Глава V. Любовь: эволюционно-биологические и философские аспекты

Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны

и имею всякое познание, и всю веру, так что могу

и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто.

Апостол Павел

Психоаналитик, не верующий в любовь

Немецкий психоаналитик Иоганнес Кемпер написал превосходную книгу “Практика сексуальной психотерапии” (1994). У этого отличного врача есть одна странность: он скептически относится к любви. “Должен сознаться, – пишет он, – что у меня всегда вызывали ужас книги о сексуальности, пронизанные рассуждениями о любви. Я считаю важным разделять понятия любви и сексуальности. Не говоря уж о том, что каждый под любовью понимает что-то своё, она так перегружает собой несчастную сексуальность, что люди заболевают от этого. <…> Существовавшая в течение длительного времени экзистенциальная связь секса и любви (секс без любви рассматривался обществом как грех) оказалась чрезмерным требованием к человеку и неиссякаемым источником конфликтов, вплоть до бесчеловечности (смерть за измену и т. д.). Речь идёт о том, чтобы помочь сексуальности как структуре, не связанной с ценностями, восстановить свои прежние права путём освобождения от связанности высшими системами ценностей, например, любовью”.

Если кто-то поверил автору, назвавшему любовь хоть и мешающей сексуальности, но, тем не менее, “высшей ценностью”, то он заблуждается. Кемпер иронизирует; общепризнанные проявления супружеской любви и верности он называет “заблуждениями”. К ним относится, по его мнению, всё то, что привычно считается неотъемлемыми свойствами любви и супружеского взаимопонимания, выражаясь в следующих формулировках: “Мой партнёр должен быть также моим лучшим другом”, “Чем сильнее любовь, тем счастливее брак”, “Измены разрушают любую связь”, “Партнёры не должны иметь тайн друг от друга”, “Я обязан сделать счастливым своего партнёра” и т. д. Надо признать, что, перечисляя дальнейшие “заблуждения”,а их ни много, ни мало, больше дюжины, пришлось бы назвать и явно наивные. Дело, однако, не в частностях. Позволительно ли Кемперу отрицать альтруистические принципы, лежащие в основе любви? Само слово “альтруизм” предложил французский философ Огюст Конт. Он назвал так нравственный принцип, противоположный эгоизму. Термин “эгоизм” происходит от латинского “эго” (я), а “альтруизм” – от “альтер” (другой). О. Конт сформулировал сущность альтруизма фразой: “Жить для других”.

Кемпер же этот принцип отрицает, посвящая альтруизму следующие убийственные фразы: “Альтруистическое представление о любви опасно. Я считаю, что человек сконструирован так, что всё, что он делает для другого, должно быть полезно ему самому. Если мысль о собственной пользе отвергается, то часто она просто выводится из-под контроля и проявляется в различных ожиданиях благодарности и признания, а также разочарования, когда эти ожидания не оправдываются.

Самоотверженной любви не бывает. Возможность воспользоваться предложением партнёра, быть одаренным и избалованным им, не связывая себя никакими претензиями с его стороны, поначалу кажется заманчивой. Но это иллюзия. Даже если одаривающий партнёр в самом деле ни на что не претендует, то вы таким образом всё же испытываете долг благодарности к нему, ведущий к болезнетворным последствиям в виде обязанности, зависимости и чувства вины”.

Даже чилийскому нейрофизиологу Умберто Матуране (Maturana H., 1978), которого он боготворит и с уважением упоминает чуть ли не на каждой странице своей книги, Кемпер не прощает ни малейших потакательств “идеологии любви”. Так, Матурана заявил однажды: “без любви нет человеческой социализации. <…> Это условие чисто биологической природы было основополагающим в эволюции человеческого вида, определив протекание развития человечества, приведшее к появлению речи, и через сотрудничество, а не конкуренцию, ставшего источником формирования интеллекта”.

Отдавая должное глубине этих рассуждений, Кемпер, тем не менее, отказывает им в правоте: “Насколько бы симпатичным ни казалось это высказывание и как бы обнадёживающе ни звучало соединение биологии, коммуникации и языка, но оно не более чем идеология, гипотеза и словесная конструкция”.

Спор Кемпера с Матураной ошибочно может показаться схоластическим, далёким от реальной жизни, но это не так.

Если Кемпер и не прав, то сексологам близки и понятны мотивы, которыми он руководствовался. Нельзя не поразиться смелости, с которой он пошёл против общепринятых истин. Кемпер питает неприязнь к ложной патетике. Он не выносит фальшивых славословий в адрес любви и альтруизма. Сексологи не понаслышке знают, как лживы морализаторские словоблудия фарисеев, говорящих на эти вечные темы.

Тем не менее, вступаясь за сексуальность, ориентированную на удовольствие, Кемпер затрагивает слишком противоречивую проблему. “Психоанализ занимается тем, что определяет, как принцип удовольствия может быть внедрён в Я”, – пишет Кемпер. Справедливое утверждение, с которым полностью согласится любой сексолог. Но, становясь на позиции гедонизма и защищая примат удовольствия, Кемпер закрывает глаза на то, что этот принцип обладает психогенным потенциалом, причём это проявляется особенно наглядно именно в сексологии.

Женщина, ориентированная на то, чтобы получить максимальное удовольствие – потребительница, подспудно оценивающая своего партнёра. А вдруг она выбрала не того любовника; что если с другим она испытала бы гораздо более яркий оргазм?! В конце концов, в силу своей гедонистической жадности она не испытывает оргазма вовсе. То же относится и к мужчине-потребителю. Коль скоро он ждёт от очередной связи лишь сексуальной разрядки, а не любви, то выбирает женщину-стандарт. Как правило, это сопряжено с неуважением к партнёрше, даже со скрытым презрением к ней. Именно таким образом относятся к своим подругам, именуя их “тёлками”, юнцы с незрелой половой психологией: они боятся ответственности, а потому избегают девушек, заслуживающих уважения. В результате яркость впечатлений у юношей и мужчин, вполне взрослых, но так и не обретших психологическую зрелость, сводится к минимуму; их сексуальные ощущения обеднены, оргазм смазан. Нередко половая жизнь, основанная на погоне за удовольствием и лишённая любви, приводит к развитию сексуальных расстройств.

Но если потребительский гедонизм и болезнетворен, то отвергать сам принцип удовольствия – непростительная ошибка. Проблемы, поднятые в споре, очень важны. Они затрагивают самые насущные вопросы сексологии, философии и биологии. Чтобы решить кто прав, Кемпер или Матурана, надо сделать экскурс в каждую из перечисленных наук.

Эволюция любви

С точки зрения биологии, в споре, затеянном Кемпером, прав Матурана. Об этом свидетельствует эволюционная история любви.

Секс у животных, хотя и сопровождается чувством удовольствия, достаточно примитивен и лишён оргазма. Шведский биолог Ян Линдблад (1991) рассказывает: “Когда у самки шимпанзе наступает течка, она всячески “заигрывает” с самцом, а чаще с несколькими самцами. Приблизившись к самцу, она издаёт странный крик и поднимает кверху седалище. Самец без особой страсти в течение нескольких секунд исполняет свой долг. Вот и всё, после чего “возлюбленные” как ни в чём ни бывало могут и дальше уписывать зелень”. Если в процессе эволюции человек обогатился чувством оргазма и способностью любить, то это произошло отнюдь не случайно.

Предки человека вели стадный образ жизни, при котором складывается иной, чем у шимпанзе, характер полового поведения. В животном стаде царит жёсткая иерархия. Абсолютную монополию на всех взрослых самок имеет вожак. Он не даёт спариваться с ними другим самцам. Таким образом, агрессивность самцов и их поисковый инстинкт (стремление оплодотворить всех самок стаи) – важные факторы естественного отбора, позволяющие доминирующему вожаку оставить многочисленное потомство, наиболее приспособленное к условиям жизни. Половое поведение вожака при этом служит как для удовлетворения его инстинкта размножения, так и для поддержания иерархии в стае.

Такой характер сексуальности, идеально приспособленный к жизни стадных животных, на заре нашей истории грозил стать препятствием к появлению и выживанию человеческого вида. Ведь спустившись с деревьев на землю, приобретя способность к прямохождению и поселившись в африканской саванне, наши предки оказались беззащитными перед хищниками. Для борьбы с ними нужно было жить крупной сплочённой стаей (той, что станет у людей племенем), а этому мешали агрессивность и поисковый инстинкт наших пращуров.

Перед творческой лабораторией природы встала, казалось бы, неразрешимая задача: создать вид, представители которого не просто превосходили бы всех своих врагов интеллектом, но и обладали способностью обуздывать собственную агрессивность, направленную на соплеменников, а также умели подчинять свои интересы интересам стаи ради совместного выживания.

Задача была решена приобретением предками человека нового качества – мужской избирательности, то есть влечения к единственной избраннице, ставшей в глазах её поклонника привлекательней всех остальных. Такое оказалось возможным потому, что в ходе эволюции предки человека получили способность к максимальной эротической стимуляции, то есть к мощному “подкреплению” полового инстинкта из центров удовольствия, что привело к появлению оргазма, неизвестному ни одному виду животных.

Правда, для подобной эволюции были предпосылки в животном мире. Всё живое избегает того, что грозит болью и страданием, все достаточно развитые животные, как и люди, страдают от голода и наслаждаются, утоляя его. Наслаждением сопровождается утоление и полового голода, впрочем, как и удовлетворение более простых потребностей. При этом любое живое существо должно иметь точное представление, какие именно потребности оно испытывает, выделяя первоочередные из них, удовлетворение которых жизненно необходимо. По мере взросления ребёнок обретает способность различать собственные потребности и вполне дифференцированно их проявлять. Потребность при этом становится основой соответствующей мотивации (“мотив” – побудительная причина, повод к какому-то действию). Мотивационное же поведение обычно сопровождается теми или иными эмоциями. Удовлетворение потребности сопровождается эмоциями наслаждения и удовольствия. Напротив, невозможность её удовлетворения приводит к чувству фрустрации с эмоциями неудовольствия и страдания. Успешная борьба, в ходе которой устраняется опасность, сопровождается радостью. Поражение, напротив, порождает эмоции страха и ужаса или гнева и ярости.

Очевидно, что роль эмоций – организация мотивационного поведения, способного свести к минимуму чувство неудовольствия и страдания и приблизить к максимуму чувство удовольствия.

Так удаётся сохранить жизнь и здоровье.

В ходе эволюции мозг животных и человека обзавёлся центрами, ответственными за ощущение потребностей, возникновение эмоций и организацию мотивационного поведения.

Это удалось установить благодаря предложенной нейрофизиологами Джеймсом Олдсом и Питером Милнером методике вживления в мозг микроскопических электродов с последующим электрическим раздражением его отдельных участков. В зависимости от места их вживления, раздражение мозга электричеством вызывает самые разнообразные формы поведения животных. Электрическая стимуляция тех или иных отделов мозга сопровождается появлением у подопытных кошек и крыс, собак и обезьян чувства сильного голода или жажды, полового возбуждения или ярости.

Больше всего удивило учёных то, что с помощью одних и тех же электродов можно вызвать либо появление какой-то потребности (например, голода, когда животное жадно ест разбросанный по полу корм), либо реакцию удовольствия, которая не сопровождается поглощением пищи. Разница объясняется разной силой и характером подаваемого на электроды тока. Таким образом, было установлено, что нервные центры удовольствия чаще всего совпадают с центрами потребностей. Впрочем, были обнаружены и центры “чистого” удовольствия (гедонические центры), не связанные с какой-то определённой потребностью. Рядом с ними обнаруживаются и центры неудовольствия, стимуляция которых вызывает у подопытных животных чувства боли или страдания.

С особым триумфом были встречены эксперименты, в которых животное получало возможность самостоятельно раздражать собственный мозг электрическим током, нажимая на педаль или рычажок. Если при этом вызывалось чувство удовольствия, зверёк не убирал лапу с педали на протяжении суток, отказываясь от пищи и отдыха. Питер Милнер в своей книге “Физиологическая психология” (Milner P. M., 1970) приводит график опыта, когда крыса без передышки давила на педаль в течение 24 часов, осуществляя до 200 нажатий за каждый час. Затем она в изнеможении свалилась и проспала целые сутки. Если в распоряжении животного оказывался электрод, введённый в участок, с которого слабым током вызывалась потребность в пище, а более сильным – чувство удовольствия, то оно предпочитало отказ от еды и подачу более сильного разряда, дающего чисто гедонический эффект.

Привязанность животных к удовольствию ещё ярче выявили эксперименты Джеймса Олдса (Olds J., 1956) с крысами, посаженными в лабиринт, дно которого находилось под током. Пренебрегая болью от разрядов, бивших по лапам, животные добирались до заветного рычажка и самозабвенно начинали давить на него, возбуждая центр удовольствия. В другом опыте в лабиринт запускали крысу, которую предварительно в течение суток морили голодом. Суть эксперимента заключалось в выяснении, какой силы током способна пренебречь голодная крыса, чтобы добраться до еды в конце лабиринта. Выяснилось, что гедоническое подкрепление было для крысы много привлекательнее, чем пищевое. В первом случае она выдерживала гораздо более сильную боль, чем при добывании еды.

Экспериментами было доказано, что возбуждение центров удовольствия снижает страх животного. Если крысе противостоял сильный противник, то она возбуждала себя перед боем электрическим током (её электрод, разумеется, вживлялся в соответствующие отделы мозга). В подобных случаях животное всегда выходило победителем.

Наконец, в опытах с лабиринтом было установлено, что гедоническое подкрепление делает животных более умными и способными “учениками”.

Напомним, что гипоталамус – тот отдел мозга, в котором осуществляется контроль за жизненно важными функциями организма. Сюда поступают “сводки” из всех клеток тела о наличии в них питательных и энергетических веществ, а также о составе электролитов. Здесь находится и “лаборатория” по постоянному контролю над эндокринным балансом. В нём же формируются нервные импульсы, которые ощущаются как потребности.

Гипоталамус функционирует в тесном взаимодействии с другими отделами головного мозга, в том числе с высшими. Если он определяет доминирующую в данный момент потребность, то лобные доли головного мозга организуют мотивационное поведение, определяя тактику, чтобы её удовлетворить.

Поясним сказанное примером из клинической практики.

Больной П. находился в отделении кардиохирургии, где ему была сделана операция на сердце. Хирургическое вмешательство прошло успешно, пациента уже готовили к выписке. П. был человеком достаточно известным в административных кругах города. Он отличался организаторскими способностями, умом и тактом. Каких бы то ни было отклонений в половом плане за ним не водилось. Тем большим было удивление, которое вызвал однажды его “хулиганский” поступок. Когда в его больничной палате находилась медицинская сестра, пациент привлёк её внимание, извлёк свой максимально возбуждённый член из пижамы и направился к ней. Сестра с криком выскочила в коридор. Пациент последовал за ней, даже не прикрыв свой эрегированный половой орган. Дежурный врач, выскочивший на крики девушки из своего кабинета, стал свидетелем нелепой сцены: “любовный порыв” мужчины и габариты его члена в более подходящей обстановке могли бы вызвать восторг и уважение у любящей его женщины, но они абсолютно не соответствовали ситуации больничного коридора и присутствию множества зрителей.

Дата добавления: 2015-07-10