В начале правления Брежнева советский миф пытались как-то спасти. «Миф еще не оправился после разгрома «культа», но в нем было слишком много жизненных сил — он внутренне перестраивался, приспосабливался к изменившейся ситуации. Тяжелейший удар стал для него импульсом к развитию. Стала прорисовываться принципиально новая концепция — чехи ее назвали «социализм с человеческим лицом», — подразумевавшая степень политической и экономической свободы, немыслимую не только при Сталине, но и при Хрущеве. Миф на удивление легко и динамично вбирал в себя эти новые представления. Людей охватывала вера, что именно во имя такого коммунизма была совершена революция, именно этим путем завещал нам идти Ленин»8.
Это была своего рода коммунистическая Реформация, попытка очищения «истинной веры» от «искажений». Сталин был обвинен в отступничестве от «заповедей Ленина». А вероотступник заслуживает самой суровой кары, и сама память о нем должна быть уничтожена. Пикантность ситуации заключалась в том, что Сталина противопоставляли мифологическому Ленину, которого сам Сталин и создал. Таким образом, мифологический Ленин пережил!> своего создателя. Что же касается самого Сталина, то миф о нем был заменен антимифом («гений» превратился в необразованного выскочку, «добрый царь» — в кровожадного деспота, «великий полководец» — в человека, руководившего военными операциями по глобусу, и т.д.). Благодаря этому пошатнувшаяся было вера в коммунизм обрела новую силу, но после «пражской весны» эйфория закончилась и начался «застой».
Урон, нанесенный коммунистической религии разоблачением «культа личности», идеологи от КПСС пытались компенсировать еще большим обожествлением Ленина. Легитимность власти самого Брежнева обеспечивалась сложившейся коммунистической традицией. Наместником Бога-Ленина Брежнев уже не признавался. Совпадение отчеств Брежнева и Ленина стало предметом насмешек типа: «От Ильича до Ильича без остановки и паралича». Веры в вождя, который приведет народ к коммунизму, у людей уже не было. Правда, власть требовала лишь соблюдения религиозно-коммунистических ритуалов и лояльности. Как это ни парадоксально, но именно в годы «застоя» произошло постепенное освобождение от советской мифологии. Магическое мышление все больше уступало место рациональному.
Горбачев не мог опираться на традиции своих предшественников, поскольку страна нуждалась в реформах. Горбачев отказался от опоры на сложившиеся традиции и принялся их ломать. Горбачев искал основу легитимности своей власти в поддержке населения, поскольку без этого ресурса ему было трудно преодолеть сопротивление переменам в аппарате. Однако новый тип легитимности вознес на вершину власти другого лидера — Ельцина. Ельцин же порвал с коммунизмом окончательно и бесповоротно, перейдя в другую «религию» — демократическую.
Современные коммунисты напоминают скорее сектантов. Зюганов смешал православие с коммунистическими догмами, получив некую алхимическую смесь. Это спасло коммунистическую религию от полного отмирания, но в то же время лишило ее важного преимущества. При всех параллелях с религией коммунизм все же светская идеология. Это материалистическое учение, не признающее загробного царства. Поэтому слияние православия с коммунистическими доктринами — дело абсурдное. Это мертворожденная идеология, которая не обладает ни энергетикой коммунизма, ни святостью религии. Зюгановщина — это диагноз общества, симптом болезни, которую надо лечить. И в то же время показатель того, что коммунизм, как миф и религия, уже не страшен России. Он исчерпал все свои внутренние Ресурсы и возможности.
1 Андреева Л. Религия и власть в России. М., 2001. С. 244.
2 Сталин И. По поводу смерти Ленина // Соч. Т. 6. М., 1947. С. 51
3 Андреева Л. Религия и власть в России. М., 2001. С. 244.
4 Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2001. С. 10
5 Сталин И. По поводу смерти Ленина // Соч. Т.6. М., 1947. С. 48
6 Андреева Л. Религия и власть в России. М., 2001. С. 252.
7 Кара-Мурза С. Советская цивилизация. М., 2001. Т.2.
8 Белкин А. Вожди или призраки. М., 2001. С. 165.
Магия слов
Целью политических мифотворцев является искажение реальности. Делается это из вполне прагматических соображений для реализации определенных политических интересов. Жертвой мифа становится, прежде всего, язык, который он «похищает». Так, Э.Кассирер считал, что первым следствием насаждения нацистской идеологии в Германии 30-х годов стало изменение функций языка. Магическая функция языка стала доминировать над семантической. «Магическое слово не описывает вещи или отношения между вещами; оно стремится производить действия и изменять явления природы. Подобные действия не могут совершаться без развитого магического искусства. Только маг или колдун способен управлять магией слова, только в его руках оно становится могущественным орудием»1. В реальности нового магического языка фюрер выполнял роль верховного жреца, колдуна, повелевающего стихиями. Нацисты формализовали свой магический язык. Был создан т.н. Lingua Tertii Imperil (LTI) — язык Третьего рейха. «Для него были характерны введение множества неологизмов или изменение, выхолащивание и фальсификация старых общепринятых терминов и понятий, которые были приспособлены к духу и форме нацистской идеологии»2.
То же самое можно сказать и о советском новоязе («новояз», или «новоречь», — перевод термина newspeak, введенного Джорджем Оруэллом в антиутопии «1984»). Новояз искажал реальность так, как того хотели советские вожди. Мераб Мамардашвили считал: «Это — совершенно первобытное, дохристианское состояние какого-то магического мышления, где слова и есть якобы реальность. Так что дело не в цензурном запрете слова, а в том, что есть какое-то внутреннее табу, магическое табу на слова. Ведь в магии они отождествлены с вещами. Эта машина создана несколькими десятилетиями разрушения языка и появления вместо него советского новоречья, и беда в том, что у людей, оказывающихся лицом к лицу с реальностью, это вызывает онемение чувств и восприятий»3. Мамардашвили считал, что новояз «отменяет реальность», ведет к одичанию сознания (т.е. возвращает нас к первобытному состоянию магического восприятия слов).
В «отмененной реальности» советского новояза пульсировала своя особая жизнь. «Всему старому надлежало исчезнуть. И сам язык нового мира должен был обновиться и стать совершенно новым»4. Советское государство стало активно переименовывать окружающий мир: министры стали наркомами, офицеры — командирами, солдаты — красноармейцами и т.д. По магическому принципу новые слова должны были изменить реальность. Города и улицы переименовывались в честь пролетарских вождей: Ленинград, Сталинград, Киров, Орджоникидзе и т.д. Появились искусственно образованные имена: Эр-лен (эра Ленина), Ревдит (революционное дитя), Марксина, Нинела («Ленин» наоборот), Лестан (Ленин, Сталин), Марлен (Маркс, Ленин) и т.д.
О необходимости «переименования вещей» в революционные эпохи писал Г. Лебон. «Когда после разных политических переворотов и перемен религиозных верований в толпе возникает глубокая антипатия к образам, вызываемым известными словами, то первой обязанностью настоящего государственного человека должно быть изменение слов»5. Лебон считал главной обязанностью государственных людей «переименование и поименование популярными или нейтральными названиями тех вещей, которых толпа уже не выносит больше под прежними именами»6. По мнению ученого, новые названия препятствуют появлению старых образов, которые вызывают раздражение у людей. Таким образом, «переименование вещей» спасает их от гнева толпы и разрушения.
«Переименование вещей» практикуется и в современных демократиях. Ярким примером является т.н. политическая корректность. Идеологи политкорректности исходят из того, что в «традиционном» языке закреплены отношения господства и подчинения между мужчиной и женщиной, белыми и неграми и т.д. Меняя названия, можно избавляться и от заключенного в них «насилия». Например, американская феминистка предпочтет называть свою должность не chairman, как положено по нормам английского языка, a chairwoman.
Концепция политкорректности во многом опирается на труды французского философа Жака Деррида, создателя теории деконструкции. Объектом деконструкции является письмо. Чтение письма зависит от точки зрения, от фиксации «центра», которая может быть произвольной. Поэтому в политкорректном языке предпринимается попытка устранить этот самый «центр» или, по крайней мере, сместить его. Скажем, выражение «дебил» в отношении умственно отсталого человека является фиксацией точки зрения здорового. Политкорректно будет употребление термина differently abled (альтернативно одаренный) и т.д.
Блюстители политкорректности занимаются не только переименованием вещей, но и видоизменением слов: «Американские феминисты (-ки) усмотрели в слове history (история) слово his (его), и предложили историю женщин называть herstory, хотя слово history — греческого происхождения и к современному английскому притяжательному местоимению his никакого отношения не имеет. В параллель к слову hero (герой) предложено употреблять shero»7. Так слова превращаются в заклинания, цель которых — изменить окружающий мир, превратить его в «политкорректный».
НЕПОЛИТКОРРЕКТНАЯ ПОЭЗИЯ
Политкорректность является одной из форм цензуры. «Крамолу» при желании можно обнаружить где угодно. Например, в сатирической статье «Политическая корректность» Т.Толстая демонстрирует «смотризм» (lookism) в русской литературе:
«Для вас, души моей царицы,
Красавицы, для вас одних.
(Автор-мужчина прямо сообщает, что его текст не предназначается для уродок, старух, меньшинств, инвалидов; доступ к тексту — выборочный; это недемократично)»8.
«Грешна» и советская поэзия:
Коммунизм — это молодость мира,
И его возводить молодым.
Здесь прямо, внаглую содержится требование отстранить от рабочих мест лиц старшего и среднего возраста»9. В данном случае имеет место т.н. «возрастизм» (ageism).
Одна из функций политкорректного языка — унифицировать языковое пространство. Для политиков является серьезной проблемой тот факт, что одно и то же слово может иметь разное значение для различных политических субкультур. Эту трудность отмечал еще Г.Лебон. По его мнению, искусство правителей заключается в том, чтобы «уметь обращаться со словами. Главная трудность этого искусства состоит в том, что в одном и том же обществе, но в разных социальных слоях одни и те же слова весьма часто имеют совершенно различный смысл»10.
В политическом языке зашифровано видение мира, которое недоступно человеку, принадлежащему к другой политической культуре. Политический язык «можно рассматривать как естественный код политической культуры, причем код, открывающий доступ едва ли не ко всем ее сферам и пластам»11. Так, А.Синявский отмечает: «Внутри советского языка складывается совершенно особый, специфический жаргон, на котором объясняются между собою и с народом люди, управляющие страной. Они пользуются не словами, а словами-сигналами, под которыми подразумевается что-то многозначительное, но что именно — никто не может в точности объяснить, включая самих говорящих»12.
Наблюдение очень точное, но оно имеет отношение не только к советскому политическому языку. Любой политический язык имеет свой жаргон, понятный только «своим». Язык выступает в роли сигнальной системы, которая упрощает коммуникацию лидера и его последователей и позволяет отличить «своих» от «чужих». Слова-сигналы являются непременным атрибутом политического языка. В них закодирован смысл, доступный только представителю «своей» политической субкультуры. Политический жаргон свидетельствует также об общей системе ценностей представителей данной субкультуры.
Разницу между языковыми кодами различных политических течений легко ощутить, если, например, сравнить тексты леворадикальных газет типа «Завтра» и тексты «буржуазных» газет, скажем, «Коммерсанта». Пропасть между ними столь велика, что аудитория «Коммерсанта» не в состоянии читать «Завтра», а читателей «Завтра» бесит уже само название газеты — «КоммерсантЪ».
Слова-сигналы позволяют обеспечить резонанс мыслей и чувств лидера и его последователей. Достаточно Зюганову произнести слово «ворократия», чтобы вызвать у коммунистического электората целую серию ассоциаций, связанных с «антинародным режимом». Слова-сигналы обладают большой энергетикой и способны вызывать у аудитории сильные эмоции. Чем ярче вызываемые словом-сигналом ассоциации и образы, тем большим энергетическим потенциалом оно обладает.
Одни и те же слова воспринимаются по-разному населением разных стран. Г.Лебон приводит пример различного восприятия слова «демократия» англосаксонскими народами и романскими (к которым относятся и французы). «У латинян слово «демократы» означает главным образом исчезновение воли и инициативы индивида перед волей и инициативой общин, представляемых государством... У англосаксов в Америке то же самое слово «демократы» означает, наоборот, самое широкое развитие воли и индивида и насколько возможно большее устранение государства»13.
Приключения понятия «демократия» в России — отдельная тема. Отметим лишь, что популярность «демократов» в СССР была вызвана тем, что Ельцин и его соратники сумели вписаться в традиционный российский миф о правде. Кампания по борьбе с привилегиями, за восстановление социальной справедливости в те годы ассоциировалась с понятием «демократия», и поэтому «демократы» пользовались всенародной поддержкой. Но как только правительство Гайдара приступило к жестким рыночным реформам, миф рухнул в одночасье. Замена принципа солидарности и социальной справедливости принципом конкуренции, переход к англосаксонской модели демократии превратил Ельцина из народного героя в средоточие всех российских бед.
Большой силой воздействия на воображение людей обладают аббревиатуры. В годы становления советской власти они сыпались как из рога изобилия. ЦК, ВЧК, ВСНХ, ВЦИК, ОГПУ и проч. аббревиатуры обладали силой заклинания. «В начале революции для рядового российского гражданина все это звучало как «заумный язык», лишенный смысла и одновременно исполненный какого-то скрытого, тайного, зловещего содержания. Поскольку все эти буквы были не просто буквами, но угрожали жизни либо лежали в ее основании как некая магическая подоплека самой действительности»14.
Сила аббревиатур и впрямь поразительна. Так, давно уже нет КГБ, а магические три буквы до сих пор действуют на воображение людей, вызывая у них самую пеструю гамму чувств: от отвращения до восторга.
Одним из наиболее действенных орудий политического языка являются манипулятивные термины, или «ярлыки», которые «навешиваются» политическим оппонентам. Они создаются и вводятся в употребление с вполне определенной целью. Опасность их в том, что, входя в широкий обиход благодаря прежде всего СМИ, они «приживаются» надолго, становятся привычными, повседневными словами, вытесняя другие менее агрессивные термины. Синявский, например, пишет о «ругательном языке» советской прессы, который был «призван представить врага или вообще человека иного образа жизни, иного образа мыслей в черном свете. Начало этому ругательному языку, задолго до революции, положил сам Ленин, который был мастер наклеивать ярлыки на идейных противников»15. Традиция наклеивать ярлыки оппонентам прочно вошла в советский политический язык. Сегодня мы наблюдаем ее «достойное» продолжение в российских СМИ.
Ярлыки обладают действенностью, когда вписываются в определенную систему мифологии. Сами по себе обидные эпитеты не производят должного эффекта. А вот, например, ярлык «империя зла», изобретенный Рональдом Рейганом, органично вписался в мифологию противостояния Добра в лице США и Зла в лице Советского Союза. Это была удачная находка, которую быстро подхватили и растиражировали СМИ всего мира. Кстати, попытка Джорджа Бу-ша-младшего повторить успех Рейгана, введя термин «ось зла» применительно к Ирану, Ираку и Северной Корее, не имела ожидаемого успеха, хотя термин и наделал много шума. Случился даже любопытный курьез: стал известен настоящий автор термина — спичрайтер президента Дэвид Фрам. Это послужило причиной его увольнения с работы. Подобного рода секреты выдавать не принято16.
Ярлыки могут использоваться и для взламывания вражеской мифологии. Например, термин «красно-коричневые», который возник в период ожесточения борьбы «демократов» и КПСС. Цель, которую преследовали создатели термина, очевидна: поставив знак равенства между коммунизмом и фашизмом, разрушить советский миф. После развенчания культа Сталина несущей опорой советской мифологии служила победа в войне над фашизмом. И вдруг знак равенства между фашизмом и коммунизмом! Это вызывало шок и замешательство, взрывало советский миф изнутри.
Ярлык также пригоден для дискредитации политического режима, как это было с «семьей» Ельцина. Под «семьей» подразумевалась узкая группа приближенных «к телу» президента лиц. Как известно, «семьями» называют мафиозные кланы в Италии. Благодаря многочисленным боевикам про мафию о значении этого термина публика знает достаточно давно. Называя президентское окружение «семьей», журналисты подспудно отождествляли его с мафиозным кланом, который правит всей страной в своих узких групповых интересах. Поэтому Ельцин выдвинул на роль преемника человека, который в общественном сознании не ассоциировался с «семьей». Кремлевской пропаганде удалось убедить избирателей, что Путин не человек «семьи», создав ему имидж «государственника».
Политический язык служит для отправления символических ритуалов. Каждая политическая культура располагает своими ритуальными формулами и магическими заклинаниями, которые безоговорочно принимаются ее представителями. На Западе к такого рода «заклинаниям» относятся «права человека», «свобода слова», «демократия» и др. Но «заклинания» могут не действовать на представителей другой политической культуры. Для них это лишь «пустые фразы» — возражение очень часто встречающееся и довольно красноречивое. Оно является прямым признанием того, что слово-сигнал не несет для данной аудитории никакого эмоционального и смыслового заряда. Мы имели возможность убедиться в этом во время борьбы вокруг НТВ. Магическая формула «защиты свободы слова» не возымела воздействия на большую часть населения. Среди активных сторонников НТВ, по результатам опросов, было лишь около 10% телеаудитории. Такова примерно доля представителей политической субкультуры, ориентированной на западную систему ценностей. На них эти «заклинания» действовали, т.к. несли в себе мощный заряд ассоциаций, который был недоступен представителям других субкультур.
В политическом языке также зашифрованы архетипы, которые характерны для той или иной политической культуры. Архетипы могут активизироваться с помощью слов, фраз, образов. Например, невинная на вид формула «президент всех россиян» напрямую отсылает нас к архетипу «царя Всея Руси».
Обращение к архетипам позволяет решить проблему различного восприятия слов разными социальными слоями, о которой говорилось выше. Так, Гитлер говорил: «Я размешиваю народ и не общаюсь с ним, пока он не превратится в массу». Умело нагнетая эмоции толпы, он действительно «смешивал» рабочих, крестьян, почтенных бюргеров, военных, домохозяек и др. в единую серую массу. Не случайно нацисты превращали свои сборища в феерические шоу. Когда толпа впадала в экстаз, Гитлер начинал говорить то, что хотел донести до людей. Он общался с толпой на языке образов, обращаясь к самым примитивным структурам сознания людей, к тем мифологическим его пластам, которые Юнг назвал архетипами. По Юнгу, на этом уровне исчезает индивидуальность, а присутствует лишь коллективное бессознательное.
Язык является мощным средством мобилизации последователей. В емких формулах он позволяет зашифровать целые пласты ассоциаций, включающих в себя представление об опасности для данной группы, постановку целей, указание средств ее достижения и т.д.
Изучение политического языка представителей той или иной политической культуры позволяет понять ее особенности, способы мобилизации электората и, что для нас особенно важно, ее систему политических мифов. Для политтехнолога такой анализ имеет сугубо практическое значение. Зная мифы, зашифрованные в политическом языке, он может использовать их как во благо политического лидера, так и во вред. Может встроить политика в систему мифов той или иной социальной группы, а может, наоборот, «выбить» из нее. Политический язык — ключ к сердцу избирателя. Подбор «ключа» — одна из важнейших задач политика и его консультантов.
Приведенные примеры показывают, какова сила слова, насколько велик его энергетический потенциал, когда оно подключено к мифу. Слово — важнейшее орудие, с помощью которого политики воздействует на массы. Слово — это инструмент, позволяющий политику создавать значимые для избирателей образы, «заряжать» людей энергией, побуждать их к действиям. «Действует магия удостоверенных, повторяемых слов и формулировок. Она распространяется, подобно заражению, с быстротой электрического тока и намагничивает толпы. Слова вызывают четкие образы крови или огня, воодушевляющие или мучительные воспоминания о победах либо о поражениях, сильные чувства ненависти или любви»17. Магия слов действительно способна захватить душу человека, изменить ход его мыслей, чувств, определять поступки. Чем пользовались и продолжают пользоваться создатели политических мифов.
1 Белкин А. Вожди или призраки. М., 2001. С. 387.
2 Гаджиев К. С. Политическая философия. М., 1999. С. 549.
3 Мамардашвили М. Философия действительности // Как я понимаю философию. М., 1990. С. 203.
4 Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2001. С. 274.
5 Лебон Г. Психология масс. Мн. — М., 2000. С. 227.
6 Там же. С. 228
7 Толстая Н., Толстая Т. Двое. М, 2002. С. 251-252.
8 Толстая Н., Толстая Т. Двое. М, 2002. С. 251-252.
9 Там же. С. 244.
10 Лебон Г. Психология масс. Мн. — М., 2000. С. 228.
11 Баталов Э. Политическая культура современного американского общества. М., 1990. С. 154.
12 Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2001. С. 282.
13 Лебон Г. Психология масс. Мн. — М., 2000. С. 229
14 Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2001. С. 277
15 Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2001. С. 295.
16 Зимин Н. Автора! // Итоги. 5.03.2002. С. 4.
17 Московичи С. Век толп. М., 1996. С. 189.
Магия имени
Философ А. Лосев считал, что миф есть «в словах данная чудесная личностная история»1. В мифе раскрывается данная уникальная и неповторимая личность. «Имя личности есть то, что выражено в личности, что выявлено в ней, то, чем она является и себе и всему миру»2. Причем имя не простое, а магическое, поскольку с ним связано представление о чуде. Таким образом, Лосев приходит к следующему определению: «Миф есть развернутое магическое имя»3.
Магия имени активно используется в современной массовой культуре. В области «высокой моды» это проявляется особенно наглядно. Армани, Валентине, Пьер Карден, Ив Сен-Лоран — все это магические имена. Если на вас костюм «от Армани», значит, вы можете быть допущены в высший свет. Магическое имя действует как сказочное заклинание «Сезам, откройся!».
В политике похожая ситуация. Ленин, Робеспьер, Пиночет, де Голль и др. — это магические имена. Они и есть мифы. В каждом из этих имен содержится «чудесная личностная история». Имя вводит нас в царство мифа.
Магией имени успешно пользовались большевики. Партийные клички, бывшие первоначально одним из способов конспирации, постепенно обрастали легендами и превращались в магические имена: Ленин, Троцкий, Свердлов и т.д.
Клички вождей имели и религиозный смысл. Приняв новую веру, человек принимает и новое имя. Поэтому, перейдя в большевистскую «веру», революционер расставался со своим прошлым и вступал на новый путь. Открещиваясь от старого мира, большевики переименовывали окружающую действительность и считали необходимым носить революционные имена, а не «старорежимные».
Психоаналитическое объяснение партийных кличек предлагает А.Белкин: «Мое имя — это я сам, фамилия — тоже я в бесконечной череде поколений. С ними неотделимо спаяна первичная идентификация — фундамент нашего Я. Имя вбирает в себя личность целиком, с ее характером и миром эмоций, со всеми регуляторами высшего порядка (Сверх-Я, по Фрейду) — той самой инстанцией бессмертной нашей души, которая требует нас к ответу за каждый поступок.
Сверх-Я бдительно и неподкупно, его нельзя заставить умолкнуть, но зато довольно легко перехитрить. Смена имени — одна из таких универсальных, издавна известных уловок. Совершается как бы превращение в другого человека, за которого Я уже не несет такой ответственности. И сразу слабеют укоры совести, страх перед расплатой»4. Другими словами, революционеры прятались за кличками от укоров своей «старорежимной» совести. Кличка давала жизнь новой, другой личности. «Чужое имя — маска. Она помогает спрятаться от других. Скрыв настоящее имя за вымышленным, легче делать то, чего делать нельзя. Отречение от старого мира — и себя в нем — освобождало сразу от всех правовых и моральных ограничений. У революции — свои законы, своя особая шкала понятий о добре и зле. Убийство жандарма — не убийство, а акт справедливого возмездия. Экспроприация — не грабеж, а возвращение подлинному хозяину неправедно похищенного»5.
Таким образом, кличка помогала революционерам расстаться со старой системой ценностей, встать «по ту сторону Добра и Зла». Но это был не просто уход от реальности. Ими двигало сознание собственной исторической миссии — создания нового мира, нового человека, а следовательно, и новой системы ценностей — коммунистической. Создавался новый миф, который должен был сокрушить старый. Если миф – это имя, то новое имя рождает новый миф. Большевики верили в магическую связь слов и тех объектов, которые они обозначали, будь то живые люди или неодушевленные предметы.
Магическое мышление вождей XX века мало чем отличалось от мышления первобытных людей. Так, Дж.Фрэзер считал: «Первобытный человек, не будучи в состоянии проводить четкое различие между словами и вещами, как правило, воображает, что связь между именем и лицом или вещью, которую оно обозначает, является не произвольной и идеальной ассоциацией, а реальными, материально ощутимыми узами, соединяющими их столь тесно, что через имя магическое воздействие на человека оказать столь же легко, как через волосы, ногти или другую часть его тела. Первобытный человек считает свое имя существенной частью самого себя и проявляет о нем надлежащую заботу»6.
Такое убеждение вело первобытного человека к необходимости скрывать свое подлинное имя, чтобы уберечься от злоумышленников. Например, египтяне выходили из положения, давая детям два имени: «У каждого египтянина было два имени: истинное и доброе или, иначе, большое и малое. Доброе, или малое, имя было известно всем, истинное же, или большое, имя египтяне держали в глубокой тайне»7. Похожие обычаи, кстати, встречаются и в наши дни. Ребенку дается светское имя, которое записывается в паспорт, а при крещении дается другое имя, которое, «по приметам», рекомендуется держать в тайне от незнакомых людей.
Первобытные народы прибегали также к прозвищам. «Когда настоящее имя человека необходимо держать в тайне, в ход нередко идет его прозвище или уменьшительное имя. В отличие от первичных, настоящих имен эти вторичные имена не считаются частью самого человека, так что их можно без опасения разглашать, не рискуя поставить под угрозу безопасность называемого лица»8.
Это наблюдение помогает кое-что понять в психологии большевиков. Видимо, они относились к своим кличкам, как к вторичным именам. Об этом свидетельствует привычка говорить о себе в третьем лице, свойственная многим из них. Так, Сталин недвусмысленно выразил отношение к своей кличке в знаменитом ответе на поздравления в связи с его 50-летним юбилеем. Документ стоит того, чтобы процитировать его полностью: «Всем организациям и товарищам, приславшим приветствия в связи с 50-летием т. Сталина. Ваши поздравления и приветствия отношу на счет великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по образу своему и подобию. И именно потому, что отношу их на счет нашей славной ленинской партии, беру на себя смелость ответить вам большевистской благодарностью.
Можете не сомневаться, товарищи, что я готов и впредь отдать делу рабочего класса, делу пролетарской революции и мирового коммунизма все свои силы, все свои способности и, если понадобится, всю свою кровь, каплю за каплей. С глубоким уважением, И. Сталин. 21 декабря 1929 г.»9.
Этот текст — удивительная смесь религии, магии и утопии. Библейское выражение «по образу и подобию», подчеркивание магической связи с партией рабочего класса образом крови, апелляция к большевистской утопии — мировому коммунизму. Как это ни удивительно, именно на этой религиозно-магическо-коммунистической мешанине держалось мировоззрение большевиков.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |