Видение, языковая модель и Знание

Помимо того что видение – это первый шаг к психоэнергетической интеграции, выражающей себя через восприятие, той самой интеграции, которая является фундаментальной предпосылкой достижения в будущем третьего внимания, оно в сегодняшней практике выполняет как минимум две насущные задачи: 1) видение является показателем возрастающего уровня энергообмена между субъектом и внешним полем;

2) видение является уникальным источником знания, пребывающего за любыми образными системами и ограниченными нашей конституцией типами психических репрезентаций.

Чтобы знание, полученное при помощи видения, имело практический смысл, надо мастерски владеть вниманием, распределить его в равной степени по всем сенсорным каналам и одновременно приобрести навык специфического самонаблюдения (т. е. создать рефлексивную инстанцию, которую можно назвать «внимание внимания»). Только в этом случае перцептивное поле во всей его целостности становится объектом видения. Только так объем осознаваемых сенсорных сигналов перерастает в новое качество, которое становится тем, что кастанедовские толтеки именовали безмолвным знанием видения. Вступив в контакт с «безмолвным знанием» и оставаясь в режиме видения, мы можем попробовать использовать его импульс, чтобы сфокусировать избранную часть внимания на конкретном сенсорном канале. В этой ситуации визу-альность одарит практика системой сверхсложных образов, фокусировка на кинестетическом канале сделает всё тело практикующего сверхчувствительным «радаром», концентрированная аудиальность приведет к «яснослышанию» либо будет транслирована через так называемый голос видения.

Важно понять, что с проблесками видения надо обращаться крайне осторожно. Практики, читавшие отчеты Кастанеды, ожидают не столько самого видения, сколько узнаваемых образов и моделей, предложенных Карлосом. Поскольку Карлос не предложил концептуального описания режима видения (быть может, он просто не знал, как объяснить европейскому читателю, что он имеет в виду), а методы его достижения слишком объемны и скрыты в нерасчленимом массиве всего «магического» праксиса его индейских учителей, остались простые и, казалось бы, универсальные признаки – видение кокона (энергетического тела), его «просвета», точки сборки, эманаций и неорганических существ. Все это описано противоречиво и, честно говоря, не слишком тщательно. Но, за неимением ничего лучшего, некоторые сновидящие так и определяют для себя – увидел кокон или эманации, значит, это оно и есть – знаменитое видение толтекских магов.

Казалось бы, есть повод упрекнуть мэтра за то, что он не оставил более конкретных, детальных, а главное – прагматичных описаний. Хотя, если мы дадим себе труд вдуматься в саму суть явления (а мы чаще всего не утруждаем себя подобными тонкостями), то проясним для себя как минимум два существенных момента: 1) видению вообще нельзя дать адекватное (т. е. общее для всех людей) описание; 2) язык, которым пользуются Кастанеда и дон Хуан, все равно «непереводим» – несмотря на отчаянные усилия профессиональных лингвистов, ибо он в той же мере «непереводим» для англоязычного читателя, который в этом отношении ничуть не лучше русскоязычного, вынужденного продираться сквозь текстуальные дебри личных ассоциаций переводчика и сомнительных плодов его находчивости.

И я нисколько не преувеличиваю. Даже внутри описания мира, основанного на обычном режиме восприятия, возникли культуры и традиции, которые невозможно транслировать без сильных искажений и без ущерба для их фундаментальных содержаний. Эта банальная истина известна любому синологу или японисту.

Если же мы касаемся нетрадиционного опыта, в целом чуждого большинству этнокультурных описаний, существующих сегодня на нашей планете, возникает то, что можно назвать «проблемой несоизмеримости». Аллюзии и реминисценции, семантические и психосемантические параллели – короче, любые инструменты языковой и культурной трансляции, – во многих (если не в большинстве) случаев оказываются бесполезными.

Однако, несмотря на все эти барьеры, мы живем в одной Реальности и, поскольку биоэнергетическая конституция всех людей относится к одному виду, – опыт переживания Реальности должен иметь сходные черты. Чтобы заметить это сходство (а на определенной глубине – единство), необходимо отвлечься от традиций, культур и языков, нас разделяющих.

Это древняя проблема, о которой безрезультатно рассуждают уже не одно тысячелетие. Ее все равно придется решать. Одними из первых на необходимость «освобождения» от языка указали даосы, буддисты и прочие представители «непереводимых» для европейцев ориентальных традиций.

Более того, наиболее эффективные психотрансформационные направления (особенно названные даосы, буддисты и последователи Дзэн, а также, разумеется, нагуалисты) считали и считают освобождение от языка («растождествление») главным условием работы по опытному постижению Реальности.

Все это изначально содержится в «истинной паре» нагуализма – в разделении мира опыта на тональ и нагуаль. Отделить описание мира (а это и есть лингвистическая, логическая, ментальная и символическая репрезентация опыта в сознании) от Реальности (самого Мира, т. е. энергетического поля, порождающего феномены нашего психического опыта) – вот практическая задача «человека знания».

Конечно, такое растождествление с языковой и ментально-символьной системой вовсе не означает, что надо превратиться в безмолвного и неразумного истукана. Оно требует сотворить дистанцию между набором инструментов (языком, мышлением, символами, иными формами репрезентации) и самим осознанием опыта. Тогда можно пользоваться любым инструментом, сохраняя сам факт опыта «вдали» от той искажающей и ограничивающей силы, которой всякий инструмент обладает.

Человечество давным-давно оторвалось от непосредственного чувства, от живого эмпирического опыта. Сотворив языки и описания, мы узаконили словами, концептами, логикой и синтаксисом только один тип опыта – массовый и потому ничем не примечательный. Поэтому идеи перестали быть мыслью, выражающей непосредственное прикосновение человека к Бытию. «Идеи» превратились в культурные «фикции» – они существуют к некотором понятийном поле, в культурной и языковой традиции. В других же культурах и языках эти «идеи» вообще отсутствуют. Какова же реальность этих «идей», если само их существование обусловлено только культурной традицией?

Подобные «идеи» необходимо преодолеть (или, как говорили даосы, слова «надо забыть»). Тогда, если мы по-настоящему внимательны к своему «онемевшему» сознанию, есть шанс оживить реальное переживание, реальный опыт, который по природе своей не нуждается в переводе. А все вытеснения, ограничения и искажения, которыми чреват язык или иной инструмент культуры, оказываются вынесенными за скобки.

Некоторые критики Кастанеды находят подозрительным, что проблема языка и его отношения к Реальности, которая в XX веке привлекла к себе внимание множества философов, антропологов и психологов, так созвучна идеям магического описания мира, острова тоналя, отделившего нас от океана Реальности – нагуаля, весьма далекого от любого структурированного языком восприятия. Вспоминают Гуссерля и Витгенштейна, «теорию лингвистической относительности», этнометодологию Гарфинкеля.

Независимо от степени аутентичности кастанедовских сведений о «толтекском знании», на Карлоса грешат напрасно. Ибо пропасть между языком и Реальностью разверзлась многие тысячи лет назад, а влияние языка на восприятие было осознано еще во времена Чжуан-цзы и Будды Гаутамы. Лингвистический позитивизм XX века просто сделал еще одну бесплодную попытку решить проблему, существующую от века и осознанную древними мыслителями, – ответить на вопрос, как Реальность, То-что-есть-на-самом-деле, относится к сказанному (написанному, формализованному). Можно ли построить мост между описанием и Бытием?

На мой взгляд, нет ничего странного и удивительного, что жители доколумбовой Америки тоже думали об этом и пытались найти собственные решения. Если человеку свойственно познавать, то неминуемо возникает всеобщая тенденция развития сознания, ищущего способ приблизиться к Реальности.

Видение, судя по всему, и есть плод такого специализированного развития. Здесь описание и его составные части (язык, символ, синтаксис) наносят ощутимый вред. Они не транслируют опыт, а искажают его до неузнаваемости. Даже в том неизбежном случае, когда мы используем некоторые понятия из дон-хуановского лексикона, чтобы просто указать на имевший место опыт, если мы ходим избежать искаженных интерпретаций, нужны бесчисленные оговорки и уточнения.

И прежде всего это касается специфических деталей – «просвета», точки сборки, «фронтальной пластины», «стержня», «воронок» на «поверхности кокона» и т. д. и т. п. Ибо в каждом конкретном случае реально воспринятая структура в сотни и тысячи раз сложнее, многомернее, чем привычно используемые слова-указатели из магического описания.

Когда мы по-настоящему видим, ни одно из перечисленных слов не отражает той бесконечной перспективы энергетических полей и той «квантовой неопределенности», неоднозначности, что пытается репрезентировать наша психика, обратившись к ресурсам интерпретационного механизма – ресурсам, которые часто имеют отдаленное отношение к человеческому способу описания.

Видящий, например, узнаёт, что «кокон» – совсем не кокон, а много больше; потому что энергетическое тело непрерывно меняет форму, качество восприятия его поверхностных слоев только в отдельных случаях ассоциируется с «коконом». Энергетическая структура, которую мы в первом внимании называем «человеком», может вибрировать, менять яркость, вытягиваться либо становиться шире: внутри постоянно текут и колеблются потоки светимости, которые можно назвать «каналами». Поскольку структуры приповерхностных слоев могут менять яркость, плотность, «прозрачность», видящий иногда способен воспринимать «стержень» – центральный поток энергии, состояние которого, кажется, определяет мощность силового поля, из которого состоит энергетическое тело человека, в иных ситуациях – не способен, так как «стержень» скрывается какими-то масштабными возмущениями, происходящими ближе к поверхности.

Восприятие такой важной структуры, как «просвет» (центр пупка), зависит от стабильности фронтальной пластины. «Пластина» бывает стабильной намного чаще, чем разнообразные потоки, воронки, форма самого «кокона». Но и она порой ведет себя «странно» – чаще всего в тех ситуациях, когда воспринимаемый субъект переживает сильные эмоции или психосоматический шок, связанный с болезнью. Например, в тех случаях, когда у человека высокая температура (выше 38,5° по Цельсию), фронтальная пластина почти недоступна видению. Термически активная зона своим сиянием полностью маскирует структурные особенности фронтальной поверхности энергетического тела. Можно поставить приблизительный диагноз – например, если нездорово-красное свечение имеет эпицентр в груди, у больного, скорее всего, пневмония, если в горле – ангина, и т. д. В других случаях (например, человека трясет от злости или страха) передняя поверхность кокона покрывается множеством «волн» и неоднородностей свечения, она колышется и становится «пятнистой». Внутренние слои эманируют на поверхность, поверхностные формации уходят вглубь – в конечном итоге о фронтальной пластине (как о стабильной структуре, доступной спокойному наблюдению) ничего не скажешь. В эти минуты может возникнуть ошибочное впечатление, что никакой фронтальной пластины просто не существует.

В тех случаях, когда фронтальная пластина воспринимается стабильно, область пупка (называемая «просветом») невольно привлекает внимание. Это своего рода «воронка», размер и форма которой – всегда индивидуальны. По состоянию «просвета» иногда можно многое сказать о человеке – его психоэмоциональной конституции, физическом тонусе, даже о некоторых моментах его личной истории. Иногда «просвет» вытянут вниз или вверх, вправо ли влево, иногда он заметно смещен. В любом случае неизменным остается его связь со страхом смерти (насколько безупречность повлияла на его активность) и точкой сборки.

Сложнее всего говорить о восприятии точки сборки. Несмотря на то что она у нормального человека жестко зафиксирована, существует множество препятствий для ее видения. Во-первых, она находится на задней поверхности кокона, которая сама по себе как бы «скрывается» от нескромного взгляда постороннего (кстати, у этого обстоятельства также есть биологическая причина, связанная с тем, что некоторые хищники способны воспринимать ее «отблеск» и по яркости, смещенности и пр. определять степень уязвимости жертвы). Во-вторых, точка сборки находится рядом со стержнем, который создает «гало», ореол из ровного и сильного свечения, чем маскирует многие структуры, расположенные относительно недалеко от него.

Но эти два обстоятельства для опытного видящего не проблема. Как ни странно, самые большие трудности при видении точки сборки вызваны психолингвистическими (т. е. исключительно перцептивными) факторами. Все дело – в описании. Дон-хуановская картина описывает перцептивный центр как точку сборки. С одной стороны, иначе описать ее невозможно; с другой стороны, такое описание сильнейшим образом искажает реальную перцепцию видящего, если он пытается транслировать свое видение через визуальную систему.

Ибо тот самый собирающий перцепцию агрегат, который может смещаться и двигаться согласно кастанедовской модели, совсем не похож на «точку» или «шарик», когда дело доходит до образной репрезентации.

Прежде всего, видение выходит за границы тонального описания – с одной стороны, объем воспринимаемого превышает способности воспринимаемого аппарата и принципиально не структурируется привычными шаблонами, с другой стороны, «видимое» в этом режиме восприятия колеблется, следуя собственным не-тональным закономерностям: пульсирует тело воспринимателя (энергетическое тело видящего), пульсирует внимание и, наконец, пульсирует и движется само поле, которое видящий воспринимает.

Все это приводит к любопытному результату. Даже в том случае, если видящий на время вытеснил наложенные на перцепцию сигналы, которые стремятся нарушить законы визуального поля и непроизвольно генерируют помехи в виде синестезий (подключая кинестетические, аудиальные и иные интерпретации), он обычно воспринимает не точку сборки, а сам процесс сборки.

Чтобы именно увидеть точку сборки, надо последовать за импульсом, собирающим энергию в наблюдаемом ЭТ. Он приведет видящего в небольшую сферическую область, где свечение определенным образом циркулирует. Здесь ничто более не «собирается», здесь многие пучки слиты в один, который поддерживает свою активность этим «кругообразным» движением. Это движение, если ты видишь его определенным образом, чем-то напоминает постоянно движущийся («вращающийся») шарик. Можно сказать, что это сфероподобное энергетическое поле, удерживающее само себя где-то в области задней пластины «кокона». Судя по всему, оно и есть точка сборки.

Восприятие этого поля затруднено еще и потому, что здесь локализуются все сенсорные сигналы наблюдаемого объекта. «Сферичность» удерживается только тогда, когда эти сигналы равномерно доступны видящему. Малейшее колебание перцептивного внимания – и структура распадается, исчезает. Неопытный исследователь может подумать: раз появилось и пропало, значит, – галлюцинация. Но в отношении точки сборки это неверно. Будучи концентрацией всех типов собранных структур, в этому случае видение настолько избыточно, что может блуждать, следуя за пульсирующим вниманием, в поиске сенсорного канала, через который оно может достичь осознания. Практик не сразу понимает, что такого канала не существует, а потому любое видение (тем более, видение точки сборки) возможно лишь через одновременную активизацию всех модусов восприятия и – затем – возвышение над ними.

Что я имею в виду, когда говорю о видении сдвига точки сборки или тем более о «траектории» сдвига? В моем случае это – видение последствий. Волны собирающей активности (которые у обычного человека являются статичными, неизменными последовательностями; их растекание и распределение по энергетическому телу со всеми сопутствующими качествами – скоростью, интенсивностью и пр. – запрограммировано, подчинено шаблону) изменяют характер и направленность движения. Есть многие области энергетического тела, которые в обычных ситуациях, когда точка сборки неподвижна, абсолютно инертны, – их активность регулярна и предсказуема, они работают так, чтобы поддерживать телесный и психический гомеостаз. Однако смещение точки сборки вызывает в них необъяснимую с естественной точки зрения бурю – пробуждаются токи, активизируются зоны и поля. Во многом благодаря этим последствиям мы можем угадать, как и куда сместилась точка сборки. Тогда мы говорим о «траектории» и ее эффектах.

Дата добавления: 2015-07-10