В.А. Лефевр, назначения тех или иных ценностных ориентаций, осо-
бого рода культов (культ тела, активизма, деятельности, прогресса или
культ духа, сознания, религиозных ценностей, жизненных смыслов и
т.д.) или, наконец, функций полезности. Подобные различия в ценно-
стных ориентациях зависят от обстоятельств, места и времени, они
историчны, они приходят в противоречие друг с другом, сталкиваются,
противоборствуют, что отчетливо прослеживается в истории человече-
ства в целом и в истории отдельных народов и даже в языковой стихии
любой нации. Это же отражается в истории религии, философии, нау-
ки, культуры, понимаемой в самом широком смысле слова.
Когда эти противоречия обостряются, начинает доминировать либо
один, либо другой тип культа. Но такие победы в масштаб^ истории
всегда временны, преходящи, порой эфемерны. Равным образом най-
денные научные способы преодоления оппозиций, например, между
душой и телом, мыслью и мозгом всегда иллюзорны, хотя в истории
философии, психологии, физиологии было не так уж мало продуктив-
ных и интересных прозрений, о которых речь будет ниже.
Естественно возникает вопрос, насколько актуально именно сегодня
обсуждение этих вечных проблем. Может ли иметь их обсуждение
какой-либо научный и практический смысл? Для оправдания актуаль-
ности такого обсуждения обратимся еще к одной оппозиции, которая
лишь на первый взгляд мало связана с перечисленными выше. Это
оппозиция цивилизации и культуры. Чтобы не излагать историю ее
возникновения, сделаем указательный жест на нашумевшую в свое
время книгу О. Шпенглера "Закат Европы", на обсуждение этой книги
Н.А. Бердяевым, Г.Г. Шпетом, А. Тойнби и др. Сейчас, видимо, не
нужно опровергать тезис Шпенглера о том, что, умирая, культура
перерождается в цивилизацию. Но оппозиция культуры и цивилиза-
ции, на наш взгляд, сохраняет смысл. Не вдаваясь в академические
споры по поводу дефиниций культуры и цивилизации, воспользуемся
их метафорической характеристикой, принадлежащей русскому писа-
телю М. Пришвину:
"Культура - это связь людей, цивилизация - это сила ве-
щей. Например, в "Капитале" К. Маркса представлена эта
сила вещей, выступающая в виде золотой куколки, заключа"-
ющей в себе и любовь, и знание, и все другие атрибуты чело-
веческой личности. Антитеза этой капиталистической силы
вещей, или цивилизации, есть союз творческих личностей,
связь людей культуры...
Цивилизация является как сила внешнего принуждения
культуры - это начинается во внутри-личном побуждении.
Цивилизация действует через стандарт - культура создает
детали. Наука первая пошла на службу цивилизации, и по-
тому в широком представлении вся наука является как бы
ответчицей за стандарт цивилизации.
Для художника жизнь на земле - это единство, и каждое
событие в ней есть явление целого, но ведь надо все-таки
носить в себе это целое, чтобы узнавать его проявления в
частном. Это целое есть свойство личности: надо быть лич-
ностью, чтобы узнавать это проявление целого в частном. Что
же такое деталь? Это есть проявление целого в частном" [3,
с. 178].
Следует сказать, что М.М. Пришвин пишет не об уничтожении
культуры цивилизацией, а о принуждении. Более того, он дает как бы
два параллельных и сосуществующих друг с другом ряда:
"Размножение - государство - производство - цивилизация;
Личность - общество - творчество - культура"
[3, с. 147].
Соглашаясь в целом с этими рядами, мы для усиления мысли писа-
теля поставили бы в первом ряду вместо термина "размножение" тер-
мин "популяция".
Это, конечно, не "чистые линии". В реальном социальном организ-
ме все сложнее. В нем, конечно, присутствуют компоненты и цивили-
зации и культуры даже в тех случаях, когда государство, не подозревая
о неистребимости культуры, старается целенаправленно разрушить и
то и другое. Более того, взаимоотношения между ними могут быть
весьма и весьма различными. Сила вещей может разрушать связи
между людьми или существенно обеднять их. Но та же сила вещей
может способствовать их расширению и углублению. Многие сейчас
уповают на все возрастающую культурную роль развития новых ин-
формационных технологий. Не только уповают, но и ищут пути повы-
шения этой роли. Это случай вхождения цивилизационной компонен-
ты в тело культуры, но, надеемся, не замены его. Хотя уже существуют
технические средства, порождающие симулятивные объекты, не нуж-
но забывать при этом, что сами эти средства - не более, чем "симуля-
тивные", которые претендуют на создание гиперреальности и на вклю-
чение в нее субъекта едва ли не более полное, чем это возможно в
реальности настоящей. О культурном значении таких средств, нам
кажется, говорить пока преждевременно. Можно лишь предположить,
что в дополнение к интеллектуальным появятся перцептивные или
сенсомоторные "хаккеры".
Когда же "культурная деталь" получает предельное развитие, ста-
новится вызывающей, лишается неопределенности, недосказанности,
утрачивает мерцание и прочно занимает место целого (а не только
проявляет его), то она входит в тело цивилизации.
Эти сложные отношения можно обобщить как пути дивергенции и
конвергенции цивилизации и культуры. Сегодня они далеки от гармо-
нии. Нужно думать хотя бы об их взаимодополнительности.
Существуют два противоположных взгляда на культуру. Первый
можно назвать культоцентрическим или "храмоцентрическим". Со-
гласно ему главной организующей силой развития культуры являются
ее продукты (акрополь, кремль, храм, Евангелие, письменность,
скульптура, живопись, музыка...- словом, памятники духовной или
материальной культуры). Второй взгляд можно назвать антропоцент-
(
рическим. Для него главное - это жизнь культуры, ее преемствен-
ность и постоянное становление.
Основной интерес для антропоцентрической теории культуры, ко-
торая еще не построена, должны представлять не культура и история,
а человек в культуре, человек в истории, человек, который должен
превосходить себя, чтобы быть самим собой.
В этом М.К. Мамардашвили видел скрытые предпосылки развития
и существования культуры, ее скрытую пружину. М.К. Мамардашви-
ли заботился о микроскопии социальной и культурной жизни, достой-
ной человека, о воссоздании его естественности и чувства свободы.
Для антропоцентрической трактовки культуры характерно подчер-
кивание того, что культура - это труд, напряжение, усилие, даже
тягостность. И это не просто расхожее понятие о "присвоении" челове-
ческого опыта, культуры.
Именно такая трактовка культуры необходима психологии и, шире,
- наукам о человеке. И именно с позицией такого понимания культу-
ры и оценивается состояние психологии в те или иные периоды ее
развития, в частности, является ли сама психология, да и все науки о
человеке антропоцентричными. Ведь не секрет, что многие науки о
человеке изучают свой предмет без постоянной мысли о человеке, чем
в значительной мере объясняется их обособленность, разрозненность,
отсутствие живой связи между ними.
Проблема антропоцентризма психологии, разумеется, не сводится к
недостаткам или преимуществам того или иного понимания культуры.
Она пронизывает все взаимоотношения между культурной и цивили-
зационной составляющими общества, в том числе науки, социальных
и производственных отношений.
М.М. Пришвин достаточно сурово и в целом справедливо характе-
ризовал науку, считая ее ответчицей за стандарт цивилизации. Но на
примере психологии можно показать, что и в науке не все так просто.
В ней, несомненно, присутствуют как культурная, так и цивилизаци-
онная компонента (Человека ведь также можно считать вещью и ма-
нипулировать им как вещью). Кстати, и у вещи, как и у души, может
быть своя тайна, т.е. своя душа. Об этом много и поэтично сказано в
классической немецкой романтической традиции. Русский поэт
А. Блок одухотворение вещи обозначил своеобразным неологизмом
"вочеловечивание". (Можно добавить, что бездушные социальные
структуры тоже ведь обладают силой вещей.) Психотехнические прак-
тики могут быть культурными, человечными, а могут быть и бесчело-
вечными. Последние ведь тоже не лишены научного обоснования. За-
нятие психологией само по себе - это еще не гарантия гуманизма. Но
если не брать предельные случаи и "багровые тона", то доминирование
культурной или цивилизационной компоненты - это нормальная си-
туация в развитии науки. Мы вовсе не хотим идентифицировать циви-
лизационную компоненту с безнравственностью.
Какое же отношение проблема взаимоотношений цивилизации и
культуры имеет к категориальному строю психологической науки, к
тем оппозициям, которые перманентно в нем воспроизводятся? Было
бы наивным упрощением приписать тот или иной ряд категорий к
культуре или к цивилизации. Это скорее относится не к отдельным
категориям, а к направлениям психологической науки или, точнее, к
тем или иным периодам в развитии этих направлений. Проведение
подобного историко-научного анализа представляет собой трудную и
далеко не благодарную задачу. Поэтому ограничимся примерами, что-
бы пояснить эту мысль. В психотехнике в варианте Г. Мюнстерберга
доминировала культурная компонента (сочувствие, забота об услови-
ях труда и т.д.), в то время как в психотехнике в варианте Тейлора и
Гилбрета доминировала цивилизационная компонента. Последние за-
ложили психологические основы стандартизации трудовых движений
и создания конвейерного производства. Аналогичным образом в иссле-
дованиях мышления, выполненных Максом Вертгеймером, К. Дунке-
ром, Ф. Бартлетом и многими другими, доминировала культурная ком-
понента. Они все были устремлены на познание тайн творчества. В то
же время во всей истории создания стандартизированных тестов на
интеллект - доминировала цивилизационная компонента.
Последний пример относится к культурно-исторической теории раз-
вития психики и сознания Л. Выготского и к теории развития Ж. Пиа-
же. Рискуя вызвать протест со стороны последователей Ж. Пиаже,
заметим, что, на наш взгляд, в его теории преобладала цивилизацион-
ная компонента. Его внимание концентрировалось на формировании
операторных структур, на их обратимость и т.д. Однако не все так
просто и с теорией Выготского. Развитие его взглядов рядом последо-
вателей привело к идеям существования нормативной деятельности,
нормы развития, стандартизации обучения и т.п., то есть к преоблада-
нию цивилизационной компоненты.
Но дело даже не в отдельных примерах. Они могут быть спорными
и даже вызывающе спорными.
Важно другое. Является ли нормативным постепенное усиление
цивилизационной составляющей для психологических теорий. Како-
вы детали этого процесса в теориях Выготского и Пиаже? Или так
происходит лишь в тех направлениях, которые стремятся к номотети-
ческому идеалу? Оставим это для дальнейших размышлений и анали-
зов, а пока зафиксируем двойственность положения психологических
теорий в контексте оппозиции: культура - цивилизация. Если уйти
от ситуативных моментов и оценить вклад психологии в культуру XX
века по гамбургскому счету, то на первое место следует поставить
Зигмунда Фрейда и всю культуру психоанализа. С меньшей уверенно-
стью можно назвать К. Юнга. Затем следуют спорные фигуры Уотсона
и Э. Торндайка, значимые в большей мере для американской культу-
ры, точнее, цивилизации. И, наконец, Л.С. Выготский и Ж. Пиаже.
Получается не очень много, но и не так уж мало. Можно сделать еще
одну оговорку. Фрейд и Юнг в большей степени - это уже ретроспек-
тива культурной жизни западного мира. Выготский и Пиаже - это
скорее перспектива культуры этого мира. Как бы то ни было, но путь
названных четырех ученых можно характеризовать как путь из куль-
туры в культуру. Уходя из культуры в науку, медицину, практику, в
психотехнику в широком смысле этого слова, они не порывали с куль-
турой. Последняя была для них и средством и целью. И культура за
это им воздала сторицей. Здесь мы имеем случай полной взаимности.
Критика в адрес Фрейда, Выготского, Пиаже всегда воспринимается с
иронией. Она, как правило, проявление и изживание комплекса не-
полноценности самого критика. Мы не имеем в виду анализ, развитие
этих теорий.
Более типичными являются пути из утилитарной школы в науку, а
то и совсем странные блуждания из науки в науку.
Здесь, кстати, возникает непростой вопрос, над которым следует
задуматься, отпочковалась ли психология от философии, или послед-
няя есть дитя древнейших форм психотехнического действия? Во вся-
ком случае спешить с ответом (тем более стандартным) на этот вопрос
не следует.
Это не критика психологии, а констатация факта. Видимо, это же
относится не только к психологии, но и к другим и не только гумани-
тарным наукам.
Что все сказанное означает для психологии, для наук о человеке?
Видимо, психологии пора заняться психоанализом, посмотреть на себя
сверху, хотя бы с птичьего полета или со стороны культуры. Такой
взгляд позволяет заметить, что психология испытывала и испытывает
поныне сильное влияние позитивизма, техницизма. Не так уж часто
вспоминают психологи о гуманитарных ценностях. Трудно найти пси-
холога, который, хотя бы во сне, становился платоником. Создается
впечатление, что в психологии в целом доминирует цивилизационная
компонента. Практически вся нынешняя западная психология - это
дитя цивилизации. (Конечно, имеются исключения, которые возник-
ли сравнительно недавно. Мы имеем в виду гуманистическую психо-
логию и ее ответвления, экологический подход к восприятию Дж. Гиб-
сона, экологию развития Ю. Бронфонбреннера. Имеются и другие). К
сожалению, цивилизация в существенно большей степени, чем куль-
тура, повлияла на образование. Недавно это влияние рассматривал
Алан Блум в широко известной книге "Американский разум в заклю-
чении". Это ощущается все больше и больше, хотя осознается редко.
Не с этим ли ощущением связан растущий интерес к теории Выготско-
го, которая в самом названии содержит культурную компоненту. Она
открыта к искусству, к сакральным символам, к смысловому строению
и функциям сознания и, вообще, к здравому смыслу. В то же время она
не закрыта для операционализации, не чурается цивилизации, особен-
но в лице таких ее представителей, как А.Р. Лурия, П.Я. Гальперин.
Это не означает того, что она вовсе лишена недостатков. Как это ни
парадоксально, но ее главная добродетель - культура - оборачивает-
ся ее же самым существенным недостатком. В теории Л.С. Выготского,
по замыслу ее автора, в процессе интериоризации тело культуры за-
полняет весь внутренний мир человека. А.Н. Леонтьев, вслед за
К. Марксом, называл это присвоением человеческого опыта. Именно
в этом он видел смысл формирования и развития предметной деятель-
ности, которая, конечно же, не совпадает с активностью. Кстати, сам
Леонтьев всегда возражал против перевода термина "деятельность"
английским термином "activity". Но он и не мог найти лучшего эквива-
лента. При такой трактовке процесса развития как присвоения или
усвоения человеческого опыта практически не остается места для са-
моразвития, самостроительства, самоопределения личности и прояв-
ления какой бы то ни было ее автономии, для подлинной активности
сознания. Последнее понималось лишь в функции ОТРАЖЕНИЯ, А
НЕ ПОРОЖДЕНИЯ бытия, в том числе и собственного бытия лично-
сти. Хотя, конечно, и в трудах Выготского, и в трудах Леонтьева
можно найти положения об активности сознания и личности, о порож-
дающих функциях восприятия, мышления и т.д. Но здесь идет речь о
центральном ядре культурно-исторической теории сознания Выготско-
го и психологической теории деятельности Леонтьева.
Проанализируем это еще на одной оппозиции: личность и общество.
Здесь имеются полярные взгляды. Человек - продукт общества, соот-
ветственно, личность - продукт коллектива. Или Человек - творец
общества, соответственно, личность - это творец культуры, субъект
истории, полноправный член общества, основа коллектива и т.д. Об-
суждая эту оппозицию, мало сказать, что оба взгляда противополож-
ны, взаимоисключают друг друга или что бывает и так, и так. Мало
сказать и, что это есть диалектика, что они взаимосвязаны некоторым
единством. Нильс Бор, правда, в другой связи, сказал как-то, что
истины бывают двух типов: поверхностные и глубокие. Отрицание
поверхностной истины порождает ложь. Отрицание глубокой истины
порождает другую глубокую истину. Но это же означает, что само
отрицание глубокой истины требует глубоких доказательств и не менее
глубокого обоснования новой истины. Принцип дополнительности не
от хорошей жизни заимствован Н. Бором из психологии сознания
У. Джеймса.
Равным образом одна из самых трагических и глупых (по словам
М.К. Мамардашвили) идей XX века - идея нового человека - это ведь
не изобретение нашего века. Она имеет свои корни в относительно
безобидной и наивной идее эпохи Просвещения о человеке, как tabula
rasa. Не говоря уж о том, что идея нового человека была отчетливо
артикулирована в Древнем Риме. Можно, конечно, ее отвергнуть с
порога, но что делать с весьма и весьма эффективной практикой его
формирования? К тому же нет уверенности, что мы сможем освобо-
диться от этой практики хотя бы к концу XX века.
Конечно, вслед за Н. Бором можно и нужно говорить о дополнитель-
ности истин. Но что это означает конкретно на нашей психологической
территории? Где у нас координата и какова у нас скорость? И как это
выглядит применительно к душе, к действию, к сознанию, к личности?
Вновь мы возвращаемся к вопросу, а не удовлетвориться ли нам прин-
ципом неопределенности, причем такой, какая и не снилась В. Гейзен-
бергу? Мы намеренно остро ставим те вопросы, которые вольно или
невольно не замечаются критиками, не замечаются или обходятся
адептами культурно-исторической теории сознания и психологиче-
ской теории деятельности. Но вместе с тем встречаются и крайне лег-
ковесные приемы отрицания этих теорий, когда они трактуются не как
глубокие истины, а как единственные. Но взамен этого отрицания не
предлагаются другие глубокие истины... И даже выдаваемый вместо
них обман не очень возвышает. Видимо, это было связано с тем, что не
такими уж низкими были истины Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева.
Резонно задать вопрос, а зачем обнажать слабые, спорные, сомни-
тельные пункты культурно-исторической теории развития сознания и
психологической теории деятельности? Приятно, конечно, получать
комплименты в адрес своих учителей от мирового научного сообщест-
ва. Гораздо менее приятно осознавать, что учителя заблуждались, а
мировое сообщество недостаточно глубоко поняло их идеи. Это не уп-
рек. В этом нет ничьей вины. Да и мы сами, скорее ощущая, чем
осознавая слабые стороны этих теорий, не видим им отчетливой аль-
тернативы. Но думать над этими проблемами нужно, тем более, что
речь идет не о пустяках, а о судьбе всего психологического сообщества,
о его, хотелось бы думать, не последней роли в развитии культуры и
цивилизации.
Ведь многие ученые Запада, некоторые ученые Японии, видимо,
скорее интуитивно, чувствуют необходимость нового витка во взаимо-
отношениях цивилизации и культуры. Предполагается и возможная
точка их конвергенции. А интерес к теории Выготского, возможно,
связан с тем, что в этой теории чувствуется средство ускорения такого
рода конвергенции. Не знаем, согласятся ли с такой интерпретацией
наши коллеги М. Коул и Дж. Верч, много сделавшие не только для
пропаганды этих теорий, но и внесшие свой вклад в их развитие и
лучшее понимание. Не этим ли вызван интерес Американского обще-
ства Ж. Пиаже к культурно-исторической теории Выготского, что
впрочем, возможно, является запоздалой данью вежливости за посто-
янный интерес всех представителей школы Выготского к школе Ж. Пи-
аже.
1.2. Место культуры в технико-интеллектуальной революции
Противоречие между культурой и цивилизацией было всегда. Иное
дело, что острота его восприятия, осознания и переживания была раз-
личной в разные исторические эпохи. Основанием нынешних проти-
воречий между культурой и цивилизацией является не чья-то злая
воля, а реальности сегодняшнего дня, к которым относятся необычай-
ная сложность и динамизм общества, мира техники и трудовой деятель-
ности. Непредсказуемость завтрашнего дня не может не вызывать
тревогу.
Тревога за будущее нашла отражение во многих прогнозах и кон-
цепциях развития общества. Футурологические трактаты преврати-
лись в вид очень читаемой литературы, выполняющей среди прочих
как патогенную, так и психотерапевтическую роль.
Одной из ветвей западной футурологии стали так называемые моде-
ли "техноидиллий", авторы которых во главу угла общественной жизни
ставят бурно развивающуюся технику и технологию. Следует сказать,
что представления эти отнюдь не так уж идилличны. Лагерь "технои-
диллистов" по существу разбит на две группировки: адептов (Д. Белл,
Дж. Бернхем, Р. Поллсон, X. Рейнфельс, О. Тоффлер, А. Тойнби) и
противников техники (Ж. Эллюль, Э. Фромм, П. Дракер, Д. Вейцен-
баум). Позиции этих группировок часто принципиально противопо-
ложны, но вольно или невольно их цель одна - проанализировать
пластические возможности западной цивилизации. Разнообразное
влияние техники на жизнь общества оказало различное по валентности
действие на взгляды западных политологов и социологов. Возникли
взгляды, которые во многих пунктах можно назвать противоположны-
ми, в некоторых же отношениях они сходны.
Информационный взрыв и технологическая революция сравнива-
ются многими с величайшими событиями во многовековой истории. По
значению их оценивают наравне с переходом человечества от варвар-
ства к цивилизации. Причем, происходящее сегодня отличается пла-
нетарными масштабами, как по объему изменений, так и по их дина-
мике. Если переход от варварства к цивилизации осуществлялся мед-
ленными пошаговыми изменениями, то для технологической револю-
ции характерны резкие переструктурирования окружающего мира и
нас самих на глазах одного-двух поколений изумленных современни-
ков. Образно говоря, происходит омоложение истории, странным об-
разом трактуемое как ее конец. При этом естественно представление
о сложности рассматриваемого явления и его противоречивости.
Западное мировоззрение первой половины века не имело реальных
оснований для эйфории, связанной с быстрым развитием промышлен-
ного производства. Подспудная подготовка технологии к конструктив-
ному взрыву и быстрое углубление фундаментальных знаний были
непроницаемы для обыденного мировоззрения из-за военных катаст-
роф. Нынешнее же мировосприятие не может не испытывать на себе и
по достоинству не оценивать влияние технического прогресса. Бомбар-
дируемое новыми фактами, оно претерпевает изменения, порой незна-
чительные, лишь дополняющие общую картину мира, а порой и до
неузнаваемости изменяющие его. Воздействие прогресса на мировозз-
рение разительно. В стремлении обусловить социальный прогресс до-
стижениями науки и техники футурология воистину не знает границ.
Первой посылкой многих моделей развития является переоценка
значения технологической революции, которой приписывают всеобъ-
емлющие функции; она становится критерием прогрессивности любого
общества. Характерно в этом отношении мнение Дэниела Белла:
"В основе всякой социологической теории заложена концеп-
туальная схема. Понятия "феодализм", "капитализм" и "со-
циализм" являются следствием концептуальной схемы марк-
сизма, осью которой служат отношения собственности. Ось
собственности создавала радикальные различия между Сое-
диненными Штатами Америки и Советским Союзом. Ось
производства и техники определяла их сходства как индуст-
риальных обществ. Понятие "постиндустриальное общество"
подчеркивает центральное место технических знаний, явля-
ющихся осью, вокруг которой концентрируется новая техни-
ка, экономический рост и стратификация общества" [4 ].
Белл упрекает К. Маркса в односторонности подхода к обществу, в
выделении для рассмотрения лишь его социально-экономических ос-
нований и настаивает на многокоординатном подходе к оценке обще-
ственного прогресса. Для решения вопросов периодизации истории, по
сравнению с марксистским выделением общественно-экономических
формаций, в качестве основных этапов белловские "доиндустриаль-
ное", "индустриальное", "постиндустриальное" общества представля-
ют определенный интерес, так как заставляют задуматься о роли тех-
ники в развитии общества. Ведь производственные отношения связы-
ваются у него напрямую с производительными силами, минуя полити-
ческую организацию общества и марксистские представления о клас-
совой борьбе.
Вторая посылка футурологов заключается в допущении изменения
под воздействием технологии не только структуры производства, но и
специфики социальных проблем. На плечи технического прогресса
перекладывается решение большинства социальных противоречий.
"Появление принципиально новых машин не только подсказывает
идеи изменения других машин - оно также подсказывает новые реше-
ния социальных, философских и даже личностных проблем", - пишет
Олвин Тоффлер в ставшей классической книге "Шок от будущего" [5 ].
Примечательно, что это произведение покоилось на столе президента
Р. Никсона, и он настойчиво рекомендовал своим подчиненным озна-
комиться с ним.
Принято считать, что под воздействием технологической револю-
ции резко изменяются взаимоотношения производства и потребления.
За счет автоматизации промышленного производства резко сокраща-
ется число занятых в нем. В то же время возрастает занятость в сфере
обслуживания, автоматизировать которую значительно труднее, да и
не очень удобно. Ведь мало кому понравится механическая парикма-
херская или ресторан. Тем более, что с ростом богатства общества
усиленно развиваются здравоохранение, образование, сфера услуг.
Этот прогноз подтвердился. Может статься, что к двухтысячному году
уже две трети самодеятельного населения США будет занято в этих
отраслях.
Третья посылка футурологов говорит об уменьшении значения час-
тной собственности по сравнению с ролью менеджемента. Крупная
частная собственность диффундирует, распадается на мелкие паи
вследствие расширяющегося участия широких слоев в совокупном ка-
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |