6 Алексеев Н. Конечно, это противоречие (беседа с Ж. Бодиияром) // Иностранец. 23.04.2002. С. 21.
7 Коржаков А. Борис Ельцин: от рассвета до заката. М., 1997. С. 47.
8 Caryl С. Comrade Putin's New Russia. Newsweek. May 7, 2001.
9 Там же. С. 22.
Политические мифы и кино
В первой половине XX века тоталитарные государства эффективно использовали кино для создания политических мифов. Причем вера в силу кинематографа иногда доходила до абсурда. Показательна в этом смысле история с созданием в фашистской Германии фильма «Кольберг» (режиссер Файт Харлан).
После поражения под Сталинградом нацистской пропаганде требовались образцы для поддержания мужества и упорства солдат рейха в трудную минуту. В 1943 году началось производство фильма «Кольберг» об обороне неоднократно осажденного немецкого города и мужестве его защитников. По тем временам фильм был очень дорогим. Он обошелся германской казне в 8,5 млн. марок. При этом «было сделано 10 тысяч костюмов, использовано 6 тысяч лошадей, несколько товарных составов с солью превратили луга и крыши в снежный ландшафт. Когда Харлану для французской атаки потребовалось 4 тысячи матросов и генералитет отказался предоставить их, то Геббельс дал личное распоряжение»1. Для съемок фильма снимались дивизии с фронта! Вот какое колоссальное значение придавалось созданию мифов.
Фильм был закончен в 1945 году, когда войска союзников теснили немцев с двух сторон. «Окруженным немецким солдатам в Ля Рошель были с самолета сброшены коробки с пленкой, настолько важным даже в минуты агонии казался просмотр фильма. Создатели машины пропаганды, кажется, сами поддались ее влиянию, верили в свои заклинания»2.
Силу кинематографа быстро поняли и большевики. Крылатая фраза Ленина о том, что «из всех искусств важнейшим для нас является кино», отражала убеждения ее автора. Ленин «настойчиво требовал, чтобы в кинохронике постоянно рассказывалось о политических акциях советской власти и активно развенчивалась религия»3. Религиозную мифологию Ленин атаковал посредством кино.
Его преемнику, Сталину, «кино представлялось сугубо государственным искусством, которому нет равных по силе психологически концентрированного воздействия на большие коллективы людей. Он полагал совершенно необходимым программировать советское кино, диктовать ему свою волю»4. Кино послужило Сталину мощным орудием для формирования его культа, образа земного бога. Исполнение роли Сталина в кино было почетной обязанностью в те годы. Вождь лично контролировал создание мифа о самом себе. В тоталитарном государстве вождь и бюрократия непосредственно надзирают над кинопроцессом. Государство полностью содержит и, следовательно, контролирует киноиндустрию.
В демократических государствах с рыночной экономикой такой контроль осуществлять сложнее. Здесь работают несколько иные механизмы, но они действуют скрытно, как «невидимая рука рынка». Однако после терактов 11 сентября эти механизмы проявились вполне отчетливо. Появились запреты на трансляцию фильмов-катастроф; был создан список запретных песен, которые могли напомнить о терактах; одна рок-группа изъяла из продажи выпущенный перед трагедией альбом своих песен, на обложке которого были взрывающиеся башни Всемирного торгового центра и т.д. Но в отличие от тоталитарного государства в Америке защитные механизмы включило само общество. Оно санкционировало все эти меры и дало возможность государственным чиновникам проявлять рвение в тех сферах, куда ни за что не пустило бы их в мирное время.
В США фильм должен окупаться и приносить прибыль. Иначе производитель разорится. С другой стороны, чем большее количество людей посмотрит фильм, тем сильней пропагандистский эффект, производимый им. Поэтому коммерция идет бок о бок с пропагандой. Ведь цель одна — завладеть умами как можно большего числа зрителей.
Коммерциализация кино привела к стандартизации кинопродукции. Для минимизации рисков в кинематографе воспроизводятся популярные, оправдавшие себя клише. Избитые клише, которые перестали привлекать зрителей, периодически заменяются новыми.
В годы «холодной войны» продукция Голливуда в основном была ориентирована на западного потребителя по той простой причине, что СССР был закрытой страной и фильмы не могли попасть на экраны, не пройдя частокол цензуры. С появлением видео эта проблема стала преодолимой. Но КГБ гонялся за распространителями кассет, а видеомагнитофоны были у небольшой части населения Союза. Так что воздействие голливудского кинематографа на советских зрителей было ограниченным. Тем не менее в СССР многим были знакомы имена «антисоветских» голливудских персонажей — ведь советская пресса обличала их, хотя сами фильмы были большинству населения недоступны. Информационное поле неизбежно расширялось, т.к. для дискуссии с Западом нужны были западные примеры. А толковать их можно было по-разному. Такая парадоксальная получалась картина.
Одним из заклятых врагов «советского образа жизни» теоретики коммунистической пропаганды провозгласили Джеймса Бонда. Они увидели опасность «бондовских» фильмов в том, что «острые политические проблемы в них закамуфлированы весьма хитроумным образом, а увлекательность действия, динамизм развития сюжета притягивают зрителей, заставляя их почти незаметно проглатывать враждебные выпады по адресу социалистических стран»5. Понятно, что фильмы о Бонде были запрещены в «соцлагере», чтобы его обитатели не попались на коварные уловки Голливуда.
Однако запретный плод всегда сладок. Чем больше неистовствовала официальная пропаганда, тем сильнее подогревался интерес истосковавшегося по зрелищам советского человека.
«Бондиана» — один из примеров удачного создания киномифологии. В фильмах о Бонде, по сути дела, один сюжет: некий обезумевший террорист угрожает человечеству, точнее, западной цивилизации. Его хитроумные планы близки к осуществлению, но в дело вступает «агент Ее Величества» Джеймс Бонд и спасает мир. В лице Бонда Порядок борется с Хаосом, Добро со Злом. Слуги Хаоса всегда терпят поражение. Бондовские фильмы отличаются друг от друга лишь «начинкой» и спецэффектами — мифологическая конструкция остается неизменной.
Как и героев древних мифов, в критические моменты Бонда выручают диковинные приспособления — разного рода технические новинки, изобретенные «кудесником» Q. Все эти летающие машины, стреляющие авторучки и проч. являются прямой отсылкой к «коврам-самолетам», мечу Эскалибуру, «сапогам-скороходам» и т.п.
Бонд появился на экранах в середине шестидесятых годов, когда в памяти американцев еще был свеж Карибский кризис. Америка была жутко напугана возможностью ядерной войны. «Ядерный страх», возникший в США после того, как Трумэн объявил, что у СССР тоже есть атомная бомба, после Карибского кризиса только укрепился. «В начале 50-х годов эксперты считали, что главную опасность для США составляют уже не сами атомные и водородные бомбы СССР как средства разрушения, а та паника, которая возникла бы в случае войны»6.
Появление на экранах Америки бесстрашного суперагента, который ликвидирует любые угрозы человечеству, было воспринято публикой с энтузиазмом. Страх перед угрозой войны был иррациональным, и столь же иррациональным был способ преодоления этого страха.
БЕРЕЗОВСКИЙ В КИНО И НАЯВУ
Одной из попыток использовать кино для создания политических мифов является фильм «Олигарх». Прототипом главного героя — Платона Маковского — стал опальный олигарх Борис Березовский.
Одна из идеологических целей этого проекта — создать новый, позитивный образ олигарха в противовес существующему. Из «врага общества номер один» олигарх должен превратиться в романтичного героя, наделенного недюжинными талантами, который хочет быть свободным человеком в России. Главным препятствием к свободе являются спецслужбы. Маковский-Березовский объявляет им войну не на жизнь, а на смерть.
Однако авторам фильма не удалось создать эффективный миф. Положительный герой из Маковского не вышел. Герой вызывает сочувствие и симпатию тогда, когда борется за интересы других людей и готов ради них на самопожертвование. Маковский же думает только о себе. Он слишком эгоцентричен для героя.
В «Олигархе» предпринята попытка найти оправдание происхождению крупных капиталов в России. Ведь нелегитимность капиталов, нажитых олигархами за время ельцинских реформ, — одна из серьезнейших проблем современной России. Зрителю пытаются доказать, что Маковский имеет право на миллионы в силу своего превосходства над окружающими, в силу своей «гениальности». Олигарх — это сверхчеловек, который живет в свое удовольствие. Но ему мешают недочеловеки из спецслужб. И Маковский вынужден воевать с ними, чтобы защититься.
Такая мифологическая схема не сработает в России. У русского человека обостренное чувство социальной справедливости, и доказать ему, что мошенник имеет право жить припеваючи, а честный следователь с Урала должен считать жалкие копейки (в фильме эта метафора воплощена буквально), — невозможно. Это идет вразрез с традиционным российским «мифом о правде». Олигархическая «правда» Маковского-Березовского, лишена опоры на национальные архетипы и потому обречена на провал.
Кинематограф и в наше время сохраняет свое значение как средство конструирования мифов. Телевидение и другие СМИ являются главной «артиллерией» в современных информационных войнах. Однако кинематограф по-прежнему остается поставщиком мифологических образов, которые завоевывают воображение миллионов людей. Поэтому неудивительно, что в России начинают проявлять интерес к идеологическим функциям кино: государство принимает программу поддержки отечественного кинематографа, Б.Березовский становится прототипом главного героя фильма «Олигарх», рожденную в годы «перестройки» премию «Ника» вытесняет державный «Золотой орел» и т. д. В общем, кинематограф в России начинает постепенно возвращать себе утраченное звание «важнейшего из искусств».
Есть еще одна область, которая после развала Союза оставалась идеологически «бесхозной». Это литература. В России сегодня можно писать все. Ограничений нет никаких. Однако и на этом фронте начинаются перемены. Процессы, которые ведет молодежная организация «Идущие вместе» против ряда современных российских писателей, — признак того, что «инженерами человеческих душ» снова начинают интересоваться компетентные товарищи.
1 Ханютин Ю. Кинематограф — нацизм — пропаганда // Киноведческие записки. № 2. 1988. С. 87.
2 Там же.
3 Громов Е. Сталин: власть и искусство. М., 1998. С. 182.
4 Громов Е. Сталин: власть и искусство. М., 1998. С. 182.
5 Психологическая война. М., 1972. С. 265.
6 Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000. С. 141.
Инженеры мифов
XIX век был веком небывалого расцвета русской литературы и одновременно веком превращения ее в политическое оружие. В условиях отсутствия институтов политической оппозиции литература превратилась в «трибуну» протеста. Русская классическая литература предельно исторична, полемична, социально заострена. Писатели моделировали на художественном материале последствия разных социальных теорий того времени. Отсюда Базаров Тургенева, Рахметов Чернышевского, галерея героев Достоевского.
Федор Достоевский постоянно экспериментировал на своих героях. Убийство дозволено? Раскольников убивает совершенно незнакомую старуху-процентщицу. Бога нет? В доказательство этого Кириллов кончает жизнь самоубийством и т.д. По справедливому замечанию Альбера Камю, «в романах Достоевского вопросы ставятся с такой силой, что допустимыми оказываются только крайние решения»1. Достоевский берет некие абстрактные идеи, вкладывает их в уста героя, а затем начинает исследовать последствия воздействия этих идей на жизнь героя. Как правило, в столкновении с реальностью идеи разбиваются в пух и прах и ведут либо к гибели героя, либо к его очищению, отречению от идеи.
Достоевский ставил мыслительные эксперименты в литературе и пришел к выводу о губительности идей, владевших умами нигилистов и революционеров. Однако в XX веке большевики поставили эксперимент в реальности. В итоге жизнь опрокинула все их первоначальные замыслы. Пророчества Достоевского стали сбываться, подтверждая точность его литературных опытов.
Если на Западе роль катализатора общественных преобразований выполняли философы, то в России эту роль взяли на себя литераторы. Сила и значимость русской литературы заключались в том, что русские писатели одновременно были и философами, и идеологами, и критиками современного им общества. Собственно беллетристика часто отходила на второй план. Так, Достоевский, приступая к «Бесам», сначала намеревался писать памфлет, но в ходе работы над ним перерос первоначальный замысел и создал знаменитый роман.
Писатель в России стал «солью земли». Не случайна фраза: «Поэт в России больше, чем поэт». Художественное слово приобрело в России такую силу, которую не имело ни в одной западной стране. Русская литература как никакая другая богата политическими и социальными мифами, которые завоевали миллионы умов благодаря силе литературных образов и мастерству русских писателей.
Российский публицист С. Кара-Мурза, ссылаясь на слова В.Розанова о том, что «Россию убила литература», продолжает мысль: «Нас сгубила именно чрезмерная впечатлительность, свойство русского дорисовывать в своем воображении целый мир, получив даже очень скудный, мятый обрывок образа. Из-за этой артистичности сознания русские заигрываются в своем воображении, взмывают от земли далеко ввысь, а потом расшибаются. Чтобы летать в заданном коридоре и на орбите, нам требовались шоры идеологии, хотя бы и тупой. Не стало ее — и воспарили»2.
0 склонности советских читателей смешивать реальность и вымысел писал Лион Фейхтвангер, побывавший в СССР в 1937 году: «Для читателя Советского Союза как будто не существует разницы между действительностью, в которой он живет, и миром книг. Он относится к персонажам своих книг как к живым людям, окружающим его, спорит с ними, отчитывает их, видит реальность в событиях книги и в ее людях»3.
Фейхтвангер встречался со своими советскими читателями, и эти встречи произвели на него неизгладимое впечатление. «Автор создал своих людей, он за них отвечает, и если он на вежливые, но решительные возражения и сомнения своих молодых читателей дает не вполне правдивые ответы, то читатели немедленно дают ему почувствовать свое неудовольствие»4. Писатель с удивлением констатировал, что «герои прочитанного романа становятся в Советском Союзе такими же живыми существами, как какое-нибудь лицо, участвующее в общественной жизни»5.
Неудивительно, что Сталин, который называл писателей «инженерами человеческих душ», поставил их на службу государству. Советские писатели конструировали по заказу вождя героические образы, которые затем завладевали воображением миллионов советских людей. Посадить писателей на государственное довольствие и превратить их фактически в разновидность чиновников — это было дьявольски гениальное решение. Советские литераторы под неусыпным личным контролем Сталина пестовали новую государственную мифологию, получая за это зарплату и премии.
В годы так называемой «оттепели» именно литераторы были идеологическим рупором и локомотивом перемен. Где еще поэты могли собирать стадионы?
Во время «перестройки» именно писатели разрушали советскую мифологию, создавая произведения типа «Детей Арбата», «Плахи», «Ночевала тучка золотая» и др. Толстые литературные журналы были бестселлерами.
Огромную роль в разрушении советских мифов сыграла диссидентская литература. Не самые выдающиеся, с точки зрения их художественных достоинств романы типа «Доктора Живаго» Пастернака или «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына оказали большое влияние на умы советских людей, хотя многие знали о них лишь понаслышке. Но важно было не содержание книг, а сам факт их написания и запрета официальными властями. Книга становилась поступком, а писатель превращался в героя.
КГБ пытался исправить положение. Известно, что Андропов создавал себе имидж покровителя интеллектуалов. От репрессий КГБ перешел к опеке диссидентов, что давало свои плоды. Кроме того, наличие диссидентов придавало советской власти некий мистический налет. Кто такой диссидент? Это человек, который хочет выдать страшную тайну советской власти, скрытую от глаз непосвященных. А КГБ эту тайну охраняет. И абсолютно бредовое, с точки зрения современного человека, занятие, преследование писателей, обретало великий смысл.
Среди диссидентов особенно примечательна фигура Александра Солженицына. Прекрасно осознавая силу слова, он поставил своей целью разрушить советскую империю с его помощью. Произведения Солженицына насквозь пропитаны идеологией, и художественная форма повествования часто служит для нее лишь прикрытием. Солженицын разрушал советские мифы, создавая контрмифы. Самое поразительное, что проект Солженицына удался. Конечно, СССР распался в силу массы обстоятельств, и слишком преувеличивать «заслуги» писателя не стоит. Однако факт, что солженицынское творчество серьезно подорвало легитимность советского строя в глазах граждан страны.
Привилегированность советских писателей производила большое впечатление на их западных коллег. Приезжая в СССР, они удивлялись статусу писателя в советском обществе. Тот же Фейхтвангер не без зависти писал: «Если писатель привлек к себе внимание советских граждан, то он пользуется у них такой популярностью, какой в других странах пользуются только кинозвезды или боксеры, и люди открываются ему, как верующие католики своему духовному отцу»6. Приметой того времени были огромные тиражи, которые сметались с полок магазинов. Возможно, это было связано с кампанией по ликвидации неграмотности в Советском Союзе, проведенной в 30-е годы. Для тех, кто еще вчера не знал алфавита, книга значила гораздо больше, чем для образованного человека. Понятно, что критичность восприятия у таких читателей крайне низка и они все написанное принимают за чистую монету.
Исключительный статус советских писателей способствовал тому, что у СССР на Западе было много «друзей» среди писателей. «Друзей» Советского Союза издавали огромными тиражами, оказывали им знаки внимания и почести, на которые они не могли бы рассчитывать у себя на родине. В общем, «инженеры человеческих душ» всего мира работали на конструирование советской мифологии.
Для современного общества такое влияние писателей не назовешь нормальным. К счастью, рынок оказал на ситуацию в России оздоравливающее воздействие. Сегодня в нашей стране один из самых либеральных издательских рынков в мире. Напечатать можно все, что угодно. Нет никакой цензуры. Главное — раскупаемость тиражей. Современные литераторы перестали быть небожителями, растворившись в огромной массе литературных произведений. Многим писателям это не нравится, и они тоскуют по тем временам, когда был Союз писателей, госпремии, льготы и т.д. Будем надеяться, что эти времена не вернутся.
Итак, мы рассмотрели технологии создания и разрушения мифов, технологии их распространения. В заключительной главе мы коснемся содержания наиболее распространенных в России мифов, чтобы иметь представление о том, в каком направлении может пойти дальнейшее развитие страны. Ведь Россия вновь оказалась на перепутье. Мифологические конструкции прошлого разрушены, новые еще не возведены. Пока нет ответа на вопрос: под знаком какого мифа пройдет для России XXI век?
1 Камю А. Миф о Сизифе // Бунтующий человек. М., 1990. С. 81.
2 Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000. С. 345.
3 Фейхтвангер Л. Москва. 1937. М., 2001. С. 21.
4 Там же. С. 21-22.
5 Там же. С. 41-42.
6 Фейхтвангер Л. Москва. 1937. М., 2001. С. 42.
Глава V. Война мифов
• "Разоблачители" мифов
• Мифы о русском народе
• Мифология прошлого
• Мифология будущего: образы ада и рая
• Мифология настоящего
• Крах "модельного подхода" в России
• Россия на распутье
"Разоблачители" мифов
В России одной из «народных забав» является «разоблачение» мифов. «Разоблачители» выступают с разных идеологических позиций. Соответственно и объектом «разоблачений» являются самые разные мифы. Но на самом деле подобного рода «разоблачения» множат новые мифы и придают свежие силы старым. Взаимные разоблачения выливаются в «войну мифов».
Пока конкурирующие мифы не приняты на вооружение той или иной партией или политической силой, они кажутся безвредными. Но в СМИ происходит их незаметная обкатка. Мифы пробуются на прочность. Рано или поздно наиболее сильные из них станут политическим орудием какой-либо властной группировки. Поэтому важно отслеживать перипетии идейной борьбы на раннем этапе, когда она еще не переросла в политическую кампанию.
На протяжении последних 15 лет психика россиян подвергалась тяжелейшим испытаниям. Поэтому после революционных бурь люди инстинктивно стремятся в «тихую гавань». Такой «тихой гаванью» Для сознания является миф. Проблема, однако, в том, что пока еще нет национального мифа, который завладел бы умами большинства населения страны.
Отсутствие национального мифа, способного сплотить граждан России, находит свое отражение и в образе президента Путина. Этот образ вобрал в себя ожидания и надежды избирателей практически всего политического спектра страны. Высокий рейтинг Путина свидетельствует о том, что в России существует потребность в объединяющем символе. В то же время размытость президентского имиджа свидетельствует об отсутствии национальной идеи.
Путинский миф во многом снизил уровень тревожности населения, вызванный хаотичными «реформами» Ельцина. Но миф о Путине — искусственный, технологический. Его ресурс довольно ограничен. Этот миф не может полностью заменить национальный миф, если, конечно, Путин не отождествит себя с нацией и не приступит к построению тоталитарного государства. Но для такого поворота событий пока нет реальных предпосылок. В то же время отсутствие нового национального мифа провоцирует появление массы различных идеологических течений.
Объектом «разоблачений» мифоборцев являются советская история, история Российской империи, роль христианства в истории России, «реформы» Ельцина, Великая Отечественная война, исторические фигуры, такие как Петр I, Иван Грозный, Ленин, Сталин и др. Герои и антигерои прошлого часто меняются местами. Гетман Мазепа, генерал Власов, «лесные братья» из врагов и предателей превращаются в героев. Соответственно герои, например Павлик Морозов, превращаются в предателей и т.д.
В результате «разоблачения» старых мифов Россия осталась без истории. Есть набор различных мифов о российском прошлом — от левых до правых, но нет национального, т.е. общепризнанного, исторического мифа. История нации — это ее мифология, ее самооценка, понимание своей роли и миссии в окружающем мире. Набор исторических фактов сам по себе еще не есть история. Поэтому «утрата нацией собственной исторической памяти, хранящейся в национальной мифологии, автоматически ведет к утрате нацией представлений о своем начале, своих истоках, родословии, т.е. об истории великой Семьи. Вместе с историей теряются и очертания всего мифологического исторического пространства нации, а исторические события становятся цепью случайных фактов, относящихся уже не к одному, а к разным историческим субъектам. Не только отдельные события, но и целые пласты истории, целые эпохи оказываются принадлежащими к другим цивилизациям, другим народам. Народ уподобляется ребенку, ищущему в толпе своих мать и отца, лица которых он никогда не видел»1.
«Разоблачители» мифов часто декларируют намерение открыть людям истину. Так, по мнению публициста А. Горянина, «работа по выявлению мифов помогает выявлению истинного образа России. Пока мы не уберем искажающие наслоения, наша родина будет оставаться, по большому счету, неизвестной страной. Неизвестной даже для нас самих»2. Тот же пафос звучит со страниц книги «разоблачителя» мифа о Великой Отечественной войне Б.Соколова: «Новой России сегодня жизненно необходима национальная самокритика и отказ от мифологического взгляда на действительность. Только тогда станет возможным определение истинного места нашей страны и народа в окружающем мире и трезвый взгляд на стоящие перед нами проблемы»3.
Но так называемый «истинный образ» на самом деле лишь очередная мифологическая конструкция. А «трезвый взгляд» на поверку оказывается интервенцией контрмифа в старый миф. И это вполне естественный процесс. Мы живем в эпоху войны образов, борьбы интерпретаций действительности. Истинен тот образ и та интерпретация, которые признаются большинством. Новые мифы всегда рождаются в борьбе со старыми. Поэтому «разоблачение» одних мифов неизбежно порождает новые. Например, Горянин призывает «избавиться от привычного, как привычный вывих, Большого Негативного Мифа о России»4. Предложенный термин — Большой Негативный Миф — уже несет в себе заряд мифологичности. В нем есть целостность, злой умысел, угроза стране. БНМ — это образ Зла. Очевидно, что с ним необходимо героически бороться.
Горянин также предлагает объяснение восприимчивости России к негативным мифам. Он сравнивает национальные мифы других стран с русскими. «У большинства цивилизационно близких нам народов они горделивы, а порой и напыщенны. Но есть народы и страны с выраженно скромной и некичливой национальной психологией. К сожалению, они вполне способны усваивать отрицательные мифы о себе — по большей части умело и намеренно сконструированные. К таким странам, увы, относится и наша»5. Иными словами, скромность губит Россию, делает ее уязвимой для внешнего воздействия. В самом деле, «Москва — Третий Рим» — куда уж скромней. А бесконечные претензии на звание «великой державы» на фоне общего развала и упадка — разве это не от скромности? В действительности «скромность» выступает в данном случае лишь как один из элементов очередного мифа о России, ее «истинного образа».
Приведенный пример лишний раз демонстрирует, что «разоблачать» мифы можно, только создавая новые — контрмифы. Поэтому всякое «разоблачение» есть как минимум попытка создания новых мифов. Удачливые «разоблачители» старых мифов вошли в историю как создатели новых, которые предопределили течение истории. Достаточно упомянуть французских просветителей, которые, «разоблачив» теологические и абсолютистские мифы, создали миф о царстве Разума. В результате костры инквизиции сменила «революционная бритва» — гильотина.
И мифотворцы, и мифоборцы (это две стороны одной медали) используют одну и ту же схему для разрушения/создания мифов о России. Схема включает в себя миф о народе (характер народа, его миссию, его отношение к другим народам), мифологию прошлого (происхождение народа, галерея героев и злодеев, победы и поражения нации и т.д.)» мифологию настоящего (картина окружающего мира, смысл бытия, место человека в социуме, готовность к жертвам ради будущего) и мифологию будущего (образ награды за страдания в прошлом и настоящем, образ цели деятельности народа). Рассмотрим некоторые трактовки этих компонентов мифа о России.
1 Полосин В. Миф. Религия. Государство. М., 1999. С. 370.
2 Горянин А. Мифы о России и дух нации. М., 2002. С. 7.
3 Соколов Б. Тайны Второй мировой. М., 2001. С. 7.
4 Горянин А. Мифы о России и дух нации. М., 2002. С. 6.
5 Горянин А. Мифы о России и дух нации. М., 2002. С. 6.
Мифы о русском народе
В центре мифа о России — миф о русском народе. Это стержневой миф, на который нанизываются все остальные в рамках мифа о стране. Есть две противоположные трактовки народа — как субъекта и как объекта истории. В первом случае народ рассматривается как деятельное начало, как творец истории. Во втором случае народ оказывается жертвой истории.
Пересекаясь с мифом о прошлом, эти два мифа рождают разные мифологии народа. Например, если мы согласны с тем, что 37-й год был чудовищным преступлением в истории, то в зависимости от того, является народ объектом или субъектом истории, мы получим две разные мифологии народа. Если народ субъект истории, то это значит, что он несет ответственность за 37-й год. Народ повинен в преступлении. Народ преступен и т.д. Если же мы исходим из того, что народ объект истории, то выходит, что он жертва 37-го года, что во всем виновата горстка палачей во главе со Сталиным, и т.д. То есть народ совершенно не несет ответственность за репрессии, а, наоборот, заслуживает сочувствия и сострадания.
Представление о характере народа является ключевым в мифе о нем. Русскому народу даются прямо противоположные характеристики за счет абсолютизации какой-либо черты национального характера. Русский народ в одних мифах сказочно терпелив, в других, наоборот, нетерпелив. В одних мифах это народ-государственник, в других — народ-анархист (русская вольница). Народ-богоносец соседствует на одной территории со славянами-язычниками и т.д.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |