты знаешь, какова грустная правда? – сказала она мягко. Он покачал головой.

– Я думаю, что если бы ты сразу сказал мне правду, я занялась бы с тобой любовью намного раньше.

Он вздрогнул от боли, ножом пронзившей его сердце, оценив «упущенное время, которое нельзя наверстать». В этот момент он понял, что она только что подарила ему прощение, которого он уже никогда не ожидал заслужить. Смысл ее слов был следующим: «даже зная, я не поступила бы иначе». Крошечная женщина с сердцем воина.

– Так возьми же меня, Кейон. Бери меня так много раз, сколько сможешь. – Ее голос сорвался на следующих словах. – Поскольку независимо от того, сколько времени нам отмерено, его никогда не будет достаточно.

– Я знаю, любимая, я знаю, – сказал он резко.

Он больше не тратил время на разговоры. Он обрушился на нее. Зажав ее лицо между своими большими руками, он поцеловал ее, глубоко исследуя ее рот своим бархатным языком. Зарываясь своими пальцами в ее шелковистые локоны, он нежно баюкал ее голову, удерживая под нужным углом.

Джесси растворялась в нем. «Ты была бы моей женой, – сказал он, – Я любил бы тебя до скончания времен, Джессика МакКелтар». Он называл ее так, будто на самом деле в той, другой жизни женился на ней.

Она жаждала этих слов. Но не ожидала, и не была готова к ним. Когда он сказал их, она поняла, что было бы гуманнее, если бы он вовсе не произносил их. Позволил бы ей считать его черствым хреном, ненавидеть его.

Но его слова отрезали возможность того, что она когда-либо сможет возненавидеть его. Они безжалостно вонзились в ее открытое, незащищенное сердце. Ее гнев испарился, как будто его никогда и не было, только отчаяние осталось неизменным: получить хоть что-нибудь из того, что он мог предложить ей, и обладать этим так долго как сможет. Потому что она чувствовала то же самое, что и он. Как будто им суждено было встретиться и прожить вместе полную, длинную, заполненную неистовой и дикой страстью, и усыпанную детьми жизнь, но по какой-то причине они столкнулись друг с другом не в то время и не в том месте, и упустили то, что могло быть, должно было быть.

Если она начнет думать об этом, то это разорвет ее на маленькие кусочки. Она отказывалась тонуть в горе. Вместо этого она предпочитала тонуть в нежности этого момента. Для горя будет время позже. Слишком много времени, целая исковерканная жизнь.

Но сейчас ее мужчина целовал ее. Сейчас его мощные руки заставляли пылать ее голую кожу, гладя ее под свитером. Сейчас он обхватил ее за талию и поднял, удерживая напротив себя.

Она обхватила его своими ногами и скрестила лодыжки за его спиной, когда он облокотил ее на стену, неистово целуя.

Для нее существовало только сейчас.

И она не собиралась тратить впустую ни единого драгоценного мгновения.

Гвен улыбнулась через плечо Драстену, следующему за нею по пятам к двери.

Вскоре после того, как их предок из девятого столетия поднялся и молча покинул с Джесси комнату, Гвен осознала, что время близится к обеду. И эта мысль была приятной, так как во всей этой суете сегодняшнего дня она совершенно забыла про завтрак, и ее живот рычал от голода.

Но как только Кейон оставил их, Дэйгис и Драстен сразу же кинулись горячо обсуждать его. Ей потребовалось добрых десять минут, чтобы привлечь их внимание и предложить им продолжить беседу в столовой.

Открыв дверь, она уже сделала шаг, чтобы выйти в коридор.

– О, ну надо же, – сказала она тихо.

Она отступила назад в библиотеку и мягко прикрыла дверь.

– Хм, почему бы нам, хм, не остаться здесь, в библиотеке, на некоторое время. Кто хочет сыграть в Пенту? – сказала она бодро. – Я, кажется, не так голодна, как думала. – Она развернулась и уткнулась носом в ребра Драстена.

Он поймал ее за плечи.

– Почему, дорогая? Что-то не так? Что там? – Драстен отодвинулся, смутив ее своим озадаченным видом.

– Ничего, совсем ничего.

Он приподнял темную изогнутую бровь.

– Хорошо, тогда давайте не будем...

– О нет, только не это. – Одарив его улыбкой, она стремительно переместилась к двери, и кое-как прикрыла ее собой. – Давайте останемся здесь. Каких-нибудь полчасика, или около того, должно хватить. Она моргнула, выразив сомнение. – Я надеюсь.

Драстен откинул голову, минуту изучающе рассматривая ее, а затем потянулся к дверной ручке позади нее.

Гвен выдохнула.

– Не делай этого, Драстен. Мы все равно не сможем выйти. Там Кейон и Джесси.

– Там? – уточнил Драстен равнодушно, останавливаясь в непосредственной близости. – Так

в чем дело? Разве мы не можем пройти мимо них в коридор?

– Я уверена, что мы можем, если попытаемся. Я не уверена, что мы захотим сделать это, – сказала Гвен с намеком.

Он смотрел на нее, ожидая пояснений. Она попробовала еще раз.

– Ты знаешь, они – там.

Драстен продолжал смотреть на нее выжидающе.

– О, Гвен, – заворковала взволнованно Хлоя, – Ты подразумеваешь, что там…? Гвен кивнула.

– Ха! – воскликнула Хлоя. – Я знала, что женщина точно не глупа.

– Секундочку. Они – там? – повторил Дейгис недоверчиво. – Они оба сейчас там в коридоре? Я сделал в этом замке более ста комнат, а они не придумали ничего лучшего, чем расположиться в этом проклятом коридоре, как будто не могли найти двери в комнату? Я вроде бы не делал из них тайны, как минимум одна находится в нескольких проклятых шагах от них. Неужели так сложно повернуть ручку двери?

Желваки Драстена дернулись, его глаза сузились.

– Дорогая, ты хочешь сказать мне, что Кейон и Джессика находятся в коридоре в чем мать родила? Поэтому ты закрыла дверь?

Покраснев, она кивнула.

– Ты видела их? Нет, это был глупый вопрос. Конечно, ты видела. Что точно ты видела, дорогая?

– Я? О, ничего. – Она скрестила руки на груди и уставилась на точку где-то выше его локтя.

– Гвендолин? – Он скрестил руки и ждал.

– Ладно, возможно действительно увидела немного, – признала Гвен, – но он занимается с ней любовью, прижав к стене, и все, что я смогла увидеть – только его зад, и сразу же, как только увидела его, я закрыла глаза.

– Ты видела задницу моего предка? – переспросил Драстен холодно. – Его голую задницу? На нем вообще была какая-нибудь одежда? – Он снова попытался добраться до дверной ручки за ней.

Она отвела его руку.

– О, ради Бога, Драстен, Ты же видел его, когда он выходил. Все, что было на нем – это только его плед. О чем ты думаешь?

Ноздри Драстена раздувались.

– Я думаю, что мужчина вздорный дикарь.

– Да, – согласился Дэйгис.

– О, не вам обоим говорить об этом, – сказала Хлоя, смеясь. – И, Дэйгис, я что, должна напомнить тебе о некоторых местах, где ты и я…

– Это бесспорный и убедительный аргумент, милая, – сказал он торопливо.

– Я лишь мельком взглянула, – убеждала Гвен Драстена. – Я не хотела открыть дверь и увидеть что-нибудь, даже с учетом того, что он МакКелтар. – Она моргнула. – А он, бесспорно, каждым дюймом подобен МакК… – Она резко оборвала фразу, выглядя при этом смущенной, и эта внезапная демонстрация придала особое очарование ее тонкой коже. – Я только хотела сказать, что вы, МакКелтары, являетесь прекрасными образцами мужчин, Драстен, а он приходится вам родственником, фактически, в нем изначально объединились те гены, и это объясняет... О, дорогой, наверное, мне стоит сейчас замолчать, не так ли? – Она сжала губы.

– Лучше закрыть эту тему, – сказал Драстен спокойно. – Или мне придется убить этого мужчину.

Именно Дэйгис стал тем, кто обратил их внимание на предстоящие события.

– Драстен, не факт, что ты смог бы это сделать, даже если бы попытался. Пока он связан с зеркалом, его нельзя убить. Но не стоит беспокоиться об этом. Несчастный ублюдок так или иначе умрет через две недели, и он уже не сможет снова заняться любовью со своей половинкой

в нашем коридоре.

Драстен вздрогнул, и его глаза помрачнели. Мгновение он пристально глядел на Гвен, затем мягко притянул ее в свои объятья и так держал ее.

Дэйгис также притянул к себе свою жену, вспоминая то время, когда не думал, что у него будет намного больше времени с его половинкой.

Полчаса спустя угрюмая четверка осторожно выглянула в коридор перед тем, как попытаться снова пойти пообедать.

Джесси проснулась поздно вечером, одна, в спальне.

До нее и Кейона в конечном счете дошло, где они находятся – и насколько это место открыто – и они перебрались из коридора в первую попавшуюся спальню.

Она ворочалась в большущей пуховой кровати с балдахином, укутанная теплыми мягкими одеялами. Она пригладила рукой свои растрепанные локоны; ей не нужно было видеть зеркало в качестве напоминания, что для нее является самым главным. Ужасная правда билась на границе ее сознания, пытаясь заполнить ее мысли, но она отказалась прислушиваться к ней. Сейчас имеет значение только настоящее. Будущее и так наступит слишком скоро.

Она улыбнулась. Она заснула в кровати в сильных объятиях своего Горца, с одной из его мощных ног, закинутой поверх ее, прижимаясь к нему спиной.

Это прекрасное воспоминание, и она сбережет его в специально отведенном уголке своей памяти, где будет увековечено каждое мгновение, проведенное с ним. Эти воспоминания, которые она создаст с ним сейчас, должны будут остаться с ней на всю жизнь.

Она поднялась с кровати и плавно упустила босые ноги на пол. Стремительно одевшись, Джесси поспешила к двери, желая быть рядом с ним все возможное время.

Но когда она засунула свою голову в тускло освещенную библиотеку – обитатели замка уже несколько часов как легли спать – зеркала не было на том месте, где она видела его в последний раз, и приступ слепой паники заставил ее с особой остротой почувствовать сильное стеснение в груди.

– Мы перенесли его, девушка, – послышался мягкий голос из темноты.

Она дернулась, вглядываясь в тускло освещенную комнату. В свете мягкого красного жара от тлеющих угольков угасающего камина она смогла разобрать фигуру мужчины, в кресле около очага. Стопки книг окружали его с обеих сторон, и он пролистывал страницы от начала до конца еще одной.

– Драстен? Дэйгис? – По голосу она не могла определить, кто из них находится перед ней.

– Дэйгис, девушка. Почему я не могу прочитать твои мысли, Джессика?

Джесси пожала плечами.

– Я думаю, это из-за того, что в детстве я получила травму, и у меня в голове имеется металлическая пластина. Когда Кейон использует чары «Голоса» на других людях, я ощущаю это как зуд в черепе.

Мгновение он молчал, а затем фыркнул от смеха.

– Ох, это просто великолепно. Она ощущается точно также как гладкий, холодный, непреодолимый барьер. Она каким-то образом ограждает тебя от магического воздействия. Ты сказала «на других людях». А он когда-либо пробовал использовать «Голос» на тебе?

– Да, – ответила она. – Это не срабатывает.

Дэйгис издал еще один мягкий смешок.

– Несмотря на всю его чертову мощь, Кейон тоже не может глубоко слушать тебя, не так ли?

– Я так не думаю. Он сказал мне, что ни один из его магических талантов не действует на меня.

– Хорошо, – сказал он задумчиво. – Это очень хорошо.

Она думала, что это странная тема для разговора, и уже начала испытывать напряжение, но он снова быстро спросил.

– С тобой все хорошо, Джессика?

Она снова пожала плечами. Что она могла ответить? «Я более счастлива и более жива, чем была когда-либо, и в тоже время я чувствую, что умираю? И я подозреваю, что прежде, чем это закончится, я пожалею, что не умерла». Но вместо этого она спросила:

– Где находится зеркало?

– По его просьбе мы перенесли его в большой зал. Когда я строил этот замок, я заложил четыре охранных камня под холлом с восточной, западной, северной и южной стороны. Это очень мощные камни, я сам лично заколдовал их. Он ощутил их мощь и попросил, чтобы зеркало повесили у основания лестницы. Он хотел обеспечить ему максимальную защиту. Кейон уверен, что Лука не сможет добраться до Темного Зеркала. – Он сделал паузу, и у нее возникло чувство, что Дэйгис был не доволен своим предком. – Он осуществит свою месть, девушка, независимо от того, чем за это придется заплатить.

Она уже знала это, и у нее не было ни какого желания это обсуждать. Было горькое, тревожное кипение внутри нее, но она еще не была готова глубоко окунаться в него. Она должна сначала вкусить все радости. Она резко кивнула головой.

– Спасибо. – И выскользнула из библиотеки.

Двадцать минут спустя у Джесси было все, в чем она нуждалась.

В то время как она стелила стеганные ватные одеяла, покрывала и подушки у подножья зеркала на широком свободном месте пола в большом зале, Кейон стоял на виду в зеркале, наблюдая за каждым ее движением. Когда она уютно устроилась под одеялом, повернувшись на бок лицом к зеркалу, она сонно улыбнулась ему.

– Спокойной ночи, Кейон.

– Спокойной ночи, Джессика. Сладких тебе снов, дорогая.

– Тебе тоже.

Он был достаточно учтив, чтобы не напоминать ей, что он ни спит, ни видит снов, даже коротеньких.

А Джессика, уже засыпая, сделала отметку в мысленном дневнике.

Память/День четырнадцатый: Сегодня вечером мы пожелали друг другу спокойной ночи как женатая пара, которая вместе уже в течение многих лет.

Ну и что такого в том, что он в зеркале, а она спит на полу.

Это все равно было прекрасное воспоминание.

Дата добавления: 2015-07-10