Автор: шахматная лошадка 21 страница

***

Безжалостный Грюм гонял их до седьмого пота, а потом ещё до сумерек. В сравнении с ним Майлдфевер, образ которого уже потускнел и почти стёрся из памяти, обращался с курсантами нежнее родной матери. Но Джин была рада возможности нагружать тело - во время тренировок не оставалось никаких сил на самокопания, и боль притуплялась, позволяла некоторое время существовать, игнорируя чувство вины. Своеобразная анестезия.
Вот и сейчас, пока Питер и Лили жалобно охали, а Бенджи Фенвик, злобно зыркая в сторону Грюма, пытался поставить магическую "заплатку" на порванные брюки, Джин сидела на своём любимом подоконнике откинув голову так, чтобы опираться затылком на стену оконного проёма, и наслаждалась царившей у неё внутри тишиной.
В конце сегодняшней тренировки Грюм предложил поэкспериментировать с патронусами. Он давно уже ломал голову, каким образом поддерживать связь так, чтобы не зависеть от артефактов, которыми не всегда было время воспользоваться, и иметь стопроцентную гарантию секретности. Но Джин не спешила наводить его на идею с патронусами, так как с неё уже было достаточно временных парадоксов, образованных при её непосредственном участии, а главное - она была более чем уверена, что фениксовцы могут забыть её глаза, рост, голос и походку, но никогда не забудут образ, который принимает её защитник. Серебристая выдра достаточно побегала в своё время между Лондоном и Норой, чтобы примелькаться всем её знакомым - не говоря уж о том, что у Героини Войны, благодаря беспардонным журналистам, не было никаких секретов от магического общества: начиная от предпочтений в еде и заканчивая сердцевиной палочки и формой патронуса. С другой стороны, из первого состава фениксовцев до того момента, как Гермиона впервые создала защитника, дожили очень немногие, и почти ни с кем из них ей не пришлось вместе сражаться. И уж точно никому из тех, кто присутствовал на сегодняшней тренировке, не довелось потом воочию видеть её выдру. В общем, когда Грюм велел каждому создать патронуса, Джин решила не уклоняться от этого задания.
Паника подступила лишь тогда, когда настала её очередь. И Джин вдруг запоздало сообразила, что какое, к дементорам, может быть счастливое воспоминание сейчас, когда она уже вовсе не та наивная девочка, которая, создавая патронус, вдохновлялась первым походом с отцом в лондонский зоопарк? Она судорожно перебирала обе своих жизни, пытаясь найти в них хоть что-то, что сильнее мрака, который подступал со всех сторон, хоть что-то, не отравленное чувством вины. И когда она с абсолютно пустой головой произнесла: "Экспекто Патронум!", то совершенно не ожидала, что защитник на самом деле явится. Она не вложила в своё заклинание счастливую уверенность, как учил когда-то Гарри, а только страстную мечту, чтобы вопреки её неверию, вопреки слабости и растерянности, совершилось бы чудо.
И тогда на её плечо бесшумно опустилась сияющая серебряным светом величественная птица.
Остаток тренировки Джин пребывала в состоянии эйфории. До неё с трудом доходили объяснения Грюма, и она чуть было не выдала себя, не сразу сообразив, что он пока что не догадался, каким образом можно с патронусом передавать голосовые сообщения, а всего лишь придумал, как отправлять их в произвольную точку или к определённому человеку. Но и это было немало. Джин была более чем уверена, что фениксовцы очень скоро откроют новый способ надёжной связи - учитывая уровень энтузиазма, с которым они принялись исследовать возможности патронусов. Эмми с Сириусом до сих пор резвились, гоняя по тёмному саду её жеребёнка и его дельфина, причудливо нырявшего между ветвей. Оставалось лишь надеяться, что специальная защита, которую Эдгар на время тренировки устанавливал вокруг всего участка, ещё работает, потому что зрелище было яркое и воистину фантастическое.
- Ох, давай лучше я, - Доркас перехватила руку Бенджи, который своими неловкими попытками исправить нанесённый ущерб рисковал остаться совсем без штанов. Двумя ловкими пассами она "заштопала" дырку на его коленке и устранила последствия его портняжных экспериментов. - Ты просто не под тем углом...
- Так, отставить курсы кройки и шитья! - рявкнул Грюм. - Все в сборе? Найтли! В Хогвартсе мечтать будешь, собирай остальных, задраиваем люки!
Сириус и Эмми были не настолько далеко от дома, чтобы до них нельзя было докричаться. Но Джин всё равно решила позвать их с помощью патронуса. Отчасти потому, что это было бы отличным тестом на догадливость: поймут ли они, что от них хочет внезапно появившийся защитник, если об этом не было никакой предварительной договорённости? Но главное - ей ужасно хотелось ещё раз полюбоваться, как огромный филин делает плавный круг над спящим садом.

__________
* барельеф над входом в Мертон-колледж: http://farm1.static.flickr.com/121/316393508_c2220dfa83.jpg
** колокольня колледжа св. Магдалины: http://s60.radikal.ru/i169/0911/35/d607c0df9532.jpg

Глава 30.
По вечерам было особенно тошно. Действие зелий, которые ей давали после обеда, начинало проходить, к окнам подкрадывались зловещие сумерки, а в отделении всегда экономили энергию магических светильников и включали их на самый тусклый режим. Обычно Джин гасила свет в своей палате совсем и устраивалась в углу напротив входа, так, чтобы на фоне освещённого дверного проёма хорошо видеть входящих. Конечно, без палочки она мало что смогла бы противопоставить пришедшему по её душу убийце, но и позволить ликвидировать себя без сопротивления она не имела права. Хотя иногда ей казалось, что это лучший выход.
Теперь она была совершенно бесполезна. Лучше было сразу смириться с тем, что на этой войне ей отведена роль пассивного наблюдателя. Нельзя было принимать приглашение Дамблдора в Орден. Не надо было даже поступать на седьмой курс в Хогвартс. Надо было ехать в ту же Канаду или Австралию и забыть свою прошлую жизнь, как страшный сон. И не метаться в поисках правильного решения, не выверять каждое слово, не нести этот ужасный груз вины за всё, что произошло из-за её бездействия и из-за её действий… А она возомнила себе, что справится, просчитает, извернётся, что "приложит руку к победе", гордилась тем, как ловко и ненавязчиво удаётся подбрасывать фениксовцам крупицы информации - как будто это помогло спасти хотя бы одну жизнь. Наоборот, если бы не эти чёртовы статьи, Доркас скорее всего была бы жива.
А как они хохотали тогда, в нортумберлендской штаб-квартире, зимой семьдесят восьмого, когда придумывали интервью с некой престарелой леди, выпускницей Хаффлпаффа, которая жаждала поведать миру о своём школьном романе с выдающимся волшебником, ныне известным под именем лорд Волдеморт… Стерджис нарисовал целый комикс о встречах юной мисс Ладино* с "душкой Томасиком" лунными вечерами на берегу озера. Доркас и Джин, захлёбываясь от смеха, наперебой сыпали красочными эпитетами, которыми Томасик награждал свою возлюбленную, и представляли в лицах, как он обещал положить к её ногам весь мир. Конечно, опубликовать фальшивое интервью в "Пророке" нечего было и пытаться, зато в каждой статье Доркас была скрыта целая россыпь насмешек в адрес Волдеморта, заметных лишь тем, кто был посвящён в некоторые неафишируемые подробности его биографии. И к этому Джин, безусловно приложила руку. Конечно, идея вести информационную войну методом высмеивания принадлежала самой Доркас и даже была одобрена руководством Ордена. Очень важно было дать магическому обществу, находившемуся под прессом террора, веру в то, что злу можно и нужно сопротивляться. Джин и сама это понимала. Она ещё помнила, как они с Гарри и Роном сияли от счастья, услышав в эфире "Поттер-Дозора" дружеские голоса. Доркас тоже верила, что если людям вернуть достоинство и чувство незримой поддержки, то они найдут в себе силы противостоять давлению. И она писала - о нелепости теории "чистой крови", о дружбе, любви и мужестве, о мире магглов и о том, сколько он даёт волшебникам - писала, каждой своей заметкой развенчивая мифы, которые Волдеморт вбивал в головы своих последователей, и планомерно выставляя его ограниченным, завистливым и трусливым тираном. Она призывала бороться и не поддаваться мраку. И заплатила за это жизнью.
Джин съёжилась в своём углу. Она не хотела больше думать об этом. Гораздо лучше было тонуть в воспоминаниях. Раньше Джин не позволяла себе слишком много оглядываться назад, поначалу ища утешения в мечтах о том, как она вернётся в "своё время", потом - в том, что происходило "здесь и сейчас", в ежедневном балансировании между "запрещено" и "невозможно", в маленьких победах, наполнявших шальным ощущением настоящего счастья. Но за последние полгода окончательно убедилась, что всё хорошее осталось у неё в прошлом. Одного за другим она теряла друзей - и с неё уже было достаточно. Она не желала больше привязываться к тем, кто всё равно скоро её покинет. А они шутили, хлопали её по плечу, обзывали занудой, требовали к себе внимания, не оставляли в покое.
Когда в начале этого учебного года она отправлялась в Хогвартс с платформы "9 3/4", провожать её на Кингз-Кросс пришла целая толпа фениксовцев. Джин они сказали, что заняты обеспечением безопасности, хотя конечно же Грюм на последнем совещании в Ричмонде не давал никаких инструкций на этот счёт.
"Джин, ну что ты злишься? - шепнула ей Эмми, обнимая перед входом в вагон. - Ты была такая грустная последнее время. Мы с ребятами решили тебя подбодрить…"
На этом операция "Настроение Найтли" не была завершена. Первое, что Джин увидела, сойдя с поезда в Хогсмиде - стоящий прямо на перроне мотоцикл. И улыбающихся до ушей Сириуса и Эмми, которые туманно объяснили, что "просто катались тут неподалёку". А потом напросились на чай.
Следующие гости нагрянули в сентябре. Доркас с сестрой Тави, Алиса и Эмми приехали специально, чтобы отпраздновать день рожденья Джин. Первый - без Фабза. И осознание этого не удавалось заглушить беззаботным девичьим щебетом. У Джин вообще было странное состояние. Она сидела за накрытым столом в кабинете Поппи, рассеянно участвовала в общем разговоре, а сама всё думала, что, может быть, в этот самый момент маленькая Гермиона делает свой первый вдох. И даже втайне надеялась, что само время наконец взбунтуется и прекратит издевательства над собой, просто сотрёт Джин - лишнюю, неправильную, незаконную копию - как будто её никогда и не было. Она иногда сомневалась, а была ли она в самом деле?
Даже присутствия на колдографии Ордена, сделанной "для истории", ей удалось избежать. Пока фениксовцы оживлённо толпились в тесной комнатушке штаб-квартиры, приглаживая волосы, поправляя мантии и рассаживаясь так, чтобы было видно всех, она потихоньку выскользнула на улицу и направилась на детскую площадку, расположенную в квартале от их дома. Была ранняя, но очень холодная осень, с кристально прозрачным высоким небом и первым ледком на неглубоких лужах. Прежде, чем опуститься на качели, Джин согрела сидение заклинанием - в такой час на площадке не было ни человека. Тогда она ещё не боялась сумерек, наоборот - это было её любимое время: густо-синий стылый воздух пах опавшей листвой и волнующим предчувствием, как в юности, которую у неё украла война, а потом Гойл. Но когда она сидела на скрипучих качелях, запрокинув голову в небо, ей снова хотелось летать, и плакать, и, может быть, влюбиться как-нибудь глупо и остро. Чтобы это не было похоже на привычку, переродившуюся в сестринскую любовь, как получилось у них с Роном. Чтобы сильное чувство просто свалилось на неё, как откровение, как яркая вспышка, которая бы выжгла все сомнения и расчёты…
"Из-за тебя мы не попали на общий снимок!" - обвиняющим тоном заявил Фабз, усаживаясь на соседние качели.
"Мы не фотогеничные", - пожала она плечами и оттолкнулась от земли, разгоняя качели, которые протяжно запели.
"Говори за себя. Конечно, в твоём возрасте уже имеет смысл скрываться от колдокамер и зеркал…"
Получив по вихрастому затылку, он притворно взвыл, но сочувствия от Джин не дождался и обозвал её старой садисткой, чуждой новаторских тенденций в педагогике, которые не рекомендуют применять физическое насилие…
"Что же ты - такой молодой и фотогеничный - тоже сбежал?" - перебила она его вдохновенную речь.
"Я не тоже - я к тебе, - просто ответил он и ухватил цепь, останавливая её качели. - Джин…"
Она замерла, как заяц, окружённый в чистом поле сворой собак. И уставилась на носки своих кроссовок, про себя умоляя Фабза молчать. И он, как настоящий друг, всё понял правильно.
"…они чудовищно визжат… - сказал он. - Ты не накаталась?"
И они побрели в темноте обратно, в штаб, и Фабз вёл её за руку, чтобы она, слепая курица, не споткнулась о бордюр. А через месяц встретил в Оксфорде синеглазую Лизу, которая ослепительно улыбалась в камеру и, наверное, беззаботно хохотала над его шутками…
- Мисс Найтли! - дверь палаты бесшумно отворилась, и на пороге возник силуэт волшебника в форменной робе. - Пора принимать вечерние зелья.
Она махнула рукой, указывая на столик. Целитель пристроил туда поднос и застыл в нерешительности, ожидая, что она подойдёт. Но Джин невозмутимо глядела на него, сохраняя абсолютную неподвижность. Смена Уивери уже закончилась, этот парень был ей незнаком, и она была не намерена вылезать из своего угла раньше, чем он покинет палату. Целитель явно был проинструктирован насчёт параноидальных причуд пациентки, поскольку не стал настаивать, чтобы она выпила свои зелья при нём.
Конечно, без палочки Джин мало что могла сделать, но и бездумно глотать всё, что ей дадут, не собиралась. Грюм никогда бы не простил ей, если бы она послушно отравилась успокаивающим, принесённым лже-целителем. Но зелья выглядели и пахли совершенно нормально. Дважды в день она решала одну и ту же проблему - и каждый раз выбирала "пить". Иначе голоса в голове вновь начинали сводить её с ума.
После того, как Волдеморт убил Доркас - прямо перед входом в редакцию "Пророка", на глазах у нескольких её коллег, которые даже палочки не вытащили, - она перестала спать. В голове металась единственная мысль: "Кто будет следующим?" Это было совершенно невыносимо, и Джин в конце концов сдалась и, вооружившись пергаментом и пером, стала восстанавливать по памяти точный текст учебника новейшей магической истории. Букву за буквой - все параграфы, посвящённые первой войне. Все разговоры старшего поколения, все рассказы Гарри о фениксовцах на колдографии, подаренной ему Грюмом. Каждое слово, случайно запавшее в память. А потом пришла к Дамблдору.
"Джин, вот этого я всегда и боялся, - сказал он ей, протягивая руку и забирая пергамент. - На тебя слишком много обрушилось за последний год".
"Я всё рассчитала, сэр, - ещё ничего не понимая, продолжала она по инерции. - События, не связанные непосредственно с Волдемортом могут быть изме…"
"Нет. Джин, послушай меня. Только слушай внимательно…"
"Нет? Нет?! Вы не можете… Отдайте! Отдайте мне, это моё!"
Она кинулась на Дамблдора, пытаясь отобрать у него свои записи, орала и даже, кажется, царапалась. Фоукс носился под потолком, издавая воинственные звуки, и Джин тогда казалось, что он болеет за неё, что уж он-то понимает, как важно спасти хотя бы кого-то из обречённых её знанием на смерть, что это нечестно, нечестно, нечестно… Дамблдор говорил какие-то правильные вещи, насчёт того, что она сама приняла его руководство, что он несёт ответственность за то, чтобы прошлое осталось неизменным - ради того, чтобы она узнала "своё" время, когда наконец вернётся. А она орала, что не желает его узнавать. Потому что это было время, в котором у Молли уже никогда-никогда не будет племянников, а Чарли только от родителей будет знать о том, как его дядя мечтал заниматься драконами. Время, в котором один её друг останется сиротой в обмен на несколько лет передышки от Волдеморта, а другой станет убийцей. Время, в котором невиновный больше десяти лет проведёт в Азкабане, а предатель будет вспоминаться как герой. Она не хотела, чтобы это было её временем, она готова была умереть здесь и никогда туда не вернуться, и всё равно, совершенно всё равно, что там изменится, она хотела умереть,умереть… Она осипла до потери голоса - прямо как Гвен тогда, и, как Гвен, дала волю своей бушевавшей магии. Но её гнев принял очень странную форму - в кабинете резко понизилась температура, настолько, что за одно мгновенье заиндевели стёкла и Фоукс сердито нахохлился. Дамблдор схватил её в охапку и перенёсся через камин в больничное крыло, где сразу же начали появляться инеистые разводы на окнах и на письменном столе, а страницы справочника, в котором Поппи пыталась найти описание такого стихийного выброса, смёрзлись.
Приступ прошёл сам, когда Джин выплеснула всю свою магическую энергию, а потом Дамблдор сидел рядом, гладил её, обессиленную, опустошённую, по голове и обещал, что они спасут всех, кого можно, но её "расчёты" должны быть уничтожены. Говорил, что надеется, Джин скоро поправится, придёт в себя и поймёт, что она им нужна не как предсказательница, а как солдат, как колдомедик, что ей просто очень тяжело пришлось в последнее время, но она должна понять, что никто не может просчитать последствия сознательного вмешательства в прошлое, а значит…
Дальше она уже не слушала. Равнодушно смотрела в потолок. И ей даже не было стыдно, что она пыталась перевалить ответственность за жизни фениксовцев на Дамблдора. Потому что он сам только что отказался от этой ответственности. Даже не пожелал развернуть её пергамент - так и сжёг его у неё на глазах. Груз знания ей по-прежнему предстояло нести в одиночку.
"Ты поймёшь, - сказал он перед тем как уйти. - Если и есть какой-то смысл в том, что ты здесь оказалась - я имею в виду высший смысл - то он состоит не в том, чтобы вмешаться и изменить… - Дамблдор подождал её реакции, но Джин продолжала хранить молчанье. - Иногда требуется понять и простить. А это обычно гораздо сложнее. Начни с того чтобы простить себя".
Но это было невозможно. Она уже сама не знала, за что больше себя ненавидит: за бездействие или за ошибки, а может за то, что она, как обычно, передоверила своё праворешать - когда бездействовать, а когда ошибаться. И не могла теперь винить Дамблдора за то, что он нёс эту ношу, как умел. Она даже понимала его правоту - головой, но не сердцем, которое, казалось, готово остановиться из-за невыносимой тяжести, которую она тоже малодушно пыталась переложить на плечи наставника. Или хотя бы разделить её с ним. Чтобы он почувствовал то же, что чувствовала она, когда один за другим погибали Марлин, Фабз и Гидеон, Кэрадок, Доркас… Впрочем, сам факт, что Джин передала ему в руки подробнейший анализ событий полутора предстоящих лет, был достаточной причиной для Дамблдора, чтобы теперь в полной мере испытывать чувство вины за каждую неспасённую жизнь. Но от этого, разумеется, легче не стало. Просто это была не та тяжесть, которую можно было разделить. Своей отчаянной выходкой Джин её лишь умножила. И вдобавок сама из бойца превратилась в бесполезного инвалида, обузу.
Целитель Уивери с фальшивым энтузиазмом уверял, что естественные ресурсы организма рано или поздно полностью восстановятся. Он, правда, считал, что лучше всего для Джин было бы согласиться на глубокий сон, но этот вариант она отмела сразу. Опасение за собственную жизнь парадоксальным образом сочеталось с её общим безразличием. На самом деле она не боялась смерти - её пугала лишь перспектива умереть бессмысленно. Но и в жизни такой смысла было немного.
После принятия зелий напряжение, как обычно, её немного отпустило. Джин смотрела в окно на тёмные аллеи маленького парка, который был разбит во внутреннем дворике для прогулок пациентов, и думала, что здесь её место. Здесь, в палате пятого этажа госпиталя св. Мунго, где от неё не требуется принимать никаких решений и совершенно ничего от них не зависит. Надо было ещё девять лет назад согласиться на предложение Бржихачка. Круг замкнулся.

***

Люциус ненавидел Мунго, особенно в марте. Именно такая погода - ранняя оттепель и серая хмарь - была на улице, когда у мамы начался рецидив. Она "сгорела" за пару дней в одной из палат этого здания, которое возвышалось над ним сейчас - такое же равнодушное, до тошноты казённое. По счастью, акушерское отделение располагалось в небольшом строении, стоящем особняком, через чахлый скверик от главного корпуса. Там царила совсем другая атмосфера - надежды и радостного ожидания. Но каждый раз выходя от Нарциссы, Люциус первым делом наталкивался взглядом на неизменную громаду, и настроение немедленно портилось, хотя объективно всё было неплохо. Угроза прерывания беременности почти миновала, и через неделю целительница обещала отпустить Цисси домой. Люциус с нетерпением ждал этого момента - не только потому, что терпеть не мог посещать госпиталь, но и потому, что своими капризами Нарцисса сводила его с ума. В принципе, её даже можно было понять: несколько месяцев строгого постельного режима могли довести кого угодно. Целительница говорила, что дело в том, что магия Нарциссы отторгает младенца, поэтому, помимо необходимости принимать целую кучу зелий и проводить сложные процедуры, непременно нужно было заботиться о её душевном состоянии. И Люциус заботился, как мог, но настроить Нарциссу на благожелательный лад в больничных условиях было очень сложно. Любимым её аргументом было заявление, что он думает только о том, чтобы получить наследника, и совершенно не интересуется чувствами жены. Что бы он ни делал, Нарцисса безапелляционно утверждала, что ему наплевать на неё, что он старается только ради ребёнка, что уже сейчас любит сына больше, чем её, и разражалась очередной истерикой. Каждый визит выматывал его примерно так же, как встречи с Лордом.
К счастью, тот в последние полтора года довольно редко вызывал Люциуса к себе, ограничившись письменными инструкциями. Когда обстановка ощутимо начала накаляться и на общих собраниях всё чаще стали проскакивать упоминания о каких-то "акциях", которые Лорд подробно обсуждал только с посвящёнными, Люциус приложил все усилия, чтобы убедить его в том, что он будет гораздо полезнее в качестве респектабельного члена общества. Он демонстрировал, как дёргает министерских работников за ниточки, приносил ценные сведения от своего осведомителя из Отдела Магического Правопорядка, по первому знаку Лорда финансировал какие-то совершенно безумные проекты - всё, что угодно, лишь бы остаться в стороне от грязных дел, на которые так любила намекать Белла. Она очень веселилась, наблюдая реакцию Люциуса и Нарциссы на её откровения.
"Всегда знала, что ты - трус, Люци! - расхохоталась она как-то, когда он попросил её тщательнее выбирать темы для разговоров при беременной сестре. - Интересно, знает ли Лорд о том, что ты не одобряешь его методы?"
Беллу Люциус ненавидел и боялся. Он больше не узнавал своей однокурсницы и подруги: она как будто дала волю всегда сидевшей в ней сумасшедшинке, которая раньше была пикантным украшением, придававшим юной Белле индивидуальность, а ныне превратилась в основное свойство её натуры. Не вполне нормальным был сам факт, что двадцатипятилетняя замужняя женщина откровенно плевала на мужа, на обустройство семейного гнезда, на перспективу рождения детей - на всё, что отвлекало её от служения Лорду и его делу. А знание того, что эта служба подразумевала запугивание людей, пытки и даже, возможно, убийства, вызывало у Люциуса мороз по коже каждый раз, как Белла, мило улыбаясь, роняла несколько слов о "последнем задании".
Но больше всего он ненавидел её за Макнейра. То, что Уолден получил метку, Люциус узнал случайно, пару лет назад, когда вызов Лорда застал их сидящими за столиком кафе в волшебной части Эдинбурга. Организовать новую встречу наедине получилось только спустя несколько месяцев, но и тогда Уолден был не слишком разговорчив. Да и чтобы требовать отчёта со взрослого человека, выяснять, как его угораздило, надо было находиться на том уровне отношений, которого они с Макнейром так и не достигли. Уровняответственности друг за друга. Люциус смотрел в серо-зелёные, привычно сощуренные глаза и вдруг вспомнил то самое выражение, которое так часто появлялось во взгляде Найтли после Рождества и которое он никак не мог разгадать. Жалость и бессилие - вот что это было. В точности то, что он чувствовал, когда думал о том, что Уолден угодил в ту же яму - и может быть именно потому, что между ними не было достаточной откровенности. А сейчас было уже поздно.
Но тем не менее Люциус сделал над собой усилие и, преодолев все их "не принято", всю иллюзорную независимость друг от друга, которую они пестовали годами, которой так гордились, спросил прямо: "Зачем?"
"Потому что этой дуре кто-то должен прикрывать спину", - ответил Уолден и больше ничего не стал объяснять.
Люциус и так всё понял. Всё-таки он получил ответ на вопрос, которым задавался все годы их совместной учёбы. А ещё он понял, что снова завидует Макнейру, который даже потерять свободу умудрился во имя чего-то стоящего. По крайней мере, с точки зрения самого Макнейра.
Решив срезать дорогу через двор, Люциус шагнул на гравийную дорожку сквера. Несмотря на тепло последних нескольких дней, та ещё была схвачена льдом, и он внимательно глядел под ноги. Поэтому то, что он всё-таки заметил Найтли, можно считать чистым везением. Или судьбой.
Он уже почти прошёл мимо её скамейки, краем глаза отметив очередную фигуру в белой больничной мантии, в какие наряжали пациентов Мунго. Потом обернулся - и что-то кольнуло в груди, словно острая льдинка. В следующее мгновенье он едва не рухнул ей под ноги, поскользнувшись при стремительном развороте. Но удержался. Она даже не пошевельнулась.
- Найтли! - и снова никакой реакции.
Но это точно была она - бледная, с почти прозрачной кожей, сквозь которую отчётливо просвечивала каждая косточка. С тёмными кругами вокруг глаз и мучительно сжатыми в полоску губами. Она, она, Люциус не мог ошибиться!
- Джин, - он сел рядом и взял её руку в свою. Рука оказалась неожиданно тёплой. - Джин, это ведь ты?!
Что-то дрогнуло в её лице, но она продолжала смотреть прямо перед собой. И Люциус вдруг подумал, что это просто сон, один из тех кошмаров, от которых просыпаешься и долго лежишь, глядя в тёмный потолок, благодаря небеса за то, что ничего не было.
- Поговори со мной, - попросил он, прижимая её ладонь к губам. - Пожалуйста, Джин, скажи, что с тобой…
По её щеке покатилась слеза.
- Мистер… - окликнул его с другого конца аллеи какой-то целитель, и Люциус поспешно выпустил её руку и поднялся со скамейки. Целитель, оказавшийся примерно одних лет с Люциусом, приблизился. - Простите, вы знакомый моей пациентки? - спросил он с подозрением.
- Мы с мисс Найтли вместе учились, - пояснил Люциус. - Мистер Малфой, - он постарался, чтобы надменности в его тоне было ровно столько, чтобы дать понять этому типу, насколько Люциус важная персона, но при этом не оскорбить его. Сначала надо было получить ответы на свои вопросы.
- Целитель Уивери, - он протянул руку для рукопожатия, и Люциус на него ответил. - Не видел вас раньше. Она вообще-то запретила пускать к себе посетителей. Когда ещё говорила.
- Что это значит? - Люциус приподнял бровь. - Она что - онемела?
- Нет, просто не разговаривает. Уже три недели так. Явный регресс, - сказал целитель досадливо, скорее себе, чем собеседнику, и подошёл ближе к Джин, которая по-прежнему сидела с прямой спиной, устремив взгляд куда-то мимо него. - Мисс Найтли! Мерлин, она плачет!
Люциус уже приготовился оправдываться, что он ничего не сделал, но в этот момент Джин уронила лицо в ладони и разрыдалась в голос. Уивери приобнял её и позволил уткнуться в своё плечо, сияя, как новенький сикль. Он гладил её вздрагивающие плечи, спутанные волосы, выбившиеся из-под упавшего капюшона мантии, а Люциус стоял рядом и чувствовал себя полным идиотом.
- Подождите в холле, - беззвучно велел Уивери одними губами, дополнив артикуляцию движением головы в направлении главного корпуса.
Люциус, ошарашенный всем происходящим, даже не стал возмущаться его бесцеремонностью, а послушно направился в холл. Он наблюдал через стеклянные двери, как Уивери бережно вёл Джин, которая ступала неловко, словно слепая, как передал её молоденькой ведьме в робе младшей целительницы, а потом вошёл внутрь.
- Хорошо, что вы дождались! - воскликнул он, найдя глазами Люциуса. - У меня к вам есть вопросы. Сядем? - он приглашающим жестом указал на диван напротив стойки регистратуры. - Итак, что вы ей сказали? - оживлённо спросил он, едва они уселись.
Люциус пожал плечами.
- Да ничего. Только успел поздороваться. Но она меня как будто не заметила.
- Не говорите глупости! - махнул рукой Уивери. - Она всё замечает. Если бы она вас не узнала, то скорее всего попыталась бы уйти. Она опасается контактов с незнакомыми. Вообще-то её не должны были оставлять в одиночестве…
- Скажите, она… - Люциус проглотил неожиданный комок в горле, - ненормальна?
- Ну что вы! - всплеснул руками Уивери, который, похоже, жестикулировал постоянно. - Совершенно нормальна. Просто магическое истощение и эмоциональный коллапс. Последний, к счастью, миновал, будем надеяться, что восстановится и магия. Так кто вы ей, простите?
Уивери слегка нахмурился, очевидно сообразив, что чересчур разоткровенничался по поводу состояния пациентки.
- Я же сказал, я её бывший однокурсник. Мы учились в Хогвартсе, были на одном факультете. Не виделись несколько лет, я понятия не имел, что она в больнице.
- Да, с февраля, - воодушевление Уивери оказалось сильнее его верности этическому кодексу. - Я так и знал, что для выздоровления ей необходимо контактировать со знакомыми! Но она сразу распорядилась никого к себе не пускать. Собственно, никто к ней и не приходил, она заранее договорилась со своими…
- То есть вы незнакомы с её семьёй? - с замиранием сердца перебил его Люциус.
- Семьёй? - переспросил целитель. - Нет никакой семьи. Её привела коллега, миссис Помфри.
- Не знаю такую, - Люциус покачал головой.
- Странно, если вы учились в Хогвартсе. Миссис Помфри - школьный колдомедик. Работает там уже почти десять лет. Ну да неважно! Всё-таки, что вы ей сказали? Мы ведь пробовали всё… Крепкий орешек эта ваша Найтли. Сама решила отказаться от зелий. Оно, конечно, с одной стороны, правильно. Уже начало развиваться привыкание к успокаивающим средствам. Но без них она совсем спать перестала! Интересно, кем она была раньше, с такой-то силой воли…
- В смысле - раньше?
- Ну, до пожара, - пояснил Уивери.
Люциус не стал расспрашивать дальше, чтобы болтливый целитель не догадался, что он совершенно ничего не знает ни о каком пожаре. Он ещё несколько раз дал один и тот же ответ на вопрос, как он умудрился расшевелить Джин, и, поняв, что ничего нового Уивери уже не поведает, распрощался. Напоследок целитель попросил его заглянуть ещё, раз уж его присутствие так благотворно влияет на мисс Найтли.
Затем за небольшое вознаграждение молодая смешливая ведьма принесла Люциусу из архива копию старой карты Джин. Если бы все в больнице не знали историю пациентки целителя Уивери, он бы не имел шансов разыскать эти записи, так как в них Джин значилась под именем мисс Н. "Неудачная аппарация" там даже не упоминалась, зато упоминались множественные ожоги и ретроградная амнезия.
"Так-так-так, Найтли, кому же ты наврала: мне и Дамблдору насчёт мамы с папой и жизни в Канаде или неким Вайсу и Бржихачку, когда уверяла их, что этой жизни не помнишь?"
Вайс оказалась пожилой ведьмой, напоминавшей волшебных старушек из сказок Андерсена - румяная, круглолицая, полноватая и благодушная. Однако, всё благодушие как рукой сняло, когда Люциус попытался вывести её на разговор о событиях девятилетней давности. Целительница довольно холодно порекомендовала ему спросить об этом саму Джин, а ещё лучше - оставить несчастную девочку в покое, потому что ей и без того досталось на несколько жизней вперёд.
А вот целитель Бржихачек, найденный Люциусом в аврорате через его осведомителя, не видел ничего зазорного в обсуждении своей бывшей пациентки - уж больно интересный был случай. На вопрос, могла ли мисс Н. симулировать потерю памяти, Бржихачек ответил отрицательно. Он уже несколько лет курировал в аврорате программу по внедрению своего метода - и тот ни разу не подводил.
- Хотя тогда, надо признаться, были сомнения, - добавил он. - Очень целеустремлённая девушка. Я говорил Уивери, когда тот приглашал меня для консультации: сама по себе сила воли - это не обязательно положительный фактор. В случае с мисс Найтли - так, кажется? - ровно наоборот. В сущности это очень трагично.
- Почему трагично?
- Потому что, когда я наблюдал пациентку в последний раз, она всю свою силу воли приложила к тому, чтобы умереть. Неосознанно, конечно. Я, вообще-то, специализируюсь в другом, но тут была ясная картина классического "закукливания" - такой побочный эффект магического истощения, знаете? Когда остатки энергии все направлены на поддержание "кокона", обмен потоками с окружающим миром прерывается, и без подпитки волшебник окончательно превращается в сквиба, а затем… ну, это сложно для неспециалиста… В общем, обычно в перспективе - безумие и смерть. Но, вы говорите, Уивери удалось вызвать кризис? - Люциус молча кивнул. - Что ж, рад слышать. Лично я готов был поспорить, что она так и не оправится после смерти жениха…
- Чьей смерти? - он в шоке уставился на целителя, на мгновенье уронив маску вежливого внимания, с которой до сих пор слушал его откровения.
Но Бржихачек не заметил, как изменилось выражение лица собеседника. Явно наслаждаясь предоставившейся возможностью посплетничать, он охотно пояснил:
- У неё жених погиб чуть больше года назад. Громкое дело. Авроры Прюэтты, может быть вы слышали? - он сделал небольшую паузу, но не дождавшись реакции Люциуса, продолжил: - Говорят, прямо на её глазах убили, но тут уж я не уверен. Зато видел её на похоронах. Ещё думал, кого же она мне напоминает. Хотел даже подойти, но ей тогда плохо стало, и её увели почти сразу. А в этом году прибыл в Мунго проконсультировать Уивери, гляжу - да это же она самая, моя пациентка! - Бржихачек очень выразительно хлопнул себя по морщинистому лбу, переходящему в глубокую лысину. - Потом уж у ребят в аврорате поспрашивал, подтвердили, что вроде да, невестой младшего была. Хороший был парень, помню его. Вот упыри проклятые…
Дальше Люциусу было неинтересно, и он как можно скорее отвязался от словоохотливого целителя.
Убийство Прюэттов действительно было громким делом. И больше всего шуму было от веймарского профессора, которого Лорд с середины октября позапрошлого года поселил в Малфой-мэноре. Профессор чувствовал себя в особняке Люциуса как у себя дома, точно так же, как и обе его легавые, которые беззастенчиво залезали на диваны в гостиной, царапали когтями пол и до дрожи пугали Нарциссу, мерцая в темноте коридоров светящимися глазами. Капризный гость оккупировал библиотеку, потребовав, чтобы его там не беспокоили, и вообще затерроризировал весь дом. Особенно его раздражали домовые эльфы, поэтому он с первого же дня потребовал себе человеческих слуг. Перечитьспециальному гостю Лорда, как и приглашать в дом посторонних, нечего было и думать, и пришлось Цисси самой подавать профессору кофе в библиотеку и лично звать его к накрытому столу. Уборку комнат и чистку одежды всё-таки осуществляли эльфы, но только когда профессор со своими собачками уходил на прогулку. Затем ему потребовалась лаборатория, и Люциус срочно был вынужден освобождать под неё винный погреб. Профессор не собирался заниматься такими мелочами, как собственноручное оборудование своего рабочего места. Единственным плюсом во всём этом было то, что в Малфой-мэнор переехал Северус, который взялся перестраивать подвал.
Люциус впервые имел возможность нормально пообщаться с ним после того, как сам закончил Хогвартс, и теперь с огромным удовольствием открывал для себя выросшего Северуса, знакомого ему только по переписке, которую они вели последние несколько лет. Конечно, о взрослости пока говорить не приходилось, но с этим новым Северусом было гораздо интереснее, чем с Нарциссой и профессором вместе взятыми. Закончив очередной этап работы, они вознаграждали себя бутылкой вина и неспешным разговором ни о чём. Обсуждали книги, имеющиеся в библиотеке Малфой-мэнора, и собственную лабораторию Северуса в доме Лестрейнджей, вспоминали Хогвартс, правда, тщательно обходя при этом тему Найтли. Люциус рассказывал про годы учёбы в Университете, Северус - про свои исследования. Иногда темы для разговора заканчивались раньше, чем вино, но наступавшая тогда тишина ничуть не казалась неловкой. Они привыкли сидеть вдвоём у камина, ещё когда Северус был первокурсником. Люциус тогда часто полуночничал в ожидании, пока все слизеринцы вернутся на факультет и можно будет пройтись по школе с обходом, а Северус молча к нему присоединялся. Эта привычка вернулась к ним так незаметно и естественно, как будто и не было никаких шести лет.
Но вскоре их тихим вечерам в бордовом кабинете пришёл конец. Оборудование лаборатории было закончено, и Северус поступил в распоряжение профессора. Они буквально не вылезали из подвала до самого Рождества и были настолько поглощены своей задачей, что не заметили бы и падения метеорита. Один тот факт, что профессор, погружённый в расчёты, теперь спокойно принимал еду из рук домовых эльфов, сказал Люциусу достаточно. Они с Нарциссой вновь оказались полновластными хозяевами дома, выкинув из головы все мысли об "этих одержимых зельеварах". Потом Северус уехал. По его словам, профессор приступил к какому-то секретному этапу приготовления своего загадочного зелья и потребовал, чтобы ни одна живая душа не переступала порог лаборатории.
В январе зелье наконец было готово, и профессор под охраной целого отряда отбыл в неизвестном направлении. Но не успел Люциус насладиться долгожданным покоем, а Нарцисса - выгнать собак в сад, как их многострадальный дом вновь наполнился криками и топотом. К воротам аппарировали заметно потрёпанные остатки долоховской бригады и сам Долохов, бесцеремонно тащивший под локоть профессора, с ног до головы густо заляпанного кровью. Впрочем, европейское светило оказалось целым и невредимым, о чём можно было судить по извергаемому им потоку немецких ругательств, в котором удавалось различить лишь имена Долохова, Малфоя и интуитивно понятное "Diese Scheissbritannien". Когда профессор совладал с эмоциями и перешёл на английский, от природы бледный Долохов побледнел ещё сильнее. И было с чего.
"Я думал, вы серьёзные люди! Я полжизни угробил в архиве, расшифровывая описание ритуала! Полжизни!!! Ваш Лорд обещал мне полное содействие! - брызгал слюной профессор. - Вы хоть понимаете, - он схватил Долохова за отвороты мантии и встряхнул, как щенка, - какой уникальный шанс угробили?! Откуда вообще взялись эти мальчишки?"
И, не дожидаясь ответа, кинулся собирать вещи.
"Герр профессор! - попытался остановить его Долохов. - Это просто несчастное стечение обстоятельств! Мы же можем попытаться ещё раз…"
"Вы не понимаете, mein lieber, - ядовито перебил его профессор, с грохотом транспортируя свой дорожный сундук по мраморной лестнице. - Второй попытки не будет. Не-воз-мож-но! Объясняйте сами это своему Лорду, а я возвращаюсь в Веймар. Вольфи, Франц, kommt!"
И, сопровождаемый собаками, герр профессор исчез за воротами. А Люциус проводил близкую к обмороку Нарциссу в её спальню, снабдил Долохова стаканом виски, и они уселись ждать Лорда. Долохов в нескольких словах поведал о том, как некстати подвернувшиеся авроры сорвали активацию какого-то сверхсекретного артефакта, но их имена Люциус узнал только на следующий день из статьи в "Пророке". А тогда ему не было до них никакого дела, он смотрел на то, как заметно паникует всегда хладнокровный Долохов, и ему становилось всё более не по себе. Он пытался уговорить себя, что никоим образом не виноват в провале операции, а Долохов - старинный друг Лорда и наверняка может рассчитывать на снисхождение, но плохое предчувствие с каждой минутой только усиливалось.
Лорд появился через полчаса после ухода профессора. Его лицо было непроницаемо, но в глубине тёмных глаз разгорались красные искры. Долохов вскочил с кресла и распластался у его ног. Люциус замер на месте, не зная, как поступить.
"Простите, мой Лорд! - взмолился Долохов, не дожидаясь, пока тот заговорит. - Мои люди сражались до последнего. Мы отбили у авроров тайную комнату, но было поздно. И этот старикашка - он просто струсил и сбежал".
"Я дал тебе столько людей, сколько ты попросил, Тони, - ровным голосом заговорил Лорд. - У вас был "Голос Баст". С твоей дороги были устранены все помехи. По первому требованию я прислал тебе подкрепление. Так почему же задание, к которому мы все готовились полгода, так и осталось невыполненным?"
"Мой Лорд, мы не ожидали, что авроры прорвутся внутрь. Наши… ассистенты были убиты, я ничего не успел сделать…"
"Довольно, Тони, - скучающим тоном прервал его Лорд. - Я разочарован. Крусио!"
Люциус зажмурился, попытавшись слиться с креслом, за которым стоял, хриплые крики Долохова, казалось, были слышны на весь дом, и он отчаянно надеялся, что Цисси догадается не высовываться из своей комнаты. Но всё-таки Долохов был "старинным другом", поэтому пытка прекратилась раньше, чем он окончательно потерял голос. Едва восстановив контроль над трясущимся телом, он кинулся целовать край мантии Лорда.
"Спасибо, мой Лорд, спасибо! Простите, этого больше не повторится!"
"Пусть это будет тебе уроком. Люциус…" - Лорд обратил на него свой холодный взгляд.
В этот момент в голове у Люциуса осталась только одна мысль: "Цисси, Мерлина ради, оглохни!" Он знал, что не выдержит и будет кричать. Они с Ноттом и Крэббом как-то из любопытства попробовали друг на друге пыточное проклятье. Всего несколько мгновений, но забыть эти ощущения было невозможно.
"Мой Лорд?" - он нашёл в себе силы шагнуть из-за кресла навстречу поднимающейся палочке.
"Зачем ты отпустил профессора?"
"Вы не приказали его задерживать, мой Лорд. Я думал, что профессор - ваш почётный гость, и старался не доставлять ему неприятностей…"
"Всё так, - на лице Лорда промелькнуло очень живое выражение горькой усмешки. - Но ты бы мог догадаться".
"Да, мой Лорд", - Люциус склонил голову, ожидая, что в любую минуту…
"Куда он отправился?"
"Обратно в Веймар. По крайней мере он так сказал", - с готовностью доложил Люциус, не веря своей удаче. До того, что будет теперь с профессором, ему тоже не было никакого дела. Главное, чтобы Лорд наконец покинул его дом…
"С его стороны было очень невежливо уехать, не попрощавшись, не так ли? - зловеще спросил Лорд и, не дожидаясь ответа, двинулся к выходу. - Пойдём, Тони, - бросил он через плечо, и Долохов на дрожащих ногах последовал за ним. - Люциус, передавай мои наилучшие пожелания прелестной миссис Малфой", - сказал Лорд и вместе с Долоховым дизаппарировал прямо с крыльца дома, не смотря на антиаппарационную защиту.
Цисси рыдала в объятьях Люциуса всю ночь и умоляла его уехать из страны. Она прекратила разговоры об отъезде лишь спустя пару недель, когда в "Пророке" появился некролог, в котором с прискорбием сообщалось о скоропостижной кончине бывшего преподавателя Дурмстранга, автора многочисленных публикаций по нумерологии, архивариуса Максимилиана фон Бенекендорфа, жителя Веймара. Научный мир скорбел, а у Люциуса пропали остатки иллюзий насчёт специфики отношений "вассал-сюзерен" в случае с Лордом. Также он пришёл к выводу, что "полезный нашему делу человек" - понятие относительное и, главное, преходящее. И что гарантией выживания его семьи было только одно - быть полезным постоянно. Быть незаменимым. И не допускать просчётов.
Он уже привык жить с этим грузом. В сущности, пока Лорд не осчастливливал его личными встречами, всё было совсем не так плохо. Нарцисса наконец забеременела долгожданным наследником, положение Люциуса в обществе укреплялось день ото дня, а состояние росло. В жизни наконец появилась долгожданная стабильность и предсказуемость. Но почему-то в тот день, после разговора с Бржихачком, он почувствовал себя выбитым из колеи. Настолько, что вместо того, чтобы шагнуть из Атриума в камин до Малфой-мэнора, Люциус вышел в маггловский Лондон. И долго стоял над мутной угрюмой Темзой.
Стоял - и с бессильной яростью, до потемнения в глазах завидовал уже год как мёртвому Прюэтту.

Дата добавления: 2015-11-04