способность развивающаяся. Развитие его состоит в том, что присущие ему логические
начала одно за другим выступают в сознание и становятся способами объединения
всего умственного кругозора. Это совершается путем диалектическим. Сперва
из общей безразличной основы выделяются противоположности затем, в силу логической
необходимости, эти противоположности опять сводятся к высшему единству. Этот
процесс повторяется на всех ступенях. Вследствие этого, философские системы
сменяют одна другую и вступают друг с другом в борьбу. Каждая из них, становясь
на исключительную точку зрения, представляет недостаточное или одностороннее
развитие метафизических начал и только в их совокупности выражается цельный
процесс умственного развития человечества. Понятно при этом, что недостаточное
или постороннее начало не в состоянии дать такое объединение знания, которое
соответствовало бы действительности. Недостаточно изученные явления насильственно
подводятся под те или другие односторонние категории, представляя обманчивый
призрак знания, там, где в действительности есть только искусственное построение
или плохая догадка. Но рано или поздно опыт обнаруживает несостоятельность
этих взглядов, а так как это повторяется на каждой ступени, то отсюда рождается
общее недоверие к метафизике.
Таков совокупный процесс умственного развития человечества. Он представляет
последовательность сменяющих друг друга миросозерцаний, которые, определяя
весь умственный кругозор человека, имеют огромное влияние на всю его деятельность,
а потому и на общественное развитие. Если в синтетические эпохи религия является
господствующим началом в мысли и жизни, то в аналитические эпохи наука становится
верховных руководителем развития. Эта роль принадлежит в особенности метафизике,
которая, определяя самые основы миросозерцания, служит и главною пружиной
человеческой деятельности. История свидетельствует об этом яркими чертами.
Мы видели, это доселе человечество прошло через две эпохи светского развития:
древнюю и новую. В обеих человеческий ум попеременно исходит то от умозрения,
то от опыта, начиная то сверху, то снизу. Цельность миросозерцания требует,
разумеется, сочетания противоположных путей; поэтому, на каждой ступени существуют
оба; но тот или другой является преобладающим. Господство умозрения можно
назвать рационализмом, господство опыта- реализмом, наконец сочетание обоих-универсализмом.
Каждая из этих ступеней представляет полное развитие всего цикла умственных
категорий. Обозначим вкратце этот процесс*(37)
Движение естественно начинается с безразличия обоих путей. Это-то, что
можно назвать первобытным универсализмом. Таков характер древнейшей греческой
философии. Мысль инстинктивным синтезом охватывала все области бытия и подчиняла
их общему началу. Нередко она выражалась в поэтической форме. В эту первую
эпоху замечается двоякий процесс. Сперва мысль, исходя от явлений, постепенно
возвышается к связующему их абсолютному закону и таким образом приходит к
самой отвлеченной из всех категорий, к количеству. Таково было значение подготовительного
периода греческой философии, представляемого ионийцами. Из них вышел Пифагор,
который провозгласил число сущностью всех вещей. Пифагорейская система представляет
первую попытку связать общим законом весь физический и нравственный мир. Эта
попытка не ограничивалась умственною областью; она влияла и на общественную
жизнь. В городах Великой Греции образовались пифагорейские союзы, которые
составляли более или менее замкнутые корпорации, управлявшие всеми делами.
Господствующая аристократия находила в них теоретическую поддержку. С Пифагорейцев
начинается обратный процесс. Мысль, в своем логическом развитии, переходит
одну за другою все остальные категории сущего. Категория бытия находит свое
выражение в учении Элеатов, которые понимали сущее как единое, неподвижное
и неизменное начало, признавая все остальное призраком. В противоположность
им, категории действия развиваются в учении Гераклита, которому мир представлялся
вечным процессом. Наконец, этот первоначальный цикл мышления завершается развитием
категорий реальных отношений, высшим выражением которых является атомистика,
понимающая субстанцию, как составленную из единичных сил, соединяющихся и
разделяющихся, но не изменяющих своего существа. Соответственно этому движению
совершается и развитие общественной жизни; аристократический строй переходит
в демократический, через посредствующие ступени тирании, установляющей единство
власти, и сложных форм, представляющих изменяющееся сочетание различных элементов
во имя идеальной цели. Демократия есть чистый политический атомизм. Мы видим,
что аналогия тут полная. Общественная жизнь и умственное развитие следуют
общему закону и находятся в постоянном взаимнодействии.
Но и в умственной сфере, также как в общественной жизни, выражающееся
в атомистике господство индивидуальных начал раскрывает фактическую противоположность
частных сил и ведет к их борьбе. Эта Фактическая сторона становится теперь
первенствующею: мысль от начал переходит к явлению; универсализм заменяется
реализмом. В греческой философии этот важный шаг был сделан Софистикой, которая
устами Протогора провозгласила, что истина есть явление, а мерило всех вещей
человек, как субъект явлений, то есть, как единичное физическое существо,
воспринимающее и ощущающее изменчивые впечатления, наносимые на него потоком
материального бытия. Из этих начал вытекало целое новое миросозерцание, которое
разрушало все существующие основы общественной жизни, религию, право, нравственность,
освященный преданием общественный строй. Платон, в Разговоре о Законах, излагает
этот взгляд, который, как он говорит, находится в устах почти у всех*(38)
В основных чертах, он совершенно напоминает современное нам направление, хотя
он господствовал две тысячи лет тому назад. По этому воззрению, все в мире
разделяется на естественное и искусственное. Естественно то великое и прекрасное,
что представляет нам физическая природа. Все это произошло не от какой-либо
разумной причины, а чисто от слепого случая, вследствие отношения физических
сил. Напротив, искусственно все то, что создается и измышляется бренным человеком;
это-людские игрушки, мало причастные истине и представляющие только тени и
подобия. Только те искусства более существенны, которые приближаются к природе;
таковы земледелие, медицина, гимнастика. Религия же и политика ничто иное
как изобретения человеческого ума. Боги не существуют в природе, а выдуманы
человеком, а потому разные у разных народов, смотря по тому, какие установлены
законодателями. Столь же искусственна и политика. Справедливость вовсе не
истекает из природы, а дело чисто человеческое. Люди, следуя случайным воззрениям,
беспрерывно меняют свои законы: что они постановляют в известное время, тем
они и управляются. Последовательно проводя эти начала, Софисты признавали
справедливым то, что полезно сильнейшему; а так как большинство сильнее меньшинства,
то оно в праве постановлять все, что оно считает для себя нужным. Другие,
с не меньшею последовательностью, выводили из этого оправдание тирании: если
тиран умеет захватить власть и держит своих сограждан в повиновении, то в
этом он следует только закону природы, которая дает право сильнейшему. Всякий
ищет того, что ему полезно или приятно, и если он хочет приобрести власть
и богатство, то позволительно употреблять для этого всякие средства. Сами
Софисты ставили себе целью научать людей способам достигать желанного. Так
как в государстве, по естественному закону, владычествует большинство, то
надобно стараться склонить это большинство на свою сторону. Лучшим для этого
средством служит красноречие. Софисты являлись учителями риторики и наставляли
юношей искусству убеждать людей делать то, чего хочет оратор; за это они получали
крупные гонорары. Они поучали и всяким другим искусствам,. странствуя по городам
и похваляясь тем, что они все знают н все умеют. Это был эмпиризм во всем
своем последовательном развитии, не сдержанный никакими нравственными побуждениями.
Понятно, что такая проповедь разрушала все общественные связи. Она внесла
в греческую жизнь такой разлад, от которого она никогда не оправилась. Вызванная
естественным движением мысли и жизни, Софистика явилась в ней разлагающим
элементом. Однако и она, в свою очередь, вызывала реакцию. Человек не есть
только игралище явлений; он носит в себе внутренние начала, которые не поддаются
софистическим воззрениям и возмущаются против проповеди личного своекорыстия.
Как разумно-свободное существо, он возвышается над случайностями и приходит
к сознанию общих начал, на основании которых он сам себя определяет к деятельности,
стараясь направить и подчинить себе внешние явления. В силу этого внутреннего
самосознания, субъект, как разумное, деятельное начало, противополагает себя
объекту. На самой почве реализма внутренний опыт противополагается внешнему.
Таково было значение Сократа, который сделался исходною точкой для всего дальнейшего
развития философии.
Однако и это внутреннее начало действовало разлагающим образом на сложившиеся
веками основы общественного порядка. Возвышая человека над случайностями,
возводя его в область чисто внутреннего самоопределения, оно отрешало его
и от той среды, в которой он призван был жить и действовать. Вышедшие из школы
Сократа Киники провозглашали себя космополитами; Киренаики ставили себе целью
умное пользование жизненными благами. Вместе с Софистикой, критике подвергалось
и все существующее, во имя чисто разумных начал. Прежде всего она касалась
установленной религии. Внутреннее самосознание разума вело к признанию единого
верховного Разума, владычествующего в мире, а это разрушало многобожие. Поэтому
Сократ был предан смерти ревностными защитниками старины. Приготовляя человечеству
лучшее будущее, он восстановлял против себя умирающее прошлое.
Но оставаясь на почве реализма, внутреннее самосознание не в состоянии
было служить объединяющим центром всей человеческой жизни. Для этого надобно
было из области относительного где происходит распадение субъекта и объекта,
возвыситься к абсолютному, в котором они связываются высшим, господствующим
над ними началом, то есть, надобно было от реализма перейти к рационализму.
Это и сделал ученик Сократа, Платон, который через это стал основателем нового
метафизического периода греческого мышления. Реализм явился здесь, как он
всегда должен быть по самому своему существу, только переходною степенью между
двумя метафизическими периодами.
И тут мы видим полную аналогию с тем, что произошло в общественной жизни.
Там над борющимися общественными стихиями возвысилось государство, как господствующий
над ними союз; здесь туже роль играла метафизика, возвысившись к сознанию
абсолютного, господствующего над относительным. Но как там отвлеченное государство
способно было установить только внешний порядок, а не внутреннюю связь частей,
так и здесь отвлеченный рационализм не в состоянии был сделаться началом всего
человеческого знания, а с тем вместе и человеческой жизни. В обоих случаях
недоставало одного и того же: посредствующих звеньев между общим и частным.
Скудное развитие опытных наук не дозволяло подводить явления под общие начала
иначе, как искусственным и поверхностным образом. Поэтому древняя метафизика,
удовлетворяя высшие умы, стремившиеся к познанию абсолютного, и давая им жизненную
опору, мало имела влияния на общественный быт. В своем развитии она более
и более удалялась от жизни. От идеализма Платона и Аристотеля, которые высшим
началом признавали причину конечную, представляющую конкретное сочетание противоположностей,
мышление перешло к противоположной причины формальной и причины материальной:
первой у Стоиков, которые все производили от верховного Разума, владычествующего
в мире, второй у Епикурейцев, которые основанием всего сущего признавали разделенную
на атомы материю. Наконец, умственный цикл завершился возведением противоположностей
к общему их источнику, к причине производящей: такова была точка зрения последней
ступени греческой философии - неоплатонизма. Из этих систем наибольшее общественное
влияние имел стоицизм, который развитием нравственных начал старался внести
разумный порядок в разлагающийся мир. У него поучались римские юристы, которые,
развивая общечеловеческие начала права, создали вековечный памятник, перешедший
в наследие к новым народам; им вдохновлялся тот возвышенный самодержец, который
кроткою мудростью пытался охранять мир и законный порядок в своей необъятной
империи. Но отвлеченное нравственное начало менее всего способно быть организатором
общественной жизни. Стоицизм заменился неоплатонизмом, проповедь нравственного
закона религиозным погружением в абсолютный источник всего сущего. И то и
другое было приготовлением к воспринятию новой религии нравственного мира.
Стоя на почве греческого мышления, последние его представители, Неоплатоники,
явились врагами нового вероисповедания. Они пытались началами, выработанными
философией, обновить и воскресить отжившее язычество. Но эта попытка была
тщетная. Язычество принадлежало к области прошлого, и философские его толкования
были чисто искусственные. Существенное значение всей греческой философии состояло
именно в том, что, разрушив язычество, она пролагала путь христианству. Поэтому
самые сильные умы, не удовлетворенные неоплатонизмом, становились христианами.
Новая религия, отвергнутая народом, из которого она вышла, нашла восприимчивую
почву у тех, которые были подготовлены к ней светским развитием мысли.
Обозревая весь ход древнего мышления, мы видим, что оно шло параллельно
с жизнью, в постоянном взаимнодействии с последнею. Но в этом взаимнодействии
мысль являлась более разлагающим, нежели созидающим началом, ибо таков был
самый жизненный процесс. Общественный быт классических народов, основанный
на крепком народном духе, на преданиях, идущих из рода в род, разлагался двояким
путем: с одной стороны развитием частных интересов, вытеснявших интерес общественный,
с другой стороны развитием отвлеченного общечеловеческого начала, которое
подрывало конкретные формы народной жизни. В обоих направлениях философская
мысль являлась существенным фактором движения. Но в этих разлагающих началах
коренились и зачатки новой, высшей жизни. Преобладание частных интересов вело
к развитию личности, с принадлежащею ей сферою деятельности, которой не было
простора в древнем государстве; сознание же общечеловеческого начала привело
к понятию о человеке, как разумно-нравственном существе, с его внутренним
достоинством, независимым от каких бы то ни было внешних определений, понятию,
нашедшему высшее свое выражение в христианстве, которое, отвергнув различие
между Эллинами и варварами, провозгласило всех людей братьями во имя Христа.
Окончательным результатом этого процесса было распадение общества на два противоположные
мира: один представлял безграничное господство частных сил и частных интересов;
в другом, напротив, воплощалось общечеловеческое начало, которое служило связью
возвышающегося над светскою областью нравственно-религиозного союза. Таков
был характер средневекового порядка.
В этом новом религиозном синтезе наука имела подчиненное значение. Она
считалась служанкою богословия. Всякое стремление к самостоятельному мышлению
подавлялось беспощадно. Однако, в области юридических отношений, она смело
отстаивала права светской власти против папских притязаний и в этом находила
защиту у светских владык. Самая схоластика, которая была попыткою втеснить
завещанное древностью философское наследие в уские рамки богословских определений,
изощряла человеческий ум который наконец сбросил с себя наложенные на него
оковы и выступил, как самостоятельный деятель. На первых порах, путеводными
светилами в этом движении были великие мыслители древности, которых творения
вдохновляли передовые умы. Наступила эпоха Возрождения, которая была началом
нового, светского развития мысли и жизни.
В этом пробуждении всех сил человеческого духа, вырвавшихся на простор,
все элементы знания, как метафизика, так и опыт, нашли себе место. Однако
метафизика была преобладающим началом. Она сделалась руководительницею человеческих
обществ в первый период их развития. Таким образом, здесь умственное движение
начиналось не с стремления понять действительность, как в древности в первобытном
универсализме, а с отрешения от действительности. Ум, свергнувший свои оковы,
исходил от самого себя. Последняя ступень древней философии была первою ступенью
нового мышления. Самый процесс развития рационализма шел в обратном порядке,
не от конкретных начал к отвлеченным, а от отвлеченных к конкретным. Исходною
точкою новой философии было понятие о причине производящей, то, которое было
последнею ступенью древнего миросозерцания. Это начало лежит в основании учений
Картезианской школы. Затем выступает противоположность причины формальной
и причины материальной: первая в школе Лейбница, которая развивала понятие
о верховном Разуме, владычествующем над единичными духовными силами, или монадами,
и подчиняющем их непреложному закону; вторая в философии XVIII века, которая
возвратилась к понятию о разделенной на атомы материи. Наконец, противоположности
сводятся к высшему единству причиною конечною, составляющею основное начало
немецкого идеализма.
Сообразно с этим развиваются и умозрительные начала общественной жизни.
Прежде всего установляется понятие о государстве, как союзе, облеченном верховною
властью над членами; затем выступают противоположные начала права и нравственности;
одно лежащее в основании индивидуалистических теорий XVIII века, другое в
школе Лейбница и Вольфа; наконец, эти противоположные начала возводятся к
идее, составляющей высшую цель государственного развития: такова точка зрения
идеализма. Из этих начал, в отличие от того, что мы видели в древности, наибольшее
влияние на общественную жизнь оказали те, которые ближе стояли к действительности.
Индивидуалистические теории XVIII века, можно сказать, перевернули весь мир.
они произвели глубочайшие потрясения и окончательно разрушили средневековой
порядок. Даже там, где они не находили подготовленной почвы, они повели к
коренным переменам, как в жизненном строе, так и в общих воззрениях. В особенности
они нашли полное и плодотворное приложение в области гражданской, где личное
начало составляет корень и основание всех отношений. Под их влиянием сословный
строй превратился в общегражданский, и это составляет прочное приобретение
человечества. Меньшее действие они оказали в политической сфере, ибо здесь,
по самому свойству государственного союза, личное начало не может иметь притязания
на исключительное господство. В этой области одностороннее развитие индивидуализма
может являться результатом местных условий или составлять переходную ступень
развития, но теоретически оно не оправдывается. Поэтому, здесь в самом умственном
процессе неизбежно происходит реакция. В государстве требуется не исключительное
развитие того или другого из входящих в него начал, а сведение их к высшему
единству. Это и составляет задачу идеализма. Однако и идеализм, если он является
чисто теоретическим учением, не принаровленным к фактическим условиям места
и времени, лишен жизненной почвы, а потому обречен на падение. Такова была
везде судьба отвлеченного доктринерства, считавшего возможным прилагать умозрительные
теории, без внимания к той почве, на которой они должны осуществиться.
Такова же была судьба рационализма вообще. Отвлеченное умозрение не в
состоянии дать полноты знания. Для этого надобно изучить явления в самих себе;
необходимо восполнение умозрения опытом. Вследствие этого, человеческая мысль,
завершив свой рационалистический цикл, неизбежно переходит к реализму. В идеализме,
представляющем сочетание противоположностей в конечном единстве, философия
достигла высшего из всех умозрительных начал. Но самый идеализм, как исключительная
система, в свою очередь, оказывается односторонним. Конечное единство, отрешенное
от своих основ, ведет к отрицанию самостоятельности частных сил; единичное
начало является здесь только преходящею ступенью общего процесса. В общем
миросозерцании это ведет к пантеизму, в области общественной к поглощению
лица государством. Конечно, строгие мыслители, понимающие точные разницы понятий,
воздерживаются от этих крайностей; но односторонние ученики выводят их с кажущеюся
последовательностью. Между тем, противоположные элементы, которые требуется
свести к высшему единству, не суть нечто преходящее, улетучивающееся в общем
процессе. Они составляют реальные начала жизни, образующие каждое свой особенный
мир своеобразных отношений, сохраняющих свою относительную самостоятельность
даже при подчинении их высшему единству. Поэтому, исключительный идеализм,
когда он хочет налагать свой закон на весь мир явлений, становится с ними
в противоречие. Тут он встречает протест в науке, опирающейся на факты. А
так как факты делаются через это высшим мерилом истины, то они, в свою очередь,
полагаются в основание всего умственного кругозора. Во имя опыта отвергается
не только односторонний идеализм, но и все умозрение, которого он составляет
высший продукт. Спустившись из области отвлеченной метафизики к конкретным
явлениям, мысль от рационализма переходит к реализму.
По существу своему, опыт должен быть восполнением метафизики. Но человеческий
ум, в своем развитии, идет от одной крайности к другой, исчерпывая до конца
содержание каждой. Поэтому, вступление его на почву реализма знаменуется полным
отрицанием метафизики. Она выкидывается через борт, как отслуживший свое время
и уже ненужный хлам. Такова точка зрения современной науки. И в этом одностороннем
увлечении есть глубокий смысл. Ибо опыт имеет свои совершенно самостоятельные,
непоколебимые начала, независимые от метафизики. Именно поэтому он и может
служить проверкою последней. Человеческий разум способен достигать полноты
знания, потому что он имеет два противоположных и вполне самостоятельных пути,
которые могут проверяться один другим. Но по этому самому, каждый из них,
взятый в своей исключительности, не дает требуемой полноты. Если отвлеченная
метафизика часто грешит незнанием явлений, то исключительный опыт грешит полным
их непониманием, ибо без метафизики, заключающей в себе связующие начала мышления,
никакое понимание невозможно. Отрицание ее ведет только к полнейшему умственному
хаосу, в котором находят приют самые безобразные теории и самые крайние направления.
Это и составляет характеристическую черту нашего времени.
Также как в древности, в период Софистики, современный реализм распадается
на две противоположных отрасли, которые можно назвать реализмом материалистическим
и реализмом нравственным. Первый господствует преимущественно в Англии и Франции,
второй в Германии. Можно сказать, что первый составляет преобладающее направление
нашего времени, а второй служит ему только плохою поправкой*(39)
В материалистическом реализме, опирающемся на внешний опыт, выказываются
самым ярким образом все существенные недостатки чисто эмпирической точки зрения.
Внешние чувства не дают нам ничего, кроме совместности и последовательности
явлений в пространстве и времени. Все, что выходит из этих пределов, недоступно
эмпирическому познанию. Поэтому эмпирики объявляют абсолютное непознаваемым.
Это основной их догмат. Но через это исчезает возможность всякого связного
миросозерцания, ибо относительное, то есть частное, изменчивое, условное,
зависимое от другого, находит опору и единство только в безусловном, неизменном,
зависимом лишь от себя, то есть, в абсолютном. Без этого весь мир представляется
загадочною игрой случайных сил, жертвою которых является человек. Сам познающий
разум становится внутренне противоречащим себе началом. Понятие об абсолютном
ему присуще; это - факт, который невозможно отрицать. Как только человек начинает
себя сознавать, он, по выражению Конта, ставит себе именно те вопросы, которые
совершенно ему недоступны, вопросы о начальных и конечных причинах бытия.
И эти вопросы сопровождают его на самых высших ступенях умственного развития,
ибо они составляют неотразимую потребность, как его разума, так и его совести.
С решением их связано все, что ему дорого и свято на земле. Разум не может
успокоиться на относительном, когда само относительное неотразимо указывает
ему на абсолютное, как на первоначальный свой источник и верховный закон.
Если он сам не в состоянии выпутаться из этого противоречия, то единственным
для него исходом остается подчинение религии, которая открывает чувству высшую
область, недоступную разумению. Так делал Паскаль, и так должны делать все
высокие души, жаждущие истины и не обретающие ее в низменных сферах относительного
знания. Но тогда наука становится в служебное положение к религии, также как
в средние века. Она ограничивается низшею областью эмпирического бытия и перестает
быть руководительницею человека на его жизненном пути. Признание абсолютного
непознаваемым есть отречение науки от руководящей роли в человеческой жизни.
Но не только в этой верховной области знания, а также в различных сферах
относительного бытия, в познании природы и человека, обнаруживается тоже неисцелимое
внутреннее противоречие чистого эмпиризма. В естествоведении опытная наука
празднует величайшие свои победы. Ей главным образом человечество обязано
своею властью над природою. Все изумительные изобретения нашего времени, то,
что дало самой общественной жизни совершенно новый строй, машинное производство,
железные дороги, пароходы, телеграфы, все это произведено руководимою опытом
наукою. И в чисто теоретической области материал собран громадный', все доступное
человеческим чувствам исследовано в мельчайших подробностях. Но если, не ограничиваясь
поверхностью явлений, мы допросим эмпирическую науку о тех началах, которые
лежат в их основании, о существе тех сил природы, которые выражаются в бесконечном
разнообразии явлений, то на это мы не найдем в ней ответа. Тут все для нас
покрыто непроницаемою тайной. Мы самым точным образом определяем движения
небесным светил, за сотни лет можем предсказывать затмения, но существо производящей
эти явления силы притяжения остается для нас чистейшею загадкой. Мы исследуем
явления электричества, вычисляем невидимые колебания световых волн, но все
это строится на гипотезе таинственного эфира, который не подлежит нашим чувствам
и которому мы принуждены приписывать, по-видимому, противоречащие свойства:
несжимаемость и упругость, наполнение пространства и несопротивление движению.
Еще хуже обстоит дело в познании органического мира. Тут неизвестно даже,
какого рода началам мы должны приписывать наблюдаемые явления: достаточно
ли одних механических и химических сил или следует признать особую органическую,
или жизненную силу, производящую строение и развитие организма?
Наше время иногда определяют как век механического миросозерцания и дарвинизма.
Но одно противоречит другому, хотя оба воззрения равно несостоятельны. Механическое
миросозерцание есть метафизическая теория, все сводящая к частным силам, присущим
материи. Она находит полное свое применение в области действия чисто механических
сил, но совершенно неприложима к органической жизни, не только что к человеку.
Никто никогда не в состоянии был объяснить строение и развитие организма известными
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |