Мысли Дэниела вернулись к Себастьяну. Было любопытно, что такого мальчик в нем увидел, почему именно его потребовал себе в адвокаты. Дэниел еще раз погладил бабочку большим пальцем и осторожно поставил на журнальный столик.
— Посмотри! — Дэниел помахал Минни со двора. — Я его кормлю!
Козел Гектор хрумкал протянутой ему морковкой. Дэниел жил у Минни уже почти год, испытывая непривычное спокойствие на слякотном дворе и захламленной кухне. Ему нравились его обязанности и животные, за которыми он ухаживал, хотя Гектор только недавно начал подпускать его к себе.
Минни постучала в окно:
— Осторожнее! Он коварный.
В маленькой школе Брамптона дела у Дэниела тоже наладились. Несколько раз его наказывали, заставляя переписывать строчки из учебника, и один раз выпороли[18] — за то, что он перевернул парту, — но у него была золотая медаль за успехи в английском и серебряная за математику. Минни разбиралась в математике и с удовольствием помогала ему с домашним заданием. Учительница, миловидная мисс Прингл, хорошо к нему относилась, и еще он играл в футбольной команде.
Минни снова забарабанила по стеклу:
— Береги пальцы!
Зазвонил телефон, и она исчезла.
Был май, и по высокой траве вокруг дома рассыпались лютики с маргаритками. С цветка на цветок бездумно порхали бабочки, и Денни наблюдал за ними, а морковка тем временем укорачивалась. Как только огрызок стал слишком коротким, мальчик отдернул руку, помня слова Минни. Гектор наклонил голову и прикончил морковку вместе с ботвой. Денни осторожно погладил теплую козлиную шерсть, убирая пальцы и делая шаг назад всякий раз, когда козел опускал рога.
— Потом я дам тебе еще одну, — сказал Денни.
Он научился ладить с Минни. По выходным они развлекались. Однажды, вернувшись с рынка, они построили в гостиной палатку из складного стола и нескольких простыней. Минни принесла свою шкатулку с украшениями для сокровищницы, и они вместе заползли внутрь, притворяясь богатыми бедуинами. На ужин она пожарила рыбные палочки, их они съели в палатке прямо руками, макая в кетчуп.
В другой раз они играли в пиратов, и она заставила Денни идти по доске с завязанными глазами — за доску сошла стоявшая в гостиной скамейка для ног. Ему нравился смех Минни, который всегда начинался с трех громких бумканий, переходивших в гогот и хихиканье, — и все это продолжалось несколько минут. Ему становилось смешно, даже когда он просто смотрел, как она смеется.
В прошлые выходные они отделывали его комнату, и Минни позволила ему самостоятельно выбрать цвет. Он остановился на бледно-голубом для стен и ярко-синем для двери и плинтуса. Еще она разрешила помогать ей с ремонтом, и они провели все выходные под радио, отдирая обои с розочками и перекрашивая стены.
Входная дверь в дом со стуком распахнулась, и на пороге дома появилась Минни, приложив ладонь козырьком ко лбу.
— Что случилось? — спросил Дэниел.
Он научился читать ее лицо. Она часто хмурилась, когда вроде бы была совершенно счастлива, занимаясь своими делами. Когда же она беспокоилась или злилась, хмурый взгляд исчезал, а уголки губ едва заметно опускались вниз.
— Заходи, лапушка, заходи. Только что звонила Триша. Она сейчас за тобой приедет.
Хотя дул по-летнему теплый ветерок и Дэниел вспотел, занимаясь послеобеденной работой, его вдруг пробрал холод. Солнце по-прежнему стояло высоко в пронзительно-синем небе, но для Дэниела по двору поползли тени, словно отброшенные его воспоминаниями, закрывая резвящихся на цветочных бутонах бабочек.
Он снова положил руку на спину Гектора, и старый козел шарахнулся прочь по засохшей грязи двора, растянув веревку во всю длину.
— Нет, я не поеду. Я не хочу уезжать… я…
— Придержи-ка лошадей. Она никуда тебя не забирает, просто тебе назначено свидание с мамой…
Минни стояла в дверном проеме, сцепив пальцы в замок. Она посмотрела на Дэниела, плотно сжав губы.
Для Дэниела воздух вдруг наполнился звуками: жужжанием пчел и квохтаньем кур. Он на несколько секунд зажал уши ладонями. Минни подошла к нему, но он увернулся и вбежал в дом. Она обнаружила его сжавшимся в комок за пианино в гостиной, куда он всегда залезал, когда чувствовал что-то подобное. Теперь это случалось все реже.
Он смотрел, как приближаются ее ноги, толстые, в грязных тапках, а потом, когда она села в кресло рядом с пианино, появились и лодыжки.
— Ты не обязан ехать, лапушка, никто тебя не заставляет, но, по-моему, лучше все-таки съездить. Я знаю, что это выбивает тебя из колеи. Вы ведь давно уже не виделись?
Дэниел заерзал и несильно пнул пианино, которое издало гулкий стон, будто его ранили. Он принюхался. Из своего укрытия он смог разобрать запах не покрытого лаком дерева и глубоко им затянулся. Запах его утешил.
— Поди сюда, — позвала Минни.
Обычно Дэниел не выходил. Он оставался в своем убежище, и она ждала либо рядом, если он поднимал шум, либо в соседней комнате, если он вел себя тихо. На этот раз, не желая, чтобы она ушла, он встал и сел на подлокотник кресла. Минни прижала его к себе. Ему нравилось, что она такая большая. Его мать всегда казалась ему хрупкой, даже когда он был совсем маленьким. Когда она крепко обнимала его, ее кости больно впивались в него иголками.
Дэниел почувствовал на макушке мягкий круглый подбородок Минни.
— По-моему, с тобой просто хотят о чем-то поговорить, — сказала она. — Когда ты вернешься, я сделаю на ужин жаркое. Куплю все, пока тебя не будет. Воскресное жаркое в субботу, специально для тебя, хочешь?
— С йоркширским пудингом?
— Ну конечно, и с подливкой, и с морковью, которую ты сам вырастил. Такая сладкая получилась. У тебя легкая рука. — Она ослабила объятия. — А теперь иди приведи себя в порядок. Триша скоро приедет.
Когда Триша повела его к машине, Дэниел оглянулся на Минни. Он был одет в клетчатую рубашку с коротким рукавом и джинсы. В животе нарастало знакомое ощущение, словно из него вынули внутренности и заменили клочками мятой бумаги или сухими листьями. Он был полон невесомой пустоты. Дэниел надел мамину цепочку и теребил ее между пальцами, садясь в машину рядом с социальным работником.
— Денни, твои дела пошли на поправку, — сказала Триша. — Так держать.
— Я переезжаю к маме? — спросил он, выглядывая из окна, как будто обращался к проезжающим машинам.
— Нет.
— Вы отправляете меня в другое место?
— Не в этот раз. Вечером я отвезу тебя обратно к Минни.
Дэниел кусал губы, по-прежнему глядя в окно.
— Мы с ней будем одни?
— С мамой? Нет, Денни, извини, но это свидание под наблюдением. Хочешь послушать радио?
Он пожал плечами, и Триша, покрутив настройку, нашла песню, которая ей понравилась. Дэниел пытался думать о том, как он собирает яйца, сажает морковь или играет в футбол, но в памяти было темно и пусто. Он вспоминал, как сидел в мамином шкафу в почерневшей от копоти квартире.
— Зачем ты высовываешь язык? — вдруг спросила Триша.
Дэниел быстро спрятал язык. Во рту ощущался угольный привкус.
— Ой, малыш, ты только посмотри, как ты вырос!
Ее кости все так же больно кололись. Дэниел напрягся, ожидая соприкосновения с ее ребрами и локтями еще до того, как она успела его обнять. На вид она ничуть не изменилась, разве что под глазами залегли черные тени. Дэниелу не хотелось до нее дотрагиваться, и это его потрясло.
Триша стояла, держа сумку двумя руками.
— Я принесу попить, — сказала она, — дам вам пару минут на новости, а когда вернусь, помогу вам через это пройти.
Дэниел не понял, к кому она обращалась, и не представлял, что за помощь была им нужна.
Он увидел, что мать вот-вот расплачется, поэтому встал и погладил ее по волосам так, как ей нравилось.
— Все хорошо, мам, не плачь.
— Ты навсегда мой герой, правда же? Как у тебя дела? Живешь в хорошем месте?
— Ничего так.
— А в футбол играешь?
— Немного.
Она вытерла глаза пальцами с обкусанными ногтями. Предплечья были в синяках, и Дэниел старался на них не смотреть.
Триша вернулась с двумя чашками кофе и банкой сока для него. Она села на диван и поставила одну чашку перед матерью Дэниела:
— Вот. Как ваши успехи?
— Я не могу. Сначала сигарету. У тебя есть?
Она стояла, запустив руки в волосы, и смотрела на сидящую Тришу. Он терпеть не мог, когда она так делала, — ее лицо казалось еще тоньше.
— А у тебя есть, Денни? — обратилась она к нему. — Мне нужно закурить.
— Я принесу, — ответил Дэниел.
— Нет, останься, — сказала Триша, вставая. — Я… я найду сигареты.
Их встреча проходила в отделе социальной работы в Ньюкасле. Дэниел уже бывал здесь. Он ненавидел оранжево-зеленые стулья с наклонными спинками и серый линолеум на полу. Шлепнувшись на стул, он смотрел, как его мать ходит по комнате взад-вперед. На ней были джинсы и обтягивающая белая футболка. Ему был хорошо виден ее позвоночник и выпиравшие острыми углами кости таза.
Стоя спиной к нему, она сказала:
— Денни, я не хотела говорить при ней, но мне очень жаль. Прости, что я была такой дрянью. Тебе так будет лучше, я знаю, но мне сейчас паршиво…
— Ты не дрянь… — перебил ее Дэниел.
Вошла Триша и протянула его матери сигареты и зажигалку:
— Вот, попросила у коллеги полпачки «Силк-ката». Он разрешил взять все.
Мать Дэниела нагнулась над столом и зажгла сигарету, прикрыв ее ладонью, как если бы стояла на ветру. Она сделала глубокую затяжку, и ее щеки провалились, а кожа на лице подчеркнула рельеф черепа.
— Денни, на прошлой неделе мы с твоей мамой были в суде, — начала Триша.
Широко раскрыв глаза, она смотрела на его мать, которая отвела взгляд и чуть заметно покачивалась, впившись ногтями одной руки себе в ладонь.
— Денни, — сказала мама, — это был мой последний шанс. Сегодня мы видимся в последний раз. Больше посещений не будет, тебя ставят на усыновление.
Эти слова не дошли до Дэниела в сказанном порядке. Они налетели на него роем, как пчелы. Мать не поднимала на него глаз. Она уставилась на стол, опершись локтями о колени, и сделала еще две затяжки, прежде чем закончить то, что собиралась сказать.
Дэниел обмяк на стуле. Сухие листья внутри зашевелились.
Триша кашлянула и пояснила:
— Когда тебе исполнится восемнадцать, у вас будет право видеться, если ты захочешь…
Он ощутил себя так, словно листья вдруг вспыхнули от искр, вылетевших из материнского окурка, и напряг мышцы живота. Подпрыгнув, он схватил со стола сигареты и швырнул их Трише в лицо. Попытался ударить ее кулаком, но она вцепилась в его запястья. И прежде чем она пригвоздила его к стулу, ему удалось пнуть ее в голень.
— Денни, не надо, — услышал он голос матери. — Ты только делаешь хуже для нас всех. Это к лучшему, поверь.
— Нет! — завопил он, вспыхнув до корней волос. — Нет!
— Перестань! — Триша перешла на крик, выдыхая запах кофе с молоком.
Дэниел почувствовал, как мать пробегает пальцами по его волосам, ее ногти мягко царапнули скальп. Он обмяк под весом Триши, и она подтянула его вверх, усаживая прямо.
— Вот так, — сказала Триша. — Просто старайся держать себя в руках. Помни, что для тебя это тоже последний шанс.
Мать Дэниела потушила окурок в стоявшей на столе пепельнице из фольги.
— Иди сюда, — сказала она, и он упал к ней в объятия.
Пальцы, прикасавшиеся к его лицу, пахли сигаретами. Ее кости снова уперлись в него, и ему стало больно.
Голова Дэниела перекатывалась по спинке сиденья то в одну, то в другую сторону — Триша везла его обратно к Минни. Он чувствовал трение шин о дорогу. Триша выключила радио и то и дело заговаривала с ним, хотя он не просил у нее объяснений.
— Значит, пока ты поживешь с Минни, но мы включаем тебя в списки на усыновление. Это будет замечательно, поверь. Только представь: больше никаких переездов, свой дом, новые мама и папа, а может, даже братья и сестры… Конечно, тебе придется хорошо себя вести. Кто захочет усыновить мальчика, у которого проблемы с поведением? Никаким родителям не нужно, чтобы на них набрасывались с кулаками… Как сказала твоя мама, все к лучшему. Мальчиков постарше трудно пристроить, но если ты постараешься, нам повезет.
Они молча ехали по Карлайл-роуд, и Дэниел закрыл глаза. Он открыл их, только когда машина резко остановилась. К ним уже бежал Блиц, виляя хвостом и высунув язык из пасти.
Дэниел сглотнул и спросил:
— Если я больше никому не нужен, значит я останусь здесь?
— Нет, малыш… Минни — приемная мать. К ней приедут другие мальчики или девочки, которым нужна помощь. Но ты не беспокойся. Я найду тебе отличный новый…
Дэниел хлопнул дверью до того, как Триша успела выговорить слово «дом».
В Парклендз-хаусе Дэниела обыскали и просканировали. Собака обнюхала его одежду и портфель на наличие наркотиков.
Дежурный принес ему кофе и сказал, что Себастьян скоро спустится. Шарлотта позвонила предупредить, что немного опоздает, чтобы они начинали без нее. Маленькая комната вызывала у Дэниела тревогу. Ему объяснили, что дверь должна быть всегда заперта, но, если ему что-нибудь понадобится, он может нажать на звонок. В животе у него словно шуршала бумага, сухо и нервно, отчего ему было не по себе.
Надзиратель привел Себастьяна.
— Рад тебя видеть, Себ, — сказал Дэниел. — Ты в порядке?
— Не совсем. Мне здесь не нравится.
— Хочешь чего-нибудь попить?
— Нет, спасибо, — ответил мальчик. — Я только что пил апельсиновый сок. Вы можете забрать меня отсюда? Ненавижу это место. Здесь ужасно. Я хочу домой.
— Родители часто тебя навещают?
— Мама приходила несколько раз, но я хочу домой… Вы можете это устроить? Я просто хочу домой.
Себастьян вдруг уронил голову на согнутый локоть и прикрылся другой рукой.
Дэниел встал и, наклонившись над Себастьяном, погладил и похлопал его по плечу.
— Перестань, — сказал он, — все будет хорошо. Я на твоей стороне, помнишь? Тебе хочется домой, но нам нужно считаться с законом. Я не могу отвезти тебя домой сейчас. Судья хочет, чтобы ты оставался здесь в том числе и для того, чтобы тебя защитить.
— Мне не нужна защита. Я просто хочу домой.
Дэниел ощутил укол взаимопонимания. Это было как укус крапивы: жар и зуд, будто сработал спусковой крючок памяти. Он вспомнил, как впервые приехал к Минни и как социальный работник говорила ему, что ему нельзя жить с родной матерью для его же блага.
— Я буду работать над тем, чтобы ты вернулся домой после суда. Как тебе такой вариант? Будешь мне помогать? Мне понадобится твоя помощь, сам я не справлюсь.
Себастьян фыркнул и вытер глаза рукавом. Когда он поднял взгляд, ресницы у него были мокрые и слипшиеся.
— Мама опаздывает, — вздохнул он. — Она еще в постели. Папа вчера вечером улетел. Лучше, когда я дома. Вот почему вы должны меня вытащить.
— Что лучше, если ты дома?
Хотя, даже не спрашивая, Дэниел был уверен, что знает, о чем собирался сказать Себастьян, и подумал, не проецирует ли он на мальчика собственные проблемы.
Но Себастьян словно не слышал его вопроса и задал свой:
— Вам нравится ваш отец?
— У меня его не было.
— Вы что! У всех есть отец.
Дэниел улыбнулся:
— Я хотел сказать, что никогда его не знал. Он ушел от нас до моего рождения.
— Он хорошо обращался с вашей мамой?
Дэниел ответил Себастьяну понимающим взглядом. Он знал, что пытался сказать ему мальчик. Наблюдая за его родителями, он заметил агрессивность Кеннета по отношению к жене. Дэниел заморгал, вспоминая, как его собственную мать швырнули через всю комнату с такой силой, что она сломала руку и кресло, на которое упала. Он помнил, как стоял между ней и мужчиной, который хотел снова ее ударить. Помнил дрожь в ногах и запах собственной мочи.
— Послушай, Себ, нам нужно приниматься за работу. Мы с тобой сотрудничаем, поэтому ответь, есть ли еще что-нибудь, что ты должен мне рассказать?
Себастьян посмотрел на него и помотал головой.
— Мы в одной связке, — продолжил Дэниел. — Я твой адвокат, а ты мой подзащитный. Ты можешь рассказать мне все, я не стану тебя осуждать. Мой долг — действовать в твоих интересах. Вспомнил ли ты что-то новое о том воскресенье, когда вы играли с Беном? Если да, то сейчас самое время открыться. Нам не нужны сюрпризы по ходу дела.
— Я вам все рассказал, абсолютно все.
— Хорошо, тогда я буду изо всех сил стараться вытащить тебя отсюда.
С отчетливым щелчком, словно звонко слиплись два магнита, открылся электронный дверной замок. В комнату, сыпля извинениями и звоном браслетов, влетела Шарлотта. Она нежно повернула личико Себастьяна к себе и поцеловала в висок.
— Мне очень жаль, на дорогах сплошные пробки, какой-то кошмар! — Она распустила сиреневый шарф и выскользнула из жакета. — И эти чертовы собаки у охранников. Я их боюсь. Мне казалось, что меня никогда не пропустят.
— Мама не любит собак, — заметил мальчик.
— Ничего страшного, — сказал Дэниел. — Я просто хотел разобрать с Себастьяном то, что нам предстоит.
— Отлично, давайте же начнем. — В голосе Шарлотты звучал странный натужный энтузиазм.
На ней был джемпер с высоким воротником-стойкой, и она постоянно натягивала манжеты на пальцы рук.
— Хорошо, — кивнул Дэниел. — В ближайшие месяцы нам нужно будет многое сделать, чтобы подготовить Себастьяна к процессу. Есть люди, с которыми придется встретиться и побеседовать… Мы договоримся о консультации психолога, он придет сюда, а потом, где-то через неделю, ты, Себ, встретишься с женщиной-барристером, которая будет представлять твои интересы в суде. Тебе понятно?
— Думаю, да. А что будет делать психолог?
— Тебе не о чем волноваться. Он просто убедится, что ты сможешь выдержать судебное разбирательство. Помни, он свидетель с нашей стороны, так что все будет в порядке. Сегодня я хотел объяснить версию обвинения — какие доводы они будут использовать, чтобы доказать, что ты убил Бена. Мы только недавно получили эти документы, и сейчас я работаю над тем, как выстроить твою защиту, чтобы отбить аргументы обвинения. Если тебе что-то будет непонятно, скажи.
— Ясно.
Наблюдая за мальчиком, Дэниел сделал паузу. В детстве он был очень близок к тому, чтобы оказаться на месте Себастьяна, но у него никогда не было такой самоуверенности.
— Основная улика против тебя — это то, что на твоей одежде и обуви есть кровь Бена, даже если ты утверждаешь, что просто играл с ним и он упал и сам нанес себе травму в твоем присутствии…
— Это не проблема, — перебил его Себастьян, неожиданно просияв.
— Почему?
— Потому что вы можете сказать, что кровь и все такое попали на меня из-за того, что он поранился…
Повисло молчание. Себастьян поймал взгляд Дэниела и уверенно кивнул.
Дэниел продолжил:
— Мы будем доказывать, что Бен упал и сам нанес себе травму, и твоя мама подтвердит твое алиби с трех часов пополудни. Это поставит под сомнение заявление свидетеля, который якобы видел, как вы с Беном деретесь во второй половине дня ближе к вечеру. Но прокурор будет доказывать, что его кровь и ДНК на твоей одежде — это свидетельство того, что ты его убил.
Дэниел взглянул на Шарлотту. Безымянные пальцы на обеих ее руках дрожали. Она лишь присутствовала в комнате, но ее внимание явно уплыло куда-то далеко, и Дэниел сомневался, что она слышала все, что он сказал.
— Мы не дрались с Беном, я просто играл с ним… — сказал Себ.
— Знаю, но кто-то же нанес ему травму — очень тяжелую, — кто-то его убил…
— Убийство — это совсем не так плохо, — возразил мальчик.
В воцарившемся молчании Дэниел расслышал, как Шарлотта сглотнула.
— Все равно мы все умрем, — сказал Себастьян и бледно улыбнулся.
— Ты хочешь сказать, что знаешь, как умер Бен? Можешь рассказать все сейчас.
Дэниел вздрогнул в ожидании ответа.
Себастьян снова улыбнулся. Дэниел поднял брови, подавая ему знак. Через пару секунд довольный мальчик покачал головой.
В своем блокноте Дэниел написал Себастьяну последовательность предстоящих событий, от встречи с барристером до предварительного слушания и подготовки к суду.
— После предварительного слушания до самого суда будет период ожидания. Я хочу, чтобы ты знал, что и ты сам, и твои родители все это время сможете встречаться со мной и советоваться, если у вас будут вопросы.
— Круто, — сказал мальчик. — Но… когда будет суд?
— Не раньше чем через несколько месяцев, Себ. До суда у нас будет много работы, но обещаю, что мы свозим тебя посмотреть на зал заседаний перед тем, как начнется процесс.
— Не-е-е-ет, — взвыл Себастьян, ударяя по столу ладонью. — Я хочу, чтобы он был раньше. Я не хочу здесь оставаться!
Шарлотта выпрямилась и резко вдохнула, словно ей плеснули в лицо водой.
— Спокойно, милый, спокойно.
Ее пальцы запорхали над волосами сына.
Глаза у Себастьяна были на мокром месте.
— Слушай, Себ, у меня идея, — сказал Дэниел. — Как насчет того, чтобы я сходил за сэндвичами?
— Я принесу, — вызвалась Шарлотта, вскочив на ноги.
Когда она потянулась за сумкой, Дэниел заметил у нее на запястье фиолетовый синяк.
— Мне все равно нужно глотнуть воздуха, — пояснила она. — Я быстро.
Дверь с тяжелым щелчком затворилась. Себастьян резко встал и принялся ходить по комнате. Он был худеньким, с тонкими запястьями и выпирающими локтями. Дэниел подумал, что даже если не принимать во внимание ничего остального, то для такого зверского убийства мальчик физически слишком слаб.
— Себ, в тот день в парке с тобой говорил еще кто-нибудь, кроме того человека, который крикнул вам прекратить драку?
Стулья были прикручены к полу, поэтому Дэниелу пришлось встать, чтобы повернуться лицом к Себастьяну. Мальчик был ему чуть выше талии. Бен Стокс был на три года младше Себастьяна, но всего на два дюйма ниже.
Не глядя на Дэниела, Себастьян пожал плечами и покачал головой. Он прислонился к стене, изучая свои ногти, а потом принялся попеременно соединять большой и указательный пальцы разных рук, изображая приключения паучка Инси-Винси из детской песенки.
— Ты не видел в парке никого странного? — спросил Дэниел. — Кто-нибудь смотрел, как вы играете?
Себастьян снова пожал плечами и сказал:
— Вы знаете, почему она сегодня в этом свитере?
Он поднял ладони к лицу, сомкнув указательные и большие пальцы, и посмотрел на Дэниела сквозь получившийся прямоугольник.
— Ты говоришь о маме?
— Да, если она надевает этот свитер, это значит, что у нее на шее синяки.
Мальчик по-прежнему смотрел на адвоката через рамку из пальцев.
— Синяки? — переспросил Дэниел.
Тогда Себастьян положил руки себе на горло и принялся сжимать его, пока у него не покраснело лицо.
— Себ, прекрати.
Дэниел мягко потянул мальчика за локоть.
Себастьян с хохотом откинулся к стене и спросил:
— Испугались?
Он улыбнулся так широко, что Дэниел увидел у него во рту брешь на месте выпавшего молочного зуба.
— Я не хочу, чтобы ты себе навредил, — сказал Дэниел.
— Нет, я просто решил вам показать.
Мальчик вернулся за стол. Вид у него был уставший и задумчивый.
— Иногда, — сказал Себ, — когда она его раздражает, он сжимает ей горло. От этого можно умереть, вы знаете? Если сжать слишком сильно.
— Ты говоришь про маму и папу?
Послышался лязг отпираемого замка. Себастьян перегнулся через стол, прикрыл рот рукой и прошептал:
— Если вы оттянете воротник ее свитера, то увидите сами.
Шарлотта принесла сэндвичи, и, пока она распаковывала еду и напитки, Дэниел поймал себя на том, что рассматривает ее пристальнее, чем обычно. Он посмотрел на Себастьяна, который выбирал сэндвич, и вспомнил его слова: «Лучше, когда я дома». Дэниела вдруг снова охватило сочувствие к мальчику. Он помнил собственную мать и мужские лапищи на ее горле. Он помнил, в каком был отчаянии, когда его оторвали от нее и он не мог ее защитить. Это толкало его на ужасные поступки.
Рано утром Дэниел пошел в курятник.
Ударили первые осенние заморозки, и пальцы у него сводило от холода. Он сонно вдохнул запах помета — охлажденный морозом, но согретый перьями и соломой. Минни спала. Когда он спускался по лестнице, до него донесся ее храп, заглушавший звук будильника. В гостиной на пианино валялся опрокинутый стакан. Его содержимое засохло на дереве белым пятном, как большой волдырь.
Она спала как бревно, а он был на улице, аккуратно выполняя свою работу. Его охватило странное чувство — обездоленности, одиночества, жестокости. Он был словно сокол, которого однажды увидел по дороге в школу: устроившись на столбе, тот сосредоточенно рвал на части мышь-полевку.
Дэниел не знал, где его мать. Ему казалось, что ее у него украли.
Он взял теплое коричневое яйцо и уже почти собирался положить его в картонный поднос, который Минни, как обычно, оставила для него на кухонном столе. Ладонью Дэниел чувствовал твердость скорлупы. Ладонь знала, что яйцо беззащитно, что внутри прячется желток — замерший в развитии цыпленок.
Не желая ничего плохого, а только для того, чтобы почувствовать острые края раздавленной скорлупы и растекающийся белок, Дэниел надавил на яйцо, и оно лопнуло. Желток потек по его пальцам, будто кровь.
Внезапно в затылке и пояснице полыхнул жар. Одно за другим Дэниел брал яйца и давил их. С кончиков пальцев закапали на солому прозрачные следы его маленького преступления.
Словно протестуя, куры гневно закудахтали и бросились врассыпную. Дэниел пнул одну из них, но она взлетела перед его лицом, бешено хлопая рыжими крыльями. С пальцами, липкими от яиц, Дэниел бросился к курице, придавил ее к земле и улыбнулся, видя, как она забилась под его весом. Присев на колени, он наблюдал, как птица клохтала и спотыкалась, нарезая круги и волоча сломанное крыло. Ее клюв страдальчески открывался и закрывался.
Дэниел подождал секунду, тяжело дыша. Вдруг от пронзительного куриного крика волоски у него на руках встали дыбом. Медленно и методично, как он обычно сворачивал носки, Дэниел попытался оторвать у курицы крыло. В конце концов распахнутый клюв с исступленно высунутым языком привели его в полное смятение, и он сломал ей шею. Навалился на курицу и потянул за голову, отрывая от тела.
Жертва затихла, глаза-бусинки налились кровью.
Выходя из загона, Дэниел споткнулся. Он упал на локти и коснулся лицом руки, испачканной в куриной крови. Поднявшись, он зашагал в дом с окровавленной щекой и налипшими на кроссовки и ладони перьями убитой птицы.
Когда он вошел в дом, Минни уже проснулась и наполняла чайник. Она стояла к нему спиной, грязный халат свисал до лодыжек. Работало радио, и она напевала в такт звучавшей песенке. Первой мыслью Дэниела было промчаться вверх по лестнице в ванную, но его будто пригвоздило к полу. Ему хотелось, чтобы она повернулась и увидела его замаранным в собственной жестокости.
— Что случилось? — спросила Минни с улыбкой, обернувшись к нему.
Может быть, его выдало перо, приставшее к кроссовке, или размазанный по щеке яркий желток вперемешку с куриной кровью. Минни поджала губы и бросилась мимо него во двор. Через заднюю дверь он видел, как она стояла у входа в сарай, прикрыв рот рукой.
Она вернулась в дом, и Дэниел впился глазами в ее лицо, ища там гнев, ужас, разочарование. И не удостоился даже взгляда. Прогромыхав вверх по лестнице, через минуту она уже громыхала обратно, в серой юбке, мужских ботинках и старой футболке, которую обычно надевала, когда делала уборку. Дэниел стоял у подножия лестницы, и на его пальцах засыхали разбитые яйца и кровь, отчего кожу сушило и стягивало. Он стоял у нее на пути, ожидая наказания, желая, чтобы его наказали.
Спустившись, она впервые за это время посмотрела на него:
— Приведи себя в порядок, — и резко прошла мимо, во двор.
Из окна ванной он видел, как Минни собирает разбитую скорлупу и грязную солому. Он оттер руки и лицо и принялся наблюдать за ее работой. Перо, прилипшее к кроссовке, он снял и, зажав его между пальцами, продолжил смотреть в окно. А потом отпустил перо на ветер — оно задрожало, но уверенно последовало за воздушным потоком. Дэниел увидел, что Минни возвращается в дом. Она несла мертвую курицу за ноги. Куриная шея моталась из стороны в сторону в такт ее шагам.
Пока Минни сновала по первому этажу, он отсиживался наверху, сначала под покрывалом, потом в шкафу. Жар и энергия, кипевшие в нем утром, погасли, и у него заурчало в животе. Ему было холодно, и он вытянул подлиннее рукава. Потом вылез из шкафа и принялся рассматривать себя в зеркале, которое разбил неделю назад.
«Подлый выродок», — снова вспомнилось ему.
Дэниел посмотрел на свое мозаичное отражение. Сильнее застучало сердце. Он постоял у спуска с лестницы, затем сел на ступеньку, прислушиваясь к звукам из кухни. Блиц взобрался наверх и уставился на него, часто дыша. Дэниел поднял руку, чтобы погладить бархатные собачьи уши. Блиц разрешил это проделать, но через минуту повернулся и сбежал обратно. Дэниел постепенно передвинулся ниже — на среднюю ступеньку, а потом и на нижнюю — и встал там, ухватившись за стойку перил. Ему понадобилось десять минут, чтобы собраться с мужеством и дойти до двери в кухню.
— Глаза бы мои тебя не видели, — сказала Минни, по-прежнему стоя к нему спиной.
— Ты сердишься?
— Нет, Денни. — Она повернулась к нему лицом, плотно сжав губы и выпятив грудь. — Но мне очень грустно. Правда.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |