В19 Мужчина и женщина — тайна сакрального брака. СПб.: Речь, 26 страница

Итак, чем более беззащитна внутренняя материнская структура в лич­ности мужчины или женщины, тем больше она перенапрягается в своих

Истинное мужское Область Кощея Истинное женское начало

Рис. 15. Схема, выявляющая внутреннюю область «Кощея»: стрелками показано давление, которое оказывает гиперматеринская структура на мужское и женское начала личности, а также — ответное давление области Кощея на мужскую и женскую части личности,

попытках защитить себя самостоятельно и тем больше концентрирует она женских агрессивных сил. Следовательно, тем выше «плотность» самого материнского комплекса, давящего на мужскую область личности, и значит, тем более сдавлено мужское начало в зоне прилегания гиперма- теринской структуры к мужской области. Иначе говоря, гиперматерин- ское давление инстинктивно возрастает именно там, тогда и настолько, где, когда и насколько мужское неспособно защищать женское.

Но в непосредственной близости материнской структуры для созре­вающего мужского начала (Ивана) есть и важные позитивные сторо­ны, так как, даже будучи гиперактивной, материнская структура имеет не только подавляющий, но и позитивный, помогающий полюс. Образ Ивана-царевича отражает тот аспект мужского созревания, который происходит в наиболее удаленной от «зоны материнского давления» области мужского. Эта «удаленная» часть мужского в лице Ивана, от­правляясь на поиски Кощеева царства с целью освободить плененную им прекрасную женственность, соприкасается с инициирующим мате­ринским миром. Иван попадает в архетипическую область внутренней Ведьмы — ведающей.матери, Бабы Яги, владеющей тайным знанием. Ведьме известны самые слабые стороны подавленной мужественности (Кощея). Она знает все о способах победы над Кощеем. В сказке именно Баба Яга указывает Ивану-царевичу путь к заветному дубу, на котором хранится Кощеев сундук. Поскольку Баба Яга выступает здесь как му­драя, ведающая часть матери, как вынашивающая женская функция, она становится проводницей мужского к женскому. Яга кормит и поит Ива­на не как ребенка, а как мужчину, как потенциального героя. Яга топит для него баньку, предоставляет ночлег, а наутро указывает верный путь. Проявляя об Иване заботу, Яга видит в нем не только освободителя Ва­силисы (плененной женственности), но и собственного защитника. Яга тоже страдает от притеснения со стороны негативного мужского (Ко­щея). Оно, в свою очередь, давит на материнскую область с не меньшей ответной силой, чем материнская область давит на Кощея. Недаром в сказках у помогающей Яги всегда есть зуб на Кощея.

Итак, помогая Ивану, Яга выступает одновременно как питаю­щая мать (восстанавливает его силы), как инициирующая мать (дает сакральное знание — раскрывает тайну Кощеевой смерти; дарит вол­шебный клубочек, указывающий верный путь к плененной женствен­ности), и, наконец, — как благословляющая мать (верит в него, желает Ивану удачи). Так благословляющая Баба Яга, способствуя победе Ива- на-царевича над Кощеем, стимулирует процесс отделения созревающего мужского начала не только от материнского, но и от отцовского мира, и главное - способствует соединению мужского и женского начал в свя­щенном союзе.

Таким образом, развивающееся мужское в лице Ивана, получив поддержку со стороны материнской мудрости (Яги), направляется в са­мую сдавленную область мужского, где обитает Кощей — «злой отец»: незащищающая, пленяющая, сдерживающая всякое развитие мужская отцовская сила. Кощей олицетворяет концентрированную мужскую волю, доведенную до абсурда. Эта воля тотальна, могущественна (вол­шебна) и направлена на удерживание, сдавливание, изолирование энер­гий жизни. Воля Кощея — мертвая воля.

Поскольку эта негативная мужская сила возникает на стыке ищущего защиты материнского мира и подавленного мужского мира, очевидно, что таким образом архаичные маскулинные энергии мате­ринской структуры, подменяющие собой мужскую защиту, стремятся компенсировать недостаток защищающей активности мужского, ис­кусственно создавая для этого феномен «злого отца». Входя в плотный контакт с подавленным мужским началом, материнская гиперзащита как эстафету передает ему стратегию тотального удерживангш, рож­дающую все формы зависимостей. Кощей успешно следует этой страте­гии — он с огромной силой (равной материнской силе, которая давит на него) удерживает попавшие к нему ценности. Поскольку в результате сдавливания область Кощея имеет чрезвычайно высокую плотность, то она содержит и большой потенциал — богатство, злато.

Влияние Кощея на личность трудно переоценить — оно воистину кол­довское, способно на любые коварства и самый вероломный обман. В нашей практике не раз перед «Битвой с Кощеем» участницам инициаций снился специалист по инициационной терапии, который предупреждал о том, что, если женщина решится работать с этой темой, заболеет ее ребенок или слу­чатся другие неприятности. Таким образом, внутренний Кощей способен, принимая любой облик, искусно противостоять попыткам осознающего Я войти в ту область бессознательного, где он обитает. Однако при достаточно инициированной растущей мужской части, то есть при достаточно крепком внутреннем Иване-царевиче, победа над Кощеем неминуема.

Итак, в области Кощея велика концентрация отцовской тира­нии — захватывающей, неотпускающей мужской силы, служащей идее материнского удерживания во внутренней тьме, в непроглядной утробе бессознательного. Так в реальной семье гиперсильная мать повелева­ет слабым отцом, вторящим ей. Это неизменно выявляет в реальном мужчине-отце Кощея. Причем слабым мы предлагаем считать как без­вольного, так и деспотичного отца, потому что и тот и другой являются незрелыми именно как отцы. Отец-«рохля», как и отец-«тиран», в отли­чие от зрелого отца, не осуществляют взращивающую, инициирующую и благословляющую отцовские функции, в то время как последние вы­ступают проявлением Великой мужской защиты в адрес детей.

Вслед за неотпускающей матерью неотпускающий отец удерживает истинные мужские и женские энергии своей личности и личности каж­дого из своих детей в состоянии подавления и пленения, препятствуя их взрослению и расцвету. И — самое важное — неотпускающий отец препятствует союзу мужского и женского начал в личности своих детей, а значит, и их счастливой жизни как мужчин и женщин. Мы уже опреде­лили, что отцовская гиперзащита, как и гиперзащита материнская, при­водят к эффекту «консервации» охраняемых ими объектов. Недаром Кощей угрожает Василисе Прекрасной превратить ее в каменную ста­тую, если она не согласится выйти за него замуж.

Однако не следует забывать, что чем мощнее удерживающие мате­ринско-отцовские силы, тем сильнее потребность в преодолении такого рода двойного гнета — потребность в сепарации. Если говорить о процес­сах, происходящих в одной и той же личности, дети неотпускающих ро­дителей обладают как собственным внутренним Кощеем, так и внутрен­ними Иваном-царевичем и Василисой Прекрасной. Побеждая внутрен­него Кощея, Иван-царевич, как развивающаяся мужская часть личности сына или дочери неотпускающего отца, в момент победы приобретает весь огромный потенциал Кощеевых сил. Теперь этот потенциал может идти на реализацию любых целей личности, в том числе и на строитель­ство прекрасных дворцов для внутренних Ивана-царевича и Василисы.

Мы с вами можем вспомнить немало примеров из жизни на тему острой конфронтации реальных отцов с подрастающими сыновьями, где отчетливо проявляется «кощейская» позиция неблагословляющего, конкурирующего с сыном отца. Вместо того чтобы научить сына сра­жаться с соперниками, с его страхами перед миром, в том числе и стра­хами перед миром женщин, такой отец сам полуосознанно «сражает­ся» с сыном, как Кощей с Иваном-царевичем. Такой отец отчужден от женских целебных энергий внутри своей личности, он до сих пор еще не достиг союза со своей внутренней женственностью и поэтому пре­пятствует сыну в установлении контакта с нею.

В отличие от сказок, где герой побеждает Кощея в ходе одного- единственного сражения, в реальной жизни таких сражений может быть много: столько, сколько обнаружится внутренних запретов, стра­хов и слабостей, препятствующих мужчине в достижении его целей и гармоничных отношений с миром женщин. Когда поход против отца- Кощея затягивается, возмужание сына затормаживается, что наряду с материнской гиперопекой становится еще одной важнейшей причиной инфантильного поведения у мужчин. Это отражается в возникновении у них зависимых форм поведения. Пользуясь языком архетипического анализа, можно утверждать, что происхождение всех зависимых форм поведения (пищевой, алкогольной, наркотической, игровой и эмоцио­нальной) — это прямой результат удерживающего, давящего влияния не только внутренней гиперматеринской структуры («злой матери»), но и внутреннего неблагословляющего «злого отца», который, как и Ко­щей, стремится победить растущую мужскую силу (Ивана-царевича).

Дочерям же реальных «злых отцов» достается участь «вечных не­вест», так как не благословляющий на женское счастье отец сдерживает своевременное созревание женственности. При этом не важно, своим присутствием или отсутствием подавляет отец развитие женственности своей дочери. Симптом «вечной невесты» может проявляться как в от­сутствии отношений с мужчинами, так и в навязчивом сценарии неми­нуемых разрывов в отношениях. Удерживающая сила отца-Кощея, как пружина, тянет дочь назад, в позицию пленницы. Эволюция женственно­сти требует, чтобы стадии безусловной отцовской любви к дочери, а за­тем — отцовского благословения-отпускания неизбежно были пройде­ны. Поэтому растущая женственность не любимой и не благословленной отцом дочери будет искать благословляющего безусловного принятия у своих партнеров-мужчин, излишне нагружая их с самого начала отно­шений выполнять в ее адрес высшие отцовские функции, к чему готов далеко не каждый взрослый мужчина.

В результате достаточного количества инициаций на тему «Битва с Кощеем» участники независимо от их возраста отмечают у себя повы­шение осознанности и ответственности в области как мужско-женских, так и других отношений. Рост ответственности означает созревание не только мужской, но и отцовской функции, и проявляется в том, что у человека исчезает желание видеть причины своих проблем в других людях и их несовершенствах. Человек начинает воспринимать себя как источник и причину любых событий и отношений, имеющих место в его собственной жизни.

Таким образом, у инициированных в «Битвах с Кощеем» реальных мужчин и женщин возникает чувство большей внутренней свободы и бо­лее ясное понимание причин напряжения в отношениях с родителями, близкими, другими значимыми людьми. Важно отметить, что нередко после инициации «Битва с Кощеем» происходят взрывы этого напря­жения, проявляющиеся в виде конфликтов. Затем наступает смягчение и заметное потепление отношений, которые прежде характеризовались скрытой или явной враждебностью.

На пути к разоблачению и одолению пленяющей силы Кощея Иван-царевич вступает в контакт со многими внутренними силами, инициирующими мужественность. Он жалеет медведицу или мед­ведя — символы той природной, животной энергии, которая наполняет родительское начало, в том числе энергии агрессивной. Известно, на­пример, что мать не только готова яростно защищать свое дитя в случае опасности. Наряду с чувством любви и привязанности к младенцу мать испытывает и бессознательную ненависть к нему, поскольку маленький ребенок ограничивает ее в удовлетворении самых фундаментальных по­требностей: лишает полноценного сна, отдыха, комфорта. Эта подавлен­ная материнская агрессия (медведица) интуитивно ощущается ребенком и становится источником многих детских страхов. Медведь же в сказке символизирует агрессию отца. В сказках «Маша и медведь», «Три мед­ведя» отец-медведь выступает как гневливая и своенравная отцовская фигура, которая неволит или пугает маленькую героиню. Если девочка в сказке освобождается от медведя по-женски: с помощью хитрости или убегая, то Иван-царевич противостоит родительской агрессии по-муж­ски: он сначала целится в зверя из лука, а потом вступает с ним в союз, приобретая таким образом его силу.

Следующим в сказке Ивану (растущей мужской осознанности) встречается заяц — прообраз инфантильных страхов. Речь идет не только о страхах ребенка перед огромным миром, но и о подростковом страхе юноши перед женщинами, который вырастает из страха перед материнской агрессией. Оставляя зайца нетронутым, согласившись не есть его, Иван избегает оплошности вновь вытеснить (проглотить) страх в область бессознательного. Получая обещание зайца сослужить ему службу, Иван тем самым оказывается способным отныне осознавать свои страхи. Так он берет и зайца (детский страх) в союзники. Подоб­ным образом Иван поступил и с медведицей (медведем) — он не делает ее (его) своей добычей, не «мстит» отцу или матери, а отпускает зверя, познавая тем самым природу агрессивной родительской силы, приоб­ретая эту силу в виде преданности зверя.

Следуя дальше, Иван-царевич спасает птенца, выпавшего из гнез­да, и в финале возвращает в морскую пучину выброшенного волной щуренка (или щуку), за что селезень и щука также обещают ему свою помощь. Таким образом, Иван обретает все больше ответственности за окружающий мир. Из охотника (символ более архаичного слоя мужско­го начала) он преображается в защитника и спасителя. Спасение дете­нышей говорит о пробуждении высшего духовного аспекта мужествен­ности — отцовского начала.

Итак, мужское в лице Ивана-царевича преображается по пути к женскому (к Василисе Прекрасной), осваивая все новые и новые уровни мужского сознания. Вступая в контакт со своими агрессией (медведи), страхами (заяц) и состраданием (спасение животных и их детенышей), мужское принимает эти энергии в себя, переплавляет их, создавая тем самым многослойную иерархию мужских сил, достигающих наи­более духовного уровня — отцовства.

Добравшись до огромного дуба, где хранится ларец Кощея, Иван приближается к области мужской мудрости. На первый взгляд дуб как символ высшего сознания, отцовского по своей природе, предстает могучим препятствием на пути к Ивановой победе. Дуб надо одолеть. И действительно, только достигая высоких уровней сознания, подняв­шись на высшие ступени мужской зрелости, можно обрести ту силу, ко­торая способна творить счастье.

Сундук на дубе символически отражает парадоксы развития. Если воспринимать сундук как хранилище, сокровищницу бессознательных этапов возмужания, то, будучи спрятанным на высоком дубе, сундук являет собой известную закономерность — чем выше уровень нашего сознания (высокий дуб), тем более глубокие, более вытесненные его содержания (заяц, утка, яйцо и игла) становятся нам доступны. Поэтому наиболее ранние и наиболее серьезные психологические травмы легче устраняются в психотерапевтической работе, если мужское начало лич­ности мужчины или женщины уже достаточно окрепло, что достигается в ходе проживания соответствующих инициаций.

Связи, налаженные с внутренними природными силами, помогают Ивану достичь заветной цели. Медведица (медведь) верно служит ему, одолевая дуб так же, как материнская (отцовская) преданность способ­на одолеть любые преграды. Эта материнская (отцовская) преданность превращается в мужскую верность и преданность.

Заяц-союзник настигает зайца из ларца так же, как однажды осо­знанный и узнанный нами наш собственный страх позволяет вовремя уловить и обезвредить другие страхи. Селезень сбивает вылетевшую из зайца утку так же, как высшая отцовская воля останавливает безрас­судность материнского инстинкта, жаждущего вечно удерживать дитя (яйцо) в утробе своей любви и заботы. Инстинктивное материнское на­чало (утка) стремится (летит) во что бы то ни стало не отдать дитя (яйцо) миру (отцу), потому что мир представляется матери опасным, а един­ственной защитой кажется попытка оставить дитя (яйцо) нерожденным. Селезень как отец прекращает этот полет и сбивает утку, в результате чего она теряет яйцо. Он выступает здесь символом отцовской ответ­ственности за второе рождение ребенка — рождение его осознанности, пробуждение его Души (яйцо). В тех версиях сказки, где утку сбивает не селезень, а сокол или другой пернатый хищник, концентрация отцовской воли, инициирующей отрыв ребенка от матери, еще выше. Это может означать, что и удерживающая ребенка от взросления материнская ин­стинктивная сила в этом случае тоже больше, поскольку для того, чтобы остановить ее, требуется не мцрный селезень, а хищный сокол.

Можно полагать, что падающее в море лицо (Душа) вот-вот отправится туда, откуда появилось — в пучину неведения, в глубины бессознательного. Но щука — материнская исполняющая воля, максимально приближен­ная к мужскому волевому аспекту, — символ божественной (рыба) му­дрости матери, ловит сакральное яйцо знания и отдает его Ивану. Здесь в действие включается зрелая, мудрая часть материнского начала. Мудрость матери (щука) следует воле выросшего сына, как женское следует мужской воле по законам духовной иерархии. Только зрелая мать (щука) способна вовремя увидеть в сыне взрослого мужчину и подчиниться его воле как мужской, а значит, ведущей, несущей основную ответственность.

Итак, материнское (щука) и отцовское (селезень, сокол) начала служат последнюю службу созревающему мужскому в лице Ивана. Они помогают ему и благословляют его на пути к союзу с женским началом личности — к Василисе Прекрасной.

Игла в яйце — символы соответственно Духа и Души. Игла содер­жится в яйце, что символически отражает иерархию этих двух высоких инстанций сознания. Душа по отношению к Духу — более внешняя, бо­лее проявленная духовная структура. Дух (игла) — это еще более высо­кая ступень сознания, чем Душа, и постичь его можно, если проникнуть в пространство Души (яйцо). Дух тверд, что означает — силен, он не­зрим и утончен, а также вечно подвижен и вечно ускользает из виду, как игла. Душа, как и яйцо, — субстанция, несущая жизнь. «Вдохнуть душу» во что-либо означает «оживить».

Почему же Кощей умирает, только когда сломана игла? Извест­ные выражения «пасть духом», «дух сломлен» или «несгибаемый дух» говорят, соответственно, о нехватке или присутствии некой незримой силы — силы духа. Причем речь идет о силе именно мужской природы. Этой силы лишается Кощей, и эту же силу обретает Иван-царевич, ломая иглу как волю Кощея. Известно, что над головой осужденных мужчин ломали меч как символ того, что они лишаются своей воли. Назначение же мужской воли — править миром.

Если Дракон символизирует смешанную, переплавленную отцовско- материнскую агрессию, обитающую в более верхних слоях бессознатель­ного (Дракон летает по небу), и поэтому — агрессию более явную, то Кощей — отражение более глубоко вытесненной (он царь подземного мира) и менее осознаваемой агрессивной силы отцовской природы. Ко­щей — более глубинная теневая структура личности, чем Дракон. Поэто­му для победы над Кощеем требуется еще больше духовных затрат и еще большая концентрация сил и сознания, чем для победы над Драконом.

На первый взгляд в образе Кощея содержится явное противоречие. С одной стороны, Кощей представляет собой истощенное, лишенное жизни мужское начало, с другой — обладает огромным могуществом. В то же время могущество Кощея держится на единственном атрибуте силы — игле, хранящейся в сакральном яйце (Душе). Противоречивая символика образа Кощея говорит о превосходстве тайного, духовного знания об устройстве мира над земными силами физического мира.

Один из важнейших элементов этого знания состоит как раз в по­стижении смысла точки (проекция иглы) как символа точности. Точка и точность — результат высокой концентрации сознания, образом которого и является игла. Именно сакральное знание о великой духов­ной силе концентрации и точности делает Кощея непобедимым и бес­смертным. Это означает, что и любой воин, постигший силу точности (сломавший Кощееву иглу), управляющий своим сознанием, становится мудрым, неуязвимым и победоносным.

Итак, игла имеет свойство проникать, что отражает способность Духа проникать в суть вещей, а проекция иглы на плоскость является точкой. Это говорит о важнейшем свойстве, которой обладает духовная сила, — свойстве точности, определенности. Точность как признак ра­боты самого Духа предстает альтернативой неопределенности и хаосу, которыми характеризуется пассивная, неинициированная агрессия.

Поскольку победоносная сила скрыта главным образом в точности, победителем — то есть свободным и счастливым человеком — может стать каждый, независимо от пола и других стартовых условий. По­беждает тот, кто постигает не только глубину, но и строгую опреде­ленность, точность и структурированность знания об устройстве мира, кто способен управлять своим сознанием, способен к высокой концентрации сознания.

Дракона также можно победить лишь с помощью точности. Свойство отрубленных драконьих голов отрастать вновь и вновь говорит не только о мощи (волшебной силе) Дракона, но и о том, что освободитель должен быть максимально искусным воином. В сказках и мифах, а также во внут­ренних сюжетах участников инициаций победы над драконами одержаны именно в результате точных ударов: один герой поражает Дракона прямо в сердце, другой — в середину лба средней головы и т. д. И только после этого драконьи головы перестают вырастать вновь и вновь. Таким обра­зом, точность — это основа защищающей мужской силы.

Поскольку игла в яйце — символ не только точности, но и способ­ности проникать внутрь, в самую суть явлений, то яйцо — это еще и не­кая первозданная рождающая стихия, так как символизирует начало творения. Игла как символ Духа символизирует духовное могущество человека, содержащееся в его Душе (яйце).

Яйцо во внутренних сюжетах участников индивидуальных ини­циаций неслучайно порой имеет огромные размеры и состоит из све­тящейся энергии (аура). Даже представляясь размером со страусиное, оно обладает свойством сиять (яйцеклетка) или содержит целебную жидкость (околоплодные воды). Путь Ивана-царевича к яйцу часто представляется в виде подземных ходов и лазов, а не лежит через лес или находится в сундуке на дубу, как в классической сказке о Кощее. Так на языке символов внутренний мир говорит нам, что, прежде чем попасть в теневую область отцовского начала (в область внутреннего Кощея) и овладеть там сакральной силой, созревающая мужественность в лице героя-освободителя должна сначала преодолеть притяжение материнской удерживающей «утробы» (пещеры, подземные ходы, лазы и т. п.), успешно найти из нее выход.

Кроме прочих значений, образ иглы представляет собой и ту кон­центрированную, сжатую до плотного состояния духовную силу, что влияет на судьбу человека. На востоке вертикальную складку на лбу называют «иглой судьбы». Характер судьбы считается связанным с ду­ховными возможностями человека, с его способностью или неспособ­ностью влиять на ход событий.

Что касается элементов мужественности и женственности, то игла — это еще и мужско-женский символ. В игле отражено мужское начало, о чем свидетельствует ее фаллическая форма и колющие свойства. Но мужское здесь слито с женским, так как игла имеет ушко как проявление кольца (кольцо — символ женского). Игла является древним орудием женского творчества. Она, будто маленький меч, обретает в женских руках созидательную силу. Извечное творящее начало иглы позволяет женщинам всех времен соединять разрозненные части, а также создавать различные предметы: от бытовых до произведений искусства. Такое со­творчество мужского и женского является не только внутренним генера­тором личности, но и источником высокой чувствительности, точности и тонкости как божественных свойств человеческого сознания.

В то же время игла несет в себе мужское начало. Она служит не только сакральной сутью классического меча, квинтэссенцией его силы, не только несет в себе свойство проникновения в глубинную природу явлений, но также обладает способностью проявлять события духов­ной жизни во внешний мир, то есть содержит умение попадать в точку, достигать цели. Здесь игла выступает одновременно символом Духа — еще более высокой, чем Душа, творящей инстанции. Игла — это то, что трудно увидеть, что нелегко найти. Работая иглой, нужно сконцентри­роваться; это одна из древнейших медитаций, позволяющих заглянуть вовнутрь, в неведомое. Область Духа иерархически надстоит над обла­стью Души, но, опускаясь в земной мир, Дух и Душа образуют вечный могучий творящий союз, символом которого и является игла.

Итак, анализируя архетипический путь возмужания, мы опреде­лили следующее. Ломая иглу как Кощееву силу, Иван-царевич, с одной стороны, лишает Кощея его непобедимости и бессмертия, а с другой — становится обладателем тайного знания о сотворящем взаимодействии мужского и женского начал. Поскольку сила побежденного всегда пере­ходит к победителю, Иван-царевич приобретает это знание и собственно точность как свои новые мужские качества. С этого момента Иван чужд неопределенности, способен противостоять ей и изгонять ее отовсюду.

ясно осознавая ее колдовскую природу. Благодаря обретенной точности (ответственности) Иван-царевич становится победоносным, отныне он неуязвим и «меток. Тайна его победоносной силы, как мы уже определи­ли, — в умении проникать в глубокие пространства Души (яйцо) и Духа (игла), что невозможно без высокой духовной концентрации, достигае­мой благодаря заветной силе точности (игла).

Что касается Кощея, то стоит еще отметить, что в сказках говорится о его жизни как о хранящейся на конце иглы, другими словами. Дух Кощея (игла) и его Душа (яйцо) находятся вне своего владельца. Вы­несение Души и самой жизни вовне означает для Кощея бесчувствен­ное, бездуховное существование. Кощей отделен, отлучен от своих Души и Духа, от эмоционального содержания жизни, что на первый взгляд делает его неуязвимым. Душа Кощея, как и плененная им красавица, то­мится в плену — она спрятана, скрыта, окутана тайной. Это вынуждает Кощея искать недостающую ему чувствующую часть, поэтому он захва­тывает женское и в облике прекрасной героини держит его взаперти, скрывая от посторонних глаз. Это главная стратегия Кощея — изолиро­вать, приостановить и даже умертвить движения Души, умертвить жен­ственность, которая сама по себе и есть поток жизни. Кощей стремится остановить этот поток и хранить его в ограниченном пространстве, не позволяя жизни проявляться вовне.

В подавляющих, неинициирующих родителях всегда неосознанно действуют элементы стратегии Кощея. Они интроецируются (встраива­ются) в личность их детей, и справиться с ними можно, многократно одерживая победы над собственными внутренними Кощеями.

Очевидно, что архетипически аспект Кощея присутствует в любой реальной ситуации, где людей похищают и пленяют.

Поскольку фигура Кощея олицетворяет процесс консервации под­линных чувств, пленения Души и самой жизни, его образ — симво­лический ключ доступа к любой депрессии. Побеждая Кощея, можно победить, таким образом, и депрессию, которая стала весьма распро­страненной в западном мире. Депрессия обретает самые разнообразные формы и, как известно, является матерью многих психосоматических заболеваний. Ментальность западной цивилизации не принимает всей глубины и естественности духовной жизни. Это привело человека к не­умению понимать и принимать эволюционные этапы духовного роста, связанные с переживанием сакральной пустоты, которые неизбежны, как и схватки с Кощеем. Само царство Кощея символизирует ту область пустоты в бессознательном, которая лишена жизни (Души), но хранит сокровища Духа (бестелесной силы). Отрицание Души западным миром привело к неумению побеждать своего внутреннего Кощея, побеждать сухую неэмоциональную социальную культуру, где чувствам и духовно­сти, как и курильщикам, отведены лишь специальные места. Переживать глубокие сакральные чувства «цивилизованный» человек может только в строго определенных областях жизни — в сфере искусства, в области религии, в межличностных отношениях. Но и здесь можно встретить немало жестко действующих табу: Кощей западного мира строго огра­ничивает человеческую Душу в ее проявлениях, строго следит за тем, чтобы хранить ее подальше от познающего аспекта сознания. Суть его правления в ограничении процессов духовного развития. Это относится к эмоционально закрытым отношениям в семьях, к некоторым соци­альным структурам, а также к отдельным людям, облеченным властью. До недавнего времени примерами систем, ограничивающих подлинную духовную, эмоциональную жизнь, служили государственный аппарат, советская система школьного образования, армейская среда. К счастью, духовные ценности проникают сегодня во все области жизни.

Кощей «чахнет над златом», что означает не только власть денег, но и преобладание точного расчета и рационального подхода над духов­ным восприятием мира, чем также безмерно грешит западная цивили­зация. Ее технократический менталитет, склонный к расчетам, меньше всего учитывает свое главное сокровище — духовные возможности че­ловека. Тотальное технократическое мировоззрение с его уничтожением природы и гонкой вооружений, как и Кощей, вынесло и спрятало свою многострадальную Душу далеко за пределы обыденного сознания — она хранится в заповедном месте, отыскать которое под силу только челове­ку с любящим сердцем (Ивану-освободителю).

С одной стороны, классический облик Кощея представляет собой скелет, а с другой — он облачен в царственные демонические одежды и правит подземным миром. Очевидно, что Царь-Кощей как персонаж выделен из образа Аида, царя Мира мертвых — мира бессознательных процессов, вытесненных за пределы сознания. Его власть исключает че­ловеческие любовь и тепло.

Бестелесный Кощей, лишенный эмоционального, чувствующего компонента жизни, стремится похитить и удерживать подле себя пре­красное женское не только в сказках. Реальный мужчина, предлагающий реальной женщине отношения без принятия за нее полной мужской от­ветственности, невольно препятствует полноценному развитию ее жен­ственности. Таковы, например, отношения в любовном треугольнике, где две женщины принадлежат одному мужчине. Здесь мужчина невольно выступает в роли Кощея, пленяющего прекрасную женственность. На определенных этапах существования треугольника мужчина играет в «утаивание» от одной женщины информации о другой. Тем не менее эта «другая» незримо присутствует в обоих дуэтах, создавая атмосферу угне­тения, сковывания, ограничений, умалчиваний и недомолвок. Это сопро­вождается не только нарушением контакта с женственностью (определен­ная ее часть заперта) в Душе мужчины, но и сковыванием, насильствен­ным сдерживанием всей палитры подлинных чувств у обоих партнеров.

Дата добавления: 2015-11-04