В этот день Себастьян был собран и сосредоточен на процессе. Ни каракулей, ни болтания ногами. Отца в зале не было. Дэниел успел переговорить с Шарлоттой, которая сказала, что Кеннета вызвали за границу и он вернется через несколько дней. Шарлотта выглядела раздавленной: вздувшиеся вены, ввалившиеся глаза, дрожащие пальцы. Она сказала Дэниелу, что боится выйти наружу, чтобы выкурить сигарету, потому что на нее могут наброситься журналисты. Ей была невыносима вся та ложь, которую писали про ее сына. Дэниел сжал ей локоть и посоветовал успокоиться: «Пока наступит наша очередь, будет еще хуже. Будьте к этому готовы».
— Корона вызывает миссис Джиллиан Ходж.
Дэниел смотрел, как женщина идет к ложе для свидетелей. Журналисты на балконе яростно застрочили в блокнотах, а она подняла правую руку и поклялась говорить правду. Она была соседкой Кроллов и Стоксов и матерью двух девочек. Дэниел говорил о ней с Ирен на вечеринке в конторе. Голос у нее был отчетливый и громкий, жесты — уверенные и спокойные. Она выглядела профессионально и в то же время по-матерински, с честными ясными глазами и прямыми, выступающими вперед зубами. Дэниел сжал пальцы в замок и стал ждать — чуть ли не со страхом — ее показаний. Он почувствовал на бедре маленькую руку Себастьяна и наклонился, приблизив ухо к губам мальчика.
— Она меня ненавидит.
— Расслабься, — ответил Дэниел больше себе, чем ему.
Гордон Джонс с шуршанием откинул мантию в сторону и занял место у пюпитра.
— Миссис Ходж, расскажите нам, как вы познакомились с Кроллами и их сыном Себастьяном?
— Я их соседка, как и Маделин с Полом. Мой дом стоит как раз между ними.
Дэниел внимательно слушал. Ее хорошо поставленный голос выпускницы частной лондонской школы звучал уверенно, и ей практически не нужен был микрофон.
— А как насчет их детей? — Джонс подтолкнул ее вопросом в нужном направлении. — Вы хорошо их знаете?
— Мои дети играли и с Беном, и с Себастьяном, поэтому я хорошо знаю и родителей, и самих детей.
Когда она произнесла «и самих детей», Маделин вызывающе повернулась к Себастьяну. Почувствовав ее суровый взгляд в их направлении, Дэниел распрямил позвоночник.
— У вас две дочери?
— Да.
— Сколько им лет?
— Восемь и двенадцать.
— Ваша младшая дочь одного возраста с Беном Стоксом?
— Да, они учились в одном классе.
Огромные сверкающие глаза Джиллиан нашли Маделин Стокс, которая тут же понурилась. Джиллиан кашлянула.
— А ваша старшая дочь… примерно того же возраста, что и Себастьян?
— Да, она постарше, но ей не очень нравится играть с мальчиками. Вот младшая — настоящий сорванец. Она любила играть с Беном…
— Вы сталкивались с какими-нибудь проблемами, когда ваша дочь играла с кем-то из этих соседских мальчиков?
— Ну, как я сказала, Паппи, младшая, отлично ладила с Беном, но Себастьян часто пытался к ним пристать или хотел играть с одной Паппи, даже когда Бен не выходил.
— И это создавало какие-то неудобства?
Ирен вскочила на ноги, и Дэниел задержал дыхание.
— С вашего разрешения, милорд, я обязана опротестовать постановку вопроса, он апеллирует к информации из вторых рук…
— Да, но я разрешаю продолжить, поскольку он задан в интересах правосудия.
Голос Филипа Бэрона был глубоким и властным, хотя сам он сидел сгорбившись, его тучное тело было полностью закутано в мантию.
Ирен села. Она обернулась и бросила взгляд на Дэниела. Он кивнул, сочувствуя ее разочарованию.
— Иногда Себастьян бывал очень жестоким, издевался…
— Например?
— Один раз, когда Паппи не захотела играть по его правилам, он стал угрожать ей осколком стекла. Он держал ее за волосы, чтобы она не могла отодвинуться, и приставил осколок ей к горлу… Я увидела через…
Ирен снова вскочила:
— Милорд, я протестую против этого предвзятого заявления перед присяжными. Мой клиент лишен возможности защититься.
— Ну, — судья Бэрон взмахнул рукой, как Иисус Христос, благословляющий паству, — по-моему, защиты в вашем лице, мисс Кларк, ему более чем достаточно.
Ирен уже почти собралась заговорить, но нехотя села на место. Дэниел нацарапал ей записку и передал через Марка, ее помощника. В записке был вопрос: «Спросишь ее про насилие в доме Кроллов?»
Читая записку, Ирен обернулась. Дэниел встретился с ее задумчивым взглядом. Домашнее насилие объясняло поведение Себастьяна по отношению к соседским детям, но Дэниел понимал, что риск слишком велик. Это могло стать намеком на то, что Себ научился жестокости и хотел разыграть сцены, свидетелем которых был дома.
— Паппи была сильно напугана. Она и раньше говорила мне, что Себастьян ей не нравится, но я советовала ей попытаться с ним подружиться. Но, увидев, что он угрожает ей подобным образом, я запретила дочери с ним играть.
— Вы говорили об этом происшествии с родителями Себастьяна?
— Да, я поговорила с его матерью. — Джиллиан застыла, словно воспоминание об этом было для нее оскорбительно. — Она не проявила никакого интереса. Ей это было совершенно безразлично. Я просто стала следить за тем, чтобы Паппи больше с ним не играла.
— Спасибо, миссис Ходж, — сказал Гордон Джонс, собрал свои записи и сел.
— Миссис Ходж, — обратилась к свидетельнице Ирен.
Дэниел наклонился над столом, подставив руку под подбородок. Секундой позже Себастьян сделал то же самое, повторив его позу.
— Скажите мне, как долго вы являетесь соседкой Кроллов и Стоксов?
— Точно не помню, года три или четыре.
— То есть с того момента, как вы переехали на Ричмонд-кресент?
— Да.
— Ваши дети играли вместе. А вы сами проводили время в компании их родителей?
— Да, конечно, иногда мы собирались на бокал вина или на чашку кофе, больше с Маделин, я бы сказала, хотя пару раз я заходила и к… Шарлотте.
— Вы рассказали Шарлотте Кролл о поступке Себастьяна по отношению к вашей дочери и, с ваших слов, она не проявила к этому интереса? Соседка, с которой вы близко общались? Вы ожидаете, что мы в это поверим?
Джиллиан слегка покраснела. Ее большие глаза забегали по залу и посмотрели вверх.
— Она… проявила сочувствие… но ничего не изменилось. Она совершенно не могла его контролировать…
— Миссис Ходж, этот случай, о котором вы говорите, когда Себастьян якобы угрожал вашей дочери осколком стекла, вы сообщили о нем кому-нибудь, кроме матери мальчика?
Глаза миссис Ходж округлились. Она посмотрела на Ирен и покачала головой.
— Вы заявили о происшествии в полицию или хотя бы в школу, социальному работнику?
Миссис Ходж кашлянула:
— Нет.
— Почему нет?
— Я видела, как это случилось, и сделала ему выговор, достаточно жесткий, и запретила Паппи с ним играть. Инцидент был исчерпан. Никто не пострадал.
— Понятно, «никто не пострадал». Когда вы сделали Себастьяну выговор — достаточно жесткий, как вы говорите, как он на это отреагировал?
— Он… извинился. Он… очень вежливый мальчик. — Джиллиан опять кашлянула. — Я сказала, чтобы он извинился перед Паппи, и он так и сделал.
Себастьян широко улыбнулся Дэниелу со своего места, словно довольный тем, что его похвалили.
— Миссис Ходж, мы слышали, как вы заявили, что Себастьян может проявлять некоторую агрессивность и что иногда он употребляет ругательные выражения. Но за те почти четыре года, что вы прожили по соседству с ним, у вас когда-нибудь была причина сообщить о его поведении ответственным службам?
Джиллиан Ходж покраснела:
— Нет, ответственным службам — нет.
— И как хорошая мать, если бы вы когда-нибудь почувствовали, что Себастьян представляет реальную угрозу вашим детям или детям ваших соседей, вы бы немедленно это сделали?
— Э-э… да.
— Вы мать двоих детей, возраст которых совпадает с возрастом погибшего и подсудимого?
— Да.
— Скажите мне, кто-то из ваших детей когда-нибудь вел себя агрессивно?
Миссис Ходж снова залилась краской.
Джонс вскочил, раздраженно вытянув руку вверх:
— Милорд, я ставлю под сомнение обоснованность данного вопроса.
— Вы в своем праве, но я разрешаю продолжить. Я уже вынес решение о том, что эти вопросы приемлемы.
— Миссис Ходж, — повторила Ирен, — кто-то из ваших детей когда-нибудь вел себя агрессивно?
— Да, конечно. Все дети иногда бывают агрессивными.
— Именно так! — подытожила Ирен. — Больше вопросов нет.
— Ну что ж, принимая во внимание время, я считаю, что настал удобный момент… — Бэрон резко повернулся, чтобы обратиться к присяжным. — Приятного аппетита, но напоминаю еще раз, что вы не должны обсуждать детали дела, если находитесь не в полном составе.
Раздалось шиканье, и по залу с шорохом ткани прокатилась сухая волна, всколыхнув спертый воздух, — присутствующие встали вместе с судьей и сели на место с его уходом. Секретарь попросил публику покинуть зал, и Дэниел поднял взгляд, чтобы понаблюдать, как лица зрителей нехотя отворачиваются от спектакля.
Дэниел встал за стулом Себастьяна и легонько сжал мальчику плечи.
— Ты как? — спросил он, подняв бровь.
Себастьян принялся подпрыгивать на месте, одновременно кивая Дэниелу, потом дотронулся до кончиков пальцев на ногах и крутанулся вокруг своей оси. Его костюм был слишком велик в плечах. Когда он прыгал, острые края горловины то поднимались к ушам, то опускались вниз.
— Себ, что это ты растанцевался? — спросил полицейский охранник. — Пора идти вниз.
— Чарли, еще минуточку, я все себе отсидел.
— Вот и танцуй вниз по лестнице, Фред Астер,[37] идет?
— Пока, Денни, — сказал Себастьян.
Он повернулся, и полицейский положил руку ему на плечо.
— Увидимся после обеда, — на ходу бросил Себ.
— Увидимся.
Дэниел покачал головой, наблюдая за тем, как его маленький клиент выходит из зала. Одна его половина хотела посмеяться над мальчиком и его выходками, но вторая испытывала щемящую грусть.
Ирен потянулась через стол и сжала Дэниелу локоть:
— Денни, прости, я решила, что это будет не к месту.
Дэниел улыбнулся и посмотрел ей в глаза, думая, какие они красивые.
— Это обоюдоострый меч, — сказала она.
— Я знаю, это оценочное суждение. — Он улыбнулся. — И если честно, это последнее, что Себастьян или его родители хотели бы предавать огласке на открытом процессе.
Ирен улыбнулась в ответ.
— Я доверяю твоему мнению, — сказал он, возвращая ей улыбку, когда они оба выходили из зала.
Дэниел спустился в камеру поговорить с Себастьяном. Шарлотта была уже там. Когда охранник впускал Дэниела внутрь, Себастьян пнул мать в бедро. Она не издала ни звука, но отодвинулась в сторону, защищая бедро ладонью.
— Себ, полегче, — остановил его Дэниел.
Мальчик откинулся назад и сполз по стене, надув нижнюю губу.
Выступление последней свидетельницы вывело Шарлотту из себя.
— Зачем понадобилось вызывать именно ее? Она всегда сует нос в чужие дела.
— Она меня ненавидит, — повторил Себастьян.
— Джиллиан нас всех ненавидит, — сказала Шарлотта.
— Шарлотта, давайте выйдем, нам нужно поговорить.
Она кивнула, вставая, и на секунду отвернулась, чтобы взять сумку. Сквозь ее костюм проступали лопатки.
Когда дверь закрылась, Шарлотта захотела курить. Дэниел упросил охранника выпустить их наружу прямо через камеры, чтобы не подниматься наверх. К его немалому удивлению, тот разрешил, — похоже, Шарлотта уже просила его об этом раньше. Задняя дверь камерной секции была изолирована и недоступна для репортеров.
Трясущимися руками Шарлотта попыталась зажечь сигарету. Дул легкий ветер, и Дэниел помог: прикрыл сигарету ладонями. Прежде чем повернуться к нему, Шарлотта глубоко затянулась, и ее лоб прорезали морщины, а глаза страдальчески посмотрели вниз.
— Шарлотта, знаю, что вам тяжело, но подумайте, каково Себастьяну. Сейчас каждый, кто дает показания, поливает его грязью.
— Он мой сын. Они поливают и меня тоже.
— Вам нужно быть сильной. Это только начало. Худшее впереди.
— Им должны запретить говорить такие вещи, что я не могу его контролировать, что мне было все равно, что он угрожал другим детям. Когда он пытался порезать ту девочку осколком стекла, меня рядом не было.
Голос у нее был резкий, лицо растерянное. Она вдруг превратилась в старуху.
Дэниел попытался успокоить ее:
— Помните, что, когда обвинение опускается до подобных вещей — дурная репутация, информация из вторых рук, — это происходит потому, что обвинителям без них никак. Доказательства у них в основном косвенные. Обращений к школьным отчетам с записями об агрессивном поведении можно было ожидать, просто помните, что это не доказывает…
— Это я виновата, вот что они все хотят сказать, — перебила его Шарлотта. — Это суд надо мной. Его признают виновным и скажут, что это я во всем виновата?
Дэниел сочувственно сжал ее плечо:
— Никто этого и не говорит…
Она отвернулась, а когда повернулась за новой затяжкой, Дэниел увидел, что она плачет. Черные слезы бороздили в тональном креме на коже тонкие дорожки.
— Вы его мать. Ему всего одиннадцать лет, и его судят за убийство. Это может сломать ему жизнь. Нужно, чтобы вы были сильной.
В судебном дворе мрачной кучей сгрудились полицейские фургоны. Двор напомнил Дэниелу ночную ферму и сараи, где держали скот. Дверь аварийного выхода, в которую они выскользнули, хлопала на ветру.
— Хочешь сказать, сильной, как ты? — спросила Шарлотта, прикладывая костяшки пальцев к нижним векам, стараясь не размазать тушь.
Вздохнув, она положила ладонь Дэниелу на грудь. Он почувствовал, как кожу под рубашкой обожгло от ее прикосновения.
— Ощути, какой ты сильный, — сказала она.
— Шарлотта, — прошептал Дэниел, отступая назад и упираясь спиной в стену.
Его настиг запах ее пьянящих духов и отдающее табаком дыхание. Ее губы замерли в нескольких миллиметрах от его собственных. На лацкан ее жакета, дрогнув, упал столбик пепла. Дэниел выпрямился и коснулся стены затылком.
Она медленно опустила руку, и он почувствовал внизу живота ее длинные ногти. Он напряг брюшные мышцы, и кожа под рубашкой зазудела от ее прикосновения.
В ней было что-то почти отвратительное — потекшая тушь, забивший поры толстый слой тонального крема, — но Дэниела захлестнула волна сочувствия.
— Довольно, — прошептал он. — Вы нужны своему сыну.
Шарлотта отпрянула назад, обретя благоразумие. Она казалась убитой горем, но Дэниел знал, что дело было не в том, что он ее отверг. Глаза размазались, желтые пальцы с дрожью прижали к губам окурок.
— Прости, — выговорила она и позволила сигарете упасть на землю.
Дэниел придержал ей дверь.
— Корона вызывает Джеффри Рэнкина.
Дэниел наблюдал, как мужчина встал и направился к свидетельской ложе. Он казался слишком высоким для зала суда, срез брюк болтался у верхнего края ботинок. У него были аккуратно подстриженные редеющие волосы и постоянно поднятые кверху брови. Когда он клялся перед лицом Бога не говорить ничего, кроме правды, у него на губах появилась легкая улыбка.
— Мистер Рэнкин, вы заявили в полицию о том, что были свидетелем драки между двумя мальчиками в Барнард-парке во второй половине дня восьмого августа. Это верно?
— Да. С тех пор я не пропускаю ни одного выпуска новостей и думаю, что если бы я тогда что-нибудь сделал… — Голос у Рэнкина был совершенно равнодушным.
— В показаниях от восьмого августа вы заявили, что видели две драки между этими мальчиками. Когда именно это было?
— В первый раз, когда я их увидел, было около двух часов дня. В это время я всегда выгуливаю собаку, чтобы она по-быстрому сделала свои дела после обеда.
— Опишите, пожалуйста, двух мальчиков, драку между которыми вы видели.
— Ну, могу только повторить то, что сказал полиции: оба были темноволосые, примерно одного роста, но один немного поменьше. На одном была белая рубашка с длинными рукавами, а на втором — красная футболка.
— Милорд… прошу вашу милость и присяжных открыть страницу пятьдесят семь в своих подшивках, где находится фотография и описание одежды Бена Стокса в день его смерти, в частности красная футболка, — сказал Гордон Джонс.
Заглядывая в собственную подшивку, он спустил очки на самый кончик носа, где они с трудом удерживали равновесие.
— А на пятьдесят восьмой странице, — продолжил он, — приводится описание одежды, обследованной судебно-медицинскими экспертами, которая была на подсудимом в день убийства… Вы знакомы с кем-либо из тех двух мальчиков?
— Нет, я не знал, как их зовут, но я их видел раньше. Мне были знакомы их лица. Мы живем недалеко друг от друга, а я постоянно гуляю с собакой.
— Расскажите нам о том, как вы увидели их в тот день в первый раз.
— Я выгуливал собаку, не в парке, а вдоль тротуара вниз по Барнсбери-роуд. Пес у меня старый, любит все обнюхать. Я же люблю ходить быстро, и он меня выматывает. В тот день все было как обычно, может быть, даже еще медленнее. Было солнечно. В парке было довольно много народу, и мне встретилось несколько знакомых собачников, но потом я обратил внимание на двух мальчиков, которые дрались на самом холме.
— Насколько далеко вы находились от мальчиков?
— Футах в двадцати-тридцати, не больше.
— И что вы увидели?
— Ну, сначала я не придал этому большого значения. Просто двое мальчишек немного повздорили, но один из них явно начал брать верх. Я помню, как он схватил того, что поменьше, за волосы и заставил встать на колени. Он бил его кулаками по почкам и в живот. У меня двое сыновей, и мальчишки есть мальчишки, поэтому в обычных обстоятельствах я бы не стал вмешиваться, но их драка выходила за рамки, она показалась мне излишне жесткой… даже жестокой.
— Который из описанных вами мальчиков «начинал брать верх»?
— Тот, что был немного повыше, в белом.
— Вы говорили с мальчиками. Что вы им сказали?
— Ну, мне показалось, что они чересчур разошлись, понимаете? Я велел им прекратить.
— И что произошло?
— Они прекратили драку, и один из мальчиков повернулся ко мне, улыбнулся и сказал, что они просто играют.
— Который из мальчиков это был?
— Подсудимый. У меня были сомнения, но, как говорится, мальчишки есть мальчишки, и я оставил их в покое. — Щеки Рэнкина вдруг посерели. Он понурился. — Я все время об этом думаю. Мне нельзя было уходить, понимаете. Мне нужно было что-нибудь предпринять… Если бы я только мог догадаться, чем это обернется.
Рэнкин вдруг выпрямился и посмотрел в центр зала в направлении Стоксов:
— Простите меня.
Гордон Джонс понимающе кивнул и продолжил:
— Вы сказали, что «они разошлись». Вы бы описали это как жестокую игру, которая вышла из-под контроля, или как драку, в которой один из детей был зачинщиком?
— Может быть, да, думаю, да. Это было довольно давно, но думаю, что мальчик в белой рубашке… Это про него у меня спрашивала полиция, когда нашли… тело.
Мистер Рэнкин покачал головой и прикрыл глаза ладонью.
— Что ребята сделали после того, как вы к ним обратились?
— Они побежали своей дорогой, а я пошел своей.
— Куда они направились?
— Вниз по парку к детской площадке… там территория молодежного клуба.
— По вашим показаниям, один из мальчиков находился «в плачевном состоянии»?
— Меня спрашивали об этом в полиции, и думаю, что, да, так оно и было.
— Который из мальчиков, по-вашему, был в плачевном состоянии?
— Думаю, что я сказал, что это был мальчик в красной футболке…
— И вы подтверждаете свои показания?
— Думаю, да. Насколько я могу припомнить.
— Что во внешности мальчика или в его поведении навело вас на мысль о том, что он был пострадавшим?
— По-моему, мальчик в красном плакал.
— «По-моему»?
— Я был уже довольно далеко, в нескольких метрах. Было похоже на то.
— Вы хотите сказать, что он всхлипывал, у него было красное лицо, слезы?
— Может быть, слезы, да, может быть, слезы и красное лицо. Я даже помню, как он тер глаза.
Мистер Рэнкин посмотрел в пространство, пытаясь сфокусировать взгляд собственных водянистых глаз на том, что он видел несколько месяцев тому назад и чему не придал значения.
— Подсудимый в своих показаниях утверждает, что видел вас в тот день в начале третьего и что вы кричали, чтобы они с погибшим прекратили драку. Вы видели, чтобы дети дрались еще раз в тот же день?
— Да, намного позже, уже в половине четвертого или даже в четыре. Я как раз вышел в магазин. Я посмотрел в сторону парка и увидел, как те же самые ребята дерутся на детской площадке. Я подумал о том, чтобы перейти дорогу и снова их разнять, но… Я очень жалею, что этого не сделал…
— Опишите, что вы увидели во второй раз.
— По пути в магазин я посмотрел в сторону парка. И увидел ту же парочку в белой рубашке и красной футболке. Мальчик в белом заносил кулаки над мальчиком в красном.
— Но на этот раз вы ничего не предприняли?
— Нет.
Рэнкин вцепился в край свидетельской ложи, словно хотел разломать ее в щепки.
— Мне жаль. Мне так жаль, — сказал он, приложил руку ко рту и крепко зажмурился.
— Что заставило вас заявить об этих двух случаях в полицию? Вы ведь пришли к полицейскому фургону, который установили на Барнсбери-роуд наутро после исчезновения Бена?
— На следующий день я увидел его фотографию. Он так и не вернулся домой. Я тут же понял, что это тот самый малыш, которого избивали в парке — на котором была красная футболка.
Себастьян напряженно слушал показания Рэнкина, наблюдая за ним с тонкой морщинкой между нахмуренными бровками. Время от времени он прислонялся к Дэниелу, заглядывая ему под локоть и подсматривая, как тот набрасывает комментарии к показаниям свидетеля.
Когда Ирен встала и положила на кафедру свои записи, Рэнкин беспокойно заерзал. Журналисты на балконе вытянули шеи.
— Выслушав ваши показания, мистер Рэнкин, и сравнив их с заявлением, которое вы сделали в полиции, не создается впечатления, что вы совершенно уверены в том, что видели днем восьмого августа. Я прошу вас открыть страницу двадцать три в материалах дела. Это ваше заявление под присягой, сделанное в полицейском участке. Пожалуйста, почитайте второй параграф.
Рэнкин кашлянул и принялся читать: «Я видел, как два внешне знакомых мне мальчика дерутся на вершине холма в Барнард-парке. Оба мальчика были белокожими. Один из них был меньше ростом, возможно младше, и одет в красную футболку и джинсы. На него грубо нападал мальчик покрупнее, одетый в белую или бледно-голубую рубашку».
— Спасибо, мистер Рэнкин. Вы описываете драку между ребятами то как «жестокое нападение» одного мальчика на другого, то словно они просто «чересчур разбушевались», и вы говорите, что «мальчишки есть мальчишки». Так что же это было, мистер Рэнкин? Вы видели жестокое нападение или просто потасовку между школьниками?
— Они дрались довольно жестко. Было заметно, что один из них берет верх…
— Довольно жестко? Вы видели кровь? Кто-то из детей был явно травмирован в результате драки?
— Ну, я уже сказал, удары были недетские. Мне показалось, что младший мальчик страдает…
— Какими именно словами вы пытались прекратить драку?
— Я сказал: «Ребята, перестаньте… хватит».
— Понятно. Вы вошли в парк, попытались их разнять?
— Нет, я же сказал: они перестали, как только я им крикнул.
— Понятно, и в этот момент ни один из мальчиков не имел видимых травм?
— Нет.
— Значит, вы пошли своей дорогой, а они побежали вниз по холму к игровой площадке?
— Да.
— Вы не заявили о драке властям?
— Нет.
— А что именно вы сделали?
— Пошел домой.
— Понятно, и что вы делали дома?
— Я… телевизор смотрел.
— Значит, можно справедливо утверждать, что, став свидетелем первого «жестокого нападения», вы не испытали опасений за безопасность ребенка?
— Ну да, но потом, когда я увидел, что тот мальчик в розыске…
— Итак, относительно вашей первой встречи с мальчиками, принимая во внимание ваше заявление в полицейском участке и ваши сегодняшние показания, будет справедливо сказать, что драка, которую вы описывали как «довольно жесткую», была на самом деле обычной потасовкой, которая на тот момент не стоила заявления в полицию и не отвлекла вас от ваших обычных дел, например от послеобеденного телепросмотра. Верно ли мое предположение?
— Я… я думаю, да.
— Мой ученый коллега напомнил суду, что подсудимый в самом начале заявил, что в день смерти погибшего он дрался с ним понарошку и помнит, как какой-то взрослый крикнул им перестать. Давайте перейдем к вашей второй предполагаемой встрече с мальчиками двумя часами позже в тот же день. Вы показали, что во второй раз видели их около половины четвертого или даже в четыре часа пополудни. Не могли бы вы уточнить?
— Нет, но примерно в это время.
— Я ссылаюсь на страницу тридцать шесть в вашей подшивке, на карту Барнард-парка и Барнсбери-роуд.
Было установлено точное расположение мистера Рэнкина на дальней стороне Барнсбери-роуд во время инцидента. Свидетель согласился, что, когда мальчики попали в поле его зрения во второй раз, он находился от них примерно в пятидесяти метрах. К делу была приобщена медицинская справка от окулиста, согласно которой мистер Рэнкин страдал близорукостью и должен был носить очки с диоптриями на минус два с половиной. Тогда Рэнкин засвидетельствовал, что надевает очки, только когда смотрит телевизор или садится за руль. После того как это было установлено, Ирен ринулась в атаку:
— Мальчик в белой или голубой рубашке мог оказаться любым подростком из вашего района.
— Сейчас я узнаю в нем… подсудимого.
— Сейчас, понятно… сейчас. Ранее вы сказали, что виденные вами мальчики не имели «заметной разницы» в росте, но в вашем первоначальном заявлении в полицейском участке говорится о драке между большим и маленьким мальчиками. Так что же соответствует истине?
— Ну, второй был больше. Разница не бросалась в глаза, но один из них был явно крупнее — выше ростом, как я уже сказал.
— Понятно, и мальчик покрупнее был одет в «белое или голубое», но теперь вы, похоже, уверены, что это было белое?
— Сейчас я помню, что он был в белом.
— Сейчас вы помните, понятно. Не потому ли, что в полиции вам задавали наводящие вопросы о «мальчике в белой рубашке», которого они уже взяли под стражу?
— Не думаю. Не уверен.
— Вот уж действительно, мистер Рэнкин, мне кажется, вы мало в чем уверены, правильно?
Дэниел пытался сдержать улыбку. Он почувствовал прилив гордости за Ирен.
— Ну, я…
— Давайте вернемся к вашему первоначальному заявлению в полиции. Пожалуйста, откройте страницу тридцать девять, параграф два. Пожалуйста, зачитайте свое заявление со слов: «Немного позже во второй половине дня…»
Рэнкин прокашлялся и начал читать:
— «Немного позже во второй половине дня я увидел тех же мальчиков снова, на этот раз они дрались на игровой площадке. На мальчика поменьше, в красной футболке, нападал кто-то немного крупнее…»
— Позвольте остановить вас на этой фразе, мистер Рэнкин. «Кто-то немного крупнее». «Кто-то немного крупнее». Вы уверены в том, что это был подсудимый?
— Да, я уже видел его раньше, в тот же день.
— Мистер Рэнкин, я напоминаю вам, что вы находитесь под присягой. Вы уже видели Себастьяна в тот день, но видели ли вы, как он дрался на игровой площадке несколько часов спустя? Стороны обвинения и защиты согласны, что нет никаких видеозаписей этой второй драки. Нам известно, что вы были без очков и что вы находились на противоположной стороне дороги и смотрели на мальчиков сквозь кусты и ограждение площадки. Я настаиваю на том, что вы приняли увиденного вами человека за моего клиента, которого уже видели ранее в тот же день…
Судья Бэрон наклонился вперед и спросил:
— Мисс Кларк, нам еще долго ждать вопроса к свидетелю?
— Нет, милорд.
— Счастлив это слышать, — откликнулся судья, опустив уголки губ.
— Мистер Рэнкин, разве не правда, что у вас не было никакой возможности опознать моего клиента с указанного расстояния, особенно принимая во внимание вашу близорукость?
— Я подумал, что это был тот же самый мальчик, которого я видел раньше.
— В самом деле? Как понимать ваше описание человека, который якобы нападал на погибшего, как «более крупного»? Вы имели в виду, что нападавший был выше или больше весом, чем жертва?
— Я подумал, что это был мальчик, которого я видел раньше. — Рэнкин запнулся. Он выглядел сбитым с толку и теребил мочку уха. — Он был ощутимо выше и совсем чуть-чуть крупнее, чем малыш…
— «Ощутимо выше и крупнее»? Мы приобщили к материалам дела рост и вес жертвы, Бенджамена Стокса, которые составляют четыре фута один дюйм и шестьдесят два фунта соответственно. Во время предварительного задержания рост подзащитного составлял четыре фута три дюйма, а вес — шестьдесят пять фунтов. Я настаиваю на том, что мальчики были практически одинакового роста и веса и ни один из них не был «ощутимо выше и крупнее» другого. Я настаиваю на том, мистер Рэнкин, что тот, кого вы видели ближе к вечеру в тот же день, был не Себастьян Кролл, виденный вами ранее, а совершенно другой человек. Может ли быть так?
— Э-э-э, тогда я был уверен…
— Мистер Рэнкин, вы находитесь под присягой. Нам известно о ваших проблемах со зрением, и нам известно расстояние, на котором вы находились от двух людей, которых, как вы заявляете, вы видели в тот день в три или четыре часа пополудни. Не могло быть так, что вы видели с жертвой кого-то другого, возможно даже взрослого?
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |