Ощущение было, что если Олли опять попытается залезть на кровать или просто сесть на свою, спиной к которой стоял, «любимый друг» его снова вздернет на ноги. Это, как раз, и заставляло бояться, хотя Олли отчаянно это отрицал. Никогда в их дружбе не было моментов, когда Остин «играл» бы против него, используя какие-то свои данные, чтобы заставить. А ведь он все равно был сильнее, и теперь это жутко злило и обижало еще хуже. Он топтал доверие, которое до сегодняшнего дня у Олли к нему было, будто умудрялся и правда врать столько лет подряд.
Надежда на то, что он просто выпалил это от злости, не подумав, растворялась, Олли хотелось разреветься, но чужие глаза его загипнотизировали, и он пялился в них, как идиот.
«Отвернусь – разревусь, точно», - сделал он вывод по тому, как тело отказывалось двигаться, а в глазах похолодело.
Остин и сам не мог выдавить из себя ни слова, ни звука, горло будто сжалось и не пропускало те фразы, которые он хотел бы сказать. Даже простые претензии в духе тех, что он только что высказывал, отказывались просачиваться сквозь смущение и желание просто помириться, забыть идиотскую ссору.
Он не мог наступить на гордость, чтобы предложить перемирие первым, потому что знал – Олли тут же вызверится, поняв, как он нужен, на самом деле.
Не то чтобы Остин в нем по-настоящему нуждался, он понимал, что сможет жить прекрасно и без общения с ним. Но если бы оно было, ему было бы приятно. Гораздо приятнее, чем в этот момент. Не хотелось, чтобы Олли понял все неправильно, чтобы подумал, что он незаменим, что ему можно устраивать такие дурацкие истерики на пустом месте. Но Остин понимал, что сам этот нытик не извинится ни за что, он уже надумал себе такого, чего Остин с утра даже и не говорил.
Скорее всего, он даже мысленно запрещает себе высказывать претензии, жалея, что утром сорвался. Скорее всего, он уговаривает себя, что его предали, и он теперь прекрасно справится один, что Остин недостоин даже скандалов с ним, что он – предатель и лжец.
«Да должен же быть какой-то выход. Ты сам всегда говорил, что они на тебя орали… а ты там сидел и ждал в какой-то кладовке, надеялся, что кто-то придет, хотя бы мать, поймет тебя, выслушает, пожалеет, признает, что была неправа, извинится, обнимет. Ты все равно ждал, ты ее ненавидел, но готов был простить, сделай она так. А она никогда не делала. И ты поэтому все высказывал мне потом. Ждал, когда закончатся каникулы, чтобы все рассказать, чтобы пореветь, чтобы это я… тебя обнял…» - начал Остин вдруг вспоминать и сам чуть не почувствовал, как глаза припекло. Он наконец заметил, что за его шумным, ровным дыханием незаметно дыхание Олина, который дышит раз через два, сильно выдохнув, судорожно вдохнув и задержав дыхание, сжимая губы и пытаясь не позволить им скривиться, превращая лицо в гримасу.
«А я тебе говорил, что мои предки никогда на меня не орали, никогда не оскорбляли, никогда не говорили, что хотели бы, чтобы меня не было. Я сам тебе это говорил, а ты извинялся, что ноешь, говорил, что тебе стыдно, ты же не девчонка. А потом, классе в шестом, что не хочешь меня грузить. А я продолжал тебе говорить, что это действительно ужасно, так сложно, что я тебя готов выслушать, потому что для этого нужны друзья. Что я понимаю… что тебе больше некому это сказать. Что не надо смотреть на всех, как на врагов. Я же сам тебе это и говорил».
- Отвали от меня, - отдышавшись, выпалил Олли, и только в этот момент Остин заметил, что тот уже давно заходится беззвучной истерикой, просто в темноте почти не видно потеков на щеках, а Олли не моргал все это время, таращась невидящими из-за слез глазами на него с настоящей ненавистью. – Окей? Ложись спать или иди и трахай Бедетти, Анну, хоть кого иди и трахай. Это интереснее, чем со мной общаться. Да, хотя… о чем я. Это вообще интереснее, чем я сам. Потому что я – никто. И звать меня «Никак». И я раздуваю из мухи слона, вижу проблемы там, где их нет, жалуюсь на то, что все спокойно терпят и переживают, даже не замечая. Все такие жизнерадостные оптимисты, а я – сопливый нытик и трус, слабак и чмошник. Я все слышал, Дэнли, вообще все слышал. Ну, кроме того, что Бедетти там тебе на ушко мурлыкал, педик сраный. Так что отвали от меня теперь и не подходи никогда. Я бы сегодня уже в другом месте спал, если бы не твоя сука. Она хотела, чтобы я с тобой открыто обсудил «проблемы в отношениях», - срывающимся на истерические нотки голосом передразнил Олли. – Вот я и обсудил.
Он сел на свою кровать, продолжая тупо пялиться в неопределенную точку перед собой, а не на Остина, как если бы о чем-то всерьез задумался. На самом деле, он пытался успокоиться, чтобы потом лечь, отвернуться к стене и спать.
Остин сам не мог понять, что именно с ним случилось. То ли он сдался, то ли решился. То ли убрал защиту, то ли настроился на атаку. Он опустился перед кроватью, перед коленями бывшего друга на корточки и положил руку ему на колено.
- Зачем ты читал эту фигню, которую я там понаписал? Я сам ее еще не перечитывал, даже не помню, что там.
Олли молчал, прикусывая губы, хотя уже успел их ободрать зубами и теперь прикусывал до крови, ненавидя себя за то, что почувствовал какое-то привычное отношение от Остина. Что захотелось искренне ему ответить.
- Хотелось посмотреть, - процедил он сквозь зубы.
- И? Удовлетворился тем, что увидел?
- Нет. Если бы можно было вернуть назад все, я не читал бы даже эту мерзость.
- Зачем ты его уносил? Кому-то показать?
- Хотел спросить у твоей бабы, зачем она тебе эту хрень впаривает. Что ей надо, если она так хочет, чтобы ты перетрахал всю параллель. Потому что я считаю, что это ненормально, можешь психовать и орать, какой я лох и занудное чмо, но я так считаю.
- Я не считаю тебя… не считаю занудой и всем остальным, тем более, - наконец выдавил из себя Остин, зажмурившись. Олли молчал, поэтому было не так страшно, как казалось до этого. – Иначе с чего бы я с тобой все это время дружил? Зачем? Мне от этого была какая-то выгода, что ли, кроме самой дружбы?
Олли продолжал молчать, впившись зубами в нижнюю губу и морщась, глядя в упор на руку, державшую его за колено. На самом деле, Остин просто за него держался, чтобы контролировать равновесие, но после прочитанного в ежедневнике Олли было от этой глупой детали не по себе.
А еще более не по себе ему было от того, что было не по себе от этой детали.
Одно цеплялось за другое, и он начинал стыдиться собственных мыслей и каких-то дурацких ощущений, ассоциаций, но молчал.
- Ты серьезно считаешь, что я общался с тобой только ради того, чтобы было, кому рассказывать о том, что я на каникулах делал?.. – этот вопрос Остину дался легче, и он почувствовал себя гораздо сильнее, чем до этого, наблюдая за каждой реакцией, самой маленькой, чтобы не упустить ничего, не ляпнуть «не то». – Я думал, что рассказывал только тогда, когда ты спрашивал меня об этом. Ты задавал вопрос, а я на него отвечал, и если ты не спрашивал снова, я не продолжал. Я не хотел тебя грузить никогда. И если я грузил, я этого не замечал, извини. Я был неправ утром, я просто психанул. Мне было обидно из-за того, как это выглядело по твоим словам, Олли. Ты же тоже разозлился, когда я тебе наговорил. Но я так не думаю, ты же не идиот, сам понимаешь. Я бы не общался с человеком, которого считаю неинтересным. А если бы я просто искал свободные уши, в которые можно хвастаться, стал бы я расспрашивать тебя? Я ведь спрашивал о тебе не в ответ на твои вопросы, не из вежливости. Мне реально было всегда интересно, важно, что ты ответишь, что с тобой происходило, что ты думаешь об этом. Ты же сам знаешь, ты же не веришь, на самом деле, что мне было плевать, и что ты меня бесишь?
Если бы свет был включен, Олли заметил бы, что его бывший друг хоть и не позволял себе разреветься, неспособен был заливаться, как истеричка, но глаза у него заметно покраснели. Темнота Остину была очень на руку.
У Олли в груди будто что-то растворилось, огромный камень, который висел над сердцем и мешал дышать. Стало гораздо легче, но он продолжал молчать, не зная, как озвучить это, чтобы не звучало уж совсем по-дурацки.
- Если тебе по-настоящему противно со мной общаться из-за того, что я сейчас делаю и с кем общаюсь…- Остин вспомнил то, с чего вся ссора утром началась. – Тогда я не стану к тебе лезть, ладно. И не буду с тобой разговаривать, если тебя раздражаю. Я просто не хочу, чтобы ты думал всерьез, что я тебя все это время недооценивал или презирал. Мы же можем быть просто соседями, если ты больше не хочешь общаться, как друзья. Просто без вот этих бойкотов и без всего. Ладно?
- Мне не противно, - выпалил Олли, тараща глаза, будто услышал какую-то глупость. – Я тоже наговорил, - выдавил он гораздо тише, тоже процедив это сквозь зубы. – Я просто думаю, что это все закончится дерьмово. Очень дерьмово. И я не хочу, чтобы… я не знаю, как это сказать, - он вздохнул тяжело и запрокинул голову, ожидая какого-то озарения свыше. Оно пришло через полминуты, не раньше. – Не хочу, чтобы ты портился, что ли… блин, тупо звучит. В смысле… мне нравится, какой ты. Честно. Меня все всегда устраивало, ты не грузил меня никогда, я просто нес чушь какую-то, потому что ты меня разозлил. Ты нормальный. Я просто не хочу, чтобы ты потом зависел от какого-то дерьма, типа наркоты этой твоей или… блин, я даже сказать не могу эту фигню. Не хочу, чтобы ты потом, как эти отвратительные гомики в клубах. Им за сорок уже, а они сидят за стойкой, разжиревшие, на баб похожие, в обтягивающих шмотках, вообще на все готовые… блин, я хочу, чтобы ты такой всегда был, как в начале лета.
- Я такой и есть, - Остин его заверил, стараясь не заржать, как конь. Переживания у Олина были соответствующие его прежним темам для страданий. Очень ранимый и чувствительный, такой обидчивый, что нервы с ним вечно на пределе. И теперь он тоже был в своем репертуаре, умудряясь переживать за чужое будущее.
«Зачем, вообще? Какое ему дело, что со мной будет в какие-то сорок?!» - подумал Остин так, будто сорок лет – это уже глубокая старость. Потом он вспомнил, что Анна к этому возрасту весьма и весьма близка, и опомнился. Но все равно не отпускало какое-то странное подозрение, и как только оно сформировалось, он его высказал с ехидством, чтобы скрыть удивление.
- Ты со мной до сорока лет собираешься общаться, что ли?
Лицо у Олина стало кирпичом, а взгляд – тяжелым и раздраженным.
- Блин, ты бесишь просто. Ты не можешь серьезно, - заворчал он, поднимая брови и щурясь, психуя, как полоумная истеричка, начиная пыхтеть и ерзать.
- Да ладно. Я понял тебя. Я больше не буду вызывать у тебя чувство, что вот-вот отправлюсь на свалку использованных педиков, честно. Я тебе обещаю, - Остин совсем вернулся в образ и криво, самоуверенно ухмыльнулся. – Я же не Бедетти, в самом деле. Это ему надо бояться, как бы ему это все не понравилось, не затянуло, а то мамочка его не остановит, если ты понимаешь…
Олли на него смотрел молча, но с поганой ухмылочкой, как обычно делал, когда они обсуждали кого-то.
- То есть, ты сам не будешь эту хрень глотать?
- Не буду, мне хватит, - Остин кивнул с таким серьезным выражением лица, несмотря на улыбку, что Олли ему поверил без подозрений. – Честно. Только если им скармливать.
- Им?.. – переспросил Олли с каким-то неловким чувством, что многое пропустил.
- Ты ведь не хочешь слушать об Этих похождениях? – напомнил ему Остин, поднимаясь с корточек и постанывая от не самых приятных ощущений в затекших ногах.
- Не хочу. Ладно, оставь это при себе. И извини за все, что я тебе наговорил. И ты правда не считаешь, что я нытик, который несет чушь про родителей, которые на самом деле обалдеть, какие потрясающие? Ты же знаешь, какие они.
- Я правда так не считаю, - заверил Остин и сделал выражение лица таким, что Олли передернуло. – Хочешь, обниму, как в шестом классе?
- Только помойся сначала. Не хочу вонять Бедетти.
Остин в шутку сделал взгляд таким холодным, что Олли опомнился и быстро добавил к фразе продолжение.
- Я же шучу, - он за Остином внимательно следил, а когда увидел растягивающую его губы усмешку, опять скис. – Урод, ты достал…
- Это значит, что можно?
- Окей, один раз и больше никогда, - Олли протянул руки, чуть разведя их в стороны, приглашая обняться. Остин его схватил одной рукой выше плеча, а второй – под рукой, стиснул до вырвавшегося у Олли хрипа, не просто сцепив руки у него за спиной в замок, а схватив себя руками за предплечья, задавив теперь уже снова друга и перекрыв ему доступ воздуха.
Руки Олли сначала повисли просто так, а потом он ими неловко обнял Остина в ответ, как всегда это делал, еле-еле дотянувшись ладонями до его спины и положив их ему на лопатки. Остин его даже приподнял немного, оторвав от пола и стискивая.
В какой-то момент он вдруг почувствовал, что стал обнимать как-то не так, как делал это раньше. И что от влажных после душа волос приятеля сильно пахнет шампунем, но из-под этого навязчивого запаха пробивается какой-то теплый и едва уловимый. Похожий был, когда Остин рассматривал укус на шее Бедетти, стоя перед ним в коридоре.
Сердце пропустило удар, и он разжал руки, так что Олли резко встал на пол, как положено, ударившись пятками и поморщившись.
- Жесть какая-то. Я сказал, это был последний раз. Больше никогда так не делай, - он засмеялся. – Но я тебе еще долго не забуду и буду припоминать, какого козла ты строишь, когда психуешь. Всегда-а-а буду припоминать, - протянул он, щурясь и снова садясь на кровать, залезая под одеяло.
- Да ради всего святого, напоминай, - Остин начал раздеваться, отвернувшись от него и подойдя к шкафу за чистой футболкой.
- О, может, еще и спать ко мне залезешь, как в шестом классе? Чтобы уж совсем в ностальгию удариться? – уточнил Олли, капая ядом и щелкнув выключателем от маленькой, изолированной толстым стеклом лампочки над своей головой.
- Да, конечно, как же без этого.
Олли помолчал, наблюдая за тем, как сосед по комнате переодевался.
- Нет, серьезно. Она же широкая, влезешь.
- Зачем? – Остин оглянулся с усмешкой. – За день соскучился?
- Да я с шестого класса тебя посылал, когда ты предлагал со мной поспать, потому что я не нытик, - огрызнулся Олин. – Я просто… не знаю. Захотелось, что ли, - он замолчал. – Да, дебильно как-то прозвучало. Забей. Я ничего не говорил.
Остин почувствовал, как прохлада в отношениях вернулась мерзким сквозняком, как из открытой форточки.
- Ты имеешь в виду, чтобы убедиться, что я тебе не вешаю лапшу на уши? Что в самом деле правдой было не то, что я говорил утром, а сейчас я просто, вроде как, врал?
- Ты такой догадливый, - Олли буркнул раздраженно, уже отвернувшись к стене.
- Ладно, иди в жопу тогда со своими обидами, подвинься, - через пару секунд Остин оказался уже возле кровати, ногой его по-хамски пихнул в спину, буквально толкнув ступней между лопаток.
- От тебя несет, как от свиньи, - радостно, почти эйфорическим голосом незамедлительно нахамил Олли.
- Ты сам уговорил, - Остин пожал плечами и натянул на себя чужое одеяло.
- Может, свою подушку достанешь?
- Ой, может, пошел ты?
- Зачем я только предложил, вообще. Я в шутку же предложил.
- Да-а-а, в шутку… все, захлопнись, завтра вставать в дикую рань опять. Я за выходные успел отвыкнуть.
Олли еще недовольно попыхтел, уткнувшись носом в стенку и прижимаясь щекой к доставшемуся ему краю подушки, а потом заснул так спокойно, как спать этой ночью не рассчитывал. С Остином все равно было так уютно и привычно, будто он был братом, которого у Олли никогда не было.
Вот только Остин не спал еще долго, за наигранной беспардонностью пряча странное чувство... непривычного смущения от близости с лучшим другом. Они помирились, расставшись всего лишь на день, но после примирения все изменилось незаметно, но кардинально. Не в тот момент, когда они ссорились, не за целый день бойкота, а именно в момент, когда они помирились и поняли, что хоть и признались, что говорили совсем не то, что думали, просто с целью отплатить за обиду и обидеть сильнее, но доверять друг другу, как раньше, уже не будут. Что не вернуть прежних отношений, не вернуть начало лета, когда они разъехались из академии. В этом году все будет совершенно иначе. Не выкинуть из новой реальности проведенное с Анной лето, не выкинуть саму Анну из академии, не выкинуть то, что Остин затеял с Бедетти, и то, что Олин обо всем этом знал, что он читал тот чертов отрывок из ежедневника.
Он тоже думает об этом, хоть и не подает вида. Даже если сейчас по-настоящему расслабился, доверился и заснул, эта мысль его не отпустит. Остин это понимал прекрасно и не мог заснуть сам, его бок просто жгло от прикосновения спины Олли, который от него отвернулся.
Они, вообще, долго еще пробудут «снова друзьями»? Все оказалось так шатко, что было жутко. Если бы Остин не пошел на перемирие первым, они могли бы разругаться навсегда и до конца года делать вид, что прекрасно живут, не замечая друг друга. А после выпускного могли и не встретиться больше никогда. Зная это, они теперь будут стараться избегать идиотских скандалов, чтобы не разругаться снова? Или Остину придется снова мириться первым? Не хотелось, потому что это было очень тяжело, да и оставался червь сомнения в искренности. У Олли он остался тоже, и он пытался задавить его глупой совместной ночевкой, «как раньше».
Он не подозревал, что Остин в нем перестал видеть просто друга и хоть на несколько мгновений, но задумался не о том, какой он человек, а о том, какое у него тело. Какой у него запах. Успел представить те прикосновения к его телу, которые никогда не должны воплотиться, и о которых даже думать не стоило.
Остину хотелось его по-тихому придушить подушкой, а утром наврать директрисе, что это была случайность. Ведь у него теперь есть привилегии.
Мысль была дикая, но физически ее осуществить было проще и быстрее, чем подумать. Остин совсем себя замучил бы дурацкими метаниями, если бы не заснул, просунув правую руку Олли под шею и во сне согнув эту руку, развернув его, подтащив к себе и уложив почти сверху.
«Как раньше».
Глава 11
После собрания старост Олин своего «снова друга» найти не мог по всей академии. Казалось, он вот-вот выглянет из-за угла, выйдет навстречу, но получалось, судя по всему, обратное. Скорее всего, они просто разошлись, свернув не туда и не в тот момент.
«Идиота кусок», - обласкал себя Олли и понял, почему после уроков в коридорах так странно тихо. Он ведь задержался на полчаса, а все уже ушли обедать. Остин, наверное, либо в столовой, либо в комнате.
До столовой идти было ближе, да и завтрак был давно, а с Остином не то чтобы было много тем для обсуждения. Может, они и поболтали бы «ни о чем», как раньше, но сейчас он весь занят своими придурочными экспериментами, разговора на пустом месте не получится. Нужна какая-то тема, но Олли себе придумывать ее нарочно запретил, чтобы перед самим собой не стало стыдно.
Подумать только, он пытается выдумать тему, которая смогла бы заинтересовать какого-то там Дэнли достаточно, чтобы он отвлекся от голубых игрищ. Чушь просто. Нет, Олин не готов был опуститься до того, чтобы добиваться внимания человека, с которым запросто общался с восьми лет. Или с десяти. Нет, кажется, дружить они начали, когда им было по одиннадцать или двенадцать.
«А до этого что?..» - пытался Олли вспомнить и приходя в шок от своей дырявой памяти. Вся она была забита уроками и делами всего курса, за который он более-менее был ответственен перед завучем.
«Так, в восемь у меня еще были репетиторы… в девять или в десять я сюда приехал… а почему мы общались с одиннадцати? Нет, точно, абсолютно точно с двенадцати. А до этого я с кем общался? Нет, то есть, я-то – ни с кем, потому он ко мне и подошел, а он-то с кем?..»
Разворачиваясь от линии раздачи, Олли посмотрел на стол в центре зала. Все столы были достаточно большими, с длинными скамейками, но садились все за те, на которых стояли соответствующие таблички с номером курса.
На его подносе стоял только салат, и лежали упаковки острого соуса, но хотелось с размаху ударить подносом по лицу, когда он увидел, кто за столом задержался.
Все, кто не знал о происшествии в библиотеке, отправились делать домашнее задание в читальный зал, с понедельника на работу вышла библиотекарша.
Бедетти желанием снова заглядывать в библиотеку пока не горел, решив, что через пару недель забудет сочетание запахов разложения и книг, а потом уже будет туда ходить.
Стол был по-настоящему большим, поэтому подошел к нему Олли с каменным выражением лица, сел с противоположного края, по диагонали. Как можно дальше. Может, Бедетти этого даже не заметит, он же сидит, уткнувшись в тетрадь, рукой постоянно потирая шею и прикрыв ее волосами, так что они и лицо ему с правой стороны завесили.
Сначала Олли старался запихать в рот побольше салата, чтобы прожевать, проглотить побыстрее и уйти подальше. Потом вдруг настигли сразу два чувства – ехидство и смелость, если не наглость.
Он поднял взгляд на стол, за которым обычно сидели преподаватели, и застыл, наткнувшись взглядом на Анну. Она сидела там, как назло, именно спустя полчаса после звонка на обед, хотя большинство учителей уже разошлось. Будто ждала его специально. На их стол она даже не смотрела, уткнувшись в книгу в своей левой руке, а пальцами правой катая шарики из хлеба и оставляя их на тарелке.
«Случайность. Но отрицать будет тупо», - подумал Олли, уронил упаковку с соусом и наклонился под стол, чтобы ее поднять. «Хоть она и шлюха, конечно, но она взрослая шлюха, и это ее дело. В академии она никого трахать не собирается, кажется, а с кем она это делает в нерабочее время, меня не касается. И если Дэнли так уверен, что у него все под контролем, и ширяться ему предлагала не она, а он сам там… и больше не будет… она в чем-то права была по поводу открытого разговора. Если бы не она, я бы не стал ему отвечать вчера. Но это ничего не значит, просто случайность. Попала пальцем в небо, ну, с кем не бывает», - он понял, что так и сидит практически под столом, вылез, чувствуя себя идиотом, и сделал вид, что так и было задумано.
Жутко хотелось сострить в адрес Бедетти на тему трупа в библиотеке и его трусливой манеры сбегать. Жутко хотелось сострить на тему его матери, которая не защитит бедняжку сыночка от страшных мертвецов в академии. Жутко хотелось сострить по поводу того, что он там пытался прикрыть рукой и волосами, даже подняв воротник форменной рубашки.
Да и одеколоном от него разило за версту так, что весь шарм дорогущего парфюма превращался в удушающий «аромат». Каково Морису Грэйсли было вечно стоять и сидеть рядом с обливающимся литрами одеколона дружком, Олли просто не представлял. А у них в спальне каково жить? Как в газовой камере, наверняка. Это еще не говоря о том, что Грэйсли сам не прочь облиться чем-нибудь таким. Менее резким, но ничуть не менее мерзким.
После внезапного успеха, повлеченного советом психолога, который она выплюнула ему в лицо оскорбительным тоном вчера в коридоре, Олли воодушевился по поводу своих ораторских способностей. Обычно без помощи Остина его, как старосту, никто не слушал, даже если он пытался «выступить» по настоянию завуча. Теперь казалось, что его послушает любой, если показать достаточно убедительно, что он настроен на серьезный разговор.
- С кем подрался, Бедетти?.. Думаю, мне придется доложить об этом госпоже завучу, чтобы она решила, что с тобой делать, - тыкая вилкой в салат и превращая его в кашу, протянул он садистским тоном.
Бедетти на него посмотрел, как будто только что увидел, подняв взгляд и сдвинув брови сначала раздраженно, а потом приподняв одну скептически. Олли смотрел ему в глаза, а не уткнувшись, как обычно, взглядом куда-то в скулу.
Николас задумчиво уставился на свою правую руку, которой прижимал волосы к шее, чтобы они не съехали с плеча и не открыли растекшийся вокруг укуса синяк. Подсохшие за ночь, сочного вида ссадины на торчавших косточках донесли до него смысл вопроса, заданного старостой.
- Найдешь того, с кем я «дрался», можешь сдавать, ябеда, сколько влезет, - он закатил глаза и дописал слово в тетради, поставил точку. Дальше мысль просто не шла, Олли отвлекал своим присутствием и явно планомерно доводил.
- Со мной, - он осклабился, отодвинув поднос и поставив локоть на стол, подперев кулаком подбородок. – Показать синяк?
Бедетти завис, думая, когда же он успел, и он ли, вообще.
Через пару секунд до него начали доходить смутные воспоминания о том, как он прошлым вечером со всей силы врезал острым локтем старосте сначала в бок, а потом оттолкнул его плечом, так что почти сшиб с ног.
Олли еще собирался добавить пару царапин, которые он заработал перед сном, когда Остин стащил его с верхней полки.
- Оставь это… своему… кому-нибудь, - Бедетти улыбнулся так ясно, будто солнце вышло из-за туч и осветило ему путь. От мысли о том, что поддел вечно гомофобного старосту становилось так тепло и приятно.
- Так трогательно, когда тебе подобные невольно оговариваются. В смысле… нормальный парень сказал бы «своей подружке», а ты так мило оговорился. Наверное, очень волнительно, когда твоим первым… как бы это назвать… партнером становится твой ровесник, да еще и парень? – Олли скалился, как будто улыбка на его лица была нарисована и не стиралась, даже хоть ногтем поковырять ее с края. Он подвинулся вправо, оказавшись уже не у противоположного от Бедетти угла стола, а на середине скамейки. Просто не хотелось, чтобы эти шутки слышал кто-то еще.
- Первым?.. – Бедетти хмыкнул и вздохнул так тяжко, что напоминало больше стон, покачал между пальцев ручку. – Чего еще ожидать от того, кто подрочить-то боится, как бы лучший друг не заметил. Где он, кстати? Трахает моего лучшего друга?
Олли на секунду растерялся и моргнул как-то глупо, но тут же опомнился.
- О, так и знал, что не первым. Впрочем, по тебе заметно. А вот чем занимается мой лучший друг, - он голосом выделил это значимое в его жизни словосочетание специально, чтобы Бедетти уколоть. – Тебя не касается. Как и меня, собственно. Потому что это его личное дело - кого, когда и зачем трахать. Даже если это такая… маловыразительная персона, как ты.
- А сиськи такие мягкие на ощупь, - прищурившись, двусмысленно и эффектно двинув бровями, сообщил Бедетти, перестав обращать внимание на свои записи в тетради окончательно.
- Жаль, что Остин – твой первый поклонник без лишнего веса, - Олли передразнил его, скроив похожее выражение лица и с удовольствием посмотрев, как ухмылку Бедетти перекосило. Но он никак не ожидал, что одноклассник вскочит из-за стола, метая в него взглядом молнии.
- А ну, повтори, что ты сейчас сказал?..
- Ты еще и слышишь плохо. Жаль, я тут хотел шепнуть тебе на ушко один интересующий меня вопрос. Сядь, а то на тебя уже наша психолог смотрит.
Бедетти рухнул обратно на скамейку, как подкошенный.
Жаль ему было, что рядом не оказалось Мориса. К ним двоим староста подойти не рискнул бы, а вот наедине острить умел только так, да еще сидя посреди столовой за практически пустым столом с ним один на один и зная, что его пост старосты защищает лучше бронежилета.
Да еще и перед Анной нервным молокососом Бедетти выглядеть не хотелось. Он признавал, что уже несколько раз в подобном свете перед ней оказывался, но это не значило, что он имел право превращать это в привычку.
- Упаси Господи, чтобы ты еще в ухо мне своей вонью дышал, грибок, - обласкал он Олина и сгреб в кособокую стопку учебники с тетрадями.
- Как раз об этом я и хотел спросить. Ты же меня терпеть не можешь лет с двенадцати. То есть, класса со второго или третьего. Что я тебе сделал?
- Да я даже не знаю, как тебя зовут, на самом деле, - Бедетти уже собрался снова встать и сообщил ему это с искренним придыханием, закидывая на плечо ремень сумки, в которой носил остальные учебники.
- Все ты знаешь. Ты мое имя каждый день по сто раз в классе слышишь. Или у тебя такой маленький мозг, что запоминает только количество… ладно, я промолчу, - Олли себя вовремя одернул, заметив, что уходить, облив его презрением, Бедетти не торопится, терпеливо глядя сверху вниз.
- Можешь считать, что вот за это я тебя и ненавижу, - Николас слащаво ему улыбнулся. – И Остин тоже, просто не говорит тебе прямо. Знаешь, почему? Потому что у него башню совсем скоро сорвет, и он тебе вставит по самое ядро, будь уверен. Иначе с чего бы ему продолжать с тобой общаться?
- А тебя это так задело? Так надеялся, что мы разругались?
- Нет, удивлялся, что он вдруг поумнел, что ли… а оказалось, что нет. Или все-таки поумнел?.. серьезно, подумай об этом. Зачем ему ты, если сейчас за ним даже Морис бегает? Просто сравни себя с ним, и тебе станет ясно, зачем ты Дэнли своему нужен. Просто для коллекции. К тебе же так просто подобраться. Это за мной бегать пришлось и подсовывать всякую хрень, а за тобой и бегать не надо.
- О, да неужели? – Олли не нашел ничего лучшего, чем просто переспросить с наигранным сарказмом.
- Да честное слово, - с той же интонацией оборвал его попытку Бедетти, почувствовав, что нотка сомнения в мысли мерзкого старосты уже закралась. А уж пудрить мозги он был мастер. – В тебя плюнешь – ты обидишься, поцелуешь – позлишься и простишь. Тебя же не только я, как облупленного, знаю. Тебя все знают. Ты просто хочешь казаться таким… - Бедетти закатил глаза, не в силах подобрать нужное слово, игриво повел плечами. – Клевым, - выдохнул он наконец с насмешкой. – А на самом деле - пощекочешь тебя, и ты дашь. Не расстраивайся, когда-нибудь и ты будешь стоить чуточку… менее дешево. Во всех смыслах, - Николас улыбнулся той голливудской улыбкой, что репетировал перед зеркалом после ссор с матерью по поводу лица-кирпича. Вдобавок он еще и подмигнул, разворачиваясь на почти незаметных каблуках туфель.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |