лями. Что греха таить, такого понимания не всегда достает и ученым,
несмотря на то, что они испокон века работают с концептами, моделя-
ми, теориями. Наука, продирающаяся через заблуждения, может себе
позволить, да и вынуждена мириться с избыточным числом моделей,
теорий, схем, описывающих одну и ту же реальность. Их уравновеши-
вают скепсис, сомнения, эксперимент, реальность и время, наконец,
чувство юмора, иногда еще встречающееся у ученых.
Выдающийся мыслитель А.А. Ухтомский писал:
"Если мы вспомним, что у более сильных из нас глубина
хронотопа может быть чрезвычайно обширной, районы про-
ектирования во времени чрезвычайно длинными, то вы пой-
мете, как велики могут быть именно у большого человека
ошибки" [18, с. 88].
Другими словами, наука стоит перед вечностью, или вечность стоит
перед наукой. Иное дело социотехнические и человеко-машинные си-
стемы. Они работают в реальном масштабе времени, да еще и в усло-
виях-дефицита последнего. К сожалению, для них становится типич-
ной необходимость принятия критических, а то и глобальных решений
за время не соответствующее скорости правильной оценки человеком
сложившейся ситуации. И хотя человек знает, что он не имеет права
на ошибку, практика показывает: он все же ошибается. Одна из причин
этого состоит в том, что при работе с моделями и символами возможны
не только утрата предметного характера деятельности, но и искажение
ее смысла, который укоренен в бытии.
Предметности и осмысленности деятельности, как известно, проти-
востоят беспредметность и бессмысленность, приводящие к деформа-
циям самой деятельности, а в пределе - к разрушению деятельности,
сознания и личности. Поясним эту чрезвычайно сложную в методоло-
гическом и социальном отношении ситуацию.
Благодаря развитию вычислительной техники, средств информати-
ки многие операционально-технические, в том числе интеллектуаль-
ные функции стали от человека уходить. Наметились такие тенденции
развития техники, когда машина перестает быть средством деятельно-
сти в системах человек-машина, а сам человек превращается в такое
средство деятельности. История техники знает периоды, когда человек
выступал в роли придатка к машине. Сейчас уже на другом витке
развития техники вновь возникает эта опасная ситуация, когда не
человек, а машина может оказаться подлинным субъектом деятельно-
сти. Пока она, к счастью, еще не стала подлинным субъектом, но черты
иллюзорного субъекта уже начинает приобретать. Нередкими стано-
вятся случаи, когда несмотря на удобство и формальную правильность
проекта, человек оказывается не в системе деятельности, а вне ее, он
теряет место и роль субъекта деятельности. Человек не совершает
исполнительные действия с объектами управления, а манипулирует
органами управления. В этих, к сожалению, не столь уж редких слу-
чаях человек находится при системе деятельности, а не внутри нее, он
не может проникнуть в нее. Соответственно социотехническая или
человеко-машинная системы теряют свойства "социо" и "человеке" и
оказываются техническими системами. Причина этого состоит в том,
что средства индикации и реализуемые на них информационные моде-
ли утрачивают роль "окон" или "дверей" в систему деятельности, в мир,
в котором эта система должна существовать и осуществлять себя.
Сквозь информационные модели перестает "просвечивать" реальная
предметная ситуация, теряется ее предметное восприятие, затрудня-
ется ее осмысление и понимание, а сквозь органы управления переста-
ют "просвечивать" реальные средства, которыми управляет оператор
системы человек-машина и непосредственные результаты его дейст-
вий.
Можно представить себе ситуацию, в которой человек, наделенный
решающими функциями и не обладающий высокой компьютерной гра-
мотностью, но зато успешно преодолевающий психологический барьер
между собой и компьютером, принимает ответственное решение с по-
мощью его программных средств. Видимо, ничего хорошего из этого не
выйдет.
Таким образом, компьютерная символизация предметного мира -
необходимое условие его познания и, более широко - внутренней,
духовной жизни человека. Но она же таит в себе опасность заблужде-
ний и ошибок, носящих в нынешнем социотехническом мире "опера-
тивный" характер, то есть таких, на осознание и исправление которых
недостаточно времени. Для того, чтобы их избежать, необходимо най-
ти пути, способы, средства сохранения бытийности, предметности, ос-
мысленности деятельности, осуществляемой посредством компьюте-
ров с моделями и символами.
Подобную работу следует проделать и для того, чтобы найти верную
стратегию компьютеризации. Достижение всеобщей компьютерной
грамотности не может осуществляться за счет обеднения форм пред-
метной деятельности, за счет упадка в развитии и формировании пред-
метно ориентированного мышления ("умного делания" или "думания
вещами"). Ведь предметно ориентированное мышление представляет
собой основу формирования способностей понимания знаковых и сим-
волических структур. И компьютерная грамотность не должна повы-
шаться за счет снижения гуманитарной культуры учащихся, которая и
сейчас у выпускников школы, да и вузов, оставляет желать лучшего
[19; 20].
Важнейшей составляющей культуры является культура общения,
которая не в меньшей степени, чем труд, служит средством развития
сознания и по своей природе по способу осуществления диалогично.
Языки общения человека со средствами информатики неизмеримо
более скудны, а требования к правильному пониманию во многих слу-
чаях могут быть значительно выше, чем в непосредственном общении
людей друг с другом. Главное в человеческом общении - это понима-
ние смысла, который нередко находится не в тексте, т.е. не в значени-
ях, а в подтексте. В человеческом общении мы к этому привыкли.
Смысл ищется не только в словах, а в поступках, в выражении лица, в
оговорках, обмолвках, в непроизвольной позе и жестах. Человеческое
общение многоязычно, и оно живо своими внутренними формами. В
нем используются языки жестов, действий, образов, знаков, слов, сим-
волов, используются тексты, подтексты, смыслы, значения, исполнен-
ные смысла паузы и фигуры умолчания. При всем этом богатстве
далеко не всегда есть уверенность в правильности понимания. Но дело
не только в мере понимания, а еще и в том, что слово (сказанное и
несказанное) в человеческом общении выступает в роли социального
действия (отсюда: "Слово-неворобей..."). Поэтому нужно отдавать
себе отчет в том, что длительное общение человека с компьютером
может приводить, так сказать, к деперсонализации и асоциализации
самого процесса общения. Этому едва ли могут воспрепятствовать
усилия специалистов (при всей их полезности) в области информати-
ки, направленные на то, чтобы партнера в общении - компьютер -
сделать "доброжелательным и вежливым". А деонтологизация дея-
тельности, помноженная на деперсонализацию общения, чревата весь-
ма неприятными последствиями, которые необходимо заранее предус-
мотреть и осмыслить. Особенно опасна компьютерная асоциализация
общения в детском возрасте, так как она может искусственно провоци-
ровать продление естественного детского аутизма и создавать дополни-
тельные трудности включения ребенка в социум. Важным средством,
которое поможет избежать указанных возможных трансформаций де-
ятельности и общения в известные психологам иллюзорно-компенса-
торные, извращенные формы, является установление правильного ме-
ста компьютера в контексте (если угодно - в контуре) предметно-
практической деятельности и живого человеческого общения. Подо-
бная работа уже началась, например, в области создания экспертных
систем, которые рассматриваются в качестве средств поддержки при
решении предметно-практических задач, а не в качестве инструмента
теоретического мышления. Создаваемые экспертные системы ориен-
тированы на пользователя, способного самостоятельного принимать
ответственные решения с учетом профессиональных знаний более
опытных экспертов, предоставляемых ему такими системами.
Здесь компьютер используется как средство представления знаний.
Соответственно человеку отводится не роль пассивного лица, перекла-
дывающего на компьютер тяжесть трудных решений и их интеллекту-
альной подготовки. От него требуется профессиональное и творческое
владение предметом.
1.4. Символизм культуры и вещность техники
Чтобы утвердиться в развиваемом положении о единстве культуры
и ошибочности ее разделения на две, три и т.д., полезно обратиться к
природе противоречий, которые возникают между культурой и техни-
кой. Они, видимо, появились раньше науки, хотя были зафиксированы
с ее помощью. Попробуем посмотреть на эти противоречия не со сто-
роны техники, а со стороны культуры. Не станем определять культуру.
Укажем лишь, что ее важнейшим признаком является единство мате-
риального и духовного. Это как будто несомненно. Но где располага-
ется это единство?
Для обсуждения этой проблемы приведем взгляд на культуру
М.М. Бахтина:
"Не должно, однако, представлять себе область культуры как
некоторое пространственное целое, имеющее границы, но
имеющее и внутреннюю территорию. Внутренней террито-
рии у культуры нет. Она вся расположена на границах: гра-
ницы проходят всюду, через каждый момент ее, систематиче-
ское единство культуры уходит в атомы культурной жизни,
как солнце отражается в каждой капле ее. Каждый культур-
ный акт существенно живет на границах: в этом его серьез-
ность и значительность; отвлеченный от границ, он теряет
почву, становится пустым, заносчивым и умирает" [26,
с. 266].
Положение о пограничности культуры принимается многими, хотя
интерпретируется весьма различно. Например, культуру размещают
"на границе" природного и социального, индивидуального и надинди-
видуального. В.Л. Рабинович интерпретирует ее как край, предел,
пограничье, взывающий к преодолению самого себя [21, с. 325]. Не
отвергая такого рода интерпретаций, попытаемся локализовать куль-
туру на границе материального и духовного. Возможно, это не слиш-
ком вольная интерпретация М.М. Бахтина.
Имеется еще один, возможно, косвенный аргумент в пользу нашего
тезиса. Важной психологической чертой личности является то, что она
способна к преодолению поля или, лучше сказать, пространства дея-
тельностей, способна к выбору одной из них или к построению новой.
Власть личности над деятельностью объясняется тем, что она как и
культура располагается "на границе" между материальным (телесным)
и духовным. Ей дано право, и возможность разрешать возникающие
между ними противоречия. Их разрешение, кстати, осуществляется в
деятельности, в поступках - и это важное условие творчества, в том
числе и созидания самой личности. Введение в характеристику лично-
сти бахтинского "на границе" не должно удивлять, так как именно
творческая личность представляет собой живое ядро культуры. Без нее
невозможны акты культурной жизни.
Известно, что единство материального и духовного не изначально и
не неизменно. Это всегда единство противоречивое, соревновательное,
часто обозначаемое как борьба противоположностей. В то же время,
когда мы, забывая о единстве материального и духовного, говорим о
материальной и духовной культурах, как о некоторых самостоятель-
ных сущностях, то это не более чем "схематизм сознания". Разумеется,
мы далеки от мысли подвергать сомнению или отвергать понятия ма-
териальной и духовной культуры. Но нужно всегда помнить, что исто-
рия материальной культуры - это следствие развития деятельной
сущности человека и одновременно эмбриогенез, творчество духовной
культуры. Это и история их становления.
Приглядимся к противоречию между материальным и духовным.
Когда начинает побеждать одно, культура, находящаяся "на границе",
как бы начинает поворачиваться лицом к другому (мы ее сознательно
персонифицируем), благодаря чему далеко зашедшее противоречие
начинает преодолеваться. Вступает в силу своего рода защитный ме-
ханизм культуры. Именно этот механизм, важнейшей составляющей
которого является приглашение к диалогу, послужил толчком к пре-
одолению потребительского отношения к природе. Здесь культура рас-
положилась "на границе" природного и социального, подняла свой го-
лос в защиту первого, благодаря чему возникла проблема защиты,
охраны природы. Экология превратилась в глобальную проблему со-
временности.
Аналогичным образом возникли проблемы безопасности и охраны
труда, сохранения здоровья и развития личности трудящихся. Здесь
культура расположилась "на границе" индивидуального и надиндиви-
дуального, благодаря чему стал строиться корпус наук о трудовой дея-
тельности. Противоречие между человеком и техникой зашло на-
столько далеко, что культура стремится занять место "на границе"
между ними. Достижение этой верно поставленной цели становится
задачей не столько технической, сколько социальной.
По существу проблема "культура и техника", а в известной мере и
проблема "человек и техника", близки к классической философской
проблематике CQOI ношения предмета (вещи) и идеи, чувственного и
рационального знания. В истории диалектики мы можем найти немало
аргументов в пользу того, что чувственное и рациональное не две
ступени в познании, а два момента, пронизывающие его во всех формах
и на всех ступенях развития. Еще Платон в "Меноне" говорят, что
чувственность охотится за идеями, чтобы быть чем-то определенным,
а идея охотится за чувственностью, чтобы реально осуществиться. Но
одно дело теоретическая аргументация, другое - практика. Противо-
поставление чувственного и рационального, предмета и идеи воспро-
изводится снова и снова на новом материале. Источником этого про-
тивопоставления является то, что от рацио, от идеи нет прямого пути
к предмету, как нет его и от предмета к идее. Если мы разорвали их в
начале нашего рассуждения, то потом уже поздно соединять, и мы
никогда в рамках одного логически гомогенного исследования не вый-
дем к месту, где они слиты. Иллюстраций этому множество. Напом-
ним длящиеся столетиями споры о соотношении социального и биоло-
гического^ человеке, о соотношении сознания и природных явлений,
о соотношении психического и физиологического и т.д. В основе всех
этих споров лежит примитивное различение души и тела. Маркс в свое
время весьма серьезно возражал против созерцательного материализ-
ма, который берет сознание "вполне натуралистически просто как не-
что данное, заранее противопоставляемое бытию, природе" [22, с. 34].
Эти возражения сохраняют свою силу и сегодня. Сознание, психиче-
ские интенциональные процессы, вообще субъективность, понимаемая
в широком смысле слова, т.е. как качество не только личное, но и как
родовое, сверхличное - все это входит в объективную реальность,
данную науке, является элементом ее определения, а не располагается
где-то над ней или за ней. Сказанное, на наш взгляд, может быть
распространено и на явления культуры.
Вернемся к противопоставлению предмета и идеи. Между ними дол-
жно быть установлено нечто третье, которое и надо найти в процессе
охоты, являющейся образом и символом "пути" и "метода" диалектики
у Платона [см. 23, с. 279, 280 ]. Это третье одновременно должно быть
и вещью, инструментом и идеей, смыслом. В качестве такового, соглас-
но П. Флоренскому, выступает опредмеченный символ или одухотво-
ренный предмет, в который вложена душа человеческая. Это может
быть и сакральный предмет, и произведение искусства, и освященное
орудие труда. Священный огонь - это ведь произведение культуры,
несмотря на то, что с его помощью могут достигаться вполне утилитар-
ные цели. В этих случаях создание вещи представляет собой воплоще-
ние смысла, опредмечивание, проходящее под его контролем. Смысл,
идея и предмет слиты в единое культурное образование, элемент вто-
рой природы человека, которая создается "и по законам красоты". Дру-
гими словами, в начале человеческой истории творились не вещи,
инструменты отдельно и не идеи отдельно, а произведения и предметы
культуры как единство того и другого. Предметы имели и утилитарное,
потребительское, производственное значение, а точнее, назначение и
культурный смысл. Именно этому смыслу вполне адекватно понятие
материальной культуры. Сакральный символ, который во главу угла
ставил П. Флоренский, - всего лишь частный случай этого историче-
ского процесса. Такой же частный (при всей его нынешней распрост-
раненности), как и случай, когда предметы, идеи, смыслы и замыслы
перестают составлять тело культуры, выпадают из нее.
Опыт истории культуры (равно как и практика бескультурья) сви-
детельствует о том, что единство идеи и предмета достаточно противо-
речиво и хрупко. Предметы могут терять свое назначение, утрачивать
изначальные смыслы и приобретать новые. Точно так же и идеи, по-
нятия могут утрачивать предметность, терять свое былое значение,
обессмысливаться, умирать и возрождаться, наполняясь новыми смыс-
лами. Термины "вещизм", "массовая культура", "антикультура" - это
свидетельство нарушения связей между предметом и смыслом как в
процессе его производства, так и в процессе его использования. Самое
возникновение этих терминов, не говоря о фиксированных в них соци-
альных явлениях, - симптом неблагополучия в культуре как таковой.
Подобное происходит и с языковой символикой, которая становясь
уникальным и абсолютным средством, например, спекулятивного, дог-
матического, бюрократического мышления, из могучего орудия реаль-
ного действия с вещами превращается, по словам Э.В. Ильенкова, в
фетиш, загораживающий своим телом ту реальность, которую она
представляет. Такая же сила слов при слабости мысли свойственна
вербализму и интеллектуализму в обучении, когда затрудняется из-
влечение смысла из значений, высказываний, предложений, текстов.
Сквозь последние перестают "просвечивать" предметное содержание,
образы, представления, предметные и операциональные значения и
смыслы. Подобные явления могут сопутствовать компьютеризации
обучения.
Преждевременная, равно как и чрезмерная, символизация мира
способны привести ребенка к утрате наивного (и вместе с тем подлин-
ного) реализма, а взрослого к утрате предметности его деятельности и
всех ее составляющих вплоть до принятия решения, которое должно
быть осмысленным, сознательным и ко всему этому еще и культурным
актом. Другими словами, необходимо решение человеческое и ответ-
ственное, а не "гибридное", т.е. "человеко-компьютерное" и безответ-
ственное. Как раз серьезная психологическая, социальная, техниче-
ская - в широком смысле слова - культурная проблема состоит в том,
чтобы при любом мыслимом и технически возможном развитии средств
информатики, искусственного интеллекта, они оставались человечны-
ми.
Культуре сложно обратить свой защитный механизм себе на пользу.
Культура терпелива, соблюдает правила хорошего тона и ожидает вза-
имности. Бахтинское "на границе" здесь не работает. Она не может
оказаться "на границе" между собой и техникой, как она оказывалась
"на границе" между обществом и природой, индивидом и обществом,
человеком и машиной и т.д. Каковы же перспективы культуры? Неу-
жели вновь (в который раз!) возникнет вопрос о ее судьбах? Она ведь
слишком многое защищала, причем делала это "во весь голос", а при-
шел ее черед, и она осталась беззащитной. Если бы это стало так, то
это было бы слишком печально. Приведем по этому поводу достаточно
оптимистическую выдержку из письма Б. Пастернака О. Мандельшта-
му:
"Финальный стиль (конец века, конец революции, конец мо-
лодости, гибель Европы) входит в берега, мелеет, мелеет и
перестает действовать. Судьбы культуры в кавычках вновь,
как когда-то, становятся делом выбора и доброй воли. Конча-
ется все, чему дают кончится, чего не продолжают. Возь-
мешься продолжать и, не кончится. Преждевременно желать
всему перечисленному конца. И я возвращаюсь к брошенно-
му без продолжения. Но не как имя, не как литератор. Не
как призванный по финальному разряду. Нет, как лицо
штатское, естественное, счастливо-несчастное, таящееся, не-
известное" [24, с. 439 ].
Источник оптимизма состоит в том, что люди, если и не твердо
знают, то во всяком случае чувствуют, что самая верная их защитница
- это культура, а самый опасный враг - это бескультурье. К сожале-
нию, это значительно лучше известно людям крайне далеким от куль-
туры, которые умеют все обращать себе на пользу, даже культуру.
Поэтому оптимизм не должен быть бездумным и пассивным. На этот
ч <
раз обратимся к авторитету В. Шекспира, но выразим это словами
Б. Пастернака:
"В "Короле Лире" понятиями долга и чести притворно оруду-
ют только уголовные преступники. Только они лицемерно
красноречивы и рассудительны, и логика, и разум служат
фарисейским основанием их подлогов, жестокостей и
убийств. Все порядочное в "Лире" до неразличимости молча-
ливо или выражает себя противоречивой невнятицей, веду-
щей к недоразумениям" [24, с. 321]. Не то же ли самое про-
исходит с культурой?
Вернемся к персонификации культуры и дополним это персонифи-
кацией бескультурья. Культура непосредственна, искренна и скромна,
а бескультурье расчетливо, притворно и нагло. Культура бесстрашна
и неподкупна, а бескультурье трусливо и продажно. Культура совест-
лива, а бескультурье хитро, оно стремится рядиться в ее тогу. Причина
этого состоит в том, что культура первична, непреходяща, вечна, а
бескультурье подражательно, преходяще, временно, но ему, при всем
своем беспамятстве, больше чем культуре хочется в вечность. Культу-
ра непрактична, избыточно щедра и на своих плечах тащит в вечность
Неронов и Пилатов, что, впрочем, не оказывает на их последователей
отрезвляющего влияния. Культура ненавязчива, самолюбива и иро-
нична, а бескультурье дидактично, себялюбиво и кровожадно. "Не-
вежда начинает с поучения, а кончает кровью", - писал Б. Пастернак.
Чтобы этот перечень сопоставлений не звучал слишком мрачно, закон-
чим его на ноте булгаковской иронии. Бескультурье не понимает и не
принимает культуры, таланта, гения. Оно считает все это делом лов-
кости, недоразумения, случая:
"Вот пример настоящей удачливости... - тут Рюхин встал
во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая
зачем-то на никого не трогающего чугунного человека, -
какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним,
все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он
сделал? Я не постигаю... Что-нибудь особенное есть в этих
словах: "Буря мглою...? "Не понимаю!... Повезло, повез-
ло!... - стрелял, стреляют в него этот белогвардеец и раздро-
бил бедро и обеспечил бессмертие..." [25, с. 489 ].
Слишком хорошо и давно известно, что нет большей ненависти, чем
ненависть посредственности к таланту. Но посредственность не может
опознать талант "в колыбели" и заблаговременно его задушить. А когда
он разовьется, как правило, уже слишком поздно...
Сила культуры в ее преемственности, в непрерывности ее внутрен-
него существования и развития, в ее порождающих и творческих воз-
можностях. Творчество в любой сфере человеческой деятельности дол-
жно быть замешано на дрожжах культуры, пользоваться ее памятью.
Только преемственность и форма могут обеспечить новшество и откро-
вение. Поэтому, если продолжить бахтинское "на границе", то имеется
еще одна граница, на которой располагается культура - это граница
времени. Она находится "на границе" прошлого и настоящего, настоя-
щего и будущего. История культуры - это "летопись не прошедшего,
а бессмертного настоящего" (О. Фрейденберг). Поэтому культура
обеспечивает движение исторического времени, создает его семантику,
мерой которой являются мысли и действия. Без культуры время засты-
вает и наступает безвременье или времена временщиков. Но посколь-
ку живое движение истории продолжается, значит, защитный меха-
низм культуры даже во время остановок этого движения (получивших
удачное наименование "хронологической провинции") права голоса не
утрачивает, хотя он и становится едва слышим.
Хорошо известно, что противоречия не только взрывоопасны. Они
еще и источник развития. Известно также, что осознание и рефлексия
ускоряют их преодоление и разрешение. А противоречия в развитии
культуры, техники и науки все больше осознаются не только предста-
вителями культуры, но и культурными представителями науки и тех-
ники.
Процесс их осознания происходит тем быстрее, чем больше возни-
кающие противоречия приобретают практический, лучше сказать, бы-
тийный характер. Ведь наука и техника имеют дело преимущественно
с бытием, а не с философией и теорией познания. Источником осозна-
ния является изменение смысла бытия, а его началом - появление
мыслей о смысле. И благодаря бытию, где созрели противоречия, на-
чинают различаться голоса культуры, философии, искусства, предска-
зывавшие возникновение противоречий в бытии и их возможные по-
следствия. К слову сказать, такие предсказания носили иногда траги-
ческий характер и не всегда оправдывались. Разумеется, они делались
и учеными, надежды и идеи которых также иногда оказывались лож-
ными или принимали вид резко отличающийся от ожидаемого. Обсуж-
дая это, И.Р. Пригожин и И. Стенгерс пишут: "Драма Эйнштейна - в
той пропасти, которая пролегла между личными намерениями автора
и фактическим смыслом его действий в общем контексте познания"
[15, с. 93 ]. Указанные авторы приводят замечательное высказывание
М. Мерло-Понти о том, что бытие пролагает себе путь сквозь науку,
как и сквозь всякую индивидуальную жизнь. Добавим: и сквозь инди-
видуальное и общественное сознание. Перефразируя известное выра-
жение, скажем, что бытие, в том числе и рефлексирующая по поводу
него культура все видят, да не скоро делают. Причина этого, возможно,
состоит в том, что сложность бытия допускает множественность точек
зрения в процессе его исследования и лишь до поры до времени не
противоречит им. Но в конце концов укорененный в бытии смысл
становится предметом осознания, благодаря чему он означивается и
ложится в основу образа и программы новых действий по изменению
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |