— Да, — наконец выговорил Рэнкин, сникнув в свидетельской ложе под тяжестью своего признания. — Это возможно.
— Благодарю вас.
Ирен собиралась сесть, но свидетель продолжал стоять, качая головой.
— Я был бы рад ошибаться, — сказал он. — Если я никогда его не видел, то и не мог предотвратить того, что случилось. Я рад, что ошибся.
— Спасибо, больше вопросов нет, милорд. — Садясь, Ирен расправила мантию.
— Ирен — хороший барристер, — прошептал Себастьян Дэниелу, когда присяжных отпустили и его вот-вот должны были увести в камеру. — Он никогда не видел меня на площадке. Он видел кого-то другого.
Дэниела пробрала дрожь. Он взял Себастьяна за плечо и передал его конвоиру. Он был уверен, что мальчик полностью понимает все происходящее.
Выходя из зала, Ирен вопросительно взглянула на Дэниела.
Дэниел проработал в офисе допоздна и вернулся домой в Боу только в девятом часу вечера. Он закрыл дверь квартиры и прислонился лбом к косяку. Дома стоял нежилой запах. Дэниел включил отопление и налил себе чашку чая, переоделся из делового костюма в джинсы и футболку и загрузил стиральную машину.
Он позвонил Каннингему, поверенному Минни, чтобы узнать, как продвигается продажа дома, но телефон стоял на автоответчике.
Вдруг раздался стук в дверь. Дэниел решил, что это кто-то из соседей, ведь чтобы зайти с улицы, нужно было позвонить в домофон. Он открыл дверь и увидел низенького, полного человека с айфоном в руке, поднятым на манер микрофона.
— Вам помочь? — нахмурился Дэниел, зацепив двумя пальцами задний карман джинсов.
— Вы Дэниел Хантер, адвокат убийцы из Эйнджела. Я подумал, что вы не откажетесь со мной побеседовать. Я — из «Мейл».
Дэниел почувствовал, как по мышцам током пробежал горячий заряд гнева. С коротким смешком он шагнул на порог:
— Да как вы смеете… Как вы меня нашли?..
— По избирательному списку, — ответил мужчина бесцветным тоном.
Рубашка у него была мятая, пальцы — в никотиновых пятнах.
— Сейчас же убирайтесь из моего дома, или я вызову полицию.
— Мы на общественной лестничной клетке…
— Это моя лестничная клетка, убирайтесь. — Дэниел сказал это так громко, что по коридору прокатилось эхо. Он уловил в собственном голосе акцент северянина. Его акцент всегда усиливался от злости.
— Мы все равно пишем о вас статью. Для вас же лучше поучаствовать, — возразил журналист тем же бесцветным тоном и отвел взгляд, чтобы коснуться телефона и, как решил Дэниел, записать их разговор.
Этот жест подействовал на Дэниела как толчок. С тех пор как он кого-нибудь бил или вообще проявлял физическую агрессию, прошло много лет. Он схватил мужчину за воротник и припечатал к стене лестничной клетки. Телефон крякнул о землю.
— Мне еще раз повторить?
Дэниел наклонился к журналисту вплотную. От того пахло мокрым плащом и ментоловой жвачкой.
Мужчина вырвался из захвата, торопливо нагнулся поднять телефон и почти скатился по ступенькам к выходу. Дэниел подождал на площадке, пока не услышал, как хлопнула дверь. В квартире он зашагал взад-вперед по коридору, проводя пятерней по волосам. Потом с размаху шлепнул по стене ладонью.
Он вошел в гостиную, беззвучно сыпля ругательствами. На каминной полке стояло фото Минни, и он представил, что бы она ему сейчас сказала: «И зачем такому умному парню, как ты, кулаками махать?» Он невольно улыбнулся и попытался представить, как она приезжает к нему в гости: тяжело взбирается по лестнице, спрашивает, почему он не подыскал жилье на первом этаже. Она бы приготовила поесть, и они бы сели пить джин и смеяться над своими давними размолвками.
Но она умерла, и теперь он никогда не узнает, каково было бы быть с ней взрослым. Она приняла его к себе ребенком, и покинул он ее тоже ребенком, пусть подросшим, но все же ребенком, обозленным и разочарованным. Он упустил возможность выпить с ней джина и выслушать ее историю — на равных, а не просто с той, кто его спас. Именно об этом он теперь жалел больше всего, о том, что он так никогда и не узнал ее по-настоящему.
Дэниел встал и пошел на кухню в поисках джина. Он держал алкоголь в кухонном шкафу в коробке. Там было полно добра, оставшегося от вечеринок: мадера, «Адвокат», «Малибу», — к которому Дэниел почти не притрагивался. Он снял коробку с полки и принялся рыться в ней, пока не нашел наполовину полную бутылку «Бомбейского сапфира». Минни бы никогда не купила такую дорогую марку, но Дэниел позаботился сделать все так, как ей понравилось бы: высокий бокал, сначала лед, потом выжатый лимон (когда у нее были лимоны). Он был уверен, что она начинала со льда, чтобы притвориться, что порция меньше, чем казалось на самом деле. Надо льдом, джином и лимоном зашипел тоник, и Дэниел помешал напиток черенком вилки. Он выпил его маленькими глотками прямо на кухне, вспоминая розовый кулак Минни с зажатым в нем бокалом и искорки в глазах.
Матч по телевизору был в самом разгаре, но Дэниел выключил звук и взял ее записную книжку, открыв на странице с номером Джейн Флинн и адресом в Ханслоу. Взглянул на часы: самое начало десятого — еще не поздно для звонка.
Он набрал номер, который Минни аккуратно записала синей шариковой ручкой. Вообще-то, он не помнил, чтобы она созванивалась с Джейн, но, может быть, этот номер был записан, когда Норман был еще жив.
Дэниел слушал гудки, потягивая джин. Самый запах напитка уже напоминал о Минни.
— Алло? — Голос звучал гулко и одиноко, словно из пустого мрачного коридора.
— Алло, я бы хотел поговорить с… Джейн Флинн?
— Я вас слушаю. Кто это?
— Меня зовут Дэниел Хантер. Я был… Минни Флинн была моей… Если я правильно понимаю, она была женой вашего брата?
— Вы знакомы с Минни?
— Да, вам сейчас удобно говорить?
— Да, но… чем я могу вам помочь? Как дела у Минни? Я часто о ней думаю.
— Она… умерла в этом году.
— О, мне жаль. Какой ужас! Кем, вы говорите, вы ей приходились?..
— Я ее… сын… она меня усыновила.
Эти слова потребовали всего воздуха, который был у Дэниела в легких, и он обессиленно откинулся на спинку дивана.
— Мне очень жаль. Какой ужас… Боже… спасибо большое, что сообщили… Как ты сказал, тебя зовут?
— Денни…
— Денни, — повторила Джейн.
Дэниел услышал, как на заднем фоне заливаются смехом дети, заглушая телевизор, и подумал, что это, скорее всего, ее внуки.
— Вы хорошо ее знали?
— Ну, когда-то в молодости, в Лондоне, мы вместе ходили развлекаться. Они с Норманом там познакомились. Мы ходили на танцы, ели рыбу с жареной картошкой. А потом они с Норманом переехали в Камбрию — и больше мы практически не общались.
— Вы с Норманом были оттуда родом?
— Да, но я редко возвращалась обратно. Норман скучал по тем местам, скучал по прежней жизни, а мне всегда нравилось в городе… Когда будут похороны?
— Они были несколько месяцев назад. Я запоздал со звонком… — Дэниел слегка покраснел от своей лжи. Ему было стыдно представляться преданным сыном. — Она оставила мне записную книжку, и я нашел в ней ваш номер. И решил позвонить — на случай, если вы еще… если вы захотите об этом узнать.
— Спасибо тебе. Такая грустная новость, но… Благослови ее Бог, ей выпала нелегкая жизнь.
— Вы знаете, что с ними случилось, с Делией и Норманом? — спросил Дэниел, все еще чувствуя, как горят щеки.
— Мне понадобились годы, чтобы с этим смириться. В глубине души я была всегда зла на Минни… Для тебя это наверняка звучит ужасно, мне очень жаль, и, конечно, теперь я понимаю, что была не права. Просто, когда происходит нечто подобное, никаких других чувств не возникает. Хочется кого-нибудь обвинить, но не брата же. Думаю, поэтому мы и не поддерживали связь. Знаю, тебе это покажется неправильным…
— Понимаю, — тихо произнес Дэниел. — А что случилось с Норманом?
— Когда Делия умерла, Норман вышел в огород с дробовиком и… вставил дуло себе в рот. Минни не было дома, и его нашли соседи. Об этом писали во всех газетах. Я понимала, что он… Он любил свою малышку, но ему было не в чем себя винить… С их браком было покончено, понимаешь? Думаю, они пережили очень мрачные времена. Он винил в случившемся Минни…
— Она и сама себя винила.
— Так она же была за рулем… Он приехал в больницу, чтобы попрощаться с дочуркой, и был с ней, когда та умерла, но он… так и не оправился. Прошло всего несколько, месяцев после ее смерти, и он покончил с собой. Надеюсь, Денни, тебе никогда не придется пройти через что-то подобное. Я приезжала в Камбрию на похороны племянницы, а еще через три месяца — на похороны брата. Нет ничего удивительного, что мне больше не хочется туда приезжать.
— А какой была Минни тогда… на похоронах Делии?
— Она хорошо держалась. Пригласила всех в дом и накрыла стол. И слезинки не проронила. Мы все рыдали, но они оба были спокойны. Правда, было кое-что…
— Что именно?
— На похоронах… Священник сказал свое слово. Могильщики стали закапывать могилу, но тут Минни вырвалась у Нормана, побежала и бросилась в грязь. На ней было бледно-серое платье в цветочек. Она упала на колени перед могилой Делии и потянулась за край. Нам пришлось ее оттащить. Норман успел ее схватить. Она бы скатилась в могилу к малышке. Это был единственный знак, что она, что она… Когда мы вернулись, она подала пирожные — свежие бисквиты, не покупные, домашние. Она их испекла накануне вечером, не иначе. И я помню, как она с улыбкой их раздавала, и глаза у нее были сухие… только на платье остались два круглых коричневых пятна от грязи…
Дэниел растерял слова. В повисшем молчании он пытался представить описанную Джейн сцену.
— Когда умер Норман, на его могилу она уже не кидалась. Она даже не переоделась на похороны, насколько я могла судить. Так в домашнем халате и осталась. На ней даже чулок не было. На похоронах Нормана бисквитов не подавали. Минни просто дождалась, пока все закончится, и ушла. Тогда я была о ней невысокого мнения, но теперь я ее не виню. Она была на пределе. Ты знаешь, у каждого из нас свой предел. Она была очень зла на Нормана. Бог свидетель, я тоже, когда отошла от шока.
Снова повисло молчание.
— Мне очень жаль, — вздохнув, сказал Дэниел.
— Знаю, все это ужасно. Мы с Минни не поддерживали связь, потому что я винила ее в смерти Нормана, но правда в том… я тебе скажу, я только недавно смогла себе в этом признаться… он сам сделал этот выбор, а не она, и это была трусость… В конце концов, мы все умрем. Нет ничего неотвратимее. Он просто не смог этого вынести. Я знала Минни, она бы не стерпела этой… трусости… особенно когда сама она с такой храбростью все это перенесла, а ей свою потерю было вынести еще труднее.
— Почему вы так говорите?
— Как почему? Ведь она же была за рулем. Она наверняка думала: а что было бы, если бы малышка сидела спереди, пристегнутая… что, если бы машину занесло немного в другую сторону? Такие мысли сводят с ума. Ей удалось сохранить рассудок. Надеюсь, до конца?..
— С рассудком у нее было в полном порядке. — Дэниел позволил себе слегка улыбнуться. — Многие бы могли позавидовать.
Он выдохнул, получился полувздох-полуусмешка.
— Денни, чем ты сейчас занимаешься? Откуда ты звонишь?
— Я юрист, тоже в Лондоне. В Ист-Энде.
— Очень тебе соболезную, дружок.
— Спасибо, что поговорили со мной. Я просто…
— Это тебе спасибо за то, что сообщил. Если бы я знала, то приехала бы на похороны. Она была хорошей женщиной. Всего тебе наилучшего…
Дэниел повесил трубку.
«Хорошей женщиной».
Он допил джин, думая про пятна грязи на ее платье.
Минни стояла на коленях в земле, сажая цветы в палисаднике перед домом. Она вдавливала черенки в лунки и нагребала вокруг земли. Когда мимо прошли Кэрол-Энн с Дэниелом — школьные сумки на плечах, форменные рубашки выпростались из брюк, — она выпрямилась.
— Как вы, Мин? — поздоровалась Кэрол-Энн.
Минни встала и направилась к ним, отряхивая землю с рук о юбку.
— Как все прошло?
— Нормально, — ответил Денни, придерживая дверь, чтобы Блиц мог пройти внутрь. — На следующей неделе еще пять.
— Но с этими все в порядке? — настаивала Минни, взяв Блица за загривок, чтобы тот не обнюхивал Кэрол-Энн. — Ты уверен, что…
— Кто знает.
Дэниел теперь был выше ее, но даже притом, что ей в разговоре приходилось смотреть на него снизу вверх, он все равно чувствовал себя маленьким.
— Все прошло нормально, — сказал он. — Скоро узнаем.
— Нормально — это уже хорошо. Кэрол-Энн, ты ведь останешься на ужин, да, милая? Сегодня пятница, я купила рыбу.
— Ага, — ответила та. — Было бы здорово, Мин.
Парочка развалилась на траве, болтая и дразня друг друга, а Минни снова занялась цветами. Дэниел успел переодеться после школы. Он принялся щекотать Кэрол-Энн, та завизжала, и Минни с улыбкой на них посматривала. Кэрол-Энн перевернулась и забросила на Дэниела ногу. Потом нагнулась над ним, придавив запястьями к траве.
— Пленных берешь?
— Беру, — ответила она, пытаясь пощекотать его, пока он прижимал руки к бокам и отбивал ее ладони.
Над лицом Дэниела зависла белая бабочка, бессмысленная и очаровательная. Он наблюдал за ее нервным полетом.
— Замри! — вдруг вскрикнула Кэрол-Энн. — Она у тебя в волосах. Я хочу ее поймать. Будет тебе подарок.
Дэниел замер, наблюдая, как Кэрол-Энн протянула руки над его головой и накрыла бабочку ладонями.
— Хватит! — раздался окрик: над ними стояла разгневанная Минни.
Дэниел растерялся. Он приподнялся на локтях, а Кэрол-Энн, все еще сидя на нем верхом, с пойманной бабочкой, обернулась.
— Отпусти ее сейчас же, — приказала Минни.
Кэрол-Энн раскрыла ладони и, вставая, дотронулась до плеча Минни.
— Извините, Мин, я не хотела вас расстроить.
— Ты тоже меня извини, — сказала Минни, отворачиваясь и держась за лоб. — Просто когда берешь их в руки, то стряхиваешь у них с крыльев пыльцу. А без нее они не могут летать и умирают.
Кэрол-Энн обваляла пикшу в сухарях, а Дэниел нарезал картошку крупными брусками, бросил в проволочную сетку и опустил во фритюрницу. Минни покормила скотину, и все уселись за кухонный стол, расчистив место для трех тарелок посреди старых газет и банок со спагетти. Дэниелу только что исполнилось шестнадцать.
Кэрол-Энн оставалась на ужин два-три раза в неделю. Настала пора экзаменов за среднюю школу, и Минни неделями не находила себе места: то спрашивала, не нужно ли ему заниматься, когда он шел играть в футбол, то покупала ему новый письменный стол, то советовала подольше лежать в ванне, чтобы расслабиться, и пораньше ложиться спать.
— Ты не понимаешь этого и не чувствуешь, — повторяла она, кусая верхнюю губу, — но сейчас очень важное время. Ты стоишь на пороге между старой жизнью и новой. Мне все равно, чем ты займешься, но я хочу, чтобы ты поступил в университет. Я хочу, чтобы у тебя был выбор. Я хочу, чтобы ты увидел, чего можешь достичь.
Она помогала ему с биологией и химией и уговаривала есть побольше, чтобы хорошо питать мозг.
— Вкуснятина какая, Минни, — заявила Кэрол-Энн, выдавливая кетчуп на край тарелки.
Блиц напряженно наблюдал за ними с нитью слюны, свисавшей из пасти до самого пола.
— Тогда доедай, лапушка, — сказала Минни девушке и протянула брусок картошки Блицу, который жадно выхватил его.
Дэниел ел, положив левый локоть на стол, а пальцы правой руки запустив в волосы.
— Значит, как я понимаю, ты говоришь, что все прошло нормально. Не было вопросов, на которые ты не мог ответить, и у тебя хватило времени, чтобы все проверить до того, как сдать работу?
— Ага, все прошло отлично, — ответил он с набитым ртом, поддевая вилкой свежие кусочки рыбы.
— Что-то не так, лапушка? — забеспокоилась она и откинула волосы с его глаз.
Он выпрямился и осторожно отстранился от нее. Ему не нравилось, когда она так трогала его в присутствии друзей. Если бы они были одни, он бы не имел ничего против.
— Я же сказал, что все прошло отлично. — Он не повысил голос, но на этот раз посмотрел ей в глаза.
— Не смотри на меня так, мал еще. — Минни подняла взгляд на Кэрол-Энн. — Я же только спросила.
Она вызывающе улыбнулась и скормила собаке еще один кусочек.
Позже, когда Кэрол-Энн ушла домой, Дэниел достал учебники и сел за большой дубовый письменный стол, которой специально для него купила Минни. Она принесла ему перекусить перед сном: горячий шоколад и домашние булочки с патокой, намазанные толстым слоем масла.
— Не сиди слишком долго, лапушка, — сказала она, потерев ему спину между лопатками, — а то перетрудишься.
— Все нормально.
— Тебе налить ванну? Помокни хорошенько, а потом спускайся ко мне поболтать.
— Хорошо.
— Я знаю, ты сегодня все написал на «отлично».
— Откуда тебе знать?
— Знаю, и все. Мое ирландское шестое чувство. Для тебя это будет начало чего-то прекрасного. В детстве тебе пришлось нелегко, но теперь ты нашел свой путь. — Она сжала кулак и с улыбкой махнула им у лица. — Так и вижу тебя в элегантном костюме. Может быть, ты будешь жить в Лондоне, а может, в Париже и зарабатывать большие деньги. А я буду приезжать к тебе в гости… ты угостишь меня обедом?
— Ага, конечно. Обед так обед, все, что пожелаешь.
Минни откинула голову и засмеялась. Ему нравился ее смех. Он словно пузырьками поднимался из ее утробы. Она положила руку на стол, чтобы удержать равновесие.
— Вот выдумщик, а? Но смотри, слово придется держать.
Она снова откинула с его лица волосы и влажно поцеловала в лоб. Он улыбнулся, отстраняясь от нее.
— Твоя ванна будет готова через десять минут. Постарайся прийти сразу, а то остынет.
Дэниел слушал, как Минни идет вниз по лестнице, а половицы с перилами протестуют против ее веса. Блиц гавкнул разок, когда она уже почти спустилась, раздраженный, что его так надолго оставили в одиночестве. Вот скрипнула, закрываясь, дверь в гостиную, и глухо забормотал телевизор, пробиваясь звуком сквозь толщу пола. Снаружи было еще светло, и ранние летние пташки порхали с ветки на ветку. Какая-то часть Дэниела по-прежнему была здесь чужой, его тянуло в город, наполненный недоверием и непритязательной свободой. Но в то же время с Минни он чувствовал себя дома.
Прошло три года с тех пор, как она его усыновила, и он ощущал себя по-другому. Он видел, что о нем заботятся. И пожалуй, это было для него самым странным. Когда он перестал бороться с Минни, она просто утопила его в опеке и внимании. Даже когда она смущала его, целуя на глазах Кэрол-Энн или расхваливая перед соседками по прилавкам на рынке, он чувствовал ее тепло. Она говорила ему, что любит его, и он ей верил.
В ванне он погрузился в воду по самую шею. Ростом он был уже пять футов десять дюймов, больше чем на полфута выше Минни. Он больше не мог вытянуться в ванне, но был по-прежнему чересчур худым. Он сжал кулак и поднял предплечье к лицу, чтобы проверить бицепс. Вдобавок к футбольным тренировкам он начал упражняться с гантелями.
Дверь в гостиную открылась, и телевизор заговорил громче. Минни мягко прошлепала на кухню и обратно. В ванной было полно пара, хотя Дэниел заранее приоткрыл окно на три дюйма — как раз чтобы видеть часть двора. Из земли за вечернее небо жилистой, костлявой пятерней цеплялась рябина.
На полке в ванной стояла бабочка, слегка на боку, как нравилось Минни. Дэниел вытер с лица пот и посмотрел на бабочку, представляя, как маленькая девочка ставит ее сюда. Дэниел сглотнул и отвел взгляд в сторону.
Он вытерся и надел спортивные штаны и футболку. Высушил волосы полотенцем и откинул назад: они сильно отросли. Провел пальцами по нижней челюсти, проверяя, нет ли признаков бороды. Кожа была гладкой.
На кухне он поджарил себе тост, налил стакан молока и пошел в гостиную, чтобы посидеть с Минни.
— Хочешь тост? Я сделаю.
— Нет, лапушка, с меня довольно. А ты опять проголодался? Ну и бездонный же у тебя желудок. Хотела бы я столько есть.
Она попыталась поставить локоть на ручку кресла, но промахнулась и пролила немного джина на пол.
— Ну вот, — проворчала она, промокая лужицу пяткой носка.
Дэниел отдал Блицу последний тост и допил молоко, слушая, как Минни громко ворчит на новости. Премьер-министр Джон Мейджор[38] говорил о потенциале экономического роста.
— Вот кретин, — выругалась Минни в экран. — Они не успокоятся, пока не поставят страну на колени… Бог свидетель, ту женщину[39] я ненавидела, но он ничуть не лучше.
Ответа от Дэниела не ожидалось, и он ничего не сказал. Только подбросил в камин кусок угля.
— Как ванна, лапушка?
Щеки у Минни были мокрыми, словно она только что плакала. Она наклонилась через подлокотник кресла, на лице улыбка, глаза счастливые, и спросила:
— Ты закончил с уроками?
— Ага.
— Молодец.
— Ты в порядке? — забеспокоился Дэниел, увидев, как она утирает лицо.
— У меня все прекрасно, лапушка. Меня просто раздражает этот идиот. Переключи новости. Выключи его совсем. На дух его не переношу.
Дэниел встал и переключил канал. Показывали спорт, и он взглянул на Минни, чтобы понять, разрешит ли она это оставить. Обычно она просила его смотреть соревнования на черно-белом телевизоре на кухне или разрешала, но сразу же теряла терпение. Сегодня же ее глаза побродили по экрану и, моргнув, надолго закрылись.
Пока Дэниел сидел, пытаясь смотреть игру, ее веки подрагивали, а голова дважды резко качнулась вниз, и Минни проснулась. Когда ее глаза снова начали слипаться, он встал, осторожно взял у нее из руки бокал и отнес на кухню. Блиц попросился на улицу, и Дэниел открыл ему заднюю дверь, потом вымыл посуду после ужина и вытер ту часть кухонного стола, на которой они ели.
Когда пес вернулся в дом, Дэниел закрыл окна и запер заднюю дверь на задвижку. Блиц устроился в своей корзине, а дом наполнился храпом Минни.
Она полулежала в гостиной, откинув голову на спинку кресла, а пальцами продолжая сжимать невидимый бокал, который Дэниел давно у нее забрал.
Дэниел постоял рядом и вздохнул. Он выключил телевизор и закрыл камин защитной решеткой. Потом погасил лампу рядом с креслом Минни, взял ее за руку и потянул на себя, просовывая свою руку ей под плечо.
— Нет, оставь меня, лапушка, оставь, — запротестовала она.
Но он обхватил ее за плечи, поставил на ноги и повел, держа за талию, из гостиной наверх. Дважды ему приходилось останавливаться, чтобы восстановить равновесие, упираясь ногой в нижнюю ступеньку, а Минни наваливалась на него всем телом, но он все-таки поднял ее на второй этаж и уложил на кровать, где она разлеглась с приоткрытым ртом и перекрученным туловищем, потому что ноги остались на полу.
Дэниел встал на колени, расшнуровал ей ботинки и стащил их вместе с толстыми шерстяными носками. Его всегда поражало, какие маленькие у нее ступни. Он расслабил ей ворот блузки, стянул с нее кофту и снял заколку с волос, отчего длинные седые кудри волной хлынули на подушку.
Он сунул ее ноги под простыню и немного приподнял плечи, выпрямляя голову на подушке, прежде чем накрыть стеганым одеялом.
— Ты хороший мальчик, — прошептала она, пока он еще стоял, склонившись над ней.
Она всегда удивляла его своей способностью сохранять осознанность.
— Я люблю тебя, очень, — сказала Минни.
Он подоткнул ей одеяло и выключил свет.
— Спокойной ночи, мам, — прошептал он в темноту.
Шла вторая неделя суда над Себастьяном. Дэниел намеренно не читал газет, но статья, увиденная через чье-то плечо в метро, его зацепила. Доехав до станции «Собор Святого Павла», он забежал в магазинчик с прессой, взял номер «Мейл» и пролистал его. На шестой странице была его фотография. Он хмурил брови — снимок был сделан у входа в Олд-Бейли. Заголовок гласил: «Человек, который хочет свободы для убийцы из Эйнджела». Еще в статье упоминалась Ирен.
Дэниел положил газету обратно на стенд и купил жвачку. Когда он прибыл в суд, до девяти оставалось всего ничего. Площадь вокруг Олд-Бейли была по-прежнему заполнена людскими толпами, которые не иссякали с самого начала процесса. Пока Дэниел прокладывал себе путь к входу в здание суда со стаканчиком кофе в одной руке и портфелем в другой, его прикрывал полицейский.
— Мистер Хантер, какова линия защиты? — прокричал один из журналистов, и Дэниел повернулся, думая, что узнает давешнего нарушителя своего спокойствия, но это был не тот, кто накануне заявился к нему домой. — Корона выигрывает, как вам кажется?
Толпа вокруг репортера все напирала.
Войдя в Олд-Бейли, Дэниел расправил плечи и пошел в судебное помещение номер тринадцать, рассматривая по пути нарядно расписанные стены. За несколько минут до появления судьи он увидел Ирен. Она похлопала его по плечу, проходя мимо, и наклонилась, чтобы прошептать: «Мерзавцы», — так близко, что ее голос защекотал ему ухо. Он понял, что она тоже видела статью.
Ирен возмутилась:
— Они даже не понимают, насколько извращают правосудие. Как можно пускать таких в судьи и присяжные?
— Не волнуйся, — прошептал Дэниел в ответ.
— Удачи.
— Корона вызывает Джона Кернса.
Джон Кернс был из тех, кому в костюме откровенно неловко. По тому, как ему тянуло в плечах, Дэниел понял, что Кернс чувствует себя придушенным. Он шагнул в ложу для свидетелей и сделал глоток воды и только потом посмотрел на присяжных, судью и, наконец, на Гордона Джонса с его вздернутой остроконечной челюстью, который тут же к нему обратился:
— Мистер Кернс, вы работаете на детской игровой площадке в Барнард-парке?
— Да.
— Пожалуйста, назовите свою должность и сколько времени вы ее занимаете.
— Я один из менеджеров по играм и работаю там уже три года. — Голос у него был хриплый, словно от волнения или простуды.
Суд собрался со свежими силами и был весь внимание.
— Мистер Кернс, расскажите нам про утро понедельника, девятого августа сего года.
Мистер Кернс засопел и тяжело оперся о край ложи:
— Я пришел первым, я всегда так прихожу. Открыл офис, как обычно, налил себе кофе. По понедельникам я всегда проверяю территорию, на случай если нужно подтянуть веревки или… обычно нужно и мусор прибрать, этим я и занимался. Тогда я и нашел… труп ребенка.
— Позже было установлено, что тело принадлежит погибшему Бенджамену Стоксу. Вы можете указать нам точное местонахождение тела, когда вы его нашли?
— Оно было частично спрятано под маленьким деревянным шалашом в углу площадки, в самом дальнем, рядом с Барнсбери-роуд и Копенгаген-стрит.
— Сейчас я попрошу вас открыть страницу за номером пятьдесят в материалах дела. Там вы увидите карту игровой площадки, расчерченную на квадраты, обозначенные цифрами и буквами. Пожалуйста, определите квадрат на карте.
— Квадрат Е-три.
— Спасибо. Вы увидели тело сразу же?
— Нет, совсем нет. Я увидел, что там что-то лежит, но, если честно, сначала подумал, что это просто пластиковый пакет или что-то в этом роде, как будто мусор в зарослях у забора застрял…
Балкон ахнул. Дэниел поднял взгляд и увидел, что миссис Стокс наклонилась вперед, зажав рот рукой. Муж притянул ее к себе, но она была безутешна, и ему пришлось ее вывести. Себастьян сидел прямо, сложив ладони на коленях. Ему было явно интересно слушать показания менеджера по играм, и еще ему было откровенно приятно наблюдать срыв миссис Стокс. Когда он обернулся посмотреть, как та выходит из зала, Дэниел положил руку ему на плечо, призывая сесть ровно.
Кеннет Кролл был в суде. Он наклонился вперед, привстав со стула, и ткнул Себастьяна в спину. Тычка пальцем оказалось достаточно, чтобы мальчик едва не слетел на пол. Дэниел искоса посмотрел на Кролла. Себастьян принялся наблюдать исподлобья и медленно раскачиваться взад и вперед.
Инцидент не остался незамеченным для писак на балконе. Как и для присяжных.
— Пожалуйста, мистер Кернс, продолжайте.
— Ну, когда я подошел поближе, то увидел его кроссовки и подумал… моя первая мысль была, что кто-то выбросил кроссовки со штанами, возможно, через забор… такое случается… но когда я подошел еще ближе…
— У нас есть фотографии тела в том положении, в каком вы его обнаружили. Господа присяжные, пожалуйста, откройте третью страницу материалов дела.
Дэниел наблюдал, как присяжные с отвращением рассматривают фотографию, хотя самое худшее ждало их впереди. Себастьян вглядывался в их лица. И одновременно рисовал в блокноте деревья.
— Мистер Кернс, мне жаль на вас давить, понимаю, что вам трудно все это вспоминать, но, пожалуйста, продолжайте, что вы увидели?
— Я подлез ближе и увидел, что под домиком лежит не куча одежды, а маленький мальчик.
— Вы сразу увидели, что это был мальчик?
— Нет, я видел только торчавшие ноги. Его лицо было полностью скрыто, деревьями и шалашом, но я понял, что это ребенок.
— И что вы сделали?
— Я прополз между деревьями и лег на живот, чтобы вытащить его из-под шалаша, но когда я приблизился, то понял…
— Да, мистер Кернс?
— Ну, я понял, что он мертв, и побоялся его трогать. Я тут же вернулся в офис и вызвал полицию.
— Вы знали, что разыскивается маленький мальчик?
— Я живу в другом месте, но когда я утром шел на работу, то видел расклеенные фотографии и полицейский фургон. Новости накануне я не смотрел и понятия не имел, что все это значит…
— Вы только что описали нам, каким образом добрались до тела… — Джонс нацепил на нос очки и прочитал, держа свои записи на вытянутой руке: — «Ползя на животе».
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |