Все это трудные, порождающие массу сомнений вопросы. Тем не менее необходимость ответить на них не подлежит сомнению, и я считаю, что мы обязаны рискнуть забраться в эти дебри и найти способ преодолеть разрыв между мудростью экологии и безотлагательностью социальных действий. Здесь я надеюсь лишь наметить – в самой осторожной форме — тот путь, которым можно подступиться к подобным вопросам. Внутреннее их содержание так многолико, что они оставляют простор для множества различных предположении Что до меня, то я начну с экологии и, отталкиваясь от этой проблемы, направлюсь в те малоисследованные области, где экология и социальные действия соприкасаться между собой.
Экология — наука о взаимодействии живых организмов с окружающей средой, в которой они обитают, — говорит нам, что все живое на Земле — если оно хочет выжить — должно определенным образом взаимодействовать со всеми другими живыми существами и с неживой природой. Простым — и основным — примером этого служит цикл сухопутной жизни: растения (скажем, трава) поедаются сухопутными животными (рогатым скотом, например); органические отходы последних, откладываясь на почву, переводятся микроорганизмами в гумус, кладовую органических питательных веществ; постепенно другие микроорганизмы -преобразуют гумус в неорганические питательные вещества (нитраты и фосфаты, например); последние, усвоенные растениями вместе с углекислым газом, трансформируются, с помощью энергетических процессов фотосинтеза, в органическое вещество, которое служит пищей для животных, — и так далее. Экологические процессы не знают исключения из правила, со-
гласно которому каждое живое существо, обитающее на Земле, служит составной частью определенной стабильной системы — экосистемы. В пределах каждой экосистемы действия каждого живого ее члена должны быть совместимы с условиями существования этой системы — и следовательно, самого этого члена. Такие замкнутые, круговые системы могут распасться и подвергнуть входящие в них живые существа смертельной опасности, если они почему-либо нарушаются или подвергаются слишком сильным перегрузкам.
Такой порядок вещей обусловлен биологической эволюцией, происходившей на протяжении трех миллиардов лет. За это время сложная внутренняя химическая структура живых организмов подверглась бесчисленным усовершенствованиям, и в результате была отобрана совокупность совместимых структур, число которых неизмеримо меньше, чем могло бы быть. В результате такие, например, вещества, как ртуть или ДДТ (в норме отсутствующие в живых организмах), вероятно, были отвергнуты как некий эволюционный брак, и, очевидно, именно поэтому они несовместимы с современной химией жизни. В этом и заключается смысл правила «природа знает лучше», правила, которое мы преступно нарушаем, когда навязываем экосфере ртуть и прочие металлы, а также весь арсенал ядовитых синтетических веществ.
Это довольно очевидно и, на мой взгляд бесспорно. Столь же очевидно и бесспорно и то, что человек представляет собой разновидность животных организмов, которые нуждаются в специфических условиях окружающей среды — в растительной и животной органической материи в качестве пищи, в кислороде, чистой воде и благоприятном диапазоне температуры, и эти условия, целиком или по большей части, определяются жизнедеятельностью живых организмов. Было время — лет пятнадцать или, может быть, двадцать назад,—когда были возможны заявления (не встречавшие особых возражений) о том, что благодаря своим специфическим способностям — примером которых служит техника — человек может избавить себя от необходимости зависеть от других живых существ как источника пищи, тканей и кислорода; что будущее претворит в жизнь научную фантазию и люди будут жить на некоей далекой планете, под сверкающими куполами, свободные от забот тела и власти бренной Земли. Кризис окружающей среды положил конец подобному взгляду на вещи — не столько в силу своей очевидности и убедительности, сколько потому, что он заставил нас постигнуть некоторые основные научные истины.
Мы узнали, например, что органическое волокно, синтезированное из нефти, — вовсе не такой баснословно дешевый технологический продукт (если учесть безрассудно большие затраты невозобновимых ресурсов ископаемого топлива, энергии и человеческого труда), как это принято утверждать, и что соответствующая экосистема, представленная хлопчатником, например, достигает той же цели чрезвы
чайно экономично и эффективно, используя только такой замечательный, неисчерпаемый, не дающий загрязнений источник энергии, как Солнце. Тотальная зависимость человеческих существ от экосферы была, к несчастью, ярко продемонстрирована и результатами того негативного эксперимента, которому мы в слепоте своей подвергли Землю, так долго используя ее ресурсы, нимало не заботясь при этом о целостности окружающей среды. Утверждение, что человек, подобно любому другому живому существу, должен подчиняться экологическому императиву, таит в себе великий соблазн свести зависимость между экологией и социальными действиями к обманчиво простой формуле: «правильные социальные действия — это просто правильная экология». Из этой предпосылки легко вытекает следующий характер социальных действий: если люди скучены в городах настолько, что, в силу ограниченности городского пространства, становится невозможным обеспечить их пищей, хорошим воздухом и биологически ассимилировать их отходы, — давайте вернем их к земле, где они тотчас же начнут жить в гармонии с природными циклами. Если же, вследствие несоответствия между плодородием почвы и потребностями в продовольствии, земли, на которой они живут, недостаточно, чтобы поддерживать человеческую популяцию в ее нынешних размерах, давайте введем в действие неизбежные законы экологии и — с помощью филантропических учреждений и фармацевтических компаний — уменьшим численность населения до экологически стабильного уровня.
Подобное решение проблемы заманчиво вдвойне — и своей простотой, и тем, что оно будто бы зиждется скорее на твердой земле науки, чем на зыбучих песках политики. Однако при более пристальном его изучении оказывается, что оно не только не просто, но и не обосновано экологически. Это станет очевидным, если мы рассмотрим более внимательно экологические принципы как таковые. Проанализируем, например, истинное значение той идеи, что человек, будучи животным, обитающим на Земле, должен приспосабливаться к соответствующей природной экосистеме. Однако при этом будем не просто констатировать, что это заявление истинно, но попытаемся понять, почему оно истинно, и какое это имеет отношение к социальным процессам.
Вернемся к приведенному ранее примеру, и, чтобы несколько упростить дело, поставим человека на место, отведенное ему природой в земном цикле, — на место хищника, питающегося рогатым скотом. Теперь органическое вещество движется от растения к животному, от животного к человеку, и органические отходы последнего включаются в почвенную микроорганическую систему, так, что — как это и было прежде — цикл остается замкнутым и целостным. Экологически все происходит правильно.
В этой системе, если взглянуть на нее просто с точки зрения кругооборота основных химических элементов (например, угле-
кислого газа, азота и фосфора), человеческие существа служат главным образом средством для преобразования органического вещества скота в органическое вещество почвы. Это процесс, в котором животные спокойно могут обойтись без помощи человека, но который сохраняет свою первоначальную экологическую сущность и в том случае, если в него вмешивается человек.
Естественно, что если люди уходят от земли и поселяются в городе, то туда же должен быть доставлен и скот (или, говоря более реалистически, пища как таковая) —где он перерабатывается населением в отходы, которые, пройдя через системы очистки, сбрасываются — в той или иной форме — не в почву, но в поверхностные воды. Этот процесс — современные способы очистки стоков, — конечно, представляет собой один из классических экологических просчетов нынешней технологии. Он умудряется одновременно нарушить почвенный цикл (поскольку питательные вещества, извлеченные из почвы, более не возвращаются в нее) и перегрузить водный цикл (в который теперь вносятся органические вещества — или неорганические, как результат очистки первых, — в количестве, превышающем естественные приспособительные возможности экосистемы).
Приведя эти довольно примитивные, но тем не менее исполненные значения экологические сведения, мы можем спросить: какими экологически правильными действиями следует ответить на такие социальные решения, как перемещение людей от земли в города? Совершенно ясно, что, для того чтобы восстановить экологическую целостность, вовсе не обязательно, чтобы к земле возвращались именно люди; единственное, что требуется, — это вернуть земле их отходы.
Следовательно, сегодняшний просчет состоит отнюдь не в перемещении людей в город, но в специфике современной технологии (то есть в размещении отходов преимущественно в поверхностных водах, а не в почве). Этот экологический дефект может быть легко устранен, например, путем создания системы трубопроводов, которые будут возвращать все отходы земле; это технологическое нововведение одновременно восстановит целостность почвенного цикла и избавит от перегрузки водную экосистему. Экологический императив не требует, чтобы все люди жили в сельской местности.
Конечно, даже такие экологически правильные технологические процессы связаны с расходом энергии (для транспортировки как пищи, так и отходов), намного превышающей энергию, связанную с использованием нетронутого почвенного цикла, — обстоятельство, на которое часто ссылаются приверженцы «возврата к природе» как на доказательство того, что ни одно вмешательство человека не обходится без серьезных экологических последствий. Даже просто потребление невозобновимого топлива (отвлекаясь от последствий его добычи и сжигания) нарушает экологическую концепцию баланса между «приходом и расходом», не говоря уже о понятном стремле-
нии избежать самоубийственных действий. В таком случае мы должны задать следующий вопрос: при каких условиях расходование энергии человеческими существами (помимо 2500 калорий или около того в день, необходимых каждому человеку для поддержания процессов жизнедеятельности) несовместимо с экологической целостностью?
Ответ достаточно ясен: расход энергии экологически не обоснован, если он осуществляется при одном (или более) из следующих условий, то есть если:
а) расходуется невозобновимое топливо (нефть, газ, уголь, уран и т. д.);
б) продукты сгорания не являются естественными компонентами системы, в которую они вторгаются (например, SO2 и ртуть или радиоактивные отходы атомных реакторов);
в) продукты сгорания, которые в принципе свойственны окружающей среде, поступают в нее в таких количествах, что природная система не в состоянии усвоить их (например, СО2, который выделяется в таком объеме, что нарушает температурное равновесие на Земле через парниковый эффект, или тепло, высвобождаемое охлаждающими системами электростанций, которое оказывает на поверхностные воды подобное же действие).
Заметим, что эти требования не означают автоматического отрицания всех видов расхода энергии не биологического происхождения. Например, с помощью соответствующих технических средств солнечная энергия, поступающая на Землю, может быть непосредственно преобразована в энергию электрическую. В экологическом понимании это будет означать всего лишь перераспределение притока энергии на поверхность Земли, то есть тот же самый процесс, который происходит естественным путем — с помощью ветра, облаков и осадков. То, что подобные технические системы целесообразны, подтверждает недавнее предложение Зенера установить в тропических океанах плавучие системы, которые бы использовали для получения электроэнергии океанский температурный градиент (который, конечно, представляет собой локальное проявление поглощения тепловой энергии Солнца). Зенер считает, что, при себестоимости, способной конкурировать с себестоимостью атомных станций, такая система может давать около 60 миллиардов киловатт, или в 30 раз больше энергии, потребленной Соединенными Штатами в 1970 году; при этом общий экологический эффект выразится в изменении температуры поверхностных вод тропических океанов на 1 градус.
Нетрудно привести и другие примеры экологически обоснованных технологий – достаточно новых и даже новаторских, чтобы взволновать самых проницательных инженеров. Например, Зенер предлагает использовать мощность генераторов, эксплуатирующих океанский температурный градиент, для разложения воды на кислород и водород путем электролиза. Водород, конечно, представляет собой экологически безукоризненное топливо, единственный продукт сгорания которого — это вода, и он может найти самое различ-
ное применение там, где электрическая энергия почему-либо пе подходит. Его использование поможет вернуть натуральным волокнам, каучуку, дереву и маслам их законное место в экономике, так как подобный способ производства таких продуктов наиболее экономичен в энергетическом плане и не дает загрязнений; даже сельскохозяйственную технику можно перевести на водород.
Все это поможет нам практически избавиться от нефтехимической промышленности и ее плодов: фотохимического смога и других загрязнений, связанных с автомобилями; синтетических детергентов, пластиков и волокон; синтетических добавок к пищевым продуктам, которые мы сегодня вынуждены есть, потому что они стали экономически выгодны благодаря чудовищному развитию этой отрасли промышленности. Совместимости других технологий с экологическими императивами можно достичь просто разумным сокращением их масштабов; хороший пример тому — небольшой электрический генератор, пред назначенный для использования свободного потока умеренно быстрых рек (не требующий плотин и не приводящий к заилению), который производит достаточно энергии для удовлетворения нужд фермерского хозяйства. Можно привести и некоторые другие примеры экологически обоснованных технологий: строго «органический», но тем не менее культивируемый сад; ветряная мельница; дом, нормально оборудованный электробытовыми приборами, которые тем не менее питаются электричеством, генерированным из солнечной энергии; газета, которая сделана из целлюлозы (полученной способом, который не поставляет в окружающую среду ядовитых веществ) и при печати которой используется биоразложимая краска, так что по прочтении газета может пойти на изготовление компоста. В каждом из этих случаев технологически промежуточный процесс есть часть натурального процесса: «органические» сад и газета вносят свой вклад в движение веществ через земную экосистему, но не нарушают его; ветряная мельница и домашнее электрооборудование, питающееся от энергии Солнца, лишь в какой-то степени видоизменяют естественный перенос солнечной энергии от одного участка земной поверхности к другому.
Я не собираюсь ратовать здесь за экономически обоснованную и в то же время технически развитую утопию. Бесспорно, что некоторые неизбежные вмешательства человека будут наносить окружающей среде урон, которым мы должны будем расплачиваться за те или иные блага. Не предлагаю я и отменить тот самоочевидный закон, который гласит, что возможности глобальной экосистемы ограничены и не смогут поддерживать неограниченное население любых разновидностей.
Из всех этих соображений скорее можно сделать следующий скромный, но тем не менее твердый вывод: что социально обусловленное вмешательство человека в природу, то есть вмешательство
с помощью технологических методов, гораздо более полезных, чем нынешние, и, однако, отвечающих требованиям экологии, — возможно. Экологическое благополучие вовсе не требует, чтобы мы вернулись к дотехнологической эре. Тот же самый результат может быть достигнут с помощью технологических преобразований, основанных на достаточном знании экологии. Если только человеческое общество склонится перед необходимостью подчиниться законам экологии, оно может сохранить за собой свободу выбирать, как удовлетворить эти требования. Мы вольны выбирать, как именно мы удовлетворим экологический императив — вернув людей, или отходы городов, земле, отказавшись от производства всех видов энергии из биологического происхождения или подчинив себе солнечную энергию.
Чтобы внести полную ясность, скажу, что все это заставляет меня встать на такую точку зрения, исходя из которой я предлагаю внести поправку в девиз «природа знает лучше». В новом виде — более громоздком, ню дающем меньше поводов для неправильного истолкования — он должен звучать так: «Природа знает лучше, что делать, а люди должны решать, как сделать это возможно лучше».
В этом заявлении «как» не что иное, как технология, конечно, должным образом направляемая принципами экологии, не говоря уже о химии и физике.
Таким образом, хотя и с трудом, но мы все же приблизились к фундаментальному положению о взаимоотношениях между человеком и природой, которое уже давно, причем в гораздо более элегантной и заостренной форме, было сформулировано Фридрихом Энгельсом так: «Свобода есть осознанная необходимость». Свобода выбора — то есть выбора социальных действий — становится возможной для человека только тогда, когда он осознает требования закона природы. Мы можем летать по воздуху, если только мы правильно постигли принципы аэродинамики. Мы можем перемещаться от земли в города, если только взаимоотношения между ними управляются принципами экологии. В общем, принципы экологии — необходимое условие в выборе социальных действий, но сами по себе они еще недостаточны, чтобы определить, какие именно действия были бы наиболее эффективны.
Итак, как только становится ясным какое-либо экологическое требование (например, что органическое вещество, изъятое из почвы, должно быть возвращено в нее), становится возможным наметить альтернативные социальные средства для удовлетворения этого требования. В этом, я полагаю, состоит наиболее глубокая интерпретация фразы Энгельса. Она означает, что мы обретаем свободу в решении экологической проблемы тем или иным путем — если мы понимаем породившую ее причину.
Однако причинность в экологии не есть самоочевидная концепция, и тот смысл, который я придаю ей здесь, нуждается в некото-
ром пояснении. Для природной экосистемы в целом концепция причинности принципиально бессмысленна. Это объясняется кругообразностью экосистем. Причинность есть свойство линейной системы, в которой событие «А» определяет (в качестве причины) событие «В», «В» определяет «С» и т. д. Предположим, однако, что мы продолжили прогрессию тем же линейным путем до события «N» и затем изменили условие, то есть «N» стало определять «А». Теперь, конечно, довольно бессмысленно говорить об «А» как о причине «В», так как «В», действуя через циклическую прогрессию событий, само становится точно такой же причиной «А». Это, конечно, та ситуация, которая имеет место в естественной, целостной экосистеме.
Однако в нарушенной экосистеме природный цикл превращается из круговой системы в линейную, возвращая тем самым некоторый смысл концепции причинности: в качестве «причины» изменения, происшедшего в экосистеме, можно рассматривать ту точку-цикла, в которой нормальный ход событий был нарушен. Пожалуй, это единственный реальный плюс вмешательства человека в экосистему — по крайней мере оно значительно упрощает проблему причинности.
Здесь, по-видимому, полезно привести такой пример. В нормально занесенном водосборе осуществляется хорошо известный гидрологический цикл (сосредоточим свое внимание на этом единственном аспекте системы в целом). Дождь и снег падают на залесенную землю; это способствует развитию растений, которые благодаря устройству их аэральных и подземных частей защищают почву от размыва сильными ливнями. Более того, биологический процесс (транспирация], который определяет взаимодействие между корнями деревьев и их ветвями, эффективно выводит влагу из почвы и возвращает воздуху. Остаток почвенной влаги постепенно просачивается в русло, формируя поток, который устремляется вниз по течению к морю. Там под действием солнечного тепла вода интенсивно испаряется, образуя облака и порождая ветры, — и совместными усилиями они неизбежно возвращают влагу той же самой залесенной земле, где она снова может включиться в цикл.
Наиболее обычный путь, которым человек нарушает этот цикл, — это вырубка леса. Когда деревья сведены, почва становится менее устойчивой и полностью подпадает под власть дождей, вода не выводится из нее с помощью транспирации, а, нагруженная частицами почвы, потоком устремляется в русло. Это изменение в экосистеме представляется нам в виде такого специфического и надоевшего явления, как наводнения на реках.
Теперь рассмотрим два противоположных метода анализа этой проблемы —поиск его причины и изыскание способов борьбы с ней. При поверхностном взгляде на проблему (будем милосердны и не станем говорить, чей это взгляд) кажется, что главное здесь — это слишком большой объем воды, протекающей через речное русло.
В свою очередь, это предполагает столь же поверхностное решение: выше по течению воздвигается дамба, чтобы задерживать весенний паводок и потом постепенно спускать воду. Но решение это —временное, ибо дамба заиляется, теряя свою сдерживающую способность, и наводнения, нередко еще более сильные, чем прежде, возобновляются.
Когда причина проанализирована правильно, проблема представляется в совершенно ином свете: выясняется, что причина того, почему объем воды в реке увеличивается, лежит гораздо глубже, чем в наводнениях. Именно потому, что уничтожается растительность, почва в водосборе реки теряет свою прежнюю способность задерживать осадки, которые она получает; следовательно, правильное решение проблемы — это, конечно, не дамба, а восстановление лесов на площади водосбора.
Урок, который следует извлечь отсюда, очевиден: чтобы успешно решить порожденную человеком экологическую проблему, необходимо проследить ее в обратном направлении, от одного экологического шага к другому, до тех пор пока в природном цикле не будет обнаружена та его точка, в которую бездумно вторглась рука человека. Это и есть причина; исходя из нее и следует выбирать ту или иную меру для восстановления экологической связи. В пределах этих требований мы свободны в выборе средств: мы можем или восстановить первоначальную растительность, или посадить деревья быстрорастущих пород, или даже разбить луг. Все это, разумеется, обычная почвозащитная практика.
Недавняя история кризиса окружающей среды изобилует подобными примерами экологических проблем, которые поверхностно анализируются и «решаются» так, что они лишь еще более усугубляются. Об ошибочности современных очистных сооружений я уже упоминал. Такая технология ошибочна потому, что она предназначена для того, чтобы устранить скорее симптом проблемы (кислородное истощение), нежели ее причину, которая заключается во вторжении в водную систему органических веществ, входящих в сухопутную экосистему.
Другой пример — это попытки борьбы с автомобильным смогом, которые чем дальше, тем более тщетны, потому что ведется эта борьба средствами, которые оставляют в стороне фундаментальную причину смога: современные автомобили стали генераторами окислов азота, которые провоцируют реакцию, приводящую к образованию смога. Современные нейтрализаторы выхлопов нейтрализуют все, но только не окислы азота,—и одновременно увеличивают потребление горючего; уровень смога может падать, а концентрация окислов азота — которые сами по себе токсичны — в это же самое время резко растет. Можно упомянуть здесь и о бутылках, которые переплавляют, чтобы сделать из них новые бутылки, затрачивая при
этом значительную энергию (и усиливая тем самым загрязнение), тогда как скорее простой, чем глубокий, анализ указывает, что можно затратить гораздо меньше энергии, просто-напросто вымыв бутылки и снова опустив их в дело.
Следовательно, ошибка в выявлении истинной причины экологической проблемы, вероятно, влечет за собой действия, которые в большей степени обостряют ее, чем решают. По крайней мере наш опыт в области нынешних экологических проблем заставляет предупредить о том, что в подобных сложных ситуациях часто наблюдается тенденция путать причину с симптомом — ошибка, которая с большой вероятностью приводит к поверхностным и по необходимости неверным решениям.
Как применить эти уроки к проблеме социальных действий? Здесь мы вынуждены иметь дело с системой, которая, подобно самой экосфере, представляет собой сложное переплетение процессов: технологические процессы, которые оказывают давление на окружающую среду; их полезность в качестве средств для удовлетворения нужд населения; экономические соображения, которые определяют назначение и использование технологий; политические процессы, которые определяют, для чьего именно блага используются природные и технические ресурсы, что, в свою очередь, определяет цели технологии и интенсивность эксплуатации ресурсов; общественные и этические ценности, которые проявляют себя во всех предшествующих процессах. Поясним это на рассмотренном ранее примере. Почему были сведены все леса? Для получения какого материала? Ради чьей выгоды? Под покровительством какой политической силы? Во имя каких общественных или моральных ценностей? И наконец, какая именно ошибка в этой системе наслала на землю лесоповальные машины и привела к экологическим событиям, кульминацией которых явилось наводнение?
На этой основе давайте рассмотрим некоторые из тех социальных процессов, на которые возлагается вина за острые экологические проблемы. Один из них — перенаселение.
На первый взгляд, налицо все признаки того, что это непосредственно экологическая проблема. Люди, подобно всем другим живым существам, имеют врожденную тенденцию — при благоприятных условиях окружающей среды — размножаться в геометрической прогрессии. Поскольку запасы пищи — одной из насущнейших потребностей человека — не могут возрастать в той же прогрессии, численность населения неизбежно начинает превышать его продовольственные ресурсы — до тех пор, пока не вмешается какой-либо противодействующий процесс. Можно возразить против отдельных деталей отдельных ситуаций, но в целом изложенная здесь концепция не относится к числу тех, которые специалист по окружающее среде может обсуждать с уверенностью.
Следовательно, перейдем к самой проблеме. Обратимся теперь к ее анализу и поискам возможного решения. Те, кто занимается социальными проблемами, возможно, знакомы с анализом проблемы населения, содержащейся в статье Джеррета Хардена «Трагедия пастбищ». Суть аргументов Хардена видна из следующего отрывка:
Трагедия пастбищ развивается таким путем. Доступ к пастбищам открыт для всех. Это предполагает, что каждый пастух будет стремиться держать столько скота, сколько может прокормить пастбище. Такое положение вещей может вполне благополучно существовать веками, потому что междоусобные войны, браконьерство и болезни поддерживают численность людей и животных на уровне, далеком от исчерпания возможностей земли. Однако в конце концов наступает день расплаты, то есть день, когда долгожданная цель — социальная стабильность — становится реальностью. С этого дня извечная логика пастбищ неумолимо ведет к трагедии.
… Как всякий разумный человек, скотовод стремится к максимальной выгоде. Вольно или невольно, сознательно иди подсознательно он спрашивает себя: «Какую я получу выгоду, если пополню мое стадо еще одним животным?»
… Разумный скотовод заключит, что единственно разумный путь — это добавить к стаду еще одно животное. А потом — еще одно, и еще… Но это то заключение, которое доступно для каждого, и каждый разумный скотовод использует таким же образом свою долю пастбища. А это означает трагедию. Каждый человек находится в тисках системы, которая понуждает его увеличивать свое стадо беспредельно. — в мире, возможности которого имеют предел. Крах — вот та перспектива, к которой поспешает все человечество, ибо каждый стремится как можно лучше удовлетворить свои собственные интересы в этом обществе, которое утверждает свободу пастбищ. Свобода пастбищ ведет ко всеобщему краху.
Основываясь на этом анализе, Харден затем приходит к выводу, что «свобода размножения приведет ко всеобщему краху», и предлагает контролировать размножение «взаимным принуждением при взаимном согласии».
Итак, проанализировав проблему населения, Харден заключает, что проблема эта вызвана неограниченной рождаемостью и что противодействующую ей силу — смертность — ослабляет, с его точки зрения, социальный прогресс. Отсюда следует, что решение состоит в сокращении рождаемости. Насколько глубоко проникает этот анализ в суть проблемы? Что вскрывает Харден — причину или всего лишь симптом?
Харден считает, что, при существующей свободе, скорость «производства» детей неизбежно будет опережать производство средств к их существованию. Однако, оказывается, это положение можно подвергнуть историческому, научному анализу. В большинстве современных обществ (заведомо исключая нацистскую Германию) свобода размножения глубоко укоренилась и строго охраняется законом. Следовательно, если Харден прав, мы должны найти в истории этих обществ доказательство того, что рост населения по большей
части основывался на простом соотношении между смертностью и рождаемостью и, что последняя определялась скорее биологическими, нежели социальными, факторами.
Тренды мирового населения — предмет обширной и сложной литературы, которая охватывает огромное множество вопросов: физиология воспроизводства и ее психологическая основа, социология семьи и более крупных ячеек общества, сельскохозяйственная и промышленная технология, экономика, мировая торговля и международная политика. Демографы выявили сложную сеть зависимостей между этими разнообразными факторами. Прежде всего она показывает, что рост населения не есть следствие какой-либо простой причины или результат соотношения между рождаемостью и смертностью. На деле здесь имеют место круговые зависимости, в которых, как и в экологическом цикле, каждое событие связано с несколькими другими.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 15 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |