- То есть… - Остин начал приходить в себя и становиться прежним, веселым подонком со страшной скоростью. – Я могу делать, что мне вздумается?
- В пределах допустимого, - Анна ухмыльнулась точно так же, как он. – Не нарушай правил, прописанных в уставе, а остальное можешь делать смело. Делай то, за что не могут вышвырнуть из академии без объяснений. А о простых придирках этих старых кошелок можешь теперь забыть. Даже если кто-то из них увидит тебя посреди ночи в коридоре, выходящим из чужой комнаты, они ничего не посмеют тебе сказать. Это – мужская академия, ты мог засидеться у друга, ты мог делать там, что угодно, а придраться к тебе они побоятся. Я подняла тебе настроение?
- О, ты не представляешь, как, - Остин кивнул и улыбнулся широко и искренне. В глазах появился прежний блеск, засиявший еще ярче, чем раньше.
- Стой, - Анна проследила взглядом за его попыткой встать с кресла, и он сел обратно. – Что у тебя с твоим приятелем?
- Каким?
- Соседом по комнате. Я видела его в жуткой ярости после обеда, он искал директрису, чтобы попросить поменять ему комнату.
- И как? Преуспел? – тон Остина стал холоднее, а лицо стало непроницаемым, даже промелькнуло презрение.
- Нет. Вопрос переселения решаю теперь я. А я считаю, что никаких переселений в течение года не будет. Если у вас проблемы с общением, решайте их, не сможете решить – спросите у меня. Ты ничего не хочешь спросить?
- Да я сам еще не понял, что с ним за чушь происходит. Он вечно сам не знает, чего хочет, так что когда объяснит, или я хотя бы догадаюсь, чего ему не хватает, я сразу приду к тебе, обещаю.
- Не смей с ним подраться только. За это ты если и не вылетишь отсюда, то всех поблажек лишишься.
- С кем?! – Остин на нее уставился с безумной усмешкой. – С Олли, что ли? Не смеши меня, он драться-то не умеет.
- Может и не умеет, но я бы на твоем месте не была так уверена, что хорошо его знаю. Поверь, он сможет тебе подложить такую свинью, если захочет, что не унесешь.
- В каком смысле?
- Он нервный парень, правда? – Анна прищурилась, покачивая между пальцев ручку и постукивая ее колпачком по столу.
- Это да, истеричка конченая. Он любит пореветь, особенно, - Остин закатил глаза.
- А как ты докажешь, что вы не дрались, если он сам на тебя первый кинется, а потом наставит себе синяков обо что-нибудь и пойдет к директрисе жаловаться?
- Думаешь, он станет врать?
- Он станет, - Анна выразительно понизила голос и кивнула. – Уж поверь. Подумай об этом, Остин. Ты ведь давно его знаешь и даже если не вглядывался, ты все равно знаешь его лучше, чем ему кажется. Просто будь осторожен с ним, потому что даже если он полезет с кулаками, а ты просто попробуешь его успокоить, он поднимет такой шум, что потом не отмажешься. На нем синяков будет полно, а на тебе – ни одного. Кто виноват? Ты, конечно. Ты и выглядишь больше. А он – староста. Хотела бы я посмотреть на его родителей и понять – они его так воспитали, или он сам по себе такой.
- Воспитание, - Остин перестал прятать за щекой жвачку и снова начал подниматься. – Теперь я могу идти?
- Да, иди. Надеюсь, ты все запомнил.
- Да… и знаешь, мне стало легче. Про смерть я уже почти не думаю, - Остин улыбнулся и пошел к двери. – Кого-нибудь позвать?
- Почти со всеми поговорила. Остались только твой Олин, Грэйсли и Бедетти. Где эти двое, кстати?
- Бедетти до сих пор не отпускает, - Остин хмыкнул и сказал это шепотом. – Он… ну, ты поняла. А Грэйсли с ним, пытается выслужиться. Позвать этого придурка?
- Олина? Нет, я сама его позову, - Анна осклабилась и двинула одной бровью. – Мне есть, что с ним обсудить.
Олин сидел в коридоре на одном из подоконников, делая вид, что не подслушивает, о чем говорят недавно подошедшие к двери кабинета Бедетти и его дружок.
На самом деле, подслушивать не было необходимости, они говорили достаточно громко, чтобы не предъявлять потом претензий по поводу того, что их услышали. Несмотря на это, на Олина продолжали падать раздраженные, презрительные и надменные взгляды. Он даже слышал пару насмешек, но огрызнуться не рискнул, подозревая, что психолог тоже может выйти из кабинета внезапно, услышать это, и тогда оправданиям она точно не поверит.
- У тебя больше нет? – Морис обиженно на Николаса шипел, а тот стоял с закрытыми глазами, согнув ногу и поставив ступню на стену осторожно, на случай, если она пыльная. Он все еще не уверен был, что пришел в себя окончательно.
- Нет, я взял только одну.
- Почему не две?!
- У него на глазах? Как ты себе это представляешь? Он предложил только мне, с двух я бы сдох, наверное, а как бы я объяснил, что одну тупо уберу? «На десерт», типа? – Николас хмыкнул.
- С какой стати он вообще тебе их предлагает второй день подряд? Ночью же тоже? По-моему, он от нас не в восторге. А сегодня утром…
- А сегодня утром ты первый сказал, что он трахает собак, - ехидно протянул Бедетти. – Сам и виноват. А вообще, если бы ты этого не сказал, может, он и тебе бы дал. Он просто… за лето поумнел, что ли. Они погрызлись с этим чмошником, видел? Он один сидит после сбора. Когда у них такое было? Да никогда. А тут, видимо, Дэнли понял, с кем ему лучше общаться. И выбрал, конечно, меня, - он самовлюбленно это промурлыкал, сжав оба кулака и оттопырив большие пальцы, показав на себя.
- Блин… - Морис стукнулся затылком о стену и зажмурился. – Зачем я тогда на него наехал… да еще и в библиотеке… черт, а я пришел раньше или позже, чем вы ее увидели?
- Раньше. Я только переодевался и наткнулся на нее.
- Зачем вообще было раздеваться? Это же просто химия?
- Ну вот и поливайся химией, если тебе плевать, что у тебя потом на теле вылезет от нее.
- А может, ты попросишь у него еще?
- Нет, больше не хочу. Мне хватило.
- Почему? Ты же сказал, круто было?
- Круто, но я… ммм… как тебе сказать… - Бедетти открыл глаза и задумался над тем, что бы соврать вместо признания в гомосексуальных забавах с Остином, которые ему перестали нравиться. Да и не начинали, если честно, сами по себе. Нравились они ему только в момент кульминации действия таблеток, а потом было очень плохо, очень-очень. Да и унижаться не хотелось. И не то чтобы его возбуждала одна мысль о том, что в его задницу кто-то будет проталкивать свой отросток. – Ты же знаешь Дэнли. Он хитрожопый ублюдок, всегда таким был, таким и останется. Ты же не думаешь, что он просто так мне их бесплатно давал? Он явно на что-то рассчитывает. Ну, там… полаялись они с чмошником, а он теперь хочет общаться со мной, а с хрена ли я вдруг буду с ним общаться после всего? Вот он и пытается подлизаться. А я не хочу потом от него зависеть с этой дурью, сам понимаешь.
- Она вызывает привыкание?! – Морис вытаращил глаза и уставился на него чуть снизу вверх.
- Да нет, просто… ну, от нее же классно. Перестать-то в любой момент можешь, но все равно будет хотеться. Как пить. Или курить.
- Черт, я тоже хочу. Ты не обижайся, конечно, но я тебя ненавижу, мудак.
- Ой, какая жалость, - Бедетти закатил глаза и перевел взгляд на Олина, улыбка с его лица пропала, а левая бровь резко поднялась в вопросительном жесте. Он молчал, и Олли на него тоже смотрел в ответ молча.
Ему ругаться не хотелось, тем более, перед дверью именно этого кабинета.
Бедетти не хотел ввязываться в ругань по той же причине, боясь, что опять попадет в дурацкое положение перед психологом. Подойти же к Олину вдвоем с Морисом хотелось жутко, наехать на него вдвоем, растоптать его и без того тщедушную самооценку, которую он жалко и смешно пытается повысить только вне здания академии, только в присутствии Остина. Теперь они уже не друзья, как Николас понял. Теперь Олина никто защищать не станет, а сам он не умеет. Разве что, нажалуется, но его семья не из тех, что заступится за собственного сына, а вот у Николаса мать зубами вцепится и голыми руками разорвет любого, кто посмел обидеть ее драгоценное чадо. Учителя же Олина слушать тоже не станут, Бедетти и сам догадался о привилегиях, которые ему после находки тела в библиотеке были обеспечены.
Он вдруг мерзко улыбнулся, растянув губы, но не показывая зубы. Олли на него мрачно смотрел и раздраженно губы поджал, когда Бедетти вдруг медленно, с удовольствием подмигнул, заставив обратить внимание на то, какие у него длинные ресницы.
Олли уверен был почти, что он их красил.
«От шлюхи этой старой научился, что ли», - подумал он о подмигивании. Так и было, Бедетти просто влюбился в этот жест в исполнении психолога при каждой их встрече.
Дверь кабинета резко открылась, и Остин вышел, еще оглядываясь на Анну, так что Олли только бросил на него взгляд и снова отвернулся. Остин, развернувшись, тоже на него посмотрел только полсекунды, потом посмотрел на неразлучных, как попугайчики, Николаса с Морисом.
Он хмыкнул и прошел мимо них.
- Никого не звали? – Бедетти позвал его первым, не выдержав.
- Нет, она сама сказала, что выйдет и позовет, кого надо.
- Тогда можно тебя на секундочку?
- Зачем? – Остин остановился и повернулся будто нехотя.
- Поговорить, - Бедетти слащаво осклабился. – Подождешь здесь, Морис?
Тот кивнул, глядя на Остина с неприязнью, но нервно покусывая губы. Как бы он ни хотел быть хорошим другом, зависть к Бедетти никак не проходила ни на секунду. Он все время во всем был первым. У него даже девушка у первого появилась, он сексом первый занимался, а только потом нашел подружку и Морису. Конечно, ничего серьезного из этого не вышло ни у того, ни у другого, но Мориса гораздо больше радовало бы, будь инициатором и лидером он.
Хотелось обогнать Бедетти хоть в чем-то.
Вот и теперь, поговорив с ним о таблетках и Остине, он собирался первым к нему подойти, но Николас его опередил, отойдя на два подоконника дальше от того, где сидел Олли, качнув головой. Остин послушно подошел и приблизился так, что могло показаться, будто они собрались целоваться.
Дверь кабинета снова открылась, и Анна выглянула.
- Кто тут остался? О, вы пришли, - она увидела Мориса и Николаса, поймала взгляд Остина и приглашающим жестом распахнула дверь полностью. – Мистер Грэйсли?
Морис поплелся внутрь с обреченным, но настороженным выражением лица, как на казнь.
- Я тебе хотел сказать… в общем… мне есть, что сказать, - Бедетти честно признался, снова пронзая взглядом не какую-то нейтральную часть лица Остина, а его глаза.
- Валяй, говори, - тот пожал плечами и почесал затылок, привалился к углу, в котором Бедетти его почти зажал, перекрестил лодыжки.
«Выпендрежник долбанный…» - подумал Олли, как будто бы глядя совершенно в противоположную от них сторону, но краем глаза эту пафосную позу заметив.
Николас оглянулся посмотреть на него, не замечая, что Остин его рассматривает в этот момент, а когда повернулся обратно, хмыкнул.
- Бесит так, когда подслушивают всякие убожества… может, дальше отойдем?
- Она с ним быстро закончит, ты следующий.
- Тогда ладно, - Бедетти вдохнул поглубже, набрав воздуха в легкие, и сложил руки рупором возле рта, прислонил их к уху Остина. – Я так понимаю, особой разницы в том, кого тебе трахать, нет? Дурь ты привез в этот раз, чтобы просто заманивать?
- Как-то так, да.
- Вроде как, чтобы было оправдание у того, кому предлагаешь? Типа, вот, он просто хочет получить парочку, а ради этого позволит тебе у него же отсосать, а потом как-то понесется, да? – Бедетти ехидничал, обжигая его ухо шепотом и переминаясь с ноги на ногу. Близость же его совсем не смущала, не заставляла вспомнить, как они провели время в библиотеке. Остин не вызывал никаких эмоций, кроме давней, даже старой обиды и ненависти.
- Можно и так сказать, - Остин усмехнулся, поражаясь догадливости. – Просто без таблеток мало кто из наших поверил бы, что это приятно.
- Да я и с таблетками не особо верю.
- Значит, с тобой я просто ошибся, - Остин пожал плечами в очередной раз, демонстративно равнодушно. – Извини. Ну, ты же на меня не в обиде?
- Нет, я попробовал, что мне хотелось. А ты попробовал, что тебе хотелось. Я практически ничего уже не помню, что делал, так что мне даже не стыдно, если ты надеешься этим меня потом шантажировать.
- Нет, не надеюсь. Я не собирался с тобой встречаться, Бедетти, если ты об этом. И ты не вызываешь у меня безумного желания удержать тебя любым способом, - Остин его заверил немного ядовито.
Николас подумал, что его бы это действительно задело, не будь ему абсолютно плевать, и не будь старая обида гораздо сильнее. Хоть и глупее в тысячу раз.
- Тогда давай договоримся, что если еще хоть раз окажемся где-нибудь случайно вдвоем, ты не станешь пытаться до меня дотронуться? Не станешь предлагать больше никакую хрень? Я может и не удержусь, но я не хочу, чтобы это повторилось, мне хватило двух раз. И я не гей, Дэнли, если что.
- Если что? – переспросил Остин.
- Если кто будет спрашивать, - Николас посмеялся глухо. – Правда. А если бы и был, я закрутил бы с любым здесь, мне никто бы не отказал.
- О, верю, конечно, - Остин с сарказмом покивал.
- Да ты особо не радуйся, остряк еще тоже нашелся. Я к тому, что я закрутил бы с кем угодно, только не с тобой. Не говоря о твоем чмошнике, конечно.
- А он больше не мой.
- А мне, во-первых, плевать, чей он, и какие у вас там отношения, а во-вторых, жаль, что уже не твой.
- Так тебе жаль или плевать?
- Мне плевать, но жаль, что такая пара не сошлась. Дебил, который и на парня-то не похож, и озабоченный мудак, вроде тебя. Вы бы отлично смотрелись. Вот думаю об этом и никак не могу понять, почему же ты ко мне-то полез первым, а не к нему? В смысле, поругались вы только сегодня, а вчера ты все равно ко мне полез.
- А ты мне нравишься больше.
- Это чем? – Бедетти фыркнул недостаточно равнодушно. Лесть он просто обожал.
- Я же говорил уже. Задница у тебя ничего себе.
- Иди ты в жопу, Дэнли. К кому-нибудь другому, если уже собрался сострить. Кстати, у Мориса булки тоже ничего так. И он так переживал, что меня ты своей дурью накормил, а ему не досталось. Так переживает, что нахамил тебе сегодня утром и в библиотеке. Так что ты давай, не зевай, побегай за ним лучше.
- Как ты своего друга любишь, смотрю, - Остин с удивлением выдохнул, то ли недоверчиво, то ли ехидно.
- Так он же сам хочет попробовать. А мне было не так уж и плохо под дурью-то. Без нее я бы не согласился ни за что, так и знай. Так что с этого момента не подходи ко мне больше, окей? Вообще забудь, что я существую, и как меня зовут. Как раньше.
Остин смотрел на его шею, с которой съехали волосы, и на которой виден был след от укуса. Почему-то взгляд на этом остановился и зацепился. Захотелось на секунду наклониться и вдохнуть запах от шеи, от волос, до Остина вдруг дошло, как близко Бедетти к нему стоит, и как он изогнулся, чтобы шептать ему в ухо, согнув обе руки.
Одно движение, и он смог бы обнять его рукой за пояс, медленно потянуть к себе и прижать осторожно, а не резко, не жарко, а тепло. Коснуться губами следа на шее, запутать пальцы второй руки у него в волосах.
Остин мотнул головой, чтобы очнуться, и сам себя одернул.
«Вот это дерьмо мне в голову лезет уже», - подумал он, начиная дышать чаще и взволнованнее.
- Договорились? – повторил Бедетти, отодвинувшись на пару сантиметров и посмотрев ему в лицо снова.
- Окей, - Остин опять пожал плечами и хлопнул его по спине ладонью. – Удачи тебе в… ну, чем ты там собираешься заниматься. Ничего не было. Я уже все забыл, - он искренне улыбнулся, отвернулся и пошел по коридору, не оглядываясь на Олли, который пялился на его ноги, не поднимая взгляд выше.
Зато на Бедетти смотреть было можно без риска для гордости, которая рядом с ним сама по себе тухла.
Он стоял возле того же угла, о чем-то думая, пустым взглядом глядя в потолок, а потом собрался было уходить, но вспомнил про психолога и сел на ближайший подоконник.
Глава 10
После того, как Морис вышел из кабинета, и Анна появилась на пороге вслед за ним, Олли и Николас встали с подоконников одновременно. Они даже переглянулись, облив друг друга литрами презрения, а Анна посмотрела на обоих по очереди.
- А заходите вместе, - она улыбнулась как-то смешанно. В этом было ехидство, обращенное к Олину, но была и беззлобная насмешка над Николасом.
Стоило Анне развернуться спиной к ним, оба кинулись к двери, столкнувшись плечами и пытаясь протиснуться вперед.
- Вот тебе не терпится вечно, Бедетти… - прошипел Олли, не уступая, вложив в это всю обиду за последние минут двадцать, что он провел в коридоре под ехидными взглядами. – Первый кое-кому на член прыгнул, да?..
- В жопу иди, сопля, - Николас обозлился так, что ударил его локтем в бок и только потом толкнул плечом так, что Олли отлетел на полметра обратно в коридор. – Еще слово, урод, и о посте старосты забыть можешь, - Бедетти двинул бровями и пятерней причесал растрепавшиеся волосы.
Анна, делавшая вид, что ничего не слышит, развернулась наконец и села в кресло, закинула ногу на ногу, сцепила руки в замок, поставив их локтями на край стола.
- Проходите же, и так все устали, поговорим по-быстрому.
- Мне кажется, вам лучше было бы поговорить с ним отдельно, я ведь не видел ничего, - Олли сострил, садясь чуть в стороне от единственного кресла перед столом психолога, на кушетку за спиной Бедетти.
- Ты ведь староста, Олин, ты имеешь право быть в курсе наших разговоров, - Анна ему улыбнулась так нежно, что эта улыбка горела ехидством. – К тому же, мы не будем обсуждать ничего особенного. Николас, есть что-то, о чем ты хотел бы поговорить?
- Не думаю, - Бедетти пожал плечами. – В смысле, я не так уж и испугался. Я, конечно, эмоциональнее, чем Остин, но это просто от неожиданности, если завуч вам что-то говорила, - быстро уточнил он. – Я и рассмотреть-то практически ничего не успел, как увидел ее, так сразу… ну… закричал немного. А Остин попросил позвать кого-нибудь, - он врал нагло, не краснея, глядя в глаза, но при этом достаточно жестикулируя, чтобы Анна не вглядывалась ему в глаза и не распознала ложь.
Натренировавшись на гувернантке дома, это он делать умел.
- И ты ушел, чтобы позвать?
- Да, но почти на выходе столкнулся с завучем, а потом меня там уже не было. Если кто и успел бы испугаться, то Остин, а мне-то что, пока я с ним был, ничего такого не произошло.
- Попроси у медсестры снотворное сегодня, как бы там ни было, тебе лучше поспать и без кошмаров, завтра учебный день.
- Как скажете, - Николас улыбнулся так, что на скулах появился румянец. Видеть психолога он почему-то был по-настоящему рад. На нее просто приятно было смотреть.
Он не замечал мелких морщинок, которые были не скрыты, а скорее подчеркнуты косметикой. Олли их видел и взгляда от них практически не отрывал.
- Я могу идти? – Бедетти взялся руками за подлокотники, намекая, что не против избавиться от обязанности сидеть в одном помещении со старостой.
- Да, думаю, вы оба можете.
- Простите, а зачем тогда меня вообще было звать? – Олли тоже встал.
- Приказ госпожи директора. Но я думаю, ты и так парень неглупый, понял, зачем она это сделала? Ты ведь не был там, не знаешь, что там произошло, а сочинять и рассказывать на каждом углу не станешь?
- Разумеется, нет, - Олин покачал головой.
- Вот и все. Ты, кажется, сегодня уже говорил мне, что никаких вопросов ко мне у тебя нет? Или они появились? – Анна разговаривала с ним быстро, не давая вставить практически ни слова, пока не закончит фразу сама, прибирая бумаги на столе, готовясь к концу рабочего дня.
- Нет. У меня вопросов нет.
- Вот и чудесно. Приказ госпожи директора я исполнила, все старшеклассники побывали у меня в кабинете и узнали все необходимое. Вы свободны.
На выходе Бедетти снова умудрился обогнать и открыть дверь первым, а потом чуть не захлопнуть ее перед носом у Олли ногой. А тот чувствовал, как психолог смотрит ему в спину, но оглянуться и не подумал, фальшиво почесав плечо, как будто думал, что никто не замечает. При преподавателях такие вещи не поощрялись, воспитание в академии было превыше всего.
Закрыв дверь за собой, он почти ощутил, как закрались сомнения. Казалось, психолог его просто выпроводила, впустив лишь для того, чтобы отметить галочкой в списке «обработанных» старшеклассников. Да и вместе с Бедетти она его впустила, рассчитав все так, что при нем Олин не станет пытаться показать зубы, которые он уже наточил.
Под толстовкой с эмблемой академии, заткнутая за ремень штанов покоилась книга с лентой и пряжкой вместо застежки, с кожаной обложкой. Олин хотел швырнуть ее психологу на стол и спросить, что она задумала, с какой целью она все это делает, зачем она приехала, если вытворяет подобное. То есть, вытворяла не она, но склоняла к этому Остина изо всех сил.
Когда она отправила Олли «отдохнуть» и «полежать с открытым окном», чтобы прошла головная боль, он не выдержал. В комнате было так пусто, а мысли о том, куда подевался бывший друг, захватывали целиком и полностью. Взгляд на книгу упал сам собой, и Олли сначала отвернулся, но потом вспомнил, что они больше не друзья. Что это не будет подлостью. Что ему даже не придется скрывать это, если Остин узнает, он сможет просто нагло сказать: «Да, я читал, ну и что». Ему больше ни к чему бояться того, как Остин отреагирует, ведь теперь нет смысла опасаться, как бы он не обиделся, не разозлился.
Дружбы уже нет, ради чего соблюдать правила?
На страницах ежедневника было все. Все то, что запомнил пьяный и невменяемый мозг Остина, то, что он смог выразить словами. То, чего Олли видеть и знать не хотел бы. Начав читать, с легкостью разбирая почерк, который сто лет знал, он уже пожалел, но остановиться не смог, пока не закончились кривые буквы, съезжавшие со строк.
Даже запах кожи Бедетти описан был так, что Олин его узнал в том, который смешивался с запахом Остина утром.
«Все так, как Анна говорила. То же самое, что хватать животное, а потом пытаться растопить глыбу льда и целовать скалу. Он такой же каменный, но как будто шелковый, а кожа совсем непохожа на женскую. Она не такая липкая, когда он заводится, она гладкая и сухая, ее хочется трогать и целовать, а укусить почти нереально, потому что она так натянута. Нет ничего мягкого, он весь безупречный, и не было ни секунды, чтобы казалось, будто он действительно хочет. Он как будто затих просто, сдался, но не хотел меня. У него стоял, но моими усилиями, он разрешил, но потому, что вариантов не было. Он сопротивлялся не до последнего, а все время, и когда я кончил, все равно не было чувства победы, как обычно. Он все равно был сам по себе, он все равно просто позволил, а не отдался. Он целовал меня, как даже девчонки не разрешали, типа, это только для тех, кого они любят. А он даже это умудрялся делать так, будто ему все равно. Не представляю, как он бы таял, хотя Анна и говорила, что так бывает. Что она знает, она же не мужик, она не понимает, что мужику мужик никогда не покажет такого, как бабам. Или я просто не понял? Я не знаю, как. Я даже не знаю, как добиться возможности к нему прикоснуться, не используя ничего такого».
В записи, похожей на заметку в личном дневнике, не было ничего чересчур откровенного, но Олли почему-то стало противно. Ему хватило нескольких упоминаний имени нового психолога, чтобы считать этот ежедневник доказательством и средством борьбы с этой молодящейся каргой. Он по-настоящему хотел швырнуть ей на стол эту книжку, чтобы она поняла, что он может показать это и директрисе, что она может вылететь из академии с минуты на минуту.
Она его этой возможности лишила, и он достал ежедневник из-под толстовки уже в коридоре, подходя к двери спальни. Как эта безумная женщина представляла себе их с Остином совместное проживание в одной комнате после ссоры, он не знал, потому что даже не хотел рисовать в воображении тягостное молчание.
Засыпать, лежа на нижней кровати, пялясь в верхнюю, зная, что там лежит Остин. Он никогда не засыпал сразу, если был трезв, и они часто просто болтали ни о чем. Теперь он будет лежать и молчать, зная, что Олин тоже не спит?
Олин так просто не уснет всю ночь, а утром будет ронять голову на учебник.
«Потрясающий педагогический подход», - подумал он, толкая дверь комнаты и с облегчением вздыхая, едва увидев, что Остина нет.
«Слава тебе, Господи, хоть что-то хорошее за целый день», - закончилась мысль, и Олли прошел вперед, положил ежедневник так, как он лежал на столе Остина изначально. Открывать он его не стал, решив, что если сосед спросит, почему книжка закрыта, объяснит патологической педантичностью. В конце концов, он имеет право закрыть личный дневник, если тот открыт, чтобы он его не смущал, чтобы его потом не обвинили в чтении.
Дверь он закрыл за собой, не глядя, а развернуться не успел, когда услышал не ехидный, а безумно тяжелый из-за одной лишь интонации голос.
- Сам читал или показал кому-то?
Олли застыл, округлив на секунду глаза, а потом быстро себя одернул, как обычно делал это при родителях, доводивших его до слез.
Нужно думать трезво. Нельзя ни на секунду поддаваться порыву. Лестничный ум в этом случае – лучшее, что только может быть на свете. Лучше промолчать, а потом, обдумав все, понять, что это было лучшим выходом. Лучше ничего не говорить, а то станет только хуже.
Да и какой смысл говорить с человеком, который все время врал в глаза, видел самые искренние и чистые эмоции, а потом просто плюнул в душу. Остин этого просто не заслуживает.
Сам он так, конечно, не думал, стоя у двери, скрестив руки на груди и наблюдая за спалившимся на месте преступления другом. Остин его по-прежнему считал именно другом, признав еще утром свою вину и самого себя покрыв матом с головой.
Забывал он все время только о том, что Олли этого не слышал, откуда ему знать, что Остин уже раскаялся, да и вообще не думал так, как сказал в порыве обиды.
Говорить же вслух эти слова Дэнли не мог никак. Ему хотелось, но он вовремя вспоминал, что ему наговорил сам Олин. Его вообще не интересует то, что Остин ему скажет, ведь он его все время только грузил своими «похождениями», использовал, как «свободные уши», на которые можно спокойно вешать лапшу и кружева с кого-то снятых трусов.
Олли сделал вид, что вообще ничего не слышал, что в комнате он один, подошел к своей кровати и откинул покрывало вместе с одеялом. Притворяться, будто не замечает чужого взгляда в упор, было сложно, но он прошел до шкафа, достал футболку, вернулся к кровати, чтобы переодеться.
- Как мило. Бойкот, что ли?
Олли невозмутимо снял толстовку, бросил ее на стул возле своего стола, принялся расстегивать штаны.
- Ты издеваешься? Объясняй, какого хрена ты трогал мои вещи, - начал Остин по-настоящему заводиться, глядя на него в недоумении и искреннем возмущении. Он знал, что Олли может довести кого угодно своим поведением, но на себе этого никогда раньше не испытывал.
Теперь он в какой-то мере понимал старшее поколение Чендлеров, которые «сами себя» доводили до нервных срывов и доходили уже до того, что кричали на сына, перемежая обычные вопли отвратительной руганью и оскорблениями, которые способны унизить до слез, размазать самооценку бесследно.
Олли превзошел просто все рамки допустимого «бойкота», когда оставил штаны висеть на стуле, а сам сунул ноги обратно в кеды и просто вышел из комнаты с чистыми вещами в руках, выключив заодно свет. Выключатель был на стене возле плеча Остина, и тот просто опешил от возмущения.
По коридору с приглушенным светом поздним вечером постоянно кто-то шатался, то в уборную, то в душ. Олли ушел именно в душ.
Остин сел к нему на кровать, решив, что не позволит продолжать эту идиотскую игру в молчанку. Иначе Чендлер просто ляжет спать с таким же успехом. Не трясти же его потом за плечи, чтобы не засыпал.
Не верилось, что еще вчера они общались, как лучшие друзья. Не верилось, что доверяли друг другу все.
Олли вернулся минут через двадцать, зашел в темную комнату, свет включать не стал, просто дошел до кровати, посмотрел Остину куда-то в ключицы.
Ожидание ничего не изменило, разговаривать Дэнли больше не пытался, а вставать с кровати не собирался. Олли неуловимо пожал плечами, мол, не привыкать, и обошел кровать, начал забираться по лестнице на верхнюю полку.
У Остина дар речи просто пропал от того, каким невыразимым стало раздражение. Он ждал пять минут или около того, а потом встал и развернулся, чтобы заглянуть на кровать, которая принадлежала, по идее, ему самому. Глаза у Олли были закрыты, но он явно не спал, и стоило откинуть с него одеяло, схватить за футболку и сдернуть с кровати, он даже вскрикнул, но рот вовремя закрыл и ничего не произнес.
Остин ему упасть и сломать что-нибудь не позволил бы, конечно, но все обошлось, и только рукав почти оторвался из-за распоровшегося шва.
- Объясняй, мать твою, какого хрена ты свой нос совал в мои вещи. Что тебе непонятно в моей пока еще просьбе?
- Угрожаешь, что ли?.. опять? – Олин такой наглости не выдержал. Хотелось потереть бок, который он чуть не ободрал о край кровати, с которой слетел. – Так я тебя все равно бояться сильнее не стал.
- Начитался?.. – прищурившись, процедил Остин.
- Начитался, - Олли кивнул равнодушно.
- Понравилось?..
- Не очень. Но у тебя есть что-то такое… продолжай, может, в будущем что-то получится.
Олли хоть и сострил, но сдерживался еле-еле, хотелось бросить все и заорать, как полоумный, снова разругаться в пух и прах, как утром во дворе. Остин, как назло, это почувствовал и замолчал, просто на него таращась.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |