Автор: шахматная лошадка 14 страница

_____
* намёк на фамилию Найтли: knight (англ.) - шахматный конь

Глава 20.
Всю ночь Джин снились кошмары. Снова подземелья Дурмстранга, какие-то туманные тропы в горах, серые заборы вдоль сонной улочки небольшого городка, постоянная погоня, в которой она никак не могла понять, жертва она или преследователь, но это движение, в котором ни влево, ни вправо - а только вперёд, было страшнее, чем любые пытки, и даже страшнее, чем смерти друзей, которые тоже снились ей достаточно часто. От сегодняшнего сна остался привкус безнадёжности. И она знала, почему. Началось то, чего она ждала с таким ужасом.
А ведь она только-только начала верить, что ещё не всё потеряно. Только уговорила себя, что было бы неправильно за одинаковую будущую ошибку прощать Снейпа и винить Малфоя. И пока возможность верного выбора была у обоих, оба заслуживали непредвзятого отношения. Как и Беллатрис, Макнейр, Гойл… Но так далеко великодушие Джин не заходило. Дать шанс Малфою почему-то было легче, чем остальным слизеринцам. Может быть потому, что тот был единственным, к кому Снейп по-настоящему тянулся, чей авторитет был для мальчика действительно важен. А может потому, что Малфой всё-таки не стал убийцей. Джин против своей воли постоянно вспоминала несколько встреч с ним тогда, в её прошлом: драку с Артуром Уизли в книжном магазине и подсунутый Джинни дневник Тома Риддла; Чемпионат по квиддичу, когда он прошествовал мимо, гордый, под ручку с безупречной Нарциссой, окатив её, Гарри и Рона буквально физически ощутимой волной презрения; бой в Министерстве, в котором Армии Дамблдора скорее угрожали зловещие артефакты Отдела Тайн, чем заклинания незадачливых подручных Волдеморта; "визит" в Малфой-мэнор, где он выглядел задёрганным, больным и как будто запуганным… Нет, Беллатрис, Долохов, Кэрроу - вот в них чувствовалась звериная жестокость, они действительно упивались смертью. Но не Малфой. И тем не менее именно он первым принял метку!
И хотя это было лишь самым началом, у Джин было чувство, что она уже потерпела сокрушительное поражение. Расставшись с Малфоем в гостиной, она долго ворочалась в постели без сна, пытаясь убедить себя, что нельзя опускать руки, что ещё можно бороться за Снейпа… Но в глубине души уже знала, что всё бесполезно. Было на редкость самонадеянно думать, что будущее зависит лишь от её решения нарушать или не нарушать правила.
И слава Мерлину, потому что это решение было слишком импульсивным. Тогда, в октябре, поддавшись чувству вины, она всерьёз собралась противостоять вербовке Волдемортом студентов Хогвартса, как будто нарочно игнорируя тот факт, что именно те события, которые она хотела изменить, сквозь череду потерь и ошибок всё-таки вели к победе. Как знать, чем бы всё закончилось, если бы ей удалось уберечь Снейпа от принятия метки? Что было бы с магическим миром, если бы Волдеморт не развоплотился после нападения на дом в Годриковой лощине? Нет, те правила, что она уже была готова нарушить, не были просто правилами. Ничего общего с нарушением комендантского часа или кражей ингредиентов из личных запасов профессора зельеварения. И даже побег Сириуса из-под носа Фаджа в сравнении с тем, что она задумала, казался невинной шалостью. Она как будто держала в руках десятки живых, пульсирующих нитей, каждая из которых была чьей-то судьбой. И готовилась переплетать их по своему усмотрению, понятия при этом не имея, какой в итоге выйдет узор. И какие нити при этом оборвутся.
Нет, всё должно было произойти так, как это было предназначено. И она ещё больше ненавидела Малфоя за это внезапное прозрение, за то, что он напомнил ей о том, каков на самом деле замысел судьбы, которой она почти рискнула бросить вызов. За то, что он, идиот, влип в эту ловушку и даже ещё не понимал, как зачеркнул этим всё хорошее, что могло бы быть в его жизни, как обрёк себя, баловня Фортуны, на годы служения тирану, на сырую камеру в Азкабане, на вечную вину перед всей магической Британией, на утраченное состояние, опороченное имя, опалу… За то, что утянет за собой других слизеринцев, своих друзей, собственную семью… За эти серые заборы, которые она видела внутренним взором, даже проснувшись, за то, что он испортил Рождество, зачем-то притащившись в замок, хотя до конца каникул была ещё целая неделя, за то, что она сейчас сидела в своей спальне и думала о том, как она его ненавидит, вместо того, чтобы отправиться в больничное крыло и обменяться подарками с Поппи.
И за то, что, когда она наконец решилась выйти в слизеринскую гостиную, там было пусто.

***

Люциус сидел на краю бассейна с карпами в зимнем саду Малфой-мэнора и бездумно наблюдал за пучеглазым Цицероном, медленно водившем плавниками в мутноватой воде. Цицерон был местным старожилом - его запустили в бассейн, когда Люциусу было шесть и ещё была жива его мать. Она очень любила зимний сад и не доверяла заботу о нём домашним эльфам, поэтому маленький Люциус вместе с ней проводил здесь очень много времени. И идея завести в саду рыб принадлежала именно ему.
Люциус даже смутно помнил скандал, который поднялся, когда он торжественно объявил, что нарекает карпа Цицероном и назначает его своим фамилиаром. Скандал устроил отец. Мать только смеялась над выбором имени для рыбы, а вот отец пришёл в настоящую ярость. Своим особым голосом, которым он всегда подчёркивал, как он разочарован, Абраксас Малфой выговаривал жене, что его единственный наследник настолько лишён должного воспитания, что даже не соображает, чем чревато установление магической связи с немагическим животным. Потом он присел перед сыном на корточки и пустился в длинные подробные объяснения, из которых маленький Люциус уяснил только одно - отдавать можно лишь тогда, когда рассчитываешь получить что-то взамен. Владелец фамилиара делится с ним частичкой своей магии, а магическое животное, в свою очередь, подпитывает хозяина энергией всю свою жизнь. От пустоголовой же рыбы нет и не может быть никакой поддержки. Когда он наконец закончил лекцию и спросил, какие Люциус сделал для себя выводы, мальчик ответил, что, пожалуй, самые ценные фамилиары должны получаться из волшебников. И тогда отец довольно улыбнулся и ласково потрепал его по волосам.
Люциус часто вспоминал этот разговор, когда заводил новые знакомства. Он пожимал протянутую руку, смотрел собеседнику в глаза и думал: "Интересно, какой бы из тебя получился фамилиар? Что ты можешь мне отдать?" Он тщательно просеивал своё окружение, чтобы выбрать самых лучших. И только лучших одарял своей дружбой. Потому что нельзя разменивать своё время, усилия, энергию на пустоголовых рыб. Люциус рос, учился в школе, ездил с отцом по Европе, строил планы на будущее. А Цицерон тем временем сонно колыхался в каменном бассейне посреди заброшенного после смерти матери сада. То есть сад, конечно, не был оставлен совсем без внимания, но домашние эльфы не вкладывали в него души, как это делала покойная миссис Малфой. Оттого, может быть, это место, раньше казавшееся Люциусу маленькой сказочной страной, полной диковинок и потайных уголков, теперь напоминало пустой гулкий склеп. И это как нельзя лучше отвечало его теперешнему настроению. Отчасти именно поэтому, едва добравшись до Малфой-мэнор, он поспешил укрыться здесь, вместо того, чтобы доложить отцу о своём прибытии. Второй и главной причиной являлось то, что Абраксас Малфой никогда не заходил в зимний сад, а значит тут можно было переждать, пока окончательно не выветрится из организма выпитый ночью огневиски, а также пока он не найдёт в себе достаточно смелости, чтобы предстать перед отцом после того, что натворил.
При воспоминании о "рождественской вечеринке" в поместье Лестрейнджей внутренности Люциуса снова будто скрутило в тугой клубок, а к горлу подступила тошнота. Вот Белла, несмотря на адскую боль, которая никак не унималась даже спустя несколько часов после ритуала, явно была счастлива и горда связать себя магическим контрактом со своим кумиром. Но Люциус вдруг понял, что он теперь не более чем фамилиар, да - ценный, возможно даже уникальный экземпляр, тщательно отобранный из сотен претендентов, но осознание этого больше не льстило. Ловушка захлопнулась. Лорд получил, что хотел, а Люциус потерял свободу, ничего не обретя взамен, кроме права служить господину. И если теперь Малфой-старший каким-нибудь образом узнает, что его наследник добровольно превратился в какого-то… домашнего эльфа… Нет, конечно, это было не похоже на рабство. Ритуал не лишил его свободы воли. Всего лишь навеки приковал Люциуса к могущественному волшебнику, которым он сам ещё так недавно восхищался и которому мечтал быть полезным. Только вот не предполагал, как именно сбудется эта мечта.
Зато когда на него вместе с непереносимой болью обрушилось понимание, что он принёс присягу всерьёз, что это не шутка, не игра в рыцарей, Люциусу больше всего на свете захотелось, чтобы про него все забыли. Взбудораженная и счастливая Белла с лихорадочно блестящими глазами, Рабастан, сочувственно предлагающий выпить, "чтобы не так жгло", Нотт и Крэбб, тоже прошедшие через посвящение раньше и теперь строящие из себя многоопытных членов клуба… и сам Лорд - такой же обходительный, излучающий особую отеческую властность сюзерена - от всего этого хотелось бежать, сломя голову. И Люциус сбежал. Шепнув на ушко Белле, что он обещал быть на праздничном ужине дома, он поспешно покинул сборище, даже не попрощавшись с Лордом.
Он выскочил из ворот поместья, находившегося где-то в пригороде Манчестера, и сразу оказался оглушён тишиной и морозной свежестью волшебной рождественской ночи. Словно и не с ним только что был весь этот кошмар: хоровод чужих людей, зачем-то нацепивших маски его друзей, какофония в ушах, тошнотворная смесь алкоголя и какого-то зелья, которое в него влил Рудольфус, чудовищная боль и омерзение, как будто у него под кожей поселилось нечто с острыми ядовитыми жвалами и там копошится, вгрызаясь всё глубже в беззащитную плоть… Стоило только подумать об этом, как боль обрушилась на него снова, да так, что потемнело в глазах. Люциус неловко взмахнул рукой, и его палочка выскользнула из ослабевших, сведённых холодом пальцев. В ту же секунду с ужасающим скрежетом перед ним возник тёмно-фиолетовый бок Ночного Рыцаря. До сих пор Люциус только слышал об этом мифическом автобусе и даже иногда сомневался, существует ли он в реальности.
"Что стоишь, парень? - хмуро окликнул его усатый волшебник в униформе. - Куда тебе приспичило в самый Сочельник?"
У Люциуса, как обычно, был с собой зачарованный ключ, который тут же перенёс бы его в Малфой-мэнор. Но явиться в таком виде к отцу было бы неумно. Повинуясь внезапному импульсу, он шагнул на подножку Ночного Рыцаря и попросил отвезти его в Хогвартс. Ему вдруг показалось, что если он окажется сейчас в школе, то всё исправится само собой. Даже смешно, как он верил в это…
Начать с того, что его несчастную руку невыносимо растрясло во время поездки, так что, вылезая из автобуса в Хогсмиде, он готов был орать в голос. Потом был бесконечный путь до ворот школы по узкой обледенелой дорожке, когда казалось, что замок совершенно не становится ближе, а маячит перед ним дразнящим миражом. Добравшись наконец до школы, Люциус не рискнул сунуться в Большой Зал, откуда ещё были слышны голоса - празднование явно было в самом разгаре. Он же, шатаясь от усталости, поплёлся в подземелья, в которых оказалось едва ли не холоднее, чем на улице. Вот тут ему и пригодились полномочия старосты: заставив эльфов затопить камин в гостиной, Люциус осмотрел одну из спален пятикурсников и быстро нашёл, что искал - полбутылки огневиски, "надёжно" запрятанные под кровать. А среди его личных запасов обнаружился фиал с обезболивающим зельем.
Остальное вспоминать не хотелось совсем. Люциус досадливо тряхнул головой и опустил руку в бассейн, коснувшись кончиками пальцев шершавой спины Цицерона. Лучше бы он сразу пришёл сюда. Гораздо лучше, чем проникнуть в Хогвартс как вор и сбежать из него так же, едва только рассвело. И вновь поскальзываться на тропинке в Хогсмид, сжимая заледенелыми пальцами портключ в кармане мантии, сцепив зубы от боли и досады, снова и снова слыша в голове её презрительное "ненавижу". Он поморщился, вспомнив, как кривились бледные губы в гримасе, которой он не видел уже давным-давно. Если бы он не был в таком состоянии, если бы он встретил в подземельях кого угодно другого… "Ну почему это должна была оказаться именно Найтли?!"
Люциус порывисто вскочил на ноги, но тут же сел обратно, поплотнее закутавшись в мантию. Наверное, надо было остаться и всё объяснить… Но пока что он и сам себе не мог объяснить всё. Например, с чего он взял, что найдёт в Хогвартсе помощь, и почему никого не попросил о ней. Или зачем набросился на Найтли, после месяцев, потраченных на то, чтобы завоевать её доверие. Конечно, нельзя сказать, что он очень уж в этом преуспел, нет, о доверии речи по-прежнему не шло, но по крайней мере она перестала ощетиниваться в его присутствии и даже могла поддержать обычную беседу ни о чём. А в разговорах о своих обожаемых первокурсниках участвовала даже с огромным энтузиазмом. Особенно - о Северусе. Люциусу просто повезло, что к нему так привязался пожалуй единственный человек на Слизерине, о котором она действительно заботилась. Потому что именно это оказалось ключиком к той Джин Найтли, которая умела улыбаться и отзывалась, если её окликнуть по имени. Правда, такой эксперимент он провёл всего один раз, и ему до сих пор смешно было вспоминать, как он тщательно подбирал момент и как ползли мгновенья, пока он, затаив дыхание, ждал её досадливого "Чего тебе, Малфой?" Но по крайней мере она ответила, хотя и смерила его удивлённым взглядом. Эйфория, которая тогда охватила Люциуса, теперь тоже казалась смешной.
Похоже, что он слишком увлёкся сложной задачей по завоеванию Найтли, совершенно забыв при этом, ради чего он собирался подружиться с ней. Имело ли теперь смысл доводить свой план до конца? Нет, он не хотел, чтобы эта дрянь вгрызлась и в её руку! Он уже достаточно пожертвовал Лорду и больше ничего не собирался ему отдавать. По крайней мере не Макнейра и не Найтли. Они оба были слишком свободными, чтобы носить чьё-либо клеймо. Он горько усмехнулся. Как будто он сам заслужил это. Разве он мог предположить…
Со свистом вспоров воздух, прямо перед ним возник домашний эльф. Подобострастно выпучив глаза и на всякий случай прижав уши, он доложил, что "мистер Малфой ожидает молодого хозяина в бордовом кабинете", и тут же исчез, не дав Люциусу возможности возразить. "Мерзкая тварь", - подумал он, со вздохом поднимаясь. Конечно, глупо было бы всерьёз надеяться, что он сможет отсиживаться здесь до конца каникул. Разговор с отцом был неизбежен и не сулил ничего хорошего.
- Бывай, Цицерон, - Люциус обернулся и помахал карпу. И тот в ответ качнул хвостом. - Пожелай мне удачи!

Глава 21.
- Ксавье опять приглашает нас с Помоной в Три Метлы, - сообщила Поппи за завтраком. - Посидишь с Ремусом? И перестань улыбаться!
Но она и сама еле сдерживала смех. Темпераментный профессор Хавьер Демасьядо, которого Поппи предпочитала называть на французский манер, никак не мог определиться, кому из молоденьких коллег отдать предпочтение. В начале года он сделал выбор в пользу Синистры и был чрезвычайно расстроен, когда узнал, что та уже замужем. Теперь, желая действовать наверняка, он очень тщательно присматривался к обеим оставшимся кандидаткам на звание дамы его сердца. И совершенно при этом не замечал, что они обе над ним потешаются. Однако в нагрузку к латиноамериканской напыщенности прилагалась латиноамериканская же галантность, недурная внешность и умение со вкусом сорить деньгами, что делало его компанию вполне терпимой для двух свободных и легкомысленных ведьм. Так что все трое время от времени выбирались в Хогсмид: пококетничать, пофлиртовать и повеселиться.
- Конечно, иди, - кивнула Джин. - Только напиши, когда и сколько давать укрепляющего.
После нескольких самоотверженных битв в Министерстве Поппи наконец добилась, чтобы ей разрешили переводить Ремуса в больничное крыло сразу после захода луны, а так же отправлять отчёты о его состоянии специальной почтой, а не привозить их лично. И теперь мальчик уже сутки находился в тепле и безопасности, а свежеполученные ссадины и царапины практически зажили. Вчера вечером его даже навещал Снейп, притащивший полные карманы новогодних угощений, которые Дамблдор раздавал, пока Ремус в одиночестве кидался на стены Воющей Хижины. Мальчики немного поболтали, пока Поппи не выставила Снейпа за дверь палаты, чтобы дать её пациенту поспать.
Восстановление Ремуса шло хорошими темпами, и медсестра считала, что уже в понедельник он сможет вернуться на факультет и вместе со всеми присутствовать на занятиях. Каникулы закончились, и сегодня вечером студенты должны были прибыть в замок. При этой мысли Джин слегка поморщилась. Вместе со слизеринцами в подземелья вернётся постоянное ощущение угрозы, только теперь оно станет ещё сильнее… От этого хотелось кричать и топать ногами в бессильной ярости. Как может происходить такое прямо под носом у всей школы? У самого Дамблдора?! И никто ничего не замечает?
"Ну вот ты замечаешь. И что?" Возразить было нечего.
Последние несколько часов, оставшиеся до того, как Хогвартс вновь наполнится учащимися, Джин решила провести в тишине и покое. Накинув пуховую куртку, купленную во время ноябрьского визита в Лондон, она направилась к берегу озера. Приобретение этой куртки оказалось единственным оправданием той поездки, потому что обещанный ей экзамен на получение аппарационной лицензии так и не состоялся. Вдруг оказалось, что отправленного ещё в начале сентября письменного ходатайства от директора недостаточно. Молоденькая служащая отдела магического транспорта, чуть не плача, объясняла, что в индивидуальном порядке сдают на лицензию только лица, имеющие аттестат, а учащиеся Хогвартса сначала должны пройти министерские курсы и экзаменоваться в соответствии со списком шестикурсников этого года, в котором никакой мисс Найтли, разумеется, не значилось. Только после того, как Дамблдор, на этот раз сопровождавший Джин, лично обошёл несколько кабинетов и почти полчаса беседовал с начальником отдела, ей дали расписаться в какой-то огромной и пыльной амбарной книге, которая ворчливым голосом провела для неё инструктаж, и наконец назначили дату экзамена - и то лишь через три месяца.
К этому моменту Джин уже и сама была не рада настойчивости директора - след вранья, который она оставляла в прошлом, становился всё отчётливей. Правильней было бы подать заявление на получение лицензии в общем порядке после окончания школы, это бы привлекло меньше внимания. Впрочем, сам Дамблдор был безмятежно спокоен по этому поводу. Более того, как будто мало было волнения, поднятого им в Аппарационной комиссии, он потащил Джин в Портальное управление, где получил разрешение на создание портключа на территорию Хогвартса. На её изумлённый вопрос "Неужели это возможно?", он ответил, что да, действующий директор школы может перенастроить защиту замка так, чтобы туда можно было попасть с портключом, однако портал будет односторонним. "Это на самый крайний случай, - добавил он. - Вдруг вам понадобится срочно где-то укрыться…"
"Мне? - изумлению Джин не было предела. - Вы собираетесь сделать портключ для меня?!"
"Разумеется. После выпуска из Хогвартса вам, возможно, придётся нелегко. Нужно, чтобы у вас был способ быстро со мной связаться. Портключ кажется мне более надёжным средством, чем каминная сеть…"
Тогда она прямо спросила его, почему он так ей доверяет.
"Мисс Найтли, - ответил на это Дамблдор, - конечно, я не могу так просто читать мысли, но зато отчётливо вижу намерения. В ваших нет ничего, что бы могло причинить вред замку или его обитателям. Так что выбирайте на свой вкус предмет, который хотите зачаровать, и место на территории Хогвартса, куда вас должен переносить портключ. Вы сможете зарегистрировать его в феврале, когда будете сдавать экзамен на аппарацию".
Медленно бредя вдоль кромки озера, Джин вновь и вновь спрашивала себя, что стало с умением директора "отчётливо видеть намерения". Неужели он не замечает угрозы, исходящей от слизеринских старшекурсников, которые уже начали служить Волдеморту? Или её действительно пока нет? Ведь у магического мира впереди было ещё несколько спокойных лет, в течение которых Упивающиеся Смертью постепенно наращивали мощь, но не переходили к активным действиям. Возможно, сейчас их намерения недалеко ушли от обычной антимаггловской пропаганды. К тому же нападения на Хогвартс Волдеморт не планировал вплоть до поступления туда Гарри. В таком случае у Дамблдора действительно не было причин беспокоиться за вверенную ему школу. Висящее в воздухе подземелий предчувствие катастрофы было её личным ощущением и её личной проблемой.

***

Когда Джин вернулась в больничное крыло, Поппи уже наряжалась.
- Заходил твой Снейп, - доложила она, придирчиво оглядывая себя в зеркале. - Просидел тут до обеда, потом я его отправила. Ты сама-то поела? - Джин помотала головой. - Беда с тобой, - по-матерински вздохнула Поппи. - И так тощая как скелет…
Она вызвала Майси и распорядилась, чтобы он непременно заставил Джин поесть. Это был нечестный приём: Поппи отлично знала, что подруга ни за что не допустит, чтобы несчастному эльфу пришлось наказывать себя за неисполнение приказа. Неодобрительно покосившись на медсестру, Джин с демонстративной неохотой села за поспешно сервированный домовиком стол.
- Как Ремус?
- Почти в порядке. По-моему, мы нашли правильный баланс между лечебным сном и бодрствованием. В следующий раз можно даже немножко увеличить дозировку "жидкого сна".
- Увеличишь дозировку - замедлишь регенерацию, - не согласилась Джин. - В этот раз он отделался пустяковыми царапинами. А помнишь, что в октябре было?
- Это когда он ещё проводил лишние сутки в Воющей хижине, - Поппи невольно сжала кулаки. - Мы позже начали лечение.
- Ты забыла про перелом.
- Трещина, а не перелом. Трещина. Даже костерост пить не пришлось.
- А теперь представь, если бы мы тогда погрузили бы его в сон - сколько бы затягивалась твоя трещина?
- В любом случае, нервная система важнее царапин, - упрямо сказала Поппи. - В этот раз он утром будет уже на ногах - и это важнее всего.
- А ещё важно, чтобы он не был вынужден каждый месяц объяснять соседям по спальне, откуда у него всё время появляются свежие порезы и побои, - возразила Джин. - Поэтому самой рациональной, по-моему, является схема Клифтхаммера: сначала заживление ран, а уж потом глубокий сон. А твои попытки чередовать… Ты, кажется, уже опаздываешь!
- Ох, точно! - Поппи всплеснула руками и заметалась по кабинету в поисках перчаток. - Назначения на вечер я оставила в шкафчике с зельями. Разберёшь мой почерк?
- Не впервой. Хотя он и ужасен, - пробурчала Джин, вынужденная под умоляющим взглядом Майси взять кусок пирога, который ей самой уже казался совершенно лишним. - Если что - пришлю тебе сову.
- Ладно, не скучай тут! - Поппи послала ей от дверей воздушный поцелуй.
- А ты там повеселись как следует, - ответила Джин, и, как только дверь за подругой закрылась, отодвинула тарелку. - Всё, Майси, я поела.
Она решительно встала из-за стола и отправилась в палату к Ремусу. И, конечно, застала его за чтением.
- Лучше бы ты читал при дневном свете, - вздохнула Джин, прибавляя яркости у зачарованного светильника. - Глаза испортишь.
- Вы это серьёзно? - фыркнул мальчик, откладывая книгу в сторону. - Уверен, что проблемы со зрением мне не грозят, ещё ни разу не слышал, чтобы волку понадобились очки…
Как будто в подтверждение последних слов, его зрачки сверкнули зелёным, и Джин невольно отступила на шаг. "Мне мерещится, или это и впрямь остаточные явления после транформации?"
- Дурацкая шутка, Ремус, - она заставила себя приблизиться, надеясь, что голос не выдаёт её иррациональной паники. Ведь бояться на самом деле было нечего, но чёртов сон про Дракучую Иву снился ей так часто, наполняя её таким ужасом, что и в реальности она чувствовала себя неуютно наедине с Люпином. Особенно после очередного полнолуния.
- Простите, - ответил мальчик, и она сразу поняла, за что он на самом деле извиняется. "Простите, что я чудовище. Простите, что я опасен. Простите, что боитесь встретиться со мной взглядом". - Я больше не буду читать вечером. Просто мне было жутко скучно.
Джин присела на край его кровати.
- Ты не волк, Ремус, - сказала она тихо, заставляя себя смотреть ему в глаза, в которых сейчас не было ничего нечеловеческого. - Когда-нибудь наверняка изобретут средство, которое позволит тебе спокойно жить среди людей.
- Однажды я чуть не напал на маму, - с отчаяньем в голосе прошептал мальчик.
После этого признания оба надолго замолчали. Синие сумерки за окном окончательно загустели, а потом небо вдруг снова посветлело - это из-за верхушек Запретного леса выглянул краешек луны. Ремус непроизвольно подтянул одеяло повыше, словно собирался накрыться им с головой. Джин махнула палочкой, задёргивая тяжёлые шторы.
- Нечего бояться, - сказала она, потрепав мальчика по голове. - Сейчас поешь, а потом я принесу твои зелья.
Она вызвала Майси, распорядилась насчёт ужина и, пока Ремус вяло ковырялся в своей тарелке, отправилась в кабинет Поппи. А когда вернулась, из приоткрытой двери палаты раздавались голоса.
- …и представляешь - едут сами!
- Всё равно, на лодках было интереснее. А ты чем занимался все каникулы?
- Ну и что тут происходит? - поинтересовалась Джин, ставя поднос с зельями на столик около входа.
Трое нарушителей автоматически втянули головы в плечи.
- Нам профессор Макгонагалл только что сказала, что Ремус простудился, - ответил за всех Джеймс. - И мы решили его навестить.
- Ладно, можете посидеть до ужина, - разрешила Джин. Она и так слишком часто в последнее время гоняла Поттера и Блэка, у них, должно быть, уже сложилось впечатление, что она - нечто вроде мадам Пинс, только ещё и вездесущая вдобавок.
Она принялась отмерять необходимое количество капель, а мальчики продолжили беседу. При этом Сириус и Джеймс уселись на кровать Ремуса с обеих сторон, а Питер придвинул стул и чинно расположился на нём. "Поппи была бы довольна, - отстранённо думала Джин, украдкой наблюдая за тем, как оживился Люпин, обрадованный и смущённый вниманием однокурсников. - Мы с ней не можем дать мальчику то, что ему на самом деле нужно. Этого ощущения, что он кому-то свой… Всё, что он видел от нас до сих пор - душная жалость пополам с научным интересом, а ещё - неистребимый страх. Даже Поппи призналась как-то, что заходит в Воющую хижину с палочкой наизготовку. Для нас это разумная мера предосторожности, а для него - очередное свидетельство того, что он чужой, опасный, тёмный… И только эти дети, с их нестандартным мышлением, сделают для него то, что не смогли мы, взрослые. Они найдут способ принять его безусловно, не подстраховываясь, доверяя абсолютно. Они станут его стаей". Джин вынырнула из глубокой задумчивости, когда ребята дружно расхохотались над тем, как Сириус изобразил какого-то своего родственника, и двинулась с подносом к Ремусу, чтобы дать ему вечернюю порцию зелий, но в этот момент дверь распахнулась, и в палату ворвался Снейп.
- Смотри, что я нашёл! - воодушевлённо воскликнул он с порога, потрясая каким-то потрёпанным фолиантом, и тут же осёкся.
- Что ты здесь забыл, Сопливус? - надменно поинтересовался Джеймс, смерив своего врага уничижительным взглядом. - Пришёл укоротить свой длинный нос?
Обычно на такое приветствие Снейп отвечал каким-нибудь язвительным комментарием, после чего в ход немедленно шли палочки, но сейчас он явно был совершенно не готов к столкновению. Он просто стоял с нечитаемым выражением на бледном лице и смотрел на съёжившегося Ремуса. Который молча отвёл глаза. Ещё одно мгновенье - и Снейп, круто развернувшись на месте, покинул палату.
Джин очень хотелось побежать за ним следом. Или вытолкать вон остальных визитёров. Или хотя бы высказать Люпину, что она думает в данный момент о нём и его выборе. Но вместо этого она кивком указала ему на поднос с зельями и, убедившись, что он всё выпил, отправилась в лабораторию. От всех своих печалей и тяжёлых мыслей она всегда пряталась здесь. И всегда безуспешно.

***

На ужин она тоже не пришла.
Не встретив Найтли в подземельях, Люциус даже обрадовался. Он так и не чувствовал себя готовым к разговору. Если Найтли ожидала, что он будет оправдываться за то, что она не понимает шуток… Пусть даже та шутка и была неудачной. Люциус вообще очень глупо вёл себя тогда. Не было никаких причин так паниковать. Просто сложно было вести себя разумно, когда невыносимо горела метка, а голова была затуманена алкогольными парами. Но ничего ужасного на самом деле не произошло. Отец ни о чём не догадался. Лорд простил его внезапное бегство с праздника и ничем не показывал, что потерял интерес к "своему юному другу" или что собирается злоупотреблять обретённой над ним властью. Рука совсем прошла и напомнила о себе только один раз, когда Лорд показывал, каким образом аппарировать по вызову. В общем, всё вернулось на круги своя. Почти всё. Оставалось только одно облачко на горизонте: рождественская ночь, почти пинта огневиски и несколько хлёстких слов, полных яростного презрения.
Люциус надеялся, что за прошедшую неделю Найтли немного успокоилась. И даже не был уверен, что ему вообще надо первым заводить с ней разговор. Может быть та дурацкая ночь просто забылась бы сама собой. Но то, что она не появилась в Большом Зале, было плохим знаком. Это слишком напоминало ему, как она тогда, в начале года, ушла из подземелий. Осторожный допрос Северуса ничего не дал. Конечно, если бы Люциус спросил его прямо, толку было бы больше. Но выдавать мальчику свой интерес к Найтли, да ещё и делать это прямо на глазах у Цисси он не собирался. А Северус, вообще неразговорчивый, сегодня был особенно мрачен и отделывался односложными ответами. Нормальные каникулы, ничего интересного, всё как обычно… Не дождавшись конца ужина, Люциус встал из-за стола. В конце концов, как староста, он был обязан вернуть Найтли на факультет. А то она со своим особым статусом помощницы медсестры стала слишком много себе позволять.
В больничном крыле было тихо. Кабинет мисс Дюваль был заперт, и Люциус направился в лабораторию. Он остановился в коридоре, собираясь обдумать предстоящий разговор, но тут же понял, что если не войдёт прямо сейчас, то не решится вообще, и распахнул дверь.
Она даже не поднялась со своего высокого сидения, только повернула голову. И ничего не сказала. А Люциус стоял в дверях и тоже молчал. И не чувствовал ни стыда или вины, ни раздражения, ни желания объясниться, с которыми он шёл сюда. Как будто он заглянул навестить её, как какой-нибудь Прюэтт. Как будто им было достаточно поздороваться взглядами и не нужны были никакие слова, а можно было просто побыть рядом. Как будто они были друзьями. И осознать всю иллюзорность этого ощущения оказалось неожиданно больно. Чтобы заглушить непрошенное чувство потери, он на одном дыхании выпалил заготовленный текст - словно первокурсник, извиняющийся за не сданное вовремя задание:
- Прости, Найтли, я был тогда расстроен и нетрезв. Этого больше не повторится.
Он всё-таки не выдержал и опустил взгляд, тут же ощутив досаду на себя. Почему он не может смотреть ей в глаза, если на самом деле не чувствует себя виноватым? И почему к щекам приливает предательский жар? Она подошла к нему и стала совсем близко. Люциус готов был поспорить, что сейчас она смотрит на него с насмешкой. Он был в этом абсолютно уверен - до тех пор, пока не собрался с духом ответить на её взгляд. Нет, насмешки там не было. Был старый, уже привычный коктейль из презрения и злости, и ещё почему-то обида. Такая горькая, что Люциус даже на мгновенье засомневался - точно ли он помнит всё, что натворил в ту ночь. Даже для недотроги Найтли так обижаться на то, что её всего лишь попытались поцеловать без спросу - это слишком.
- Та выходка, Малфой, - она снова будто выплюнула его фамилию, - ничего особенного из себя не представляла, можешь не извиняться. Но больше ко мне не приближайся. Ты - чудовище, от которого я предпочитаю держаться подальше.
- Ты вообще о чём?! - вот теперь он чувствовал возмущение. После того, как он извинился перед ней за сущий пустяк, такая реакция разозлила его всерьёз.
- Вот об этом.
Люциус ещё ничего не успел понять, как она задрала рукав его мантии и рванула манжет рубашки так резко, что от него отлетела пуговка, звонко стукнувшись об один из пустых котлов, стоявших вдоль стены. И они оба уставились на его левую руку, на которой багровел Знак Мрака.
- Вот об этом, - тихо повторила Найтли и ослабила хватку на его запястье.
- Я не хотел, - так же тихо ответил Люциус, сам не понимая, что говорит.
Он не собирался ничего ей объяснять или оправдываться. Но сейчас ему казалось, что лучше бы она орала и обзывала его последними словами за грубое поведение в Сочельник. Лучше бы это, чем вернувшееся к нему чувство непоправимой ошибки и растерянность, эхо которой он сейчас видел в её глазах - нет, уже не гнев и даже не презрение - самое настоящее смятение на грани паники. Он пытался придумать, что сказать, чтобы прогнать тяжёлое молчание, но в голове крутилось одно и то же: "Я не хотел, я не хотел, я-не-хотел…"
Найтли пришла в себя первой, её лицо привычно закаменело. Она выпустила его руку, отбросила её от себя, как ядовитую змею, и отступила на шаг.
- Уходи, - голос её звучал глухо и хрипло, как чужой.
Люциус поспешно шагнул за порог, торопясь укрыться от её обвиняющего взгляда. Это не помогло. Ему казалось, что дверь - недостаточная преграда между ним и Найтли, и он всё ускорял и ускорял шаг, пока вдруг не осознал, что практически бежит по коридору. И только тогда вспомнил, что приходил, чтобы вернуть её в подземелья.

Дата добавления: 2015-11-04