Каковы практические проблемы, которые вызовет претворение в жизнь этих грандиозных мероприятий, и как они скажутся на поведении экономической системы, управляемой принципами частного предпринимательства? Прежде всего потребуется сложная передислокация средств. Покажем это на частном примере. Для того чтобы решить проблему, связанную с выбросом окислов серы, надо научиться регенерировать почти всю серу, содержащуюся в топливе, или до, или после сгорания. Утилизированной таким образом серы, вероятно, будет вполне достаточно для того, чтобы удовлетворить коммерческую потребность в этом веществе, — но это приведет к ликвидации существующей серной промышленности, с вытекающей отсюда потерей капиталовложений и трудовой занятости. Если к этой сравнительно небольшой проблеме добавить экономическую передислокацию, связанную с преобразованием технологической базы сельского хозяйства, автомобильной промышленности и вообще транспорта, производства и потребления энергии, химической промышленности, производства тары — становится ясно, что уже только этот
аспект экологической реконструкции явится беспрецедентным испытанием экономической системы на гибкость и прочность.
Однако наиболее серьезное воздействие на экономическую систему окажет более простая часть программы восстановления окружающей среды, которая касается рационализации социального использования производственных мощностей. Лучше всего проиллюстрировать это на примере производства энергии, без которой не может обойтись практически пи одна отрасль производства. С экологической точки зрении совершенно очевидно, что мы не можем допустить бесконтрольного роста производства энергии. Ее использование должно быть подчинено нуждам всего общества в целом, а не частным интересам ее производителей и потребителей. Это означает, что снабжение энергией какого-то определенного производства должно регулироваться критерием социальной значимости единицы его продукции, на которую затрачивается единица энергии. Если, например, применить этот принцип к двум автомобильным заводам, то выбор решится в пользу того предпринимателя, который выпускает болен долговечные машины, потому что это увеличивает социальную их ценность (например, потенциальную длину пробега) в расчете на единицу энергии, затраченной в процессе производства. Тот же самый принцип отдаст преимущество производству возвратных бутылок перед производством невозвратных, продукту, заключенному в легкую упаковку, перед продуктом, упакованным в пластик, естественным продуктам перед синтетическими. В конечном итоге производство будет регулироваться, исходя из рационального использования ценности конечного продукта, а не из ценности, наращиваемой в процессе производства, то есть его продуктивности. Другими словами, экологический императив призывает к общественной бережливости как к рычагу управления производством — критерий, который, по-видимому, противоречит частным целям. Так — под давлением кризиса окружающей среды — становится очевидно, что ни одна система производства не может уйти от дилеммы — либо приспособиться к экосистеме, либо разрушить ее — и что экосистема —это по необходимости общественное богатство, а не частное; отсюда вытекает столь же очевидный вывод, что производство должно также регулироваться скорее общественными критериями, нежели частными. Теперь уместно напомнить, что «привходящие факторы», связанные с воздействием на окружающую среду, в отличие от частных деловых операций, ложатся тяжким экономическим бременем на общество в целом. Мы уже знаем, что современная технология, являющаяся частной собственностью, не может долго прожить, если она разрушает общественное богатство, от которого зависит,— экосферу. Следовательно, экономическая система, основанная преимущественно на частном бизнесе, становится все более по пригодной и не эффективной для того, чтобы распоряжаться этим жизненно
важным общественным достоянием. Значит, эту систему надо менять.
Такая экономическая трансформация, конечно, глубоко затронет всю культуру в целом. Если промышленность будет работать в согласии с принципом общественной бережливости и с экологическими требованиями, следует ожидать, что инженеры окажутся беспомощными со своими узконаправленными технологиями, имеющими единственной целью повышение продуктивности (и прибыли), и им придется разработать совершенно новые методы, которые бы в большей степени отвечали новым общественным целям. При разработке этих новых методов, которые неизбежно пересекут узкие границы современных научных дисциплин, ученые, по-видимому, откажутся от своих редукционистских тенденций и разработают новые методы познания, более отвечающие структуре реального мира, чем современные, и более приспособленные для решения актуальных проблем человечества. Трансформированные таким образом, наука и технология, в свою очередь, ускорят трансформацию системы производства. Так, однажды начавшись, экологическая перестройка примет характер расширяющегося, самоускоряющегося процесса. Более того, мы можем ожидать, что экологически обоснованная экономика откроет всеобщий доступ к использованию материальных благ. В самом деле, раз мы установили тот принцип — обязанный экологическому императиву, — что производство служит общественным интересам, а не достижению частной прибыли или «выполнению плана», то совершенно очевидно, что общественное благо должно начинаться с благосостояния людей, образующих общество.
Все эти соображения применимы ко всем, индустриальным странам; каждая из них должна направить свою экономику по экологически верному пути. Эта грандиозная задача вызовет невиданное напряжение материальных и людских ресурсов мира и может быстро исчерпать их, если эти ресурсы не будут тщательно оберегаться и использоваться в соответствии с первоочередными экологическими требованиями.
Однако если эта крупномасштабная трансформация будет руководствоваться экологической мудростью, экономическая реорганизация быстро распространится за пределы индустриальных стран, по всему миру. Одно из главных требований экологической реконструкции современной промышленности состоит в том, чтобы сократить нынешнее использование синтетических материалов и энергоемких производственных процессов и там, где это возможно, заменить их естественными материалами и процессами с относительно большей затратой труда, чем электроэнергии. Некоторые виды сырья, такие, например, как каучук, которые теперь вытеснены синтетическими материалами, преимущественно производились в отдельных благоприятных районах мира—обычно в развивающихся странах. Такие материалы, как шелк и другие растительные волокна, шерсть, дре-
весина, растительные масла, также извлекаются из естественных экологических ниш, которые находятся преимущественно в развивающихся странах, особенно в тропиках, а не в индустриальных. Экологическая мудрость потребует, чтобы индустриально развитые страны, насколько это возможно, отказались от производства синтетических материалов в пользу естественных. Это потребует дружеского сотрудничества всех развивающихся стран. Для того чтобы удовлетворить мировые потребности в естественных волокнах, каучуке, мыле, производство этих видов сырья в развивающихся странах должно быть расширено, но они могут не согласиться на это, если им не будет оказана достаточная помощь.
Индустриальные страны могли бы, например, помочь развивающимся государствам (если они того пожелают) на базе их собственного сырья развернуть промышленность, которая перерабатывала бы его в конечный продукт для мирового рынка. Малайзия, например, может изъявить желание снабжать индустриальные страны не натуральным каучуком, по готовыми шинами, Индия вместо хлопка могла бы поставлять готовые ткани или даже одежду; Западная Африка могла бы давать не пальмовое масло, а мыло. Конечно, я не упущу возможности и здесь подчеркнуть, что эти отрасли должны развиваться не на базе экологически ошибочных технологий, применяемых сейчас в индустриальных странах, — таких, как монокультурное земледелие с применением большого количества неорганических удобрений, синтетических инсектицидов и гербицидов, высокомощные бензиновые двигатели, выбрасывающие свинец и окись азота, тепловые электростанции, которые загрязняют атмосферу. Эти страны скорее должны распространить на остальные страны блага новых, экологически обоснованных технологий, которые вскоре должны быть разработаны.
Кроме того, достижению гармонии с экосистемой может способствовать введение новых процессов, которые, имея преимущество научной базе и технологических решениях, требуют более интенсивного использования человеческого труда и относительно меньших капитальных затрат и энергопотребления. Здесь развивающиеся страны с их огромными и все растущими трудовыми ресурсами будут иметь определенное преимущество и при эффективной экономической и социальной организации смогут наконец решить столь насущную для них проблему занятости населения.
Если в целях экологического выживания мира будет предпринята подобная глобальная реконструкция экономики как индустриальных, так и развивающихся стран, то это должно повлечь за собой такие же широкие политические изменения. Так, например, трудно себе представить, чтобы Соединенные Штаты изыскали колоссальные средства, необходимые для экологической перестройки промышленности и сельского хозяйства, если мы не откажемся от колоссальных военных расходов, которые после второй мировой войны съедают
большую часть свободного национального дохода. Послевоенный опыт Японии и Западной Германии показывает, что современная индустриальная экономика способна предоставить средства, достаточные для проведения крупномасштабных преобразований, если военные расходы держатся на таком же низком уровне, как в этих странах. Во всяком случае, если такие страны, как Соединенные Штаты, в силу экологических требований будут серьезно зависеть от стран, производящих натуральные продукты, то, в конце концов, они должны будут жить в мире с другими странами*.
Хотя разрешение кризиса окружающей среды — это по необходимости задача мирового масштаба, я думаю, не будет заблуждением считать, что Соединенные Штаты держат ключ к ее успеху. Одна из причин этого, помимо всего прочего, состоит в том, что Соединенные Штаты контролируют — и усиленно потребляют — значительную часть мировых ресурсов. Если Соединенные Штаты развернут программу экологической реконструкции, нынешнюю их потребность в продовольствии, одежде, жилье и других необходимых вещах можно будет удовлетворить при гораздо меньших затратах невозобновимых ресурсов и энергии, чем теперь. Если Соединенные Штаты, для того чтобы пережить экологический кризис, построят экологически обоснованную, социально бережливую экономику производства, это высвободит для остального мира весьма значительные ресурсы, если исходить из той огромной доли мировых ресурсов, которую страна потребляет теперь. И наоборот, если Соединенные Штаты откажутся пойти этим курсом, маловероятно, чтобы развивающиеся страны
*Действительно, есть определенные моральные предпосылки к тому, чтобы рассматривать развивающиеся страны как главных кредиторов развитых стран. Однако в последние годы Соединенные Штаты и другие состоятельные страны приложили ничтожно малые усилия, для того чтобы выполнить свои обязательства в плане международной помощи. Ныне даже эти малые усилия ставятся под сомнение. Помощь уменьшается, и вместо нее мы слышим новые призывы установить контроль над ростом населения. Так, в недавнем документе, адресованном Госдепартаментом президенту Никсону, выдвигаются следующие причины того, почему «Соединенные Штаты заинтересованы в том, чтобы помочь МРС (так называются на дипломатическом жаргоне «менее развитые страны». — Б. К.) замедлить рост населения». «Соединенные Штаты и другие страны, участвующие в программе помощи, удручены тем, что быстрый рост населения съедает и сводит к нулю две трети нашей помощи. Улучшение жизненных стандартов, которые мы надеялись увидеть в ближайшие несколько лет, оттягивается на гораздо больший срок… Если мы и будем оказывать большую помощь, ее хватит только на то, чтобы поддержать нынешние низкие темпы прогресса. Конгресс и широкая публика будут все больше сопротивляться увеличению помощи, если она будет идти в основном только на то, чтобы помочь возросшему числу людей остаться хотя бы на том же уровне бедности, который наблюдается сейчас. Соединенным Штатам грозит опасность потерять рынок сбыта, капиталовложения и источники сырьевых материалов, когда МРС изыщут пути для увеличения собственных ресурсов. Крушение надежд населения МРС, безработица и сверхбезработица повлекут за собой гражданские беспорядки, политические перевороты, а в некоторых случаях — и разъединение этих стран». — Прим. авт.
смогли получить достаточно большую долю мировых ресурсов для достижения жизненных стандартов, отвечающих потребностям стабилизировавшегося населения. И наконец, если Соединенные Штаты не сумеют наладить дружеского сотрудничества с остальными странами, то им не хватит ресурсов ни для их собственной экологической реставрации, ни для мировой кооперации, которая является необходимым условием такой реставрации.
Кризис окружающей среды дает нам недвусмысленный урок. Если мы хотим выжить, экологические соображения должны управлять экономическими и политическими действиями. И если мы собираемся пойти разумным курсом в экологическом смысле, то мы должны будем проявить еще больше разума, для того чтобы не вверять свои судьбы в руки тех, кто приближает мировую катастрофу, а стремиться к идеалу, который разделяется повсюду в мире, — к гармонии с природой и к миру между всеми людьми, которые живут на Земле. Как и сама экосфера, люди всего мира крепко связаны между собой через свои собственные, но взаимопереплетающиеся потребности; у них общая судьба. Или весь мир как единое целое переживет кризис окружающей среды, или его не переживет никто.
12. ЗАМЫКАЮЩИЙСЯ КРУГ
В этой книге я затронул связи, существующие между кризисом окружающей среды и социальными системами, частью которых он является. Я полагаю, мне удалось показать в книге, что логика экологии проливает довольно яркий свет на многие опасности, которые угрожают Земли и ее обитателям. Понимание причин кризиса окружающей среды влечет за собой понимание необходимости социальных изменений, которые, в более широком аспекте, заключают в себе и разрешение этого кризиса. Однако существует резкий контраст между логикой экологии и реальным положением вещей в озабоченном проблемами окружающей среды мире. Несмотря на всю свою очевидность, подтверждаемую каждодневным жизненным опытом, – отравленный воздух, загрязненная вода и горы мусора, — кризис окружающей среды для многих кажется чем-то надуманным. Сложная химия смога и удобрений и еще более сложная связь их с экономическими, социальными и политическими проблемами — это концепции, ставшие одной из реальных черт современной жизни, и все же они остаются концепциями. Что реально в нашей жизни, которая, в противоположность разумной логике экологии, столь хаотична и трудноуправляема, — так это явно без-
надежная инерция экономической и политической системы; ее фантастическая способность увиливать от основных вопросов, которые ставит логика жизни; эгоистические вожделения власть имущих, их готовность использовать — часто невольно, а иногда преднамеренно—для еще большего упрочения своего политического могущества даже самый процесс деградации окружающей среды; крушение надежд отдельных граждан, пытающихся противостоять этой власти и ее увиливаниям; замешательство, которое все мы испытываем, отыскивая выход из этого экологического болота. Для того чтобы достигнуть соответствия между логикой окружающей среды и реальным миром, необходимо увязать эту логику со всеми теми социальными, политическими и экономическими силами, которые управляют и нашей повседневной жизнью, и ходом истории в целом.
Мы живем в век огромной технической мощи и крайней человеческой нужды. Эта мощь проявляется в такой болезненной форме, как мегаватты электростанций и мегатонны ядерных бомб. Человеческая нужда проявляется в абсолютной численности людей, которые живут на Земле сейчас, и тех, которые будут жить в скором времени, в истощении их обиталища — Земли и в трагических, поистине мировых эпидемиях голода и нищеты. Пропасть между грубой мощью и человеческой нуждой продолжает расти, ибо эта мощь вскармливает ту самую ошибочную технологию, которая усугубляет нужду.
Повсюду в мире видны свидетельства глубокой несостоятельности наших попыток использовать знания, ресурсы, энергию для максимального удовлетворения потребностей человеческого общества. Кризис окружающей среды — самый наглядный пример этой несостоятельности. Мы оказались вовлеченными в кризис окружающей среды потому, что тот способ, которым мы пользовались экосферой, извлекая из нее те или иные блага, вел к разрушению самой экосферы. Современная система производства — саморазрушающаяся система; нынешний курс человеческой цивилизации — губительный курс.
Кризис окружающей среды —это веское доказательство предательского обмана, скрывавшегося под хваленой продуктивностью и богатством современного технизированного общества. Это богатство было добыто путем интенсивной, ведшейся невиданными темпами эксплуатации природной среды, но оно же незаметно накапливало долг перед природой (в виде разрушения окружающей среды в развитых странах и демографической нагрузки — в развивающихся странах), долг настолько большой и настолько всеобъемлющий, что, если его не оплатить, то в следующем поколении он может поглотить большую часть тех благ, которые мы создали ценой этого долга. В результате приходо-расходные книги современного общества недвусмысленно свидетельствуют об отрицательном балансе и о том, что, хотя по большей части это делалось несознательно, люди мира преступно обмануты. Продолжающееся загрязнение окружающей
среды — это предупреждение о том, что скоро этот мыльный пузырь лопнет, что необходимость уплатить глобальный долг может привести мир к банкротству.
Это, однако, необязательно означает, что, для того чтобы пережить кризис окружающей среды, население индустриально развитых стран должно будет отречься от своей «изобильной» жизни.
Как уже показано ранее, это «изобилие», выраженное традиционными категориями, такими как валовой национальный продукт, потребление энергии, производство металлов, само по себе иллюзорно.
Оно в значительно большей мере отражает экологическую ошибочность и социальную несостоятельность нынешних способов производства, нежели действительное благосостояние отдельно взятых человеческих существ. Поэтому необходимые реформы в области производственных процессов можно провести без заметного сокращения нынешнего уровня потребления полезных товаров на душу населения; и в то же самое время путем контроля за загрязнениями качество жизни может быть значительно улучшено.
Однако существуют некоторые излишества, от которых кризис окружающей среды и приближающееся банкротство, которое он означает я полагаю, это политические излишества, которыми так долго наслаждались те, кто мог наживаться на них: излишество, заключающееся в том, что допускается такое положение, когда национальное богатство служит преимущественно интересам некоторых избранных; роскошь неправильно
информировать граждан в тех вопросах, которые им необходимо знать, чтобы осуществить свое право на участие в политической жизни; роскошь предавать анафеме любые попытки переоценить основные экономические ценности; роскошь хоронить проблемы, подсказываемые логикой, в болоте самоспасительной пропаганды.
Чтобы выйти из кризиса окружающей среды, мы должны, наконец, предать забвению роскошь политики войн, расовой дискриминации и терпимости к нищете. В своем невольном движении по пути экологического самоубийства мы свели возможность; выбора к минимуму. Теперь, когда окружающая среда предъявила нам свой счет, наш выбор уменьшился до двух вариантов: либо социальная рационализация использования и распределения ресурсов Земли, либо неоварварство.
Эта железная логика недавно особенно отчетливо прозвучало в высказываниях одного из рьяных сторонников контроля над ростом населения, Джеррета Хардена. Недавно он выдвинул понятие «трагедии пастбищ»; суть его состоит в том, что мировая экосистема похожа на общественный выгон, где каждый хозяин, преследуя свои личные цели, увеличивает пасущееся на этом выгоне стадо до тех пор, пока он не истощится полностью. Позднее Харден сделал два общих вывода из этой аналогии: первый — что «свободный доступ к пастбищам ведет к всеобщему краху», и второй — что, если мы хотим
избежать краха, нужно ограничить не столько свободу достижения личных целей за счет общественных ценностей (пастбища), сколько «свободу размножаться».
Логика Хардена ясна и следует ранее проложенным курсом: если мы принимаем как неизменное существующее ныне подчинение общественного блага (пастбищ, или экосферы) личным целям, тогда наше выживание требует немедленного, резкого ограничения численности населения. Совсем недавно Харден довел свои рассуждения до логического конца; в передовой статье журнала «Сайенс» он пишет:
С каждым днем мы (американцы) оказываемся все в более явном меньшинство. Нас прибавляется всего на 1 процент за год; остальной мир увеличивается вдвое быстрее. К 2000 году лишь один человек из 24 будет американцем, а через сотню лет — один из 46 … Если весь мир – это одно огромное пастбище, на котором вся пища делится поровну, то мы затеряемся в нем. Те, кто размножается более быстрыми темпами, будут вытеснять остальных… В отсутствие контроля за размножением принцип «один рот — один обед» в конечном итоге ведет к всеобщему обнищанию. В нашем далеком от совершенства мире, если мы хотим избежать всеуничтожающих темпов размножения, нужно отстаивать такой принцип распределения благ, который основан на величине занимаемой территории. Маловероятно, чтобы цивилизация и благородство смогли выжить повсюду, но лучше, если они выживут хотя бы кое-где чем нигде. Привилегированные меньшинства должны опекать цивилизацию, которую ставят под угрозу благие, но необоснованные намерения.
Это, конечно, варварство, лишь слегка замаскированное. Такая концепция отрицает равное право всех жителей Земли на жизнь, достойную человека. Она отбросила бы большую часть обитателей нашей планеты к материальному варварству, а остальную часть, «привилегированные меньшинства», —к варварству моральному. Ни в харденских крошечных очагах «цивилизации», ни в огромном мире, окружающем их, не может выжить то достояние цивилизации, которое мы стремимся сберечь, — благородство и гуманизм человека.
Те немногие возможности выхода из положения, которые есть у современного мира, охваченного кризисом окружающей среды, вовсе не ставят нас перед альтернативным выбором между варварством и принятием экономических требований, диктующихся экологическим императивом, который заключается в том, что социальная, глобальная природа экосферы должна определять организацию производственной деятельности, которая зависит от нее.
Одна из наиболее типичных реакций на заявления о том, что мировая окружающая среда охвачена болезнью, заключается в глубоком пессимизме, скорее всего являющемся естественным следствием шока от осознания того факта, что хваленый «прогресс» современной цивилизации — это всего лишь прозрачная маскировка глобальной катастрофы. Я, однако, убежден, что, как только мы
перейдем от простой констатации надвигающейся опасности к пониманию того, почему мы пришли к нынешним затруднениям и куда могут нас вывести противоречивые пути прогресса, — у нас появится возможность отыскать источник оптимизма в самых глубинах кризиса окружающей среды.
Повод для оптимизма заключен уже в самой сложности проблемы. Когда будут поняты связи между отдельными частями проблемы, тогда станут ясны и пути ее решения в целом. Так, поставленные раздельно, проблема дальнейшего промышленного развития развивающихся стран и проблема реорганизации системы производства в индустриально развитых странах в экологически обоснованном направлении могут показаться безнадежно трудными. Однако когда между этими двумя проблемами обнаруживается связующее звено — экологическое значение внедрения синтетических заменителей натуральных продуктов, — проясняются пути решения и той и другой проблемы сразу. Таким же образом мы приходим иногда в отчаяние от того, что, хотя Соединенные Штаты держат в своих руках столь большую долю мировых ресурсов, значительная часть их «изобилия» скорее ложится тяжелым бременем на окружающую среду, чем вносит реальный вклад в благосостояние людей. Но уже сама величина доли Соединенных Штатов в мировых ресурсах вселяет надежду, ибо ее сокращение за счет экологической реформы может сыграть важную и благотворную роль в удовлетворении самых насущных потребностей развивающихся стран.
Я нахожу еще один источник оптимизма в самой природе кризиса окружающей среды. Кризис — это продукт не биологических свойств человека, которые не могли бы измениться достаточно быстро, чтобы спасти нас, но его социальных деяний — которые могут подвергаться гораздо более быстрым изменениям. Поскольку кризис окружающей среды есть результат бесхозяйственного отношения общества к мировым ресурсам, то его можно преодолеть и человек сможет жить в действительно человеческих условиях, если социальное устройство человеческого общества будет приведено в гармонию с экосферой.
Мы должны научиться у природы основному уроку: на нашей планете ничто не сможет выжить, если оно не входит в единое глобальное целое как неотъемлемая его часть. Сама жизнь выучила этот урок на первобытной Земле. Здесь к месту будет вспомнить, что первые живые существа на Земле, подобно современному человеку, расходовали в процессе роста свою питательную базу, преобразуя геохимический запас органической материи в отбросы, которые уже не могли далее удовлетворять их потребности. Жизнь на Земле за первых порах пошла линейным самоубийственным курсом.
Жизнь спасли от угасания появившиеся в ходе эволюции новые формы жизни, которые преобразовывали отбросы примитивных организмов в свежую органическую материю. Первые фотосинтези-
рующие организмы превратили потребительскую линейность жизни в первый великий экологический цикл Земли. Замкнув круг. Эти организмы достигли того, что сам по себе, вне этого круга ни один живой организм не может выжить.
Человеческие существа разомкнули круг жизни, и произошло это не в угоду биологической необходимости, а по вине социальной структуры, которую они сами создали, чтобы «покорить» природу; по той причине, что способы извлечения природных богатств диктуются требованиями, противоречащими законам, управляющим природой. В итоге это привело к кризису окружающей среды, к кризису выживания. Чтобы выжить, прежде всего мы должны замкнуть круг. Мы должны найти способ вернуть природе богатство, которое мы взяли у нее в долг.
В нашем прогрессивно мыслящем обществе от каждого, кто берется объяснить какую-либо серьезную проблему, ожидается, что он не только объяснит ее, но и предложит пути ее решения. Но ни один из нас — ни в одиночку, ни заседая в комиссиях, — не может предначертать «план» решения проблемы кризиса окружающей среды. Более того, претендовать на это — значит не понимать действительного значения кризиса окружающей среды; не понимать, что мир привела к краю экологической пропасти не единичная ошибка, которую можно исправить с помощью некоей хитроумной схемы, но целая фаланга мощных экономических, политических я социальных сил, которые направляют ход истории. Каждый, кто предлагает пути выхода из кризиса, тем самым предлагает изменить ход истории.
Но такие полномочия принадлежат самой истории, поскольку столь глубокое социальное изменение может быть совершено только в результате рациональной, компетентной, коллективной социальной акции. Итак, что мы обязаны действовать — теперь ясно. Перед нами стоит вопрос: как?
Дополнение
ЭКОЛОГИЯ И СОЦИАЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ*
то, что между экологией и социальными действиями существует тесная связь, — теперь уже самоочевидный факт. экология становится предметом местных проблем, государственного законодательства, заявлений Президента и Конференции Организации Объединенных Наций. Проблемы окружающей среды ставятся во главу угла в нынешней борьбе с могущественной нефтяной компанией, менее официальные акции — петиции, бойкоты, газетные кампании по поводу практически каждого крупного вторжения в окружающую среду — стали Повседневным явлением нашей жизни. Я думаю, не приходится сомневаться в том, что существует определенная связь между ухудшением качества жизни, о котором говорит нам экология, и социальными действиями, которые необходимо предпринять, чтобы улучшить положение.
Однако каковы должны быть те социальные действия, которые следует предпринять, чтобы исправить ошибки, вскрытые пониманием законов экологии, и как именно они могут быть осуществлены — вопрос гораздо менее очевидный.
Между экологией и социальными действиями существует огромный разрыв. Экология есть наука, которая прежде
* Лекция, прочитанная 15 марта 1973 года в Калифорнийском университете, г. Беркли.
всего объективна и неподвластна, в силу своей объективности истинности человеческим желаниям. Социальные же действия, напротив, отличаются именно тем, что выражают желания людей – например, стремление к миру, свободе и повышению качества жизни. Это коренное противоречие между областью экологии и областью социальных действий расставляет сеть интеллектуальных ловушек, заводит в моральные тупики и грозит политическими просчетами.
Среди наиболее трудных вопросов можно назвать такие. Коль скоро человек подобно всем прочим живым существам, представляет собой часть экосистемы, то не должен ли он руководствоваться в своих действиях принципами экологии? Или: позволяет ли бесспорное интеллектуальное превосходство человеческих существ над остальными членами экосистемы уклоняться от выполнения экологических императивов и руководствоваться взамен них моральными или политическими принципами? И наконец, если истинно то, что человеческим обществом должны управлять экологические принципы — то есть законы природы, которые не может изменить никакая, даже самая мощная, политическая сила, — то не ведет ли это к системе жесткого контроля над поведением человечества, к политической репрессии во имя экологии?
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |