выводил непосредственно из известных тезисов К. Маркса о Л. Фейер-
бахе из "Немецкой идеологии", где речь шла об игнорировании пред-
метной деятельности. Конечно, это не исключает, что у психологиче-
ской теории деятельности были и другие источники.
На передний план выступила проблема организации трудовой дея-
тельности, профессионального образования, учебной деятельности,
профессионального отбора и диагностики. Конечно, были и концепту-
альные достижения, но преобладала прагматическая ориентация. Не
следует забывать, что Л.С. Выготский участвовал в психотехническом
и педологическом движении и, конечно, не был чужд проблематики
деятельности и действия. Но среди всех его интересов доминировали
проблемы сознания и высших психических функций. Именно к этой
проблематике А.Н. Леонтьев стал подбирать новый, "деятельностный"
ключ.
В психологической теории деятельности доказывалась предметно-
деятельностная природа всех психических процессов, включая и лич-
ность [33 ], что составляет заслугу этого направления. Эксперимен-
тально изучались сенсорные, перцептивные, исполнительные, мнеми-
ческие, умственные, аффективные действия. ** Действие и по сущест-
ву, и концептуально стало выступать не только в качестве предмета
исследования, но и как единица анализа психических процессов.
Именно действие, а не значение, как у Л.С. Выготского. Но, впрочем,
действие как единица анализа психики удовлетворяло всем требовани-
Говоря об истоках культурно-исторической психологии, мы намеренно
опускаем влияние на Л.С. Выготского европейской философской и
психологической традиции. Оно было огромным, но это особая тема.
Здесь уместно сделать одну оговорку. Действие как единица анализа
выступало при анализе ощущений, восприятия, интеллекта, эмоций у
А.В. Запорожца, при анализе памяти у П.И. Зинченко, при анализе воли у
В.И. Ленина и К.М. Гуревича, при анализе формирования понятий и
мышления у П.Я. Гальперина, затем при анализе формирования
обобщений у В.В. Давыдова, при анализе переживаний у Ф.Е. Василюка и
т.д. На том, что именно действие - это единица анализа психических
процессов, включая эмоции, настаивал С.Л. Рубинштейн (не без влияния
исследований, выполненных в Харьковской психологической школе в 30-е
IT.). Но сам А.Н. Леонтьев, уйдя от значения как единицы анализа
психики, обронил фразу, что такой единицей является смысл, а в
последней книге "Деятельность. Сознание. Личность" оставил проблему
поиска единицы анализа будущим исследователям.
ям Л.С. Выготского, сформулированным применительно к таким еди-
ницам [12; 30].
В психологической теории деятельности с помощью различных
ухищрений доказывалось, например, что мотив - это предмет, что
потребность (после встречи с предметом) также становится предмет-
ной. Все это приводило к противоположным (по сравнению с адресо-
ванными Л.С. Выготскому) упрекам в том, что психологическая теория
деятельности игнорирует или упрощает духовный мир человека, реду-
цируя его к предметной деятельности, что она бездуховна, механи-
стична. Эти упреки справедливы, но лишь частично. Конечно, в так
называемой "трехчленке", с помощью которой А.Н. Леонтьев описывал
структуру деятельности (деятельность - мотив; действие - цель;
операция - условие), непосредственно не указано место значению,
смыслу, медиаторам, сознанию, личности и т.п. Все эти образования
как бы вынесены за скобки, да и сама структура может восприниматься
лишь как расшифровка элементарной схемы: "цель - средство - ре-
зультат". Но нельзя забывать и того, что фоном для этого (на наш
взгляд, не самого удачного) изобретения А.Н. Леонтьева была культур-
но-историческая психология, и в теле, а не в схеме самой теории дея-
тельности, присутствовали значения (в том числе предметные, опера-
циональные, а не только вербальные) и смыслы. При этом смысл,
будучи производным от отношений мотива к цели, пронизывает два
верхних уровня организации деятельности. Это соответствует и логике
Н.А. Бёрнштейна, который утверждал, что на предметном уровне дви-
жение следует не за пространственным, а за смысловым образом. Ска-
занное свидетельствует о том, что смысл конституирует не только
сознание, но и предметную деятельность. В этом нам видится опреде-
ленная преемственность между культурно-исторической психологией
и психологической теорией деятельности. (Во всяком случае А.Н. Ле-
онтьев не искал смысла в идеологии, хотя и подчинялся ей). Сознание
- основной предмет первой, сохранилось и во второй, но оно выступало
как вторичное, отражательное, а не порождающее.
Если для ясности совсем упростить картину, то культурно-истори-
ческую психологию волновала проблема идеальных медиаторов, нахо-
дящихся между человеком и миром, между людьми. Но в ней не было,
не могло быть и речи о "метафизической религиозной вертикали"
(М.К. Мамардашвили), о медиаторах - истинных посредниках между
человеком и Богом. Л.С. Выготский называл медиаторы психологиче-
скими инструментами. *
Кстати, проблема взаимоотношения вещных и духовных орудий,
инструментов далеко не простая. А.ф. Лосев писал, что античный смысл
слова "техне" - это мастерство, искусство. М.М. Бахтин лишь обронил
фразу, что орудие не имеет значения, а имеет назначение. Этот тезис
нуждается в развертывании.
Проблема медиаторов в культурно-исторической психологии в пол-
ном объеме не ставилась, хотя экспликация из нее этой проблемы,
по-видимому, возможна. Такую работу начал и не успел завершить
Д.Б. Эльконин. Он обратил внимание, во-первых, на представления
Л.С. Выготского о наличии идеальной формы, предшествующей де-
тскому развитию, и во-вторых, на разработку JL С. Выготским не толь-
ко проблем, связанных с ролью символо-знаковых систем в становле-
нии человеческого сознания. Об этом думали и писали до и после
Выготского. Д.Б. Эльконин, анализируя его "Психологию искусства",
пришел к заключению, что общий замысел всего творчества ученого
состоял в том, чтобы показать, как рождаются аффективно-смысловые
образования, весь субъективный мир отдельного человека при встрече
с аффективно-смысловыми образованиями, уже существующими объ-
ективно в мире искусства, трактуемого в самом широком смысле. В
таком понимании искусство включает в себя все виды медиаторов, т.е.
знак, слово символ, миф и даже технику в античном смысле этого слова.
Иное дело, чтоЛ.С. Выготский из известной совокупности медиаторов
сосредоточился в своих исследованиях преимущественно на знаке и
слове, в значительно меньшей степени - на символе и совсем не
затронул мифа.
Психологическую теорию деятельности волновала проблема реаль-
ных, т.е. вещных, орудий, предметов, которые человек (в соответствии
с тем же марксизмом) ставит между собой и природой. Другими слова-
ми, что делает человека человеком? Символ или вещь? Если символ,
то идеализм, если вещь, то материализм, да еще диалектический. Ди-
алектика, правда, не помогла принять мысль П.А. Флоренского о том,
что переход от вещи (инструмента) к идее и от идеи к вещи в любом
случае опосредствуется символом, поскольку последний одновременно
является и идеей и вещью. Ясно, что выбор в пользу вещи был предоп-
ределен ситуацией в стране, тем более, что имя Л.С. Выготского в 30-е
гг. было запрещено, хотя и незабываемо. Напомним, что в своей книге
"Развитие памяти" А.Н. Леонтьев экспериментально прослеживал, как
вещи приобретают знаковые свойства (узелок на память), что и обес-
печивает возможность интериоризации. Ведь интериоризируется не
вещь, а приобретенные ею знаковые, т.е. идеальные свойства и проце-
дуры обращения с ними.
Мы не хотим сказать, что ученики и коллеги Л.С. Выготского, пе-
рейдя на позиции теории деятельности, всего лишь маскировали свои
прежние взгляды. Они с увлечением работали в новой области, разви-
вали деятельностную трактовку высших психических функций. Это
не было просто переименование, например, ощущения в сенсорное
действие, памяти - в мнемическое. Это были циклы замечательных
экспериментальных исследований, в которых создавались условия для
трансформации (интериоризации) внешних предметных действий в
действия внутренние, психические. Нельзя упрощать картину взаи-
моотношений обеих рассматриваемых парадигм. Представители дея-
тельностной парадигмы не столько отказались от проблемы медиато-
ров, сколько отложили ее до лучших времен, полностью сохранив идею
опосредствования. Конечно, в их схеме главными медиаторами высту-
пали предмет и предметное действие (последнее еще нуждается в тео-
ретическом осмыслении). Но они на материале анализа различных
предметных действий и их судьбы, т.е. превращений в процессах ин-
териоризации, стали строить реальное предметное действие как иде-
альный предмет психологического исследований. Уже в 30-ые г.г.
А.В. Запорожец и П.И. Зинченко использовали понятие "психическое
действие", к сожалению, потом надолго забытое.
В ходе развития психологической теории деятельности пополнялись
и ее истоки. Помимо понятия предметной деятельности, заимствован-
ного из немецкой философии, на Харьковскую школу оказала влияние
идущая от А. Бергсона и П. Жане к А. Баллону и Ж. Пиаже деятельно-
стная трактовка интеллекта (не интуиции). К ней в начале 40-х гг. уже
в США пришел и Макс Вертгаймер. Есть основания предполагать, что
было влияние и прагматизма Дж. Дьюи и необихевиоризма Э. Толме-
на. Не были забыты, хотя на них не ссылались, педологи и психотех-
ники. В составе Харьковской школы некоторое время работал психо-
техник А. Розенблюм (до ареста в 1936 г.).
В послевоенные годы деятельностный подход стал распространяться
достаточно широко. Его использовали при изучении музыкальных
способностей (Б.М. Теплов), понимания и памяти (А.А. Смирнов),
мышления (С.Л. Рубинштейн) и др. Он активно развивался и его со-
здателями, которые после войны вернулись в Москву. Реферировать
здесь достижения деятельностного подхода нет возможности. Ему по-
священы сотни исследований, десятки книг. Отметим основное.
Анализ предметно-практических действий привел к пониманию
многих свойств восприятия, памяти, мышления, эмоций, позволил
усовершенствовать методы формирования понятий, обучения ряду
школьных дисциплин. Этот подход позднее лег в основу инженерной
психологии и эргономики, которые стали развиваться в СССР с конца
50-х гг. Но задача выведения из действия высших психических функ-
ций вовсе не симметрична задаче сведения их к действию. Интериори-
зация внешних предметных действий - необходимое, но недостаточ-
ное условие формирования когнитивных структур. Как заметил
А.Н. Леонтьев, в процессе интериоризации внутренний план впервые
рождается. Более сложной задачей является анализ процесса дальней-
шего развития этого "новорожденного", развития, которое осуществля-
ется без видимого влияния предметной деятельности. Рискнем исполь-
зовать несколько мрачноватое сравнение. Интериоризация - это "по-
хороны" внешней предметной деятельности. Рождающаяся и развива-
ющаяся автономно внутренняя деятельность приобретает собственные
структурные и функциональные свойства, отличные от свойств пред-
метной деятельности. Другими словами, для анализа сложившихся
высших психических функций (внутреннего плана деятельности) не-
обходима обратная процедура - процедура "эксгумации", экстериори-
зации этого плана или, лучше сказать, пласта психической духовной
деятельности. К этой задаче Харьковская школа, превратившаяся в
Московскую школу психологов, начала приступать в первые послево-
енные годы. Однако после известной "павловской" сессии (1950) стало
вообще не до духовной деятельности. Психологические исследования
продолжались (психологии повезло больше, чем генетике), но камуф-
лировались терминами, которые использовал И.П. Павлов: ориентиро-
вочный рефлекс, ориентировочно-исследовательская деятельность.
Промежуточное положение ученых между двумя парадигмами
вполне объяснимо их "бытием" в социальной ситуации "осязаемой
тьмы". Вынужденные соблюдать правила "идеологического общежи-
тия", они метались между психикой и рефлексом, сознанием и мозгом,
сознанием и правильным мировоззрением, детерминизмом и спонтан-
ностью развития (артикулированной еще в книге Бытия), порождени-
ем (творчеством) и отражением (сигнальностью), внешним и внутрен-
ним (интериоризацией и экстериоризацией), личностью и "новым че-
ловеком", поступком и физиологическим или технологическим актом,
развитием и "присвоением" социального опыта между быть или иметь.
Число таких оппозиций может быть умножено. Внешние запреты и
табу интериоризировались, становились собственными и далеко не
всегда замечаемыми самими учеными.
Мы не уверены, прав ли был Христос говоря ученикам: "Когда вы
сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как
внешнюю сторону, и внешнюю сторону как внутреннюю сторону, и
верхнюю сторону как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину
и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной и женщина не
была женщиной, когда вы сделаете глаза вместо глаза, и руку вместе
руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа, - тогда вы войдете в
[царствие]" ("Евангелие от Фомы") [39, с. 253], но даже обсуждение
подобного взгляда на проблему внешнего и внутреннего было наказуе-
мо. Наши учителя были вынуждены маскироваться. Да и что они
могли сделать в ситуации, которую провидел Дон Аминадо: "Горсть
псевдонимов, сто восемьдесят миллионов анонимов. Горсть будет уп-
равлять, анонимы - безмолвствовать" [35 ]. Да и сейчас лица в толпе
только начинают различаться.
Но все же они не стали "самозванцами мысли" (М.К. Мамардашви-
ли), "торговцами смыслом жизни" или "печальными наборщиками го-
тового смысла" (О. Мандельштам). Им удалось сохранить свою личную
значимость и многое сделать в науке. Не следует забывать, что начи-
нающееся возрождение психологии в немалой степени обязано тому,
что нескольким поколениям психологов они привили вкус и любовь к
науке, передали им культурный психологический код.
Сегодня очень важно осознать, что выпало из обоих этих направле-
ний, в чем они оба оказались ограблены, а вместе с ними, конечно, и
ряд других продуктивных и интересных направлений отечественной
психологии. Вспомним хотя бы школу дифференциальной психоло-
гии, в которой лишь в малой степени был использован богатейший
феноменологический опыт и талант ее создателя Б.М. Теплова, или
школу установки, в которой почти не использовались философские
воззрения ее создателя Д.Н. Узнадзе.
На наш взгляд, нужно начинать с реконструкции культурного поля
(пространства), существовавшего в первые десятилетия уходящего ве-
ка. В этом поле были сильные и слабые взаимодействия. Локальные
голоса сливались в своеобразный хор, в орган. Было реальностью пол-
ифоническое и диалогическое сознание, характеризовавшее россий-
ский Ренессанс. Поясним, что это означает.
Идеи B.C. Соловьева о всеединстве человеческого знания, об Абсо-
люте оказали влияние на представления П.А. Флоренского о духосфере
и пневмосфере, на представления В.И. Вернадского о ноосфере, на
представления Д.Н. Узнадзе о биосфере, на представления А.Н. Север-
цова о психике как факторе эволюции, возможно, и на представления
А.Г. Гурвича о биологическом поле. Идея П.А. флоренского об органе-
проекции оказали влияние на А.А. Ухтомского и на Н.А. Бернштейна,
на их представления о функциональных органах индивидуальности,
возможно, и на О. Мандельштама, называвшего образ и представление
органами индивида, наконец, эти же идеи развивал А.Н. Леонтьев в
контексте психологической теории деятельности. Идеи B.C. Соловье-
ва о духовной вертикали расшифровывались А.Ф. Лосевым в его уче-
нии о медиаторах (знак, слово, символ, миф). В то же время, возмож-
но, B.C. Соловьев и А.Ф. Лосев оказали влияние на создателя культур-
но-исторической психологии Л.С. Выготского и его выбор медиаторов
(знак, слово). Видимо, не меньшее влияние на развитие идеи опосре-
дования оказали представления Г.Г. Шпета о внутренней форме слова.
М.М. Бахтин признавал, что идею хронотопа (кстати, близкую к идеям
Абсолюта, Биосферы и Ноосферы) он заимствовал у А.А. Ухтомского.
Сам М.М. Бахтин оказал несомненное влияние на культурно-истори-
ческую психологию, не исключено, что и он испытал на себе влияние
последней. Представления А.Ф. Лосева об энергийном самоутвержде-
нии личности, возможно, повлияли на идею А.Г. Гурвича о динамиче-
ски преформированной морфе (по сути, об энтелехии), правда,
А.Г. Гурвич потом отказался (или был вынужден?) от этой идеи. Без
большой натяжки можно говорить и о том, что идея Л.С. Выготского о
предшествующей человеческому онтогенезу идеальной форме близка
к упоминавшимся выше представлениям об Абсолюте, Биосфере, Но-
осфере, Хронотопе, в свою очередь ей близки развиваемые В.В. Нали-
мовым представления о семантической вселенной.
Наверное не следует идеализировать все, что было в серебряный век
российской культуры. Было всякое. Были и утопические представле-
ния и идеи о человеке, его сознании, его будущем. При желании с ними
можно связать (и уже связывают) предсмертную футурологию под
названием "научный коммунизм". Но были и антиутопии. К хорошо
известным следует добавить акмеизм. С.С. Аверинцев недавно прони-
цательно отметил его антиутопическую направленность. Не потому ли
так трагично сложилась судьба всех участников этого художественного
течения? Большевикам ведь тоже нельзя отказывать в уме и сатанин-
ской проницательности.
Многое из сказанного о взаимных влияниях недоказуемо. Да и надо
ли доказывать? Поле ведь было! В любом случае не нужно забывать,
что с конца 20-х гг. взаимные ссылки стали опасными. Л.С. Выготский,
приводя в "Мышлении и речи" строки Н. Гумилева и О. Мандельшта-
ма, не ссылался на авторов. Значительно безопаснее было цитировать
западных авторов. Но все перечисленные идеи витали в воздухе. Они
впитывались через кожу.
Сейчас это поле разрушено. Безвременье или времена временщи-
ков успешно уничтожали интеллигибельную материю, уменьшали
мыслительное пространство, сжимали его до точки. Но уже имеются
условия для его воссоздания (в большой степени благодаря публикаци-
ям в журнале "Вопросы философии" и его приложениях). Многие пред-
ставления и идеи, о которых идет речь, развивались А.А. Любишевым,
Ю.М. Лотманом, Б.С. Кузиным, С.В. Мейеном, Э.Г. Юдиным,
М.К. Мамардашвили, Г.П. Щедровицким и развиваются В.В. Ивано-
вым, С.С. Аверинцевым, С.С. Хоружим, А.М. Пятигорским, В.Н. То-
поровым, В.В. Налимовым, В.В. Давыдовым, А.Г. Асмоловым,
В.А. Лефевром, Ф.Е. Василюком, Б.Д. Элькониным, А.Ф. Копьевым,
А.А. Пузыреем, Г.А. Цукерман и рядом других. К сожалению, это пока
еще локальные голоса, не составляющие сегодня "неслиянного единст-
ва".
Развитие психологической теории деятельности в значительной сте-
пени связано с ассимиляцией и переосмыслением достижений культур-
но-исторической психологии. Конечно, в психологической теории дея-
тельности произошла смена объекта исследования и единицы анализа
высших психических функций. Не значение, как в культурно-истори-
ческой психологии, а предметное, орудийноедействие. Однако логика
развития психологической теории деятельности вела к тому, что в
сферу ее анализа все больше вовлекались превращенные формы пред-
метного действия: сенсорное, перцептивное, мнемическое, умствен-
ное, аффективное и т.д., в которых при сохранении их предметных
свойств преобладали идеальные черты. Можно выразить это иначе.
Психологическая теория деятельности постепенно приближалась к
анализу, условно говоря, культурного действия, что, конечно же, не
означает, что предметное действие обязательно бескультурно или
акультурно. Сам предмет - это конденсат той или иной культуры.
Интересно, что подобную эволюцию мы можем наблюдать в работах
Дж. Верча. Он начал с анализа культурно-исторической психологии
Л.С. Выготского, затем обратился к М.М. Бахтину, параллельно с этим
анализировал исследования, выполненные в контексте психологиче-
ской теории деятельности, и в последнее время все чаще обращается к
действию как к единице анализа высших психических функций.
В.П. Зинченко, наоборот, начал с перцептивных, мнемических, ис-
полнительных действий и в последнее время чаще обращается к про-
блеме медиаторов: к знаку, слову, символу, мифу. Думается, что
зоной ближайшего развития психологической теории деятельности бу-
дет изучение индивидуального, личного, личностного действия, по-
ступка. Но исследование поступка невозможно вне анализа сознания.
Поступок непосредственно невыводим из предметного действия и не-
сводим к нему. Конечно, психологическая теория деятельности не была
вовсе бессубъектной, но именно на такое представление деятельности
ее все время толкала коммунистическая идеология, которой были чуж-
ды сомнения К. Маркса: "Мы попали в затруднение вследствие того,
что рассматривали лиц только как персонифицированные (олицетво-
ренные) категории, а не как индивидуумов" [36, с. 169]. С точки
зрения этой идеологии человек был не более чем функция, средство
осуществления предписанной деятельности.
Сказанное в некоторой степени справедливо и для культурно-исто-
рической психологии, которая была не чужда идее формирования "но-
вого человека". Правда, при жизни Л.С. Выготского российская куль-
тура еще не успела трансформироваться в "азбуку коммунизма", но в
ней уже стали отчетливо обозначаться агрессивные черты, она из ант-
ропоцентрической все больше превращалась в культоцентричсскую.
Все это связано с ориентацией нашего общества на так называемую
социализацию личности. Так называемую, потому что она была дурно
понята и осуществлялась в противовес или за счет ее индивидуализа-
ции, к тому же при полнейшем игнорировании и даже отрицании
спонтанности развития. Человеку отказывалось в наличии у него соб-
ственной, а не общественной сущности. Сегодня, на наш взгляд, цен-
тральная задача, стоящая перед нашим обществом, - это задача инди-
видуализации развития. Развитие аморфного, конформного коллек-
тивизма привело нас к краху. Мы, правда, много говорим и даже
демонстрируем парады суверенитетов, но задачи личностного роста,
формирования суверенной личности в нашем обществе осознаются
крайне медленно.
Вышеизложенное свидетельствует о том, что между культурно-ис-
торической психологией и психологической теорией деятельности име-
ются живые противоречия, представляющие собой точки роста обоих
направлений. Эти противоречия могут разрешаться, преодолеваться,
а могут и углубляться, что вполне естественно. Сегодня самое разумное
- воздержаться от попыток выбрать одно из рассматриваемых направ-
лений в качестве главного или единственно верного, а рассматривать
их как взаимодополнительные и стараться каждое из них обогащать за
счет другого. И такая работа уже началась, кстати, не сегодня. Она
должна быть продолжена в интересах развития обоих направлений.
Надо попытаться посмотреть на них с более широкой точки зрения и
понять их роль и место в психологии в целом. Другими словами, нужно
преодолеть детскую (или ученическую) болезнь и понять, что ни одно
из них не репрезентирует всей психологии и не может претендовать на
формулирование исчерпывающего объяснительного принципа, будь то
культура или деятельность. Возможно, мы используем сейчас неза-
конный прием, но трудно удержаться от того, чтобы не упомянуть о
внешних обстоятельствах возникновения, существования и развития
обоих направлений. Нельзя забывать, что культурно-историческая
психология возникла на сломе российской культуры, что само по себе
было чудом. Психологическая теория деятельности возникла на фоне
закрепощения крестьян и оформления беспрецедентных в истории че-
ловечества рабских способов организации производства не только в
ГУЛАГе, но и в стране в целом. Поэтому ее появление было не мень-
шим чудом. Об этом нужно помнить, когда мы оцениваем оба направ-
ления, в том числе, когда обсуждаем их в критическом ключе.
Неудивительно, что в обоих направлениях не были сколько-нибудь
полно поставлены проблемы свободы, судьбы, смерти. В них едва за-
тронуты этические и ценностные аспекты бытия. Сказанное в значи-
тельно меньшей степени относится к работам С.Л. Рубинштейна, опуб-
ликованным в послесталинский период. Не менее важно другое. Как
отмечалось выше, Л.С. Рубинштейн много сделал для становления пси-
хологической теории деятельности в 40-ых гг. Будучи в то время веду-
щим, официально признанным психологом, единственным членом-
корреспондентом АН СССР - психологом (проф. С.В. Кравков - его
коллега по академии был все же психофизиологом), лауреатом Ста-
линской премии, он предпринимал значительные усилия по консоли-
дации советских психологов, в организации Отделения психологии
философского факультета Московского университета, в подготовке
кадров психологов, в развертывании экспериментальных исследова-
ний. Затем, после стандартных для того времени обвинений в космо-
политизме, он был отстранен от работы в университете и сосредоточил-
ся на работе в Институте философии АН СССР, откуда его, к счастью,
не уволили. И здесь он сумел отстроиться от кошмарной ситуации и
вспомнить свое философское прошлое. В итоге мы получили очень
поучительный для истории отечественной психологии этюд.
С.Л. Рубинштейн, который первый в нашей психологии ввел кате-
горию деятельности и справедливо считается одним из создателей дея-
тельностного подхода в психологии, в конце жизни предупреждал про-
тив универсализации этого подхода, говоря об опасности "утрирования
роли деятельности, которое свойственно бихевиоризму и прагматизму"
(примечательно, что С.Л. Рубинштейн не распространял эту опасность
на отечественный вариант деятельностного подхода?! - (В.З.иЕ.М.).
"При таком утрировании, -продолжает С.Л. Рубинштейн,-справед-
ливое подчеркивание преобразования природы превращается в ее сня-
тие: то, что дано первично, естественно в мире человека и в нем самом,
все превращается в нечто "сделанное", сфабрикованное, как будто мир
действительно является продуктом производства. Такому прагмати-
ческому изничтожению действительности нужно противопоставить
другое соотношение человека и бытия - приобщение человека к бытию
через его познание и эстетическое переживание - созерцание. Беско-
нечность мира и причастность к нему человека, созерцание его мощи и
красоты есть непосредственно данная завершенность в себе. Совер-
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |