- А можно и не пойти, в принципе, - задумчиво протянул Николас.
- Мне придется, я же староста. А если один пойду, и от меня так вонять будет...
- Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь буду прикрывать задницу пресвятого старосты, воняя перегаром рядом с ним и убеждая завуча, в случае чего, что нажрался только я.
- Да от тебя так одеколоном прет, что никто и не заметит.
- Как ты достал со своими...
- Правда, зачем так много его на себя лить?! - Олли на него уставился в недоумении. - Пару раз брызнул и все!
- Я тогда его сам не чувствую, бестолочь!
- Да он не для того, чтобы ты сам его чувствовал, а чтобы другие знали, какой запах тебе нравится, боже ты мой! Ну, или чтобы незаметно было, что ты не мылся неделю.
- Очень смешно, оборжаться просто. Но мне плевать, знает там кто-то, что я люблю, или не знает! Это вообще чушь - навязывать каким-то левым людям мои любимые запахи, а самому их не чувствовать!
- А, типа, когда ты обливаешься так, что сам его чувствуешь, ты другим его не навязываешь. О, да. Верх логики.
- А уже не моя проблема, мне-то замечательно. Я могу не идти, кстати, и жопу твою не прикрывать от завуча.
- Ой, ради бога, не ходи, делай, что хочешь. Сдохни тут от голода, если боишься идти. Да и вообще, после Остина мне кое-что стало понятно... не надо самопожертвований, ладно? Нормально общаться можно только тогда, когда делаешь все искренне, не сваливая ответственность за это на того, для кого делаешь.
- Какие умные речи староста толкает, когда в хлам нажрется, - рявкнул, тряхнув волосами и встав со стула, Бедетти, сдернул со спинки свой пиджак.
- Я сказал, можешь не ходить!
- Жесть, как хочу пойти! Вся ответственность, к черту, на мне! - продолжал яростно острить Николас и дверь, повернув защелку, распахнул чуть не пинком.
Олли сначала постоял в шоке полминуты, а потом выпрямился и посмотрел на комнату с гордостью за самого себя.
- Так-то лучше.
Глава 24
Вместо последнего урока образовалось «окно», и выпускной класс оставили сидеть в одиночестве, пообещав, что завуч заглянет проверить их поведение.
Бедетти откровенно умилялся, чуть не хныкая от восторга, пока щупал руку вернувшегося в их ряды одноклассника.
- Нет, ну правда… у нас с Дэнли… ну, почти одинаковые, ладно, - смирился он, подскочив к парте, за которой Остин уныло сидел и смотрел в окно, подпирая подбородок кулаком. Николас положил на секунду руку рядом с его второй рукой и сравнил на взгляд обхват запястья.
«Почти одинаковыми» он заменил «на полдюйма тоньше, чем у Дэнли», а проверять никто не стал бы все равно.
- А у Пита… обалдеть можно, - он щурился и издавал такие звуки, как будто увидел котенка и забыл, что должен вести себя, как настоящий мужик. Оправдывался он только тем, что Уиллсон был не котенком, а в семнадцать даже котятам можно умиляться. – Я его двумя пальцами обхватить могу, еще и место останется, - он подпрыгивал возле парты одноклассника, держа его запястье в кольце из двух пальцев. Места оставалось столько же, сколько запястье занимало.
Руки у Питера были птичьими, запястья – на два с лишним дюйма тоньше, чем у Бедетти, торчащая косточка и тоненькие, не выпиравшие вены, которые врачи вечно искали безуспешно на локтевых впадинах. В итоге, правда, кололи все равно в тыльную сторону кисти.
- А тебе вот так не больно? – Бедетти принялся проводить эксперименты над чужой рукой, а Питер особо не вырывался, сидя за партой уставший после учебного дня и настроенный скорее лояльно.
- Не больно, но лучше не надо, - он пожал плечами и руку медленно потянул на себя.
- Ну не-е-е-ет, я еще не наигрался, - Бедетти хмыкнул. – А тебе совсем ничего делать нельзя?
- В каком смысле? – Пит на него уставился в недоумении сквозь свою длинную, но ровно подстриженную челку. Тонкие темные волосы закрывали наполовину лицо, а сзади и по бокам спускались почти до плеч. С другой стрижкой, более «мужественной» Пит выглядел бы совсем болезненным и изможденным. С этой же казалось, будто он сам по себе просто маленький и костлявый.
Обычно костлявым все звали старосту, а тут про него все внезапно забыли, да еще и в форме академии он выглядел не таким тощим, как в повседневной одежде, которая всегда была на три размера больше. Брюки и пиджак были сшиты по снятым с него меркам, и когда он сидел, на бедрах брюки немного натягивались, как и положено.
Олли критическим взглядом, пока никто не замечал, втихаря оценивал свое запястье. Такого дикого контраста между предплечьем и ладонью, как у Питера, не было, да и цвет кожи был гораздо здоровее. Молочный, но не серовато-голубоватый, без прожилок и каких-то изъянов.
Остин за ним исподтишка наблюдал, поняв, что староста и бывший друг этого не замечает то ли нарочно, то ли всерьез и в упор. На фоне Остина он всегда выглядел тощим, и как раз его запястье Остин мог бы обхватить двумя пальцами, да еще и место бы осталось.
Рядом с Питером староста выглядел так же, как рядом со старостой выглядел Бедетти. Выше, здоровее, сильнее, более быстрым и ловким.
И если от этого контраста со старостой Бедетти балдел, то от контраста с вернувшимся в академию одноклассником просто выть от восторга был готов.
Спор перешел уже в русло «Да тебя на руки можно поднять запросто», и Олину начало сводить зубы, а голова заболела от голоса Бедетти, постоянно умиляющегося и восторгающегося то ли болезненной слабостью Питера, то ли собственными силой и здоровьем.
- Кое-кто забыл главный вопрос, которым мне вчера все мозги вынес, - Олли не выдержал и повернулся со своей парты в первом ряду к той, что стояла за ним, той, за которой и сидел Питер.
- Ах, да, - Николас очнулся и улыбаться перестал, просто усмехнулся. – А у тебя стоит, вообще? Я просто слышал, что с астмой и всей той… в общем, всем тем, что там у тебя, даже ходить быстро нельзя, не то что бегать там, плавать. Трахаться-то точно нельзя, потому что это еще больший риск, все такое.
- Так тебя волнует, трахался ли я, или стоит ли у меня?.. – тихим, ровным, но тоже с иронией голосом уточнил Питер.
- И то, и другое, - хором с Бедетти ответили еще несколько человек из передней половины кабинета, которые следили за разговором.
Все на Питера уставились, и смелости с наглостью у него вдруг поубавилось, он скрестил руки на груди и ссутулился почти незаметно.
- Эй, положи на место, - вырвалось у Нила, который был его соседом уже целый день и успел испытать всю гамму чувств к практически беспомощному однокласснику, который отчаянно доказывал, что обойдется без поддержки. Если на фоне того же Остина новенький выглядел невнушительно, на фоне Питера он сошел бы за защитника слабых и убогих.
Олли вскинул брови вопросительно, стоя рядом с партой Питера, из-под столешницы которой только что вытащил незаметно ингалятор.
- Ты что-то сказал, Макмиррен? – он хмыкнул, коротко выдохнув свой смешок, обратившись подчеркнуто по фамилии. Нил опомнился, осознав, к кому обратился. Ругаться со старостой и в прошлый-то раз не хотелось, но получилось, а в этот никакого прощения точно не будет. К тому же, если бы не эти двое, на которых он тогда замахнулся, не подумав, никто не знает, какой «дружбой» Остин бы его сейчас «радовал».
- Я просто подумал, что с этим не шутят, - пояснил он, расслабляясь так, чтобы староста успокоился и не обратил внимания на первый наезд.
- Если что, медсестра мне выдаст еще десять, - Питер к нему повернулся и улыбнулся. – Или двадцать. Сколько понадобится. Меня родители вообще еле отпустили в этот раз, так что… за мной постоянно следят, - он вздохнул, закатывая глаза.
Олли подташнивало от этой любезности, он машинально подкидывал ингалятор в руке и щурился.
- Так что там про «стоит или не стоит», Уиллсон? – он криво улыбнулся, делая очень заинтересованный взгляд.
- Ни одна девчонка на меня не посмотрит, - Питер пожал плечами, но особой горечи в голосе не услышал никто. – Но я не то чтобы парился по этому поводу. Я постоянно хочу спать, так что… у меня, как бы, нет времени страдать от избытка… энергии, что ли.
- А… - начал напоминать Олли, но его перебил ответ.
- А в остальном у меня все в порядке, - Питер заученно улыбнулся во все зубы. Мелкие, но ровные и белые. – Надеюсь, у тебя тоже, Олин.
- Да, это у меня точно… в порядке, - староста закатил глаза и положил ингалятор, за которым Нил напряженно следил со своего места, на парту перед Питером. – Ты про девчонок так грустно заметил… но у нас академия-то мужская, - Олли усмехнулся. – Может, не стоит сразу забивать на «потрахаться»?
- Ты жутко изменился с прошлого года, - заметил Пит беззлобно, просто подчеркивая, как факт.
- Ты видел меня в марте, - Олли пожал плечами. – Еще несколько месяцев, и был бы ровно год с тех пор, как тебя тогда увезли. Так что… а что, собственно, изменилось?
- Ты же дружил с Остином? А сегодня вы даже не разговаривали. А Николаса ты терпеть не мог, мне всегда казалось, а тут вдруг…
- Ой, ты еще успеешь втянуться в наши… особенности общения, если это можно так назвать, - наклонившись к нему, заверил Олли. – А от Остина я бы тебе посоветовал подальше держаться, а то может быстро сбыться то, что я тебе сказал. Кстати, я где-то слышал, что от приступов удушья при астме помогает кофе. В смысле, становится легче глубоко вдохнуть и все такое. Ты не пробовал? – Олли сел обратно за свою парту, но оседлав стул задом наперед.
- Я тоже слышал. Но мне кофе-то нельзя из-за сердца, - Пит закатил глаза, а взгляд его остановился где-то на стене, где висели грамоты. Олли с удовлетворением понял, что слова про Остина достигли цели.
Если Пит давно смирился с тем, что бурный секс с девчонками ему не светит, это не значило, что его тело тоже с этим смирилось. А человеческая натура такая, она начинает искать обходные пути и лазейки. Наверняка он уже не раз и даже не один десяток раз думал о том, что сексом можно заниматься не только с девчонками. Правда, ему стопроцентно страшно до обморока, да еще астма, да и слабое сердце…
«Но кто не рискует, тот не пьет шампанское, правда же», - закончил Олли свою мысль про себя и облизнулся незаметно, улыбнулся снова обратившему на него внимание Питеру.
Он только в этот момент заметил, что Бедетти куда-то пропал, а когда посмотрел по сторонам, увидел его возле открытого окна в компании Остина. Глаза на мгновение полезли из орбит, и Олли даже представить не смог в ту же секунду, о чем они могли говорить. Наверное, это Остин первый подошел и начал допытываться до правды.
Собственно, так оно и было.
- Следишь за старостой, - сделав прямо-таки «мистическое» выражение лица, шепотом ткнул Остина Бедетти. Остин не выдержал сразу, и так находясь на грани кипения за целый день практически чистого бойкота. С ним разговаривали все, но это было тем же, что полное молчание. Не было Олли, не было никого, к кому можно было бы пристать в «том» смысле, и он оказался совершенно один. Дурацкое «окно» в расписании, дурацкая учительница, которой приспичило уехать в город по семейным обстоятельствам.
- Слежу. А то мало ли, вдруг он еще раз залезет в мои вещи и наделает флаеров на целую академию, швырнет их потом с лестницы, и все будут просто счастливы узнать, что я там пишу в своем «дневнике», - ответил он, встав из-за парты и подойдя к окну, где Бедетти страдал по сигаретам, спрятанным во внутреннем кармане пиджака. При всех одноклассниках он прямо из окна кабинета курить не рискнул бы.
- Я же сказал, что это был я, - он осклабился, отвернувшись от окна и прислонившись к подоконнику поясницей.
- Так я прямо и поверил. Откуда тебе было знать про дневник, вообще?
Бедетти, решивший не влезать во внезапный припадок агрессии у старосты по отношению к вернувшемуся Уиллсону, уже достаточно долго наблюдал за одной вещью на столе Питера. В голове вертелся комок мыслей, и ни одна из них не была четкой, но когда Остин задал вопрос, которого Николас давно ждал, мысль вырвалась из клубка сама, расстилаясь по лживому языку.
- Ты всерьез веришь, что о дневнике знали только вы двое? – Бедетти ухмыльнулся. – Я бы сказал, конечно, что мне жаль, что так вышло с Нилом, но… будь я на твоем месте тогда, я бы не стал влезать в чужой разговор. В конце концов, это как-то странно – одергивать человека, если он, вроде как, твой друг. Хотя, после слов про «просто соседа» и долгое знакомство не только Чендлер задумался по поводу вашей дружбы. Знаешь, не стоило вообще втягивать в это все Макмиррена. Если бы ты не влез, он бы заткнулся, как и положено, а потом нагибай ты его, как угодно. А так получилось, что ты влез в наш с ним разговор, а я влез в ваши с ним, типа, несостоявшиеся отношения. Все справедливо. Ты же любишь справедливость.
- Ты не сказал, откуда ты узнал про дневник, - напомнил ему Остин, выслушав всю эту муть, которой Бедетти отчаянно мешал увидеть правду.
- А я не обязан тебе ничего говорить, - он огрызнулся, но спокойно, без единой эмоции на лице, ровным голосом. – Я говорю, что хочу, не хочешь слушать – никто не держит. Хотя, по-моему, за разговором с тобой очередь не стоит, - Николас все же фыркнул надменно. – Так что моя компания прямо… честь для тебя. Тебе все-таки не стоило думать, что если я тебя послал с твоей дурью, ты мог полезть к Морису.
- Ты сам предложил к нему полезть, - напомнил Остин, пихая его почти неуловимо плечом в плечо и глядя примерно в ту же сторону, в которую таращился, не отрываясь, сам Бедетти. – А когда все пошло не по твоему плану, взбесился и решил отомстить? Ты всю комнату перевернул, что ли, чтобы его найти?
- Нет, зачем. Я не вор какой-нибудь, чтобы втихаря влезать в чужие комнаты, что ты.
- Значит, все-таки Олли сказал, а ты пошел и взял?
- Нет, не Олли, - передразнил его манеру произносить имя старосты Николас.
- Хватит лапшу мне вешать, ладно? Никто больше про него не знал. Если ты не нашел сам, значит, сказал он, если не он, значит, ты рылся в моих вещах.
- А ты не в том положении, чтобы меня в чем-то обвинять, Дэнли, - сообщил ему, как большую тайну, Бедетти, похлопав по плечу и заглядывая в глаза. – Представляешь? Я ведь маменькин сынок, я могу рассказать мамочке, как меня, мать твою, обидели жестоко. Да еще и Макмиррен подтвердит, что видел эти записочки, а ты его очень впечатлил своей искренностью, уж поверь. Не говоря уже о старосте, которого моя-то мать точно послушает. И полетите вы оба со своей Клейтон, только пятки засверкают. Вот уж кто перетряхнет твое барахло, так это полиция, Дэнли, поверь. А ее вообще закроют в психушке за то, что двинулась на почве собственной профессии, да еще и с тобой трахалась. А уж что начнется, когда моя мать узнает, почему мы с Морисом расплевались тогда, и почему он перевелся…
- Подожди, причем здесь Анна? – Остин поморщился, выловив из всего потока угроз слова про психолога, которая вообще была ни при чем, и о которой речи не шло изначально.
Николас от неожиданности заткнулся и растерянно моргнул, глядя на него.
- Что?
- Ты сказал, что мы оба с Анной полетим отсюда. Причем здесь она?
- Ты писал про нее в дневнике, маразматик, - Николас засмеялся глухо и сочувственно. – Забыл уже?
- Там ее имя один раз упоминается. И ничего не написано о том, что она «двинулась на почве профессии». С чего ты взял, что она к этому отношение имеет? Ну, про то, что мы с ней трахались, тебе Олли сказал, это точно, а причем тут профессия?
- Не стану тебе ничего объяснять, - Бедетти пожал плечами и капризно отвернулся, корча рожи.
Прозвенел звонок, и старшеклассники из задней части кабинета бросились к выходу первыми. Нил просто медленно начал отползать к двери, делая вид, что вообще не следит за своим новым соседом, к которому практически у всех проявлялась иррациональная забота.
Олли встал, с Питером распрощался, но все тормозил и тормозил, не торопясь выходить, решил стереть с доски то, что остальные понаписали на ней от скуки, опустить жалюзи на окнах, проверить, закрыты ли сами окна.
Лицо Остина приобрело такое выражение, которого даже сам Бедетти со своими шутками не ожидал увидеть.
- Как-то… не очень удачно ты проговорился, - выдавил он, щурясь.
Николас пожал плечами.
- Да, неловко получилось. Хотя, мне все равно, что там у вас начнется. Две крысы друг друга все равно рано или поздно разорвут. А знаешь, что круто?
- Ну?.. – скептически переспросил Остин, взглянув на него и уже зная, что ничего приятного для себя не услышит.
- Что даже если ты вдруг опомнишься и поймешь, что какая-то чокнутая баба промыла тебе мозги, чтобы посмотреть, как ты будешь трахаться с парнями… Чендлер тебе уже не поверит, - Бедетти осклабился так, что рот показался клоунским, захихикал настолько погано, что Остину стало не по себе. – Нет, ну правда, Дэнли. Кому он теперь поверит? Как все-таки классно разговаривать с тобой, когда все твои защитники в той же полной жопе, что и ты, - выдал он ради эффектного финала и отступил от подоконника, чтобы собрать сумку.
Остин понял, что и правда уже второй раз проигрывает в разговоре Бедетти, которому никогда не удавалось взять его «теплым». Тут же он его подцепил практически за жабры, а потом выпустил, будто играл ради спортивного интереса.
Общение и соседство со старостой ему явно шло не на пользу. То есть, оно шло на пользу Бедетти, но эта польза шла во вред Остину. Его это угнетало донельзя, но далеко не так сильно, как предательство Анны.
Играть с ним, как с марионеткой, чтобы просто позабавиться, наблюдая, как он с ума сходит, пытаясь переспать с каждым, кто согласится? Она явно переоценила свои красивые цветочные сказки, потому что пришла пора вспомнить о том, с чего он начал все эти похождения. Он просто добивался любую девчонку и любую женщину даже старше его самого, если ему действительно хотелось их добиться.
В академии же все пошло не так, как раньше. Не хотелось добиваться тех, с кем в итоге получилось переспать. То есть, они были целями, но не желанными, а будто просто обязательными. Тренировка перед чем-то главным.
Перед чем? Перед вылетом из академии за бессчетное нарушение правил?
Остин не понимал, зачем Анна это делала, с каждой секундой все сильнее испытывая жалость к себе и ненависть к ней. Она просто издевалась, забавляясь с ним, думая, что он – малолетний идиот, которым она, такая крутая, зрелая и образованная, может вертеть.
И Бедетти был прав. Остин понял, что заигрался, отмахиваясь от приятеля, который все это время пытался его образумить, а когда опомнился, осознал, что потерял не только время и репутацию, но и друга. Даже если Олин мог стать кем-то большим, чем просто друг, а Остин забыл про него, втянувшись в гонку, устроенную непонятно кем и с какой целью…
«Больше он мне никогда не поверит», - повторил он мысленно то же, что сказал ему Николас, и из кабинета просто вылетел, направляясь к кабинету психолога.
Бедетти самодовольную ухмылку сдержать не смог, подняв голову только в тот момент, когда шаги Остина раздавались уже в коридоре.
Олин положил щетку возле доски, отряхнул руки и сдвинул брови непонимающе.
- О чем вы говорили?
- О ежедневнике.
- И что ты такого ему мог сказать, чтобы его так… вынесло во всех смыслах? – Олли хмыкнул, кивнув на распахнутую дверь.
В кабинете они остались вдвоем, и смысла говорить тихо уже не было.
- «Случайно проболтался», что это Анна рассказала мне про его дневник, а уже потом я его нашел и распечатал, - Бедетти пожал плечами и повесил ремень сумки на плечо.
Олли на него уставился, как на сумасшедшего, тоже направляясь к двери и усиленно пытаясь себе представить, с какой стати Остин в это поверил.
- Почему именно она? С чего бы ему вообще верить в это?
- А с какой стати мне тебя, например, прикрывать? Либо ты разболтал про дневник, либо я рылся в его вещах сам, либо Анна, потому что только вы трое знали про этот долбанный дневник. Тебя мне выгораживать смысла, вроде как, нет, я копаться в его вещах не мог, это просто звучит глупо. Значит, Анна. А в его положении, когда все уже счастливы будут, если он вдруг уедет, сложно не поверить, что его кто-то где-то предал и продал, - Николас с фальшивой жалостью вздохнул.
- Гениально, твою мать, - найдя слова и вытаращив глаза от удивления, признал Олли.
- Сам охренел, что мне такое в голову взбрело.
- Да вообще, - у Олли в мыслях не укладывалось, он даже не представлял, на что они спровоцировали Остина своеобразным бойкотом со всех сторон, грязными слухами среди всех потенциальных «жертв» и небольшой ложью.
- У Питера есть ингалятор. Я просто подумал, что… он же болен. И без ингалятора жить не может.
- Причем здесь он и его ингалятор?
- Дэнли тоже больной. Только он псих последний. А у больных всегда есть что-то, что их поддерживает, несмотря ни на что. Ему было плевать даже на то, что ты ему говорил, он тебя вышвырнул ради какого-то там Нила, блин, потому что уверен был в гениальности своей благой миссии. Тогда что его поддерживало?
- То есть, кто его поддерживал, - наконец понял Олли и кивнул, закатывая глаза. – Анна.
- Если он перестанет верить ей, он либо сдохнет, либо придет в себя наконец, - уверенно закончил свою версию Николас. – Сдохнет-то он вряд ли, а вот под ее дудку плясать перестанет.
Олли зевнул так, что в челюсти что-то хрустнуло, и сладко потянулся. Бедетти в этот момент прошел уже на несколько шагов вперед по коридору, и особенным удовольствием стала возможность сообщить ему «благую весть».
- Пит спер твое кольцо.
Николас застыл, затормозив пятками о гладкий, протертый бесчисленными ногами за многие годы пол.
- Чего?..
- Посмотри на граблю свою. Он кольцо твое спер, пока ты пищал там, как баба, и тискал его «хрупкую лапку».
Бедетти вытаращил глаза, делая их страшными, и уставился на правую руку. На среднем пальце не было привычного кольца, которым он при ударе случайно разбил скулу Остину в ночь первого праздника.
- Вот хорек…
- А полчаса назад был феечкой, - Олли осклабился, наслаждаясь эффектом.
- А я уж было решил, что пресвятой староста взревновал, что все внимание не к нему внезапно, - Бедетти огрызнулся, но на самом деле просто искренне высказал предположение, которое его посетило, когда Олли вдруг окрысился на одноклассника.
Староста решил промолчать, просто проглотив язвительный ответ и выпятив нижнюю губу. Бедетти спину распрямил и отправился возвращать кольцо, довольный собой сверх меры.
Глава 25
В постели с Остином представить себя Олли не мог никогда. До начала этого учебного года он вообще не задумывался о чем-то подобном, только фоново размышлял о геях и о том, что он против них ничего не имеет, вопреки слухам о том, что он – конченый гомофоб.
С того момента, как Остин рассказал о своих планах, и началась вся эта феерия из гомосексуальных забав в его жизни, Олли чувствовал себя не просто не в своей тарелке, а в какой-то призрачной опасности. Не покидала паранойя по поводу безопасности его собственной задницы, которая могла случайно Остину приглянуться.
Нет, Олли не подозревал приятеля ни в чем таком, даже когда они помирились после первой ссоры, только чувствовал себя как-то неуютно рядом с ним. Он не мог прогнать мысли о том, что Дэнли способен все с такой же улыбкой, мол, «да что ты, как не с этой планеты, расслабься, все так делают, пора взрослеть и перестать быть таким… странным» схватить его за зад.
Остин не давал повода думать, что он собирается это сделать.
Но Остин определенно был на это способен со всем его волшебным и свободным отношением к прикосновениям. Олли же даже обниматься с шестого класса стало стыдно, но он списывал это на задержавшуюся девственность и озабоченность рядом с любым живым существом.
Отрицать тот факт, что эти мысли его посещали даже рядом с Морисом Грэйсли до его отъезда, когда он просто оказывался на секунду рядом в душевой, проходя мимо в одном полотенце, было глупо. Признаваться же было необязательно, поэтому мысли оставались практически тайной.
Олли не покидало мерзкое, почти гнилостное ощущение, что во всех коварных планах и связях Остина в академии есть какая-то гадость. Есть что-то извращенное, что вообще невозможно понять. Олли рад был, что не увидел всего, что теперь уже бывший приятель делал с Морисом, но он слышал, а что-то, похожее на прелюдию, даже видел. Он знал тип парней, на которых Остин не посмотрел бы ни за что, знал, что первым делом его взгляд упал на Бедетти. Причина была даже не во внешности в плане черт лица, а в длинных волосах. Остин не учел даже того, что ростом и силой они были практически одинаковы, сосредоточился только на волосах, которые позволяли хоть как-то связать образ со знакомыми образами девчонок. Морис тоже вполне вписывался в определенный типаж.
Олли сделал вывод, что Остин не столько заинтересовался голубизной, которую ему яростно рекламировала слащавая старуха психолог, сколько просто искал черты, позволившие бы ему заводиться при взгляде на парней. Интерес был не в мужском теле, хотя, оно его определенно заинтересовало позже. Интерес был просто в цели попробовать в жизни все.
Напрашивался следующий вывод по поводу роли, которую Остин отводил себе и тому, с кем играл в эти дурацкие игры и экспериментировал. Само собой, если он искал хоть немного женственных внешне «жертв», да еще и пытался соблазнить их привычными способами, заманить куда-нибудь и более-менее обезвредить на случай сопротивления, свою роль стопроцентного самца он никому бы не отдал.
Судя по тому, что Олли услышал на озере из уст голубого вдоль и поперек Грэйсли, роль того тоже была понятна.
Голубизны в Остине Дэнли не было ни следа, если не считать опыт банального перепиха с парнями. Олли жутко не хотелось оказаться очередным попавшимся под руку человеком, в котором Остин умудрился бы разглядеть нечто женственное, чтобы проявить и в его адрес свою мужественность.
Было в этом что-то мерзкое и лицемерное, что вызвало жуткое разочарование в друге практически детства. Остин обманывал сам себя, пытаясь казаться круче то ли Анне, то ли именно себе.
Это все волновало бы Олли до безумия, если бы он не паниковал куда сильнее от того, что из-за рассуждений напрашивалось очевидное – геем в академии был не только сбежавший от последствий Грэйсли.
«Откуда вообще взялась эта хрень про то, что я – гомофоб?..» - задумался он на секунду и тут же вспомнил. Ночной холод в комнате с открытыми окнами провоцировал усиленную работу мозга, а вино, которым он заливал очередную драму с родителями, расслабляло принципы.
На тему слухов о себе Олли не думал принципиально никогда, чтобы не растить в себе еще больше комплексов. Со временем все начало меняться, и пора было посмотреть правде в лицо.
Слухи про гомофоба придумал Бедетти.
«Вот же мразь какая…» - снова подумал Олли, перехватывая руку возле своего бедра, возле резинки трусов, приподнимая зад от кровати, которая будто раскалилась уже от постоянного трения. «Хотя, по-моему, это я тогда назвал его педиком из-за… из-за чего, черт возьми?.. С чего, точнее? Новое слово, наверное, услышал от Остина, а потом… а потом меня выбесил шарф Бедетти. Точно, белый шарф, а я назвал его педиком, а он сначала охренел, чуть не лопнул от злости, а потом сказал всем, что я гомофоб… и началось…»
Он был не настолько пьян, чтобы списывать все происходящее на свою невменяемость, да и Николас не напился так уж сильно, как в ночь Хэллоуина. К тому же, не было ничего «лишнего», что могло бы все объяснить и позволить делать потом вид, будто ничего не было.
Просто Бедетти залез к нему под одеяло, как-то неуловимо забравшись на верхнюю полку, а Олли не слишком убедительно его отпихнул, заметив, что утром опять будет ужасно погано обоим. На что Бедетти, собственно, ответил, что не будет, потому что пора бы перестать скрывать, что они оба – здоровые, как кони, и жутко хочется что тому, что другому.
Смущало Олли только то, что ему это действительно нравилось в момент, когда он вспомнил об Остине. Остин вызвал отвращение своей попыткой собрать в коллекцию заслуг людей всех возрастов и полов.
Бедетти со своей дурацкой честностью отвращения почему-то не вызывал, да и не выглядело это так, будто ему просто хочется подрочить, лежа на ком-то, и лечь спать на свою кровать.
В почти кромешной темноте комнаты, да еще под одеялом это делать было гораздо легче, чем хотя бы при свете. При свете Олли себе этого представить не мог вообще, а в темноте и тесноте расслабиться оказалось гораздо легче.
Обсуждать это утром, конечно, не хотелось, да никто и не собирался. Жутко хотелось только спросить у Бедетти, какого черта он тогда так резко отшил своего Грэйсли, если уже невтерпеж после целого лета бурных интрижек сидеть прилично в академии и только мечтать о сексе.
«В смысле… если бы он совсем не воспринимал парней, как… тогда понятно, почему Мориса послал. Но Остин же. Ладно, пусть он наглотался этой фигни. Но я-то… и почему именно я?.. хотя, не с Нилом же. В самом деле, это даже представить трудно. И мерзко. Фу. Или с Питом. О, вообще прекрасно. Кости и внезапный приступ астмы», - пакостно хмыкнул он при одной только мысли о том, что Бедетти мог воспылать страстью к больному Уиллсону и не сдержать стояк по направлению к его по-настоящему тощему заду.
Бедетти о подобном не думал, он весь дрожал и почти плавился от удовольствия. Медленно шевелясь, без резких движений, без рывков и ударов, без намека на принуждение, как в прошлый раз.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |