[20, с. 109]. Комментировать нечего. Флоренским сказано все, до
конца, в открытую. Н.А. Бердяев, мягко говоря, заблуждался, говоря
о большой слабости при большой одаренности П.А. Флоренского. Пе-
ред нами человек не только сильный, но и яростный. Естественно, он
не мог остаться в живых в стране единственно верной идеологии и погиб
в лагере.
Однако вернемся к размышлениям Флоренского. Далее он рассмат-
ривает вариант осмысления жизнедеятельности общества, при котором
в качестве первичной берется не теория, а практика. Так возникает
экономизм, получивший распространение в середине XIX века. В этом
случае в центре внимания - формы собственности, средства производ-
ства. Экономический строй становится объектом почитания за его
полезность. Собственно вся действительность мыслится как продукт
усилий и разума не отдельной личности, а широких народных масс,
снижается ценность личности не только великой, но и рядовой. Теория
и культ мыслятся как надстройки практической деятельности.
Флоренский рассматривает и третью точку зрения, называя ее ре-
лигиозным материализмом. С этой позиции жизнь определяется обря-
дом, обычаем, ритуалом. "Люди создают общие правила поведения
прежде, чем начинают выражать общие принципы в словах; политиче-
ские учреждения древнее политических теорий; точно так же и рели-
гиозные учреждения древнее, чем религиозные теории", - пишет
Р. Смит" [20, с. 112]. Культ, причем не обязательно религиозный,
выходит на первое место, а теория и практика занимают подчиненное
положение.
П.А. Флоренский не принимает и такой точки зрения. Его не устра-
ивает принятие в качестве основы осмысления жизнедеятельности об-
щества обычаев и обрядов, взятых в обобщенной, независимой от рели-
гии форме. По мнению философа, они являются вторичными по отно-
шению к ней, появившимися в результате отслоения от религии. Обы-
^
чаи и обряды равно, как наука и техника, - продукты распада религии,
подрерженные постоянному видоизменению. Это "...вечно текущая
современность, успевающая отказаться от своих целей еще до того, как
они начали осуществляться" [20, с. 115].
Одним из основных аргументов Флоренского в пользу выводимости
действительности из культа является решение проблемы ориентации в
культурных ценностях. Если исходить из того, что культура - это
"все, решительно все, производимое человечеством", то совершенно не
ясно, " как в плоскости культуры отличить церковь от кабака или
американскую машину для выламывания замков от заповеди "Не ук-
ради" - тоже достояния культуры?"
"... Все это равно есть в культуре, и в пределах самой культуры нет
критериев выбора, критериев различения одного от другого: нельзя,
оставаясь верным культуре, одобрять одно и не одобрять другого, при-
нимать одно и отвергать другое (...) Для расценки ценностей нужно
выйти за пределы культуры и найти критерии, ТРАНСЦЕДЕНТЫЕ
ей" [20, с. 127]. Необходимо СОРИЕНТИРОВАТЬСЯ в культуре,
найти "систему координат", зафиксированную не в ней самой, а за ее
пределами. Сходная проблема решалась И. Кантом. Однако его реше-
ние, призывающее ориентироваться на рассудок, на научное знание,
неприемлемо для П.А. Флоренского по следующей причине:
"... критицизм Канта и кантианцев произвольно избирает из всей
культуры небольшую ее часть - математическое естествознание - и,
зная об исторической изменчивости его из года в год и о пестроте его -
от ученого к ученому, о различии его методов, гипотез, теорий, терми-
нов и так далее, провозглашает его вечной и неизменной истиной" [20,
с. 129]. Решение П.А. Флоренского - в ориентации на религию, на
культ. "... Кант же, убегая от культа, делает ИДОЛА, отрицательно
ориентируясь на КУЛЬТЕ, он положительно ориентируется на лже-
культе" [20].
Оставаясь на позиции первичности культа, Флоренский тем не ме-
нее обозревает все возможные теоретические схемы осмысления сторон
общественной жизни.
Проведя последовательный анализ соотношений теории, практики
и литургии, он выделяет девять их возможных сочетаний. Такое обо-
гащение схемы произошло вследствие того, что в нее было добавлено
еще одно свойство: последовательность осмысления сторон жизнедея-
тельности общества. Важно ведь не только, что одна из сторон основ-
ная, а две другие - подчиненные, но и какова последовательность их
выведения. Своей типологией Флоренский охватывает большинство
теоретических подходов к осмыслению культурной жизни общества.
При этом важно учитывать то обстоятельство, что теоретические под-
ходы имеют свойство реализовываться на практике, входить в саму
жизнь, как это было с упоминавшимся выше идеологизмом.
Отношения между теорией, практикой и литургией реализуются не
только на социальном, общекультурном уровне, но и на уровне анализа
исторически складывающихся орудий деятельности. Заслуга в разви-
тии орудийного подхода к анализу культуры также принадлежит
П.А. Флоренскому. "Явления культа - храм, утварь храмовая, другие
принадлежности храма и домашней молитвы, а также все элементы
культа - вроде текста и напева песнопений, молитв, освященных
веществ,... - объединенные в конкретно-целостные ЕДИНСТВА,
они СУТЬ ОРУДИЯ этой культурной деятельности: ими, через них и
в них культ как деятельность проявляется и осуществляется" [20,
с. 102].
Наряду с культовыми орудиями философ выделяет МАШИНЫ -
ИНСТРУМЕНТЫ И СЛОВА - ПОНЯТИЯ:
"Когда мы говорим слово ОРУДИЕ, то ближайшим образом
припоминаются нам молоты, пилы, плуги или колеса и тому
подобное - словом, в грубейшем смысле слова материальные
орудия технической культуры... Инструменты - наиболее
веское - буквально - проявление орудиестроительной дея-
тельности. Но есть и другой род орудий, наименее материаль-
ных, ВОЗДУШНЫХ, если выразиться точно и буквально,
однако ничуть не менее могучих; это суть - СЛОВА - в
особенности - оформленные технически понятия и термины.
Слово, "воздушное ничто", есть, однако, орудие мысли, без.
коего мысль не раскрывается и не осуществляется. Не в пере-
носном смысле, а в самом точном слова есть орудия" [20 ].
Как машины-инструменты, так и слова-понятия обладают непол-
ным набором свойств. Первые чувственно даны нам, они вещны, но их
осмысленность каждый раз должна доказываться при использовании
машин и вкладываться в них при создании. Вторые разумны, осмысле-
ны, но не всегда наглядны. Каждый раз "необходимо доказывать ос-
мысленность вещей и овеществленность смыслов". Но для этого необ-
ходимо нечто третье, совмещающее в себе и осмысленность и овещест-
вленность. "Нужно, - пишет Флоренский, - чтобы хотя бы в одной
точке человеческой деятельности было бы дано наглядное единство
двух полюсов ее, то есть бесспорная воплощенность смысла или, что то
же, - бесспорная одухотворенность вещи" [20, с. 103]. Если такого
предмета не найдется, деятельность человека может расколоться на две
непересекающиеся: деятельность осмысливания и деятельность реа-
лизации. В общем-то, развитие общества как раз и демонстрирует
такой процесс. И это трагически влияет на человека.
По мнению П.А. Флоренского, единственным предметом, интегри-
рующим в себе вещность и осмысленность, является культовый пред-
мет: "Щипцы, бутылки, щетки и так далее - суть вещи; орудия культа
-... кроме того, суть СМЫСЛЫ, требующие себе внутреннего при-
знания, а не только допускающие внешнее пользование. Но вместе с
тем, будучи СМЫСЛАМИ, они не внутренние смыслы только, но и
бесспорные реальности, помещающиеся в ряду вещей... Предметы
культа суть осуществленное соединение временного и вечного, ценно-
сти и данности, нетленности и гибнущего" [20, с. 106]. Предмет культа
на своем уровне, осуществляет то же, что и культ во взаимоотношениях
теории и практики - придает им целостность. Только опираясь на него
и на культ, можно восстановить первоначальные смыслы, полагаемые
в вещах, а сами смыслы, понятия, сотворять ощутимыми, почти наблю-
даемыми.
Развитие культуры должно осуществляться через постоянное ори-
ентирование на задаваемую культом "систему координат". Флорен-
ский предлагает проследить такое развитие на примере художествен-
ного творчества. По его мнению, в качестве конкретной системы коор-
динат, задающей культурные традиции здесь выступает канон: "...
художник, опираясь на всечеловеческие художественные каноны,...
через них и в них находит силу воплощать подлинно созерцательную
действительность и твердо знает, что дело его, если оно свободно, не
окажется удвоением чужого дела. Принятие канона есть ощущение
связи с человечеством и сознание, что не напрасно же жило оно и не
было без истины... Хорошо известен тот факт, что это напряжение при
вмещении индивидуального разума в формы общечеловеческие откры-
вает родник творчества" [21, с. 106J. Флоренский приоткрывает завесу
над одним из механизмов преемственности, обеспечивающим прира-
щение культуры. Вторя форме или содержанию известного шедевра,
мастер как бы продолжает путь с того места, на котором остановился
его великий предшественник. Углубление смыслов продолжается.
Традиция не прерывается.
Художественное творчество мыслилось Флоренским почти столь же
целостным как и культ, поскольку и в нем "соединяется ПРАКТИЧЕ-
СКАЯ сторона - ВОПЛОЩЕНИЕ разумом своих замыслов - с теоре-
тической стороной - ОСМЫСЛИВАНИЕМ деятельности". Художест-
венные произведения также не требуют доказательства ни их реально-
сти, ни их смысла. Но они вторичны по отношению к культу, происхо-
дят родом из распавшейся на части религии. Тем не менее и они, т.е.
лучшие образцы творчества, могут быть полезны при "оценивании"
элементов культуры, быть "системой координат" при этом. В подобном
ориентировании культура может почерпнуть новые силы для самораз-
вития, обрести целостность.
^1
Культура должна преодолеть имеющееся в настоящее время разде-
ление "смысла и реальности, духа и плоти, истины и силы - на два
царства: царство субъективных истин и царство вне-истинных объек-
тивностей" [20, с. 123]. В этом ее единственная позитивная перспек-
тива.
2.6. Слово о А.Н. Леонтьеве
Личностью не рождаются - ею становятся. И притом еще не раз и
навсегда. Это постоянная работа, непрерывный процесс самосозида-
ния, часто драматический, порой трагический. Алексей Николаевич
Леонтьев всю жизнь развивал и отстаивал гуманистическую и оптими-
стическую идею самостановления личности, полемически заостряя ее
против концепций, рассматривающих личность как продукт биогра-
фии и тем самым оправдывающих фаталистическое понимание судьбы
человека. "Обыватель так и думает: ребенок украл - значит, станет
вором!" Личность способна воздействовать на свое собственное про-
шлое, что-то переоценивать в себе, что-то отвергать в себе - словом,
она способна сбрасывать с себя груз своей биографии", - писал он.
Личность самого А.Н. Леонтьева формировалась в эпоху совершен-
но необыкновенного взлета российской культуры первых десятилетий
уходящего века. И он сам и многие его сверстники, коллеги и соратники
до конца дней сохранили в себе печать взрастившей и вскормившей их
культуры. Не менее важно, что эта печать лежала и на их трудах.
Хотя, конечно же, А.Н. Леонтьеву, как и многим другим, приходилось
сбрасывать с себя груз своей биографии, в том числе и культурной.
Возможно, точнее будет сказать, - не сбрасывать, а упрятывать, ута-
ивать его, маскировать фигурами умолчания, витиеватым, порой эзо-
повским изложением, неправедными оценками "зарубежной реакци-
онной психологии" или "отечественных идеалистов", идеологизиро-
ванной фразеологией, навязанным цитированием трюизмов и т.д. и
т.п.
Все эти формы психологической и социальной защиты не проходили
бесследно, создавали новый груз биографии и становились, если и не
убеждениями, то схематизмами сознания, которые оседали не только
в его рефлексивных, но и бытийных слоях. Справедливости ради сле-
дует сказать, что многие публикации А.Н. Леонтьев сознательно не
включил в свою книгу "Проблемы развития психики" (1959), многое в
ней отредактировал или, точнее, "вычистил". Так или иначе, но неко-
торые существенные вещи А.Н. Леонтьев либо вытеснил из памяти,
либо умолчал о них намеренно. Нельзя, например, согласиться с его
оценкой роли в нашей науке Г.И. Челпанова и оценкой дореволюцион-
ного периода деятельности Института экспериментальной психологии
Московского университета (ныне Психологический институт Россий-
ской Академии образования).
Сначала о Г.И. Челпанове. А.Н. Леонтьев учился у него и был его
сотрудником. Он много раз говорил о нем с большим пиитетом. Более
того, А.Н. Леонтьев рассказывал, что когда Георгий Иванович вынуж-
ден был уйти из созданного им института, то он пришел к нему и сказал,
что уйдет вместе с ним. На что Челпанов ответил: "Вы еще молодой
человек, у вас впереди вся жизнь, и вы еще не созрели для того, чтобы
принимать вполне сознательные решения". Леонтьев остался в инсти-
туте. Если бы он ушел, то едва ли бы стал учеником и сотрудником
Л.С. Выготского. Ирония судьбы в том, что не прошло и 10 лет, как
А.Н. Леонтьев вместе с Л.С. Выготским и А.Р. Лурия вынужден был
покинуть институт, атмосфера в котором стала ужасной.
Тридцатые годы были самыми мрачными в жизни этого учреждения.
Во главе института стояли "борцы за чистоту рядов", ни один из них не
имел психологического образования. Работать в институте культур-
ным людям стало опасно. На этом фоне оценки Г.И. Челпанова, дан-
ные А.Н. Леонтьевым, не могут быть признаны справедливыми ни с
субъективной, ни тем более, с объективной точки зрения. Г.И. Челпа-
нов был создателем психологической культуры размышлений о душе.
Челпанов - человек, обладавший громадной научной интуицией, не-
сомненным педагогическим даром и широчайшей культурой. Многие
его сотрудники испытали на себе влияние его личности. Но не только.
Они пришли в созданный им в 1912 г. (на средства купца С.И. Щукина)
Институт экспериментальной психологии и получили возможность
проводить исследования на уникальной для того времени эксперимен-
тальной технике, изготовленной на заводах Цейса. Как нам сейчас не
достает таких "идеалистов" во главе наших институтов и не только
психологических! Мало этого. Идеалист Челпанов ведь писал нетоль-
ко о душе. Он издал первый в нашей стране учебник эксперименталь-
ной психологии. Он научил К.Н. Корнилова, сменившего его на посту
директора института, измерять время реакции человека, а тот решил,
что в этом вся психология, и попытался создать свое учение о ней,
назвав его реактологией. Не вина Челпанова, что К.Н. Корнилов не
усвоил уроков о душе. Значительно более верной и прозорливой ока-
залась оценка Челпанова великим антипсихологистом И.П. Павло-
вым, штрафовавшим своих сотрудников за употребление психологиче-
ской терминологии. Замечательно А.Н. Леонтьев описывал реакцию
И.П. Павлова на известие о том, что Г.И. Челпанов более не директор
института психологии. Павлову не нужны были психологи, которые
делали бы его работу, но только хуже, поэтому-то он в начале 30-х
годов обратился именно к Г.И. Челпанову с предложением об органи-
зации психологического отдела в Колтушах. И.П. Павлов превосходно
понимал и говорил, что мышление - это не рефлекс, это другой случай.
Правда, за ним остались (из песни слова не выкинешь) рефлексы цели
и свободы и характеристика художников как типов с преобладанием
первой сигнальной системы, т.е. близких к животному типу (?!). Ви-
димо, И.П. Павлову для дальнейшего развития исследований высшей
нервной деятельности человека понадобилась психологическая наука,
и он ее искал не в обещанной новой марксистской психологии (она ведь
еще только должна была быть построена), а в той психологии, которая
ему была известна и к которой он относился с уважением.
Культурной закваски, данной этому институту Г.И. Челпановым,
Г.Г. Шпетом, Л.С. Выготским, А.Р. Лурия, Н.А. Бернштейном, да и
самим А.Н. Леонтьевым, хватило на многие десятилетия.
В первые годы советской власти многие искренне хотели преобразо-
вать научные направления, где они работали, на основе философии
марксизма, диалектического и исторического материализма. Эта осно-
ва была в те годы весьма интеллигентной и не походила на постыдный
катехизис IV главы "Краткого курса истории ВКП (б) ". Это написанное
И. Сталиным изложение основ учения К. Маркса отбило вкус к фило-
софии не у одного поколения в СССР. И тем не менее, все психологи-
ческие дисциплины - и реактология, и психоанализ, и педология, и
психотехника, и социальная психология тех лет ведь не только объяв-
ляли себя марксистскими. Они искали новые пути, ориентировались
на практику новой социальной жизни и находили это новое, слишком
многое из которого, к несчастью, нами утрачено. Конечно, были и
наивные связки психологии и марксизма. Нужно было быть Л.С. Вы-
готским, чтобы сказать, что он "не хочет получать марксизм на дармов-
щинку, скроив пару удобных цитат". Но ведь был и плюрализм.
После развернувшейся борьбы с "меньшевиствующим идеализмом",
а затем, после выхода "Краткого курса" и после весьма жестоких и
предметных уроков многие стали "марксистами на дармовщинку".
Марксизм перестал быть интеллектуальным и научным. И здесь нуж-
на была интеллигентность ученых, чтобы не трансформировать дис-
куссию в политический донос. Но в науке уже оказалось достаточно
людей, занимавшихся именно этим. И после дискуссий, а то и во время
них дискутанты исчезали. Дискуссии превращались в допросы, кото-
рые проходили далеко не в академических условиях...
Плюрализм кончился, а марксизм из желанной методологической
основы превратятся в дубину. Л.С. Выготскому "посчастливилось"
умереть своей смертью до этого (1934 г.). А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия,
А.В. Запорожец, Л.И. Божович, когда в Институте психологии нача-
лись дискуссии-доносы, уехали на Украину. Именно там под руковод-
ством А.Н. Леонтьева сформировалась Харьковская психологическая
школа.
<1-5-17 81
Оценивая сегодня начальные этапы развития Харьковской психоло-
гической школы, можно с уверенностью сказать, что тогда повезло и
России, и Украине. Блестящая группа молодых психологов, называв-
ших себя "выготчанами" (А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, А.В. Запорожец,
Л.И. Божович), в прямом смысле слова спаслась, сохранилась и помог-
ла сохраниться отечественной психологии. В челпановском Психоло-
гическом институте работать стало опасно. Его возглавили ортодоксы.
Выготчане "спрятались" во Всеукраинской психоневрологической
академии, в украинском НИИ педагогики, в Педагогическом институ-
те и искренне, увлеченно и к тому же в высшей степени продуктивно
строили марксистскую психологию. В рамках этой единой добровольно
принятой ими марксистской основы допускался подлинный плюра-
лизм. В Харькове они нашли группу таких же молодых людей, зарази-
ли их своими идеями и сформировали небольшой научный коллектив.
В этот коллектив вошли В.И. Аснин, П.Я. Гальперин, П.И. Зинченко,
О.М. Концевая, Г.Д. Луков, К.Е. Хоменко и ряд других. Поэтому-то
имеются все основания назвать Харьковскую школу школой в точном
смысле этого слова. Тесно сотрудничал с ней и харьковчанин Ф.В. Бас-
син. Довольно быстро были установлены контакты с психологами Ки-
ева (Г.С. Костюк), Одессы (Д.Г. Элькин), с психологами Армении и
Грузии.
Нужно себе представить ситуацию тех лет в Харькове. Нет не толь-
ко челпановского Института психологии. Нет ни одной психологиче-
ской лаборатории хотя бы в привычном для того времени виде. Все
делалось в яслях, в детских садах, в школах, в малоприспособленных
для исследований аудиториях учебных институтов. Все оборудование
делалось своими руками. Участники этой научной школы не только
работали в различных учреждениях, но и вели порой полуголодное
существование. Но не надо забывать, что приехавшие в Харьков мос-
квичи были "замешаны на дрожжах" Л.С. Выготского, а как потом
выяснилось, имели и собственные. Как бы то ни было, ими было заду-
мана и реализована замечательная, как теперь принято говорить, ком-
плексная программа исследований развития психики ребенка. Ее кон-
цептуальным стержнем стало действие, выступившее в различных
ипостасях: предметом изучения и формирования. Следует подчерк-
нуть, что дело здесь не только в термине. Ведь в 20-ом году А. Баллон
уже назвал восприятие действием, а до него об этом же писали худож-
ники и искусствоведы. Аналогичным образом в 1927 году П. Жане и
Л.С. Выготский назвали действием память. В харьковской школе речь
шла не о переименованиях тех или иных психических процессов в
действия, акты, а об их строении (тогда термин "структура" в психоло-
гии был не очень употребителен), о зависимости этого строения от
множества внешних и внутренних обстоятельств. К таким обстоятель-
ствам относились внешние средства и внутренние способы реализации
действия, место и роль объектов деятельности, ее цели, задачи, мотивы
и т.п. Сравнивалась эффективность результатов, достигаемых посред-
ством различных действий, уточнялись этапы интериоризации внеш-
них действий во внутренние, а тем самым раскрывалась ее природа.
Неуловимые психические процессы стали приобретать свои достаточно
определенные, если не формы, то очертания, стали приобретать вид
вполне дискретных и поддающихся дальнейшему членению и анализу
действий. Отчетливо просматривается и обратный ход - поиск общих
черт у различных форм действия, необходимый для введения обобщен-
ного понятия "психическое действие". Поначалу это понятие мелькало
лишь назывным образом, преобладала его дифференциальная специ-
фика: действие сенсорное, мнемическое, интеллектуальное, практи-
ческое, предметное и т.п. Но зато более отчетливо понятия практиче-
ской и психической деятельности стали отпочковываться от философ-
ской категории "предметная деятельность". Это понятно, поскольку
исследуемое действие, с одной стороны, вычленялись из некоторого
более широкого жизненного, учебного, игрового контекста, а с другой
стороны, в итоге исследований они в своем более дифференцированном
и оформленном виде возвращались в этот контекст, нередко перестра-
ивали его.
Принцип деятельности долгие годы представлял собой методологи-
ческий частокол, охрану и защиту внутренней территории которого
осуществлял А.Н. Леонтьев. Делал он это мастерски. Если идеологи и
проникали на эту территорию, то придраться было трудно. Дежурные
ссылки - на месте, а в самых трудных местах - не разберешься, туман.
Даже близкие сотрудники не всегда понимали стратегию лидера.
А.Р. Лурия нередко язвил, но не требовал определенности. В.И. Аснин
требовал, и за это коллеги прозвали его Ясниным. Он говорил А.Н. Ле-
онтьеву примерно так: "Возможны лишь два варианта: либо ты сам не
понимаешь и только делаешь вид, что понимаешь, либо ты понимаешь
и не хочешь сказать". Это туман имелся лишь в близких к философской
проблематике пунктах. Его не было в теоретических исследованиях
филогенеза и онтогенеза психики, в исследованиях исторических и
онтогенетических корней сознания.
А за методологическим частоколом тем временем происходили нео-
быкновенные вещи. Сам А.Н. Леонтьев не только "держал удар", был
не только теоретиком. Он был тонким психологом и в высшей степени
изобретательным экспериментатором. Совместно с В.И. Лениным и
А.В. Запорожцем он проводил исследования чувствительности,
свойств возникающих новообразований - функциональных органов,
названных А.В. Запорожцем сенсорными действиями. П.Я. Гальперин
проводил исследования формирования первых орудийных действий у
6* 83
младенцев и преддошкольников, исследовал психологию установки.
В.И. Аснин проводил исследования формирования исполнительных
действий-навыков в ситуациях, когда испытуемые имели представле-
ние о задаче и знали результат и когда они об этом не подозревали.
А.В. Запорожец наряду с исследованием сенсорных и мыслительных
действий изучал восприятие детьми-дошкольниками различного воз-
раста рисунков, сказок, басен и т.п. Но этого мало, он исследовал
пассивное и активное осязание, наконец, интеллектуальное действие.
(В этих исследованиях принимали участие Т.О. Гиневская, Д.М. Ду-
бовис-Арановская, Л.И. Котлярова, Т.И. Титаренко, К.Е. Хоменко и
др.) Понятие "перцептивное действие" появилось значительно позже,
в совместных исследованиях с его учеником В.П. Зинченко. Еще позже
А.В. Запорожец стал рассматривать эмоции как акты действия.
П.Я. Гальперин в послевоенные годы открыл цикл исследований фор-
мирования умственных действий и понятий. Этому предшествовали
выполненные О.М. Концевой исследования процессов формирования
понятий, рассматривавшихся как интеллектуальные действия.
П.И. Зинченко, начав исследование памяти с процессов забывания,
рассматривал их как активные процессы, что не было оригинальным по
сравнению с запрещенным фрейдом, а затем перешел к изучению
процессов запоминания и ввел понятие мнемического действия. Нако-
нец, А.Р. Лурия занимался дефектологией и патологией различных
форм действий, изучавшихся его коллегами.
После войны москвичи оказались в Москве, прихватив с собой
П.Я. Гальперина. Фронтовик-харьковчанин Г.Г. Луков попал в Ле-
нинград. Напротив, фронтовик-ленинградец Д.Б. Эльконин переехал
в Москву. Основная группа харьковчан вернулась в свой родной город.
П.И. Зинченко, к счастью вернувшийся с фронта невредимым, стал
неформальным лидером харьковских психологов, разбросанных по
разным научным учреждениям и институтам города. Он же возглавил
психологическую лабораторию - филиал киевского Института психо-
логии. Эта лаборатория не имела своего пристанища, вернее, имела его
на квартирах членов лаборатории, чаще всего дома у ее руководителя,
где ее сотрудники пользовались гостеприимством хозяйки - Веры
Давидовны. Таким образом, Харьковская школа сохранилась, продук-
тивно работала, публиковала десятки статей в научных записках харь-
ковских институтов, киевского Института психологии, затем в "Совет-
ской педагогике", ас 1955 г.-в "Вопросах психологии". Она сохраняла
самые тесные дружеские и научные контакты с москвичами. Все харь-
ковчане часто бывали в Москве. Из москвичей чаще других приезжал
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |