Притом, характер, как у родителей, так и у детей, менее подвергается порче при вышесказанной системе, чем при обыкновенной. Если родители, вместо того, чтобы заставлять детей переносить неприятные последствия, естественно проистекающие от дурных поступков, вздумают карать их сами, подвергая более тяжким наказаниям, то они причинят двойное зло. Родители придумывают все новые законы для своей семьи и, отождествляя свою верховную власть и собственное достоинство с соблюдением этих законов, смотрят на малейшее нарушение их, как на личную для себя обиду и как на повод к проявлению своего гнева. Затем, начинаются тревоги другого рода: отец и мать страшатся хлопот и издержек, навлеченных на них поступком детей; им поневоле приходится принимать на себя все те дурные последствия, которые должны были бы пасть на провинившихся. То же самое мы видим и на детях. Наказания, налагаемые на них неизбежной естественной реакцией, наказания, налагаемые на них безличным деятелем — природою, возбуждают в них, сравнительно, легкое и мимолетное раздражение, тогда как наказания, произвольно налагаемые родителями, заставляют всегда детей думать, что отец или мать были к ним несправедливы, а это вызывает в них сильное, продолжительное раздражение. Теперь посмотрим, до какой степени были бы гибельны последствия, если бы этот эмпирический метод применялся родителями с самого начала. Представьте себе, что вдруг так бы устроилось, что родители могли бы брать на себя физические страдания детей, причиненные неведением или неловкостью последних; а чтобы показать детям неправоту их поступков, они подвергали бы их другим искусственным страданиям. Так, если бы ребенку строго запретили подходить к котлу с горячей водой, а он не послушался бы и подойдя, обварил бы себе ногу кипятком; мать тотчас приняла бы страдания от обжога на себя, но за то приколотила бы ребенка. Если бы это повторялось в различных видах, ежедневно, в каждой семье,— не были ли бы ежедневные несчастия источником гораздо большего проявления гнева и раздражения, чем при настоящем порядке семейного быта? Не возникло ли бы хронического дурного расположения духа с обеих сторон? А между тем, родители придерживаются точь в точь таких же правил в обращении своем с взрослыми детьми. Отец бьет сына за то, что тот умышленно или нечаянно сломал сестрину игрушку, а сам покупает новую игрушку: таким образом он налагает этим искусственное наказание на провинившегося, а на себя берет естественное. В тоже время, и он, и сын его раздражаются совершенно бесполезно. Если бы отец потребовал от мальчика, чтобы тот заменил сломанную игрушку новой, он не озлобил бы его против себя. Скажи он только сыну, что сестре надо купить новую игрушку на счет его карманных денег и потому из них удержится известная сумма — неудовольствие с обеих сторон было бы гораздо слабее и, вместе с тем, в понесенном убытке мальчик испытал бы справедливое и целебное наказание. Короче сказать, система дисциплины, при содействии естественных реакций, гораздо менее вредит характеру детей, так как они сами сознают ее безусловную справедливость и так как она, в значительной степени, заменяет личное вмешательство родителей безличным посредничеством природы.
Из всего сказанного очевиден вывод, что при подобной системе, отношения между родителями и детьми принимают характер гораздо более дружественный и потому взаимное влияние делается гораздо прочнее. Вообще раздражение той и другой стороны всегда вредно, кем бы гнев ни возбуждался и на кого бы он ни падал. Но озлобление родителей против детей и детей против родителей особенно гибельно потому, что оно ослабляет взаимную между ними симпатию, необходимую для взаимного же благотворного влияния. По закону ассоциации идей неизбежно следует, что как в молодости, так и в старости человек чувствует отвращение к тем предметам, с которыми у него связаны неприятные воспоминания. Существовавшая первоначально привязанность постепенно слабеет и даже переходит в антипатию соответственно с количеством полученных тяжелых впечатлений. Родительский гнев, выражающийся в выговорах и наказаниях, при частых повторениях, непременно вызовет отчуждение детей, и наоборот, злопамятство и упорство детей непременно охладят к ним отца и мать, а под конец, даже истребят в них чувство привязанности к детям. Недаром мы видим множество случаев, где дети относятся с полнейшим равнодушием, если не с отвращением, к своим родителям (в особенности, к отцам, на которых, преимущественно, возлагается роль карателей), а родители смотрят на своих детей как на испытание, как на крест, посланный им судьбой. И так, убедившись, насколько подобное взаимное отчуждение пагубно для здоровой нравственной культуры, мы должны признать необходимым, чтобы все родители вообще старались как можно тщательнее избегать поводов к непосредственному антагонизму с своими детьми. Им следует твердо держаться правил дисциплины естественных последствий, потому что она одна избавит их от тяжкой обязанности карателей и предупредит взаимные раздражения и отчуждения.
Нам ясно теперь, что метод нравственной культуры, путем испытания нормальных реакций предназначенный самой природою для младенцев и взрослых людей в одинаковой степени, может быть точно также применяем и к отроческому, и к юношескому возрастам.
Главные преимущества этого метода заключаются в следующем: во 1-х, в том, что он дает человеку рациональное понятие о хорошем и дурном поведении путем личного испытания хороших и дурных последствий; во 2-х, в том, что ребенок, вынося только тяжелые последствия своих собственных дурных поступков, более или менее, ясно сознает справедливость постигшего его наказания; в 3-х, в том, что признавая справедливость наказания и принимая его чрез посредство невидимого деятеля, а не из рук родителей или воспитателей, ребенок не так озлобляется и характер его не так портится; в тоже время, родители, исполняя, относительно, пассивную роль, т. е. давая ребенку возможность чувствовать естественное наказание, сохраняют, отчасти, душевное спокойствие; наконец, в 4-х, в том, что вследствие предупреждения взаимных раздражений, между родителями и детьми устанавливаются более счастливые отношения и, следовательно, взаимное влияние их упрочивается.
«Но как же действовать при более серьёзных проступках детей? спросят нас. Как, например, применить описанный метод, если ребенок совершит незначительную кражу, солжет, обидит младшего брата или маленькую сестру?
Прежде, чем ответить на эти вопросы, рассмотрим несколько фактов, прямо разъясняющих дело.
Один из наших друзей, поселившись в семье своей замужней сестры, взял на себя обязанность воспитателя при ее детях, мальчике и девочке. Действуя больше под влиянием природного влечения, чем серьёзно обдуманного плана, он повел детей совершенно в духе вышесказанного метода. В доме они были его воспитанниками, вне дома — его товарищами. Они ежедневно сопровождали дядю в его прогулках и ботанических экскурсиях, усердно отыскивали для него растения, пристально наблюдали, как он их рассматривает и сортирует; так или иначе, но общество дяди развлекало и поучало их. Короче сказать, в нравственном смысле, отношения его к детям были гораздо более родительские, чем отношения к ним отца и матери. Описывая нам результаты своей системы обращения с племянником и племянницею, он передал следующее. Однажды, вечером, ему понадобилась какая-то вещь, лежавшая в комнате, на другом конце дома; он попросил племянника принести ее. Мальчик, в эту минуту, был сильно заинтересован одной игрушкой; вопреки своему обыкновению, он — мы не помним хорошенько — или выказал явное нежелание исполнить просьбу дяди, или прямо отказался идти. Тогда дядя, вместо того, чтобы прибегнуть к каким-нибудь принудительным мерам, сам пошел за требуемой вещью, выразив, впрочем, на лице неудовольствие, вызванное на нем неделикатностью мальчика. В конце вечера, он стал предлагать дяде поиграть с ними в какую-то обычную игру; последовал серьёзный отказ, явно свидетельствовавший, что дядя недоволен; ребенок мгновенно почувствовал неприятные последствия своего дурного поступка. На следующее утро, в тот самый час, когда наш друг обыкновенно вставал, за дверью его комнаты послышался детский голос. Дверь отворилась и на пороге ее показался маленький племянник: он принес горячую воду, затем, внимательно осмотрел всю комнату, отыскивая, что̀ бы еще сделать. «А — а! вам не принесли сапог»! воскликнул он, и бросился опрометью по лестнице вниз за сапогами. Очевидно было, что он хотел выказать искреннее раскаяние в своем дурном проступке; в течении целого дня, он придумывал всевозможные послуги, чтобы загладить в глазах дяди оказанную ему невежливость. Хорошие свойства одержали полную победу над дурными и окрепли благодаря этой победе. Почувствовав, как много значит для него лишиться дружбы дяди, мальчик вдвое оценил ее, когда дядя помирился с ним.
Дружба между отцом и детьми. Друг наш сделался теперь сам отцом и продолжает проводить ту же систему в своей собственной семье, считая ее вполне подходящей. Это не отец, а верный друг своих детей. Они ежедневно ждут не дождутся вечера, потому что в это время отец возвращается домой. Любимый день их — воскресенье, так как отец остается дома с утра. Дети любят его без памяти, открывают ему всю душу и он уверен, что одно его слово одобрения или порицания произведет огромное влияние на них. Если, возвратясь домой, отец узнает, что который-нибудь из мальчиков вел себя дурно, наприм., капризничал, он выкажет в обращении с ним холодность, естественный результат неудовольствия, вызванного дурным поведением, и наказание это всегда достигало цели. Просто, одно воздержание от обычных ласк уж причиняет его детям большое горе и бывает причиною таких продолжительных слез, каких не вызвала бы никакая другая мера. Страх этого, чисто нравственного, наказания, по словам нашего друга, не покидает его детей даже во время его отсутствия; очень часто случается, что они по нескольку раз в течении дня спрашивают у матери, довольна ли она ими и хорошо ли отзовется об них отцу. Недавно старший сын, бойкий мальчуган лет пяти, под влиянием чисто животного увлечения, свойственного всем здоровым детям, сильно напроказил в отсутствие матери; он отрезал клок волос с головы своего брата, а себя поранил бритвой, которую вытащил из несессера отца. Услышав о таких похождениях своего сына, отец, по возвращении домой, не сказал с ним ни слова ни вечером, ни на следующий день. Мальчик был неутешен и впечатление от понесенного им наказания до того было сильно, что несколько дней спустя, когда мать опять собралась уйти куда-то, он начал умолять ее, чтобы она осталась дома. На вопрос, почему он этого желает, ребенок сознался, что боится, как бы ему снова не провиниться в ее отсутствие.
Мы с целью привели этот и предыдущий примеры прежде, чем ответить на вопрос: «Как действовать при более серьёзных проступках детей для того, чтобы выяснить, каковы должны быть отношения между родителями и детьми, так как от свойства этих отношений зависит успешное исправление важных проступков?» Далее мы считаем необходимым указать на то, что упомянутые отношения не могут установиться иначе, как при помощи отстаиваемой нами системы. Выше уже было сказано, что заставляя ребенка испытывать на себе неприятную реакцию своих собственных дурных поступков, родители избегают столкновений с ним и не дают ему повода смотреть на себя как на врагов. Нам остается теперь доказать, что в тех семьях, где постоянно придерживались этой системы, чувство искренней дружбы между родителями и детьми не прекращалось.
Дети смотрят на родителей как на друзей и как на врагов. В настоящее время, дети, в большинстве случаев, видят в своих родителях и друзей, и, вместе с тем, врагов. Так как детские впечатления неизбежно зависят от свойства обращения с ними, а обращение это постоянно колеблется между подкупом, наградами и угрозами, баловством и бранью, ласками и наказаниями, то у детей, естественным образом слагается очень смутное понятие о родительском характере. Мать, напр., воображает, что достаточно, ежели она скажет своему маленькому сыну, что она его лучший друг и что он обязан верить ей на слово, чтобы ребенок так-таки ей и поверил. «Я все делаю для твоего блага». «Я лучше тебя знаю, что̀ тебе нужно». «Ты еще мал, не поймешь теперь этого, но когда вырастешь, скажешь мне спасибо за то, что я так поступаю». Такие и подобные им фразы повторяются матерью ежедневно, а между тем, мальчика ежедневно же подвергают и мучительным наказаниям, беспрестанно запрещают ему то то, то другое, ставят препятствия каждому его желанию. Он постоянно слышит, что его счастье составляет единственную цель родителей, а в действительности переносит одни лишь неприятности. Не понимая еще значения той будущности, о которой его мать так часто толкует, и того, каким образом практикуемое с ним обращение может послужить к его счастью, он судит обо всем только по тем данным, которые сам на себе испытывает; но как в них ничего, кроме неприятного, нет, то мальчик начинает относиться с большой недоверчивостью к разглагольствованиям матери об ее любви к нему. Было бы даже странно и ожидать другого исхода. Ребенок, конечно, рассуждает на основании очевидных данных, а данные эти вполне подтверждают его заключение. И мать точно также бы рассуждала, если бы ее поставили в одинаковое положение с сыном. Если бы кто-нибудь из ее знакомых постоянно шел наперекор ее желаниям, делал бы ей резкие замечания по временам, причинял бы ей чувствительные неприятности и при этом ежедневно рассыпался бы перед нею в выражениях своей искренней преданности и любви, она, конечно, никогда бы не доверилась подобной личности. Почему же она думает, что ее сын должен поступать иначе?
Теперь рассудите, каких противоположных результатов достигли бы родители, если бы они неуклонно придерживались той системы, которую мы отстаиваем; если бы мать не только не представляла из себя орудие наказания в глазах ребенка, но действительно исполняла бы роль его друга, предостерегая малютку от наказаний, подготовляемых ему природой за дурные поступки. Возьмем один пример; а чтобы он как можно яснее выказал способ применения этой системы к маленьким детям, выберем самый простой. Предположим, что мальчик, побуждаемый духом исследования, так резко проявляющимся в детстве, когда все действия инстинктивно согласуются с индуктивным методом исследования, предположим, что он забавляется зажиганием кусочков бумаги на свечке, с целью проследить, как они будут гореть. Мать нерассудительная — а их великое множество — из предосторожности, чтоб не случилось беды или чтоб ребенок не обжегся, тотчас прикажет ему перестать шалить; если же он сразу не послушается, она вырвет у него бумагу из рук. Но если, по счастью, у мальчика окажется мать настолько рассудительная, чтобы понять, что интерес, с которым он следит за процессом сгорания бумажек, есть результат естественной любознательности, и настолько развитая, чтобы сообразить, как вредно может быть ее вмешательство, — она непременно скажет себе следующее: «Если я запрещу эту забаву, я лишу сына случая приобрести новое сведение. Правда, я спасу его от обжога, но что ж из этого? Впоследствии, когда-нибудь, он все-таки обожжется; для его личной безопасности необходимо даже, чтобы он собственным опытом узнал свойства огня. Если я огражу его теперь от опасности, то очень может случиться, что в другой раз он будет совершенно один и подвергнется еще большей опасности, так как предупредить его будет некому; если он обожжется в моем присутствии, то я могу легко предотвратить дальнейшие последствия обжога. Да кроме того, ежели я остановлю его теперь, то он не уймется и, при первом удобном случае, опять примется за эту безвредную и, в сущности, поучительную забаву, а на меня станет смотреть с некоторой затаенной досадой. Так как ему еще незнакомо болезненное ощущение обжога, от которого я могу его спасти, то помешав ему играть, я возбужу в нем только чувство досады. Спасая его от неизвестной ему боли, я причиняю ему другую боль, которую он очень живо ощущает, и, таким образом, с его точки зрения, я для него теперь орудие зла. Я лучше сделаю, если просто предупрежу его об угрожающей ему опасности и приму меры к отклонению серьезного вреда». Рассудив таким образом, мать говорит ребенку: «Послушай, я боюсь, не обжегся бы ты, перестань». Положим, мальчик не послушается и кончит тем, что обожжет себе руку. Какой получится результат? Во-первых, он приобретет опытность, а чем раньше она приобретается, тем лучше; во-вторых, он убедится, что мать, останавливая и предостерегая его, имела в виду его личную пользу, убедится в ее внимании к нему, получит новое доказательство верности ее суждения и ее заботливости об нем, наконец, будет иметь еще повод любить ее.
Конечно, в тех редких случаях, когда ребенок рискует сломать себе руку или ногу, или подвергнуться опасному ушибу, необходимо употреблять насильственные меры; но за исключением этих случаев, надо держаться такой системы, чтобы не отстранять ребенка от незначительных, ежедневно ему угрожающих опасностей, а только советовать остерегаться их. При подобной системе дети горячее привязываются к родителям, чем при обычных у нас условиях. Если отец с матерью постоянно держатся дисциплины естественных реакций, т. е. разрешают детям лазать и резвиться, сколько они хотят, вне дома, а дома пускаться во всякие, хоть бы даже опасные, затеи, ласково предостерегая их только, чтобы они соблюдали известную осторожность, — доверие к их дружбе и руководству постепенно будет усиливаться в детях. Соблюдение такого метода, как мы заметили выше, даст родителям возможность избегнуть озлобления детей — этого неминуемого результата строгих наказаний, беспрестанной брани и укоров; мало того, те случаи, которые в других семьях, обыкновенно, ведут к ссорам, у них обратятся в средства усиления взаимного согласия. Без красноречивых фраз, часто идущих в разрез с делом, что родители лучшие друзья детей,— последние сами убедятся в этой истине при помощи ежедневных доказательств, а усвоив ее этим путем, они почувствуют к отцу и матери такую сильную привязанность и такое доверие, каких те не могли бы достичь никаким другим путем.
Указав нашим читателям, какие прекрасные отношения могут установиться в семье при постоянном руководстве естественным методом, мы перейдем к вышеупомянутому вопросу:
Как применить этот метод к случаям важных проступков? Заметьте, что важные проступки совершаются детьми реже и не имеют такого резкого характера при описанном нами способе воспитания, чем при том, которое вошло во всеобщее употребление. Дети часто ведут себя дурно, вследствие хронического раздражения, постоянно поддерживаемого в них дурным обращением с ними в семье. Уединение и ожесточение, вызываемое частыми наказаниями, неизбежно должны заглушать чувство любви и, следовательно, подстрекать ребенка к таким поступкам, которые он никогда бы себе не позволил, оставаясь в хороших отношениях с родителями. Грубое обращение детей одной и той же семьи между собой, в большинстве случаев, есть только отражение грубого обращения с ними старших; оно внушается отчасти дурным примером, отчасти досадою и жаждою выместить на ком-нибудь горечь, накопившуюся на душе после беспрестанных наказаний и выговоров. Нечего и говорить, что ласковое обращение непременно смягчит детские нравы и дети перестанут наносить друг другу частые и серьезные обиды. Провинности, еще более достойные порицания, как, напр., ложь, мелкие кражи и т. д., по той же самой причине, будут значительно реже проявляться. Отчуждение ребенка в семье есть главный источник подобных проступков. Существует закон человеческой природы, очевидный для каждого наблюдателя, что люди, которых лишают высших наслаждений, ищут себе утешения в низших; люди, незнакомые с чувством взаимной любви, предаются эгоизму, а следовательно, и наоборот, чем дружнее будут жить родители с детьми, тем более сократится число проступков, основанных на эгоизме. Когда, даже при самой лучшей системе, дети случайно совершат проступок подобного рода, можно опять-таки прибегнуть к дисциплине последствий, и если между провинившимися и их родителями будет существовать крепкая связь доверия и любви, то дисциплина эта непременно окажет свое влияние. Например, какие естественные последствия, положим, хоть воровства? Они двух родов: прямые и косвенные. Прямое последствие, основанное на законе справедливости, заключается в возвращении украденной вещи. Справедливый правитель (а все родители должны стремится быть таковыми) потребует, чтобы дурной поступок был заглажен хорошим; в случае воровства, необходимо вернуть украденную вещь или, если она уничтожена, заменить ее равноценной; если вором был ребенок, то следует заставить его приобрести вещь на свои карманные деньги. Косвенное и, вместе с тем, более важное последствие такого дурного поступка, есть сильное неудовольствие родителей; подобное последствие неизбежно в среде людей, настолько цивилизованных, чтобы считать воровство преступлением. «Но, скажут нам, выражение родительского гнева на словах или в побоях есть обычный результат в подобных случаях, и ваш метод не приведет ни к чему новому». Совершенно справедливо. Мы уже признали, что в известных обстоятельствах, многие родители и воспитатели самопроизвольно руководствуются этим методом; мы доказали, что в воспитательных системах заметно стремление достигнут идеала настоящей системы; а теперь мы можем повторить, что сила естественной реакции, вследствие благоприятного хода вещей, всегда приноравливается к духу времени. Родительский гнев, в сравнительно варварские времена, выражался в грубых мерах при исправлении детей, сравнительно, также диких; чем более развивалось социальное положение людей, тем меры эти делались кротче. Но мы желаем преимущественно обратить внимание читателей на то, что строгое выражение родительского неудовольствия, вызванного одним из важных проступков, может повести к добру, если между провинившимися и его родителями существуют тесные дружески отношения. Дисциплина естественных последствий окажется ровно настолько же благотворною в этом случае, как и в других. Доказательство этому каждый из нас найдет в собственной или чужой жизни, если только даст себе труд внимательно отнестись к делу.
Кому из нас неизвестно, что обидев ближнего, мы чувствуем к нему сожаление, соразмерно степени симпатии нашей к нему? Каждый согласится, что когда обиженная нами личность наш враг, то причинение ему неприятности служит для нас скорее источником тайного удовольствия, чем огорчения. Каждый из нас испытал на себе, что когда его оскорблял своей холодностью, своим недоверием или грубостью совершенно незнакомый ему человек, то он относился к этому довольно равнодушно и, наоборот, горячо принимал к сердцу, когда такое оскорбление наносил ему человек близкий. Точно также и гнев дорогого, любимого существа принимается нами как несчастье, расстраивает нас надолго. Неудовольствие родителей, равным образом, действует на детей соразмерно с характером установившихся между ними отношений. Если ребенок отчужден от родителей, то он, совершив какой-нибудь проступок, будет ощущать чисто-эгоистический страх перед грозящим ему впереди физическим наказанием или же важным лишением; когда его подвергнут тому или другому, он озлится на родителей и это чувство еще усилит его отчуждение. Между тем, если в ребенке живет горячая привязанность к родителям, возникшая вследствие нежности, выказываемой ему отцом и матерью, то нравственное огорчение, испытываемое им каждый раз при родительском гневе не только обуздает его дурные наклонности, но даже существенно исправит его. Нравственное страдание при мысли, что он лишился, хоть на время, столь дорогой родительской дружбы, гораздо тяжелее для него, чем всякое физическое наказание и потому действительнее. Вместо страха и озлобления, возбуждаемых системой телесных наказаний, в ребенке рождается боязнь огорчить родителей, раскаяние в проступке, вызвавшем их неудовольствие, желание чем-нибудь загладить свою вину и восстановить прежние дружеские отношения. Вместо эгоистических страстей, этого главного источника преступлений, в душе ребенка развиваются самые благородные чувства, обуздывающие преступные действия. Таким образом, дисциплина естественных последствий вполне применима как к важным, так и к мелким проступкам и руководство ею не только обуздывает, но и искореняет человеческие недостатки.
Короче сказать, истина заключается в том, что жестокость порождает жестокость, а кротость порождает кротость. Дети, к которым относились равнодушно, сами делаются равнодушными, и, наоборот, те, которые пользовались любовью и ласкою родителей, со временем, сами проникаются сочувствием и любовью к окружающим. В семье, как и в государстве, суровый деспотизм бывает причиной большинства преступлений, которые ему же и приходится обуздывать, тогда как, с другой стороны, кроткое и либеральное управление уничтожает многие поводы к раздорам и так улучшает нравы и чувства людей, что стремление к преступлениям заметно ослабевает. Джон Локк уже давно сказал: «Крайне строгие наказания мало приносят пользы, а скорее наносят громадный вред воспитанию, и я уверен, что со временем педагоги поймут, что при одинаковых условиях, из детей, часто подвергавшихся наказаниям, редко выходят хорошие люди». В подтверждение этого мнения мы можем привести факт, не так давно опубликованный м-ром Роджерсом, капелланом пентонвильской тюрьмы, именно, что молодые преступники, подвергавшиеся наказанию розгами, чаще других возвращаются в тюрьму. Напротив, благодетельное влияние кроткого обращения свидетельствует другой факт, переданный нам одной француженкой, в доме которой мы недавно останавливались в Париже. Извиняясь перед нами в беспокойстве, причиняемом всем в доме маленьким мальчиком, с которым не могли справиться ни в семье, ни в школе, она выразила опасение, что другого средства для его исправления не остается кроме того, которое совершенно удалось относительно его старшого брата, а именно, отправить его в английскую школу. Она рассказывала, что с этим старшим братом также не могли сладить ни в одной из французских школ; она пришла в отчаяние и по чьему-то совету послала мальчика в Англию, откуда он вернулся домой настолько хорошим, насколько прежде был дурен. Такую замечательную перемену она всецело приписывала сравнительной мягкости английской школьной дисциплины.
Изложив все главные принципы естественного метода, мы займем последние страницы нашего сочинения некоторыми важнейшими правилами или, скорее, выводами из этих принципов, и для большей краткости представим их в форме наставлений.
Не ожидайте от ребенка нравственного совершенства. Каждый цивилизованный человек, в ранние годы своего детства, переживал фазис развития, свойственный варварскому племени, от которого произошли его предки. Как черты лица ребенка, его плоский нос, раздутые ноздри, толстые губы, широко-расставленные глаза, отсутствие лицевого угла, так равно и инстинкты его, в первое время, очень напоминают черты лица и инстинкты диких. Вот откуда являются вообще у всех детей наклонности к жестокости, воровству, лжи и жадности, наклонности, которые, даже без помощи дисциплины, более или менее, изменяются со временем, как и черты лица. Утвердившееся мнение, будто дети «невинные созданья», совершенно справедливо относительно познания зла, но вполне ошибочно относительно побуждений ко злу. Стоит пробыть только полчаса в детской, чтобы убедиться в этом. Если мальчиков оставят ненадолго без надзора в общественных школах, они начинают драться между собой с бо̀льшим ожесточением, чем взрослые; если же за ними вовсе нет надзора с самого раннего возраста, то в них еще сильнее разовьется жестокосердие.
Мы считаем вполне неразумным не только создание себе идеала хорошего поведения для детей, но даже чрезмерное усердие беспрестанно побуждать их хорошо себя вести. Теперь уже многие родители убедились в гибельных результатах нравственной скороспелости детей. Высшие нравственные и высшие умственные качества человека очень сложны, следовательно, как те, так и другие, сравнительно, поздно развиваются; ранняя деятельность их, вызванная насильственно, непременно разовьется на счет будущих свойств. Вот причина весьма часто встречаемой аномалии такого рода, что люди, которые в действе служили примером даровитости, мало по малу, незаметно тупели и кончали тем, что становились не выше, а ниже посредственности, между тем, как истинно даровитые люди весьма мало обещали в детстве.
Оставайтесь вполне довольны умеренными мерами и умеренными результатами. Никогда не забывайте, что высшая нравственность и высшее умственное развитие достигаются весьма медленно и потому не раздражайтесь, открывая несовершенства в вашем ребенке. Не позволяйте себе беспрестанно бранить его, угрожать ему наказаниями, запрещать то то, то другое, словом, не придерживайтесь системы, по милости которой, многие родители поселяют в семье хроническое раздражение, воображая, что они подобным обращением могут выработать из своих детей все, что хотят.
Либеральная форма домашнего управления, не допускающая придирок к каждому пустяку в поведении ребенка, есть неизбежный результат той системы, которую мы отстаиваем. Довольствуйтесь тем, что ваш ребенок постоянно испытывает естественные последствия своих действий, тогда вы не впадете в ошибку большинства родителей, чересчур усердно контролирующих своих детей. Предоставьте ребенка, насколько возможно, дисциплине опыта, и вы спасете его от тепличной добродетели податливых натур, вечно требующих помочей, вы оградите его от того унизительного презрения, которому всегда подвергаются подобные личности со стороны людей с твердым, независимым характером.
Контроль родителей над собой. Добиваясь всеми силами, чтобы дети ваши, после каждого своего поступка, испытывали влияние естественных реакций, вы отлично обуздаете свой собственный характер. К сожалению, большинство родителей придерживается странного метода воспитания: они действуют под влиянием первой вспышки гнева, стараясь удовлетворить его как и чем попало. Положим, ребенок провинился (иногда даже его поступка и виною-то назвать нельзя); мать тотчас начинает награждать его пинками, толчками, резкой бранью, и все эти проявления досады бывают только результатом желания выместить на ребенке свой гнев, а вовсе не желания исправить его. Для того, чтобы при каждом детском проступке мы могли хорошенько вникнуть в естественные его последствия и обсудить, как оно повлияет на маленького шалуна, мы должны употребить несколько минут на то, чтобы прийти в себя и сдержать свой гнев; только тогда мы в состоянии будем действовать сознательно и не увлечемся нервным раздражением.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |