Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

В одном из лондонских парков обнаружен труп ребенка, убитого с особой жестокостью. По подозрению в совершении преступления полиция задерживает одиннадцатилетнего Себастьяна Кролла. Мальчик отрицает 13 страница



«Настоящая мама», — повторял про себя Дэниел, стоя около лестницы и дожидаясь, пока Минни спустится. «Настоящая мама», — вспоминал он, глядя в окно автобуса по дороге из Брамптона в Ньюкасл. Они поехали автобусом и туда и обратно, чтобы Минни не пришлось рулить в центре города.

Дэниел был в школьной форме, а Минни надела туфли. На плоской подошве, коричневые и со шнуровкой — это не были настоящие женские туфли. Но это были не ботинки, и Дэниелу было странно видеть ее ноги в такой обуви: она же всегда ходила в ботинках. Для этого дня она выбрала серую юбку и зеленое пальто с поддетой под него черной блузкой, которая была почище остальных.

Минни попросила для Дэниела разрешения пропустить школу — «по семейным обстоятельствам».

«Семья», — думал Дэниел, глядя в окно и чувствуя бедро Минни, прижатое к его телу. Он не был уверен, что у него когда-либо была семья или что он понимает смысл этого слова на самом деле, но он был рад попробовать, если это значило остаться с Минни — на ферме.

В здании суда их ждала Триша. Она казалась счастливой и беспрестанно суетилась, предлагая Дэниелу лакомства из автомата. Прижимая к себе папки с документами, она повторяла, что слушание будет коротким.

— Сколько времени прошло, Денни? — спросила его Триша. — Когда мы с тобой познакомились? Тебе лет пять было, да?

— Не знаю.

— Где-то так. Четыре или пять. Столько воды утекло, и тебя наконец-то усыновляют. Я так счастлива. Уже не надеялась дожить до этого дня.

Пришел их адвокат: молодой, в черном костюме и с коричневым портфелем. Пожав руку Минни, он наклонился к Дэниелу, который с недоумением посмотрел на протянутую ему ладонь.

— Денни, всегда отвечай на предложенное тебе рукопожатие, — сказала Минни.

Дэниел вытянул вперед кисть и почувствовал силу теплого мужского приветствия.

— Я твой адвокат, — представился молодой человек, и Дэниел улыбнулся в ответ.

На секунду он почувствовал себя очень важной персоной — в чистой школьной форме, с собственным адвокатом, в ожидании судьи и усыновления. Он вспомнил, как Минни рассказывала ему про юристов.

Когда настало время, все прошли в кабинет судьи. Дэниел думал, что там обязательно будут витражи, как в церкви, но это оказалась просто рабочая комната с большим письменным столом, обтянутым кожей, и рядами книжных шкафов.

В комнате пахло трубкой, и Дэниелу вспомнился директор школы, мистер Харт, но судья оказался совсем на него не похож. У него были длинные усы, белые с пожелтевшими кончиками, и, когда он улыбался, его брови вылезали из-под очков.



Дэниела, Минни, Тришу и законных представителей проводили к столу судьи. Дэниел сел в одно из кресел, а Минни — в другое, напротив. Триша и адвокаты сели на диван, а судья — на другой диван рядом с секретарем, который записывал каждое сказанное слово.

Мантии у судьи не было. Когда он начал говорить, Дэниел сунул ладони между коленками и плотно сжал губы. Ему нравилась судебная процедура и то, как адвокат смотрит на него, поднимая брови всякий раз, когда произносилось его имя.

— Итак, — начал судья, — полагаю, теперь дело за тобой, молодой человек. Самое главное, хочешь ты или нет, чтобы миссис Флинн усыновила тебя и стала твоей матерью, а ты — ее сыном. Скажи нам, Дэниел, что ты об этом думаешь.

Воцарилась тишина, и Дэниел почувствовал, что вся комната повернулась в его сторону. Триша энергично кивнула ему, подсказывая ответ, адвокат выжидательно наморщил лоб.

Дэниел встретился глазами с Минни, которая смотрела на него в упор и сияла. Он понял, что она тоже нервничает: она крутила обручальное кольцо, отчего палец то краснел, то белел.

Кашлянув, Дэниел взглянул на судью. Тот улыбался, отчего кончики его желтеющих усов вздернулись вверх.

— Я хочу, чтобы меня усыновили, — сказал Дэниел.

Произнося эти слова, он смотрел вниз, на стол, но тут же почувствовал себя увереннее и взглянул по очереди на судью и адвоката.

На Минни Дэниел снова посмотрел, только когда слушание закончилось и все формальности были улажены, а судья вручил ему белого плюшевого медвежонка — на память. Они с Минни пристально смотрели друг на друга через низкий стол красного дерева, приоткрыв рты и тяжело дыша, будто не просидели все это время за разговором, а бежали спринт.

Когда Дэниел выходил из кабинета, у него тряслись поджилки, словно он слишком долго играл в футбол. Минни шла впереди с Тришей, и Дэниел засмотрелся, как ходят ходуном ее бедра под серой юбкой. Триша что-то говорила, приглаживая волосы и роясь в сумке. Адвокат посматривал на часы, держа другую руку в кармане.

— А ну-ка, поцелуй меня, красавец, — сказала Минни, повернувшись к Дэниелу, — потому что мне сейчас чертовски здорово!

Он расхохотался во весь голос, когда она оторвала его от земли, выдавив весь воздух из легких, и закружила вокруг себя. Когда она остановилась, у него плыло перед глазами, а ее улыбка была такой широкой, что ему была видна дыра от недостающего зуба в самой глубине рта. Сквозь высокие окна атриум заливало солнце, и Дэниел почувствовал тепло на лице. Окна были как призмы, преломлявшие их собственную радость.

— Сколько ему лет? — спросил Дэниел.

— Почти две тысячи, — ответила Минни. — Представь, даже тогда, когда не было еще ничего: ни машин, ни поездов, ни электричества, — люди умели строить такие укрепления.

— А почему его называют Адриановым валом?

— По-моему, так звали римского императора, который приказал его построить.

— А почему он решил построить этот вал?

— Может быть, хотел, чтобы через две тысячи лет о нем кто-нибудь вспомнил! — рассмеялась Минни.

— Наверное, для этого. Спорим, что он был чванливым старым пердуном, прости, что выражаюсь.

Дэниел дотронулся до каменной кладки и погладил ее кончиками пальцев. Цепляясь руками и ногами, залез наверх. Они приехали сюда отпраздновать его усыновление, и после осмотра вала Минни вела его ужинать в ресторан.

— Лапушка, осторожнее, — позвала она, положив одну руку на пояс, а вторую согнув козырьком от солнца. — Смотри не упади.

— Лезь сюда.

— Не глупи. Я по лестнице еле поднимаюсь.

Потом они зашагали вдоль вала, рядом, только Дэниел шел поверху, намного выше. Он обернулся и, посмотрев на расстилавшееся перед ним зеленые холмы, широко раскинул руки с вытянутыми пальцами. От необъятности пространства у него кружилась голова.

— Отсюда классный вид, — продолжил дразнить ее Дэниел.

— Поверю тебе на слово.

Дойдя до конца отрезка, он остановился, заступив за край и согнув колени.

— Денни, не надо прыгать.

— Ты же можешь меня поймать?

— Ты повредишь колени.

— Ничего подобного. Я прыгал со стен и повыше.

— Хорошо, тогда хватайся за меня, будет мягче падать.

Дэниел спрыгнул, почувствовав, как сильные, грубые руки поймали его ладони, и упал прямо в нее, тяжело дыша от восторга.

Они пошли вверх по холму, чтобы найти, где выпить чаю. Дэниел бросал на Минни взгляды, но она на него не смотрела. Она улыбалась в пространство, губы раскрылись, грудная клетка то поднималась, то опускалась.

Дэниел сглотнул и скользнул рукой в ее ладонь. Минни посмотрела на него сверху вниз и улыбнулась, и он тут же отвел взгляд в сторону, смущенный, со странным напряжением в животе, будто тот тоже пытался улыбнуться. Дэниелу нравилась шершавая грубость ее кожи. Пока они шли, Минни гладила большим пальцем тыльную сторону его ладошки.

Он подумал, что вот это и есть счастье: ясный день, и запах травы, и стена, что стоит здесь уже много веков, и руки Минни, и слюнки во рту в предвкушении чашки горячего сладкого чая.

И еще он подумал о матери. Ему хотелось разделить с ней эти мгновения. Его рука согревалась в ладони Минни, и он представлял, что мать придет и возьмет его за другую руку. День получился почти идеальным, не хватало только этой детали.

СУД

 

Суд над Себастьяном должен был проходить в Олд-Бейли.

Дэниел проснулся рано, чтобы выйти на пробежку, но даже после душа у него сводило желудок от напряжения. Он не понимал, почему этот процесс внушал ему такую тревогу. Он привык к судебным заседаниям в Олд-Бейли, в том числе по делам об убийствах, но сегодня чувствовал себя не так, как обычно, словно судить должны были его самого.

У входа в Центральный уголовный суд толпились разгневанные обыватели и голодные газетчики. Дэниел не ожидал, что фотографы его опознают, считая, что все внимание будет направлено на Ирен, но стоило ему приблизиться, как кто-то воскликнул: «Это один из его адвокатов!» — и сверкнула вспышка.

— Убийца детей! — крикнули из толпы. — Вы защищаете убийцу детей! Пусть этот негодяй получит сполна. Пусть сгорит в аду!

Будучи адвокатом ответчика, он привык к враждебности. Случалось, его осыпали оскорблениями на улице и слали угрозы по почте. Все это только укрепляло Дэниела в решимости довести дело до конца. Защиты заслуживал каждый, не важно, какое преступление он совершил. И все же ярость этой толпы показалась ему необычной. Он понимал гнев, вызванный потерей невинной жизни, но не мог понять, почему люди с такой готовностью клеймят маленького мальчика. Смерть ребенка ужасна, потому что она означает украденную надежду, но Дэниел считал, что превращение другого ребенка в преступника ужасно не меньше. Он помнил, как один из его приемных отцов назвал его подлым выродком. Даже если Себастьян был виновен, ему нужна была помощь, а не осуждение. Дэниел смотрел, как прибывает толпа, на глумящиеся лица, алчущие наказания. Протестующие заполонили улицы, размахивая плакатами с надписью: «Жизнь за жизнь». Стоило им увидеть кого-нибудь имеющего отношение к Себастьяну, они выкрикивали: «По-до-нок!» — и напирали на временное заграждение и полицейских в желтых жилетах.

Полицейский потянул Дэниела за локоть, поторапливая на входе, и тот бегом одолел последние ступени, оказавшись в здании суда. Себастьяна привезли в суд в полицейском фургоне, и он уже ждал внизу, в камере наблюдения. Когда Дэниел вошел в камеру, мальчик сидел на бетонной скамье, покрытой синим пластиком. Он выглядел бледным. На нем был великоватый в плечах темно-синий костюм и галстук в полоску. В этом наряде он выглядел даже младше своих одиннадцати лет.

— Себ, как дела?

— Спасибо, хорошо, — ответил тот, отводя глаза.

— Отличный костюм.

— Папа велел надеть.

До начала судебного заседания оставался еще почти час, и Дэниелу было жаль Себастьяна, которому предстояло провести это время в пустой камере и просто ждать. Такое тяжело даже для взрослых. Накануне Себастьяну показали зал суда и объяснили процедуру, но на самом деле ничто не могло подготовить ребенка к тому, что его ожидало.

Дэниел сел на скамью рядом с мальчиком. Они оба смотрели прямо перед собой, на противоположную стену, разрисованную граффити: непристойности и молитвы бок о бок. Дэниел заметил вырезанную ножом в бетоне фразу: «Мама, я тебя люблю».

— Вы бегали сегодня утром? — спросил Себастьян.

— Да. А ты завтракал?

— Ага. — Себастьян вздохнул и отвернулся, потеряв интерес к предмету.

— Мне пора, — сказал Дэниел, вставая.

— Дэниел?..

— Да?

— Мне страшно.

— Все будет хорошо. Тебе показали, где ты будешь сидеть? Рядом со мной, как мы и договаривались. Выше нос.

Себастьян кивнул, и Дэниел постучал, чтобы его выпустили.

Когда дверь закрылась, Дэниел на секунду замер, приложив к ней ладонь, и пошел вверх по лестнице в зал суда.

Судья и адвокаты были в мантиях, но без париков, потому что считалось, что те пугают детей. Балкон для публики был почти весь заполнен журналистами, и Дэниел знал, что снаружи их осталось намного больше, просто всем не удалось попасть внутрь. По договоренности число допущенных журналистов ограничивалось десятью. Зал гудел в ожидании. Дэниел занял свое место, рядом должен был сесть Себастьян. Ирен Кларк и ее помощник, Марк Гиббонс, сидели впереди.

Двое полицейских ввели закусившего губу Себастьяна. Дэниел наклонился и ободряюще тронул его за плечо. Они были словно странное семейство в ожидании начала представления.

Мать и отец Себастьяна сидели позади них. Шарлотта была в хорошо скроенном костюме. Кеннет полностью откинулся на спинку стула, сложив руки на животе. Он постоянно поглядывал на часы, в то время как Шарлотта проверяла макияж в маленьком круглом зеркальце и подкрашивала губы. В секции для прессы стоял гомон, но все остальные молчали.

Дэниел услышал, как Себастьян сглотнул слюну.

Вошел судья. Дэниел подтолкнул Себастьяна под локоть, подсказывая встать. Присутствующие в суде поднялись и снова сели.

Присяжные прошли жеребьевку, отбор и присягу. Избранные, не стесняясь, пялились на Себастьяна с противоположной стороны зала. Они уже столько о нем прочитали, но теперь могли увидеть воочию и решить его судьбу.

Родители Бенджамена Стокса, Маделин и Пол, тоже были на балконе. Они сидели рядом, неподвижные и серьезные, не утешая друг друга и не глядя на Себастьяна. Переполненные горем, они ждали, когда начнется процесс.

Судья облокотился о кафедру и посмотрел поверх очков на балкон для публики.

— Хочу напомнить представителям прессы, что вплоть до особого распоряжения во всех репортажах из зала суда подзащитный, Себастьян Кролл, не может быть назван по имени.

Согласные в имени Себастьяна прозвучали в замершем зале словно оскорбление. Дэниел нахмурился.

Судья вдавил очки в переносицу и направил взгляд на мальчика:

— Себастьян, я не буду просить тебя встать, когда буду обращаться к тебе, как это обычно принято в суде. Кроме того, ты будешь находиться в самом зале суда рядом со своим солиситором и родителями, а не на скамье подсудимых. Многие судебные процедуры занимают долгое время и могут показаться тебе непонятными. Напоминаю, что, если тебе что-то будет непонятно, ты всегда можешь попросить своих адвокатов объяснить тебе это.

Себастьян взглянул на Дэниела, который тут же прикоснулся к его спине, подсказывая, что нужно смотреть на судью. Мальчику уже рассказывали, как вести себя в суде.

Встала Ирен Кларк, положив руку на бедро под мантией:

— Милорд, я хочу высказать возражение по процедуре…

Говоря на языке судопроизводства, с четким оксфордским произношением, она излучала непререкаемый авторитет.

Суд ждал, пока присяжные один за другим выйдут из зала: восемь мужчин и четыре женщины, двое молодых, остальные — среднего возраста. Дэниел наблюдал, как они уходят.

— Милорд, мы хотим затребовать приостановление производства по данному делу на том основании, что общественный резонанс, предшествовавший судебным слушаниям, причинил вред интересам моего клиента. Я представляю суду подборку газетных статей, демонстрирующих крайне эмоциональные выражения, в которых дело обсуждалось в прессе. Исчерпывающее освещение данного дела не могло не повлиять на присяжных.

Судья со вздохом просмотрел переданную ему папку со статьями. Дэниелу уже приходилось с ним сталкиваться: Филип Бэрон был одним из старейшин. Он сам часто мелькал в таблоидах,[34] особенно после непопулярных вердиктов. Во многие заголовки попали использованные им предвзятые выражения при разборе дел об изнасилованиях. Выглядел он на все свои шестьдесят девять лет.

Королевский обвинитель Гордон Джонс возразил, что присяжные не могли составить предвзятое мнение о подсудимом на основании общественной огласки, потому что имя подсудимого не разглашалось, как и неизвестные прессе детали. Утро прошло в подробном обсуждении статей. У Дэниела заурчало в желудке, и он напряг мышцы брюшного пресса, чтобы это урчание подавить. Было такое впечатление, что все в зале дико устали. Копившееся столько времени ожидание споткнулось о бюрократию. Дэниелу было не привыкать, но, пока Ирен вела сражение, Себастьяна успела одолеть скука. Он рисовал картинки в углу блокнота — цепочку из крохотных колесиков. Дэниел слышал, как он вздыхает и ерзает на стуле.

Судья кашлянул:

— Благодарю вас, я рассмотрел ваши возражения и принял решение, что судебное разбирательство будет продолжено. Однако я напомню присяжным, что они обязаны принимать во внимание только факты, представленные в данном суде, и никакие больше. Кроме того, я обращаю ваше внимание на время и считаю, что настал удобный момент прервать заседание. Мы продолжим после обеда…

Заседание суда закончилось, и Себастьяна увели в камеру.

Ирен ушла из суда до того, как Дэниел успел с ней поговорить, и он спустился проведать Себастьяна. Прежде чем пропустить его, охранник открыл наблюдательное окошко в двери, чтобы проверить, все ли в порядке.

— Себ, ты как? — спросил Дэниел.

Мальчик сидел на краю скамьи, рассматривая свои ступни, которые развернул носками внутрь.

— Сейчас тебе принесут обед.

Себастьян кивнул, не глядя на Дэниела.

— Знаю, тебе скучно… наверное, это самое неприятное в суде.

— Мне не было скучно. Я просто не хотел слушать… — сказал Себ.

— Слушать что? О чем ты?

— Столько плохого про себя…

Дэниел перевел дыхание, не зная, что ответить, и устроился рядом на скамье.

— Знаешь, Себ, с этим будет только хуже.

Он наклонился вперед, опершись на локти, так что его голова оказалась на одном уровне с головой мальчика.

— Мы проиграли первое выступление, — сказал Себастьян.

— Верно, — согласился Дэниел, — но это выступление мы и не хотели выигрывать.

— А зачем спорить, если не собираешься победить?

— Ну, во-первых, потому, что мы привели веские доводы, и ты запомни, что в суде, даже если один судья с тобой не согласен, при апелляции другой судья может решить, что ты прав.

Себастьян молчал, глядя в пол. Дэниел не был уверен, что тот его понял. Подумал, что нужно было объяснить лучше, но не хотел слишком нагружать мальчика. Он представил, как бы чувствовал себя сам, один в камере, в возрасте одиннадцати лет. А ведь он был так близок к этому. Торнтоны могли легко на него заявить.

— Вы мой друг? — спросил Себ.

— Я твой адвокат.

— Я никому не нравлюсь. И присяжным тоже не понравлюсь.

— Присяжные будут оценивать изложенные факты. Понравишься ты им или нет — неважно, — сказал Дэниел.

Ему хотелось, чтобы это было правдой, но он и сам до конца в это не верил.

— А вам я нравлюсь?

Себастьян взглянул на него. Первым побуждением Дэниела было отвести взгляд от буравящих зеленых глаз, но он выдержал контакт.

— Конечно, — ответил Дэниел, чувствуя, что снова переступает черту.

До начала заседания оставалось совсем недолго. Дэниел купил сэндвич рядом с собором Святого Павла и съел его, глядя на Кэннон-стрит. Себастьян заразил его своим подавленным настроением, и в голове крутились заданные мальчиком вопросы.

У него было нехорошее предчувствие — то ли страх перед исходом процесса, то ли сопереживание мальчику в том, с чем ему пришлось столкнуться. Его давил груз ответственности. Вдруг на бордюр перед закусочной села ворона. Дэниел перестал есть, наблюдая, как та заглатывает схваченный на тротуаре брусок жареной картошки. Птица настороженно подняла голову и посмотрела на Дэниела, блестя клювом. И тут же улетела, взмыв в потоке воздуха к вершинам зданий с барочными фантазиями, высеченными из портлендского камня.[35] Дэниел следил за ее взлетом, пока птица не исчезла из вида.

Он думал о значении слов.

Побег: контроль над противоборствующими силами, противопоставление веса и подъема, силы притяжения и стремления ввысь.

Драка или побег — тело одновременно готово к обоим вариантам: можно атаковать то, что представляет угрозу, или убежать от него.

Уже много лет Дэниел не чувствовал необходимости бежать, но теперь она вернулась. Он боялся результата и ответственности за ту роль, которую ему предстояло в нем сыграть.

Когда Дэниел вернулся в Олд-Бейли, Ирен шагала взад-вперед перед залом суда с прижатым к уху мобильником. Полы мантии развевались у нее за спиной. Проходя мимо, он подмигнул ей, и она подняла на него взгляд.

Судебное помещение под номером тринадцать было почти заполнено. Привели Себастьяна, и он, заняв свое место, огляделся в поисках матери. Кроллы сидели позади него, но на сына не смотрели. На Шарлотте были солнечные очки, которые она постоянно вдавливала в переносицу. Она то скрещивала ноги, то ставила их параллельно. Кеннет посмотрел на часы, а потом на королевского прокурора Гордона Джонса, который, как подумалось Дэниелу, даже без парика ухитрялся быть похожим на директора частной школы. Тощий, с постоянно наклоненным вперед корпусом, Джонс относился к тем людям, возраст которых практически невозможно определить. Ему с равным успехом могло быть и тридцать пять, и шестьдесят. Кожа на его лице плотно обтягивала череп.

— Что вы ели на обед? — поинтересовался у Дэниела Себастьян.

— Сэндвич. А ты?

— Макароны колечками, но они были на вкус какие-то странные. Словно пластмассовые.

— Непорядок, — сказал Дэниел.

— Я совсем немного съел. Они были противные.

— Тогда ты скоро проголодаешься. Хочешь конфету? Тебе тут придется еще посидеть.

Себастьян сунул в рот мятную конфету Дэниела. Тот заметил, как один из журналистов указал пальцем на то, как он делится с мальчиком сладостями, и сделал пометку у себя в блокноте.

С виду Себастьян был вполне доволен собой. Вошел судья. Ирен еще не вернулась, поэтому ее место занял ее помощник. Но послеобеденное заседание было отведено Короне.

Гордон Джонс встал и оперся двумя пальцами о кафедру:

— Господа присяжные, я представляю интересы королевского обвинения. Интересы обвиняемого представляет моя ученая коллега, мисс Кларк.

Он глубоко вдохнул и выдохнул. Это могло быть сделано с целью успокоиться перед выступлением, но Дэниел знал, что это означало вздох.

— Уильям Батлер Йейтс[36] однажды написал, что «у невинных и красивых есть один враг — время». Бен Стокс был невинен, и он был красив. Чудесный восьмилетний мальчик. Ростом он был всего… — Гордон Джонс поднял ладонь, показывая примерный рост Бена.

Мать Бена Стокса вдруг всхлипнула. Весь суд обернулся на нее, муж прижал ее к себе.

Джонс несколько секунд подождал, пока восстановится молчание, и продолжил:

— У него впереди был целый мир: школа, подружки, университет, карьера, семья. Но к несчастью, у Бена, кроме времени, оказался еще один враг. Мы докажем, что он был жестоко забит до смерти тем, кого знал в качестве соседа и товарища по играм, но кого мы изобличим в качестве злостного садиста. В воскресенье, восьмого августа сего года, Бен просто катался на велосипеде рядом со своим домом в Ислингтоне. Он считался тихим ребенком, воспитанным, но стеснительным. Ему очень нравилось кататься на велосипеде, что легко поймут те из вас, у кого есть дети. Но он бросил велосипед на дороге и на следующий день был найден мертвым. Его забили насмерть кирпичом, лежавшим в углу детской площадки, где и было обнаружено тело. Мы докажем, что подсудимый, Себастьян Кролл, убедил Бена оставить свой дом и велосипед и увел его в Барнард-парк, где, по показаниям очевидцев, принялся физически угрожать и издеваться над мальчиком, который был младше и слабее его. Обвинение утверждает, что, когда Бен не захотел больше терпеть это жестокое обращение и решил уйти, Себастьян разозлился и принялся наносить ему смертельные удары, находясь в той части игровой площадки, что скрыта от обзора деревьями. Мы продемонстрируем зверский способ, которым Себастьян Кролл использовал попавшее ему в руки орудие убийства. Это преступление трудно описать словами, но подобные преступления все же достаточно редки. Газеты постараются убедить вас в том, что наше общество загнивает и что крайняя жестокость, которую дети проявляют в отношении сверстников, стала более частым явлением, чем в прошлом. Это не тот случай. К счастью, подобные убийства случаются редко, но их редкость не умаляет их жестокости. Возраст обвиняемого не должен отвлечь вас от фактов данного дела, а именно что маленький мальчик, Бен Стокс, был лишен жизни, не отпраздновав своего девятого дня рождения. Задача обвинения ясна: при отсутствии обоснованного сомнения доказать, что подсудимый, во-первых, совершил действия, повлекшие за собой смерть погибшего, Бена Стокса, и, во-вторых, что он совершал эти действия с твердым намерением убить его или нанести ему серьезную травму. Мы непременно докажем, что подсудимый затеял с Беном Стоксом жестокую драку, выбрав отдаленную и скрытую листвой часть парка, чтобы зверски на него напасть. Мы докажем, что подсудимый сел на погибшего и с размаху опустил кирпич ему на лицо с явным намерением убить. То, что за этим последовало… и я хочу здесь предельной ясности, значение этого факта ни в коей мере не может быть уменьшено малым возрастом подсудимого… То, что за этим последовало, являлось предумышленным убийством. Бен Стокс действительно был красив и невинен, но мы докажем, что подсудимый совершил чудовищное преступление и нет никаких разумных оснований сомневаться в его виновности.

Весь зал затаил дыхание, и Дэниел последовал общему примеру. В затянувшемся молчании дубовые панели и обивка из зеленой кожи скрипели и кряхтели от нетерпения. Дэниел оглянулся на Кроллов. Шарлотта сидела прямо, опустив уголки рта. Кеннет хмурился на Гордона Джонса.

Себастьян был поглощен происходящим. От его скуки не осталось и следа. Дэниел смотрел, как он наклонился вперед, слушая Джонса, как будто тот читал рассказ, написанный для собственного удовольствия, сделав Себастьяна главным героем.

В зал суда молча вошла Ирен.

Когда королевский прокурор закончил излагать доводы обвинения, Дэниела пробрал озноб. Он и сам не знал наверняка, был Себастьян невиновен или наоборот, но он точно знал, что мальчику было не место здесь, во взрослом суде, пусть и с переставленными столами, снятыми париками и только десятью репортерами на балконе.

Наконец Гордон Джонс сел, и Себастьян прислонился к Дэниелу:

— Все было совсем не так. Может быть, мне им рассказать?

Его чистый, хорошо поставленный голос даже шепотом звучал громко.

— Не сейчас, — ответил Дэниел, услышав покашливание Ирен и поймав ее взгляд. — До нас тоже дойдет очередь.

На второй день слушаний Дэниел пришел в суд в половине десятого. Он трусцой пробежал мимо рядов фотокорреспондентов, столпившихся за временными заграждениями. В здании Центрального уголовного суда было темно и влажно. Каждый вход в него засчитывался за подвиг. Вошедшего словно проглатывало огромное чудовище, и он оказывался за решеткой из его ребер.

Дэниел снова нервничал, хотя он не был зеленым юнцом в судебных делах. Он не смог бы сосчитать всех уголовных процессов, в которых принимал участие. Он столько раз сидел в залах Олд-Бейли, но сегодня у него потели ладони, словно судили его самого.

Прежде чем Себастьян вошел в зал суда, Дэниел зажмурился, чтобы успокоиться. Он знал, что готовит предстоящий день, и знал, что для мальчика он будет нелегким.

— Корона вызывает Маделин Стокс.

Мать Бена Стокса встала и направилась к ложе для свидетелей, шагая как в кандалах. Ее волосы были стянуты на затылке. Пучок был неаккуратным, — видимо, она завязывала его в спешке. Такая прическа подчеркивала ее впавшие щеки и черные круги под глазами. Между ней и Дэниелом было по меньшей мере двадцать футов, но он был уверен, что видит, как она дрожит. Дойдя, она оперлась о край ложи, и в микрофон стало отчетливо слышно ее дыхание.

От включенного отопления в зале стало сухо и жарко. Подмышки Дэниела намокли от пота.

Секунда шла за секундой, а Гордон Джонс все листал свои записи. Все ждали, когда он обратится к свидетельнице.

— Миссис Стокс, — начал он, выждав как можно дольше, — я знаю, что вам очень тяжело об этом говорить, но я прошу вас вспомнить, что произошло после обеда в воскресенье, восьмого августа. Вы можете рассказать суду, когда именно вы в последний раз видели сына живым?

— Была… была хорошая погода. Бен спросил, можно ли ему покататься на велосипеде, и я разрешила, с условием, что он… будет ездить только по нашей улице.

Она явно нервничала, сломленная невыносимым горем, но ее голос был отчетливым и хорошо поставленным. Его звук напомнил Дэниелу лед в бокале. Когда эмоции брали верх, голос становился ниже.

— Вы наблюдали за сыном, пока он был на улице?

— Да, какое-то время. Я мыла посуду на кухне и видела, как он ездит туда-сюда по тротуару.

— И в котором часу, как вам кажется, вы видели его в последний раз?

Джонс говорил мягким, уважительным тоном.

— Около часу дня, — ответила она. — Бен вышел сразу после обеда и гулял уже с полчаса. Я спросила, не хочет ли он накинуть куртку или пойти домой. Мне показалось, что собирается дождь. Он отказался. Я должна была его заставить. Я так жалею, что не настояла. Я так…

— Значит, вы позволили Бену остаться на улице? В котором часу вы обнаружили, что его больше нет под окнами?

— Практически сразу же. Прошло минут пятнадцать-двадцать, и все. Я работала на втором этаже и выглянула в окно. Все смотрела и смотрела, не появился ли он. Я… Со второго этажа видно практически всю улицу, но когда я посмотрела в окно… Его просто нигде не было.

При слове «нигде» глаза Маделин Стокс расширились.

— Что вы сделали?

— Выбежала на улицу. Бегала взад-вперед по перекрестку, а потом нашла его велосипед, он лежал брошенный за углом. Я сразу поняла, что случилось что-то ужасное. Не знаю почему, почувствовала, и все. Сначала я подумала, что его сбила машина, но вокруг было так тихо… Он просто… исчез.


Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.029 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>