Наглядное обучение. Наглядное обучение, очевидно, составляет естественное продолжение элементарного курса начального развития внешних чувств. Надо заметить здесь, что принятая у нас система этого обучения идет в разрез с методом природы, проявляющимся в одинаковой форме в детстве, зрелом возрасте и во всем ходе человеческой цивилизации. Вот что пишет Марсель: «Ребенку надо показывать, каким образом связаны между собой все части каждого предмета» и т. д., а в различных руководствах, касающихся наглядного обучения, мы встречаем длинные перечни фактов, которые нам советуют рассказывать ребенку по поводу каждого окружающего его предмета; между тем, достаточно раз взглянуть на ежедневную жизнь ребенка, чтобы убедиться, что все понятия о вещах, приобретаемые им прежде, чем он научится говорить, приобретаются сами собой; что твердость и вес известных предметов, особые формы и приметы близких ему людей, издавание известного рода звуков животными известного вида,— все это явления, подмечаемые самим ребенком. Точно также и в зрелом возрасте, когда уже нет более под рукою учителей, наблюдения и выводы, ежечасно необходимые для нашего руководства, должны делаться без посторонней помощи; успех в жизни зависит от той точности и полноты, с которыми они совершаются. Возможно ли, чтобы в период развития человека, между детством и возмужалостью, происходил процесс, совершенно противоположный процессу, происходящему в развитии всего человечества вообще и обнаруживающемуся одинаково как в ребенке, так и во взрослом, притом в таких простых вещах, как понятия о свойствах предметов? Не очевидно ли, напротив, что и там, и здесь следует держаться одного и того же метода? Не сама ли природа постоянно, так сказать, навязывает нам этот метод? Нам недостает только сметливости и покорности, чтобы угадать ее желание и принять его. Не бросается ли в глаза стремление ребенка найти в старших умственное сочувствие? Заметьте, как он, сидя у вас на коленях, сует вам прямо в лицо игрушку, чтобы вы обратили на нее внимание; как он оглядывается и смотрит на вас, проводя по столу своим мокрым пальчиком и производя скрип; проведет и оглянется, точно хочет сказать: «Слышишь, как скрипит?» Взгляните теперь на детей постарше; они толпою ворвались в комнату и кричат: «Мама, погляди, какая странная штука! мама, посмотри на то, мама, посмотри на это!» Они никогда не кончили бы, если бы бестолковая мать не запретила им беспокоить ее. Наблюдайте далее: детей отпустили гулять с няней; каждый из них бежит показать ей найденный цветок, восхищается его красотой и требует, чтобы она также сказала, что он хорошенький. Послушайте, с каким увлечением и как бойко иной мальчуган описывает виденное им в первый раз что-нибудь новое, особенно, если встретить внимательного слушателя. Не есть ли это прямой результат индукции? Не ясно ли после того, что мы должны согласовать наш курс обучения с этими умственными инстинктами, должны систематизировать природный процесс, должны спокойно выслушивать все, что ребенок хочет нам сообщить о каждом предмете, должны даже побуждать его высказать все то, что он об них думает, должны, при случае, обращать его внимание на факты, еще не замеченные им, с целью, заставить его замечать их самому, где бы и когда бы они снова не попались ему на глаза; должны постепенно указывать ему на новые факты, для такого же внимательного исследования их? Вот как умная мать, руководствуясь таким методом, развивает своего маленького мальчика. Шаг за шагом знакомит она его с названиями самых простых свойств предметов: твердостью, мягкостью, цветом, вкусом, размером и т. д.; при этом она видит, что ребенок сам усердно помогает ей: принесет одну вещь для того, чтобы показать, что она красная, принесет другую, чтобы дать попробовать, что она жесткая, и все это он делает так быстро, что мать едва успевает называть ему каждое свойство предметов. Заметив какой-нибудь новый, отличительный признак в принесенном предмете, она старается обратить на него внимание ребенка и провести связь между этим признаком и теми, которые уже известны ему, так что по прирожденной склонности к подражанию, мальчик незаметно привыкает повторять название свойств, одно за другим. В тех случаях, когда при определении добытого им предмета он забудет назвать одно или несколько известных уже ему свойств, мать спрашивает его, нет ли еще чего, что он может сказать об этом предмете. Если ребенок не вдруг поймет вопрос матери, она даст ему время подумать, за тем, назовет то, что он забыл и, подчас, подсмеется над его забывчивостью. После нескольких подобных опытов мальчик смекает в чем дело, и когда в следующий раз, мать скажет, что она знает более, чем он, о принесенной им вещи, это заденет его самолюбие, он пристально посмотрит на мать, припоминая то, что она прежде ему говорила, и так как задача не трудна, то он вскоре ее решает. Мальчик в восторге от своей победы и мать искренно ему сочувствует; со свойственным всем детям увлечением, он радуется открытию в себе способности угадывать, жаждет новых побед и бежит отыскивать новые предметы, чтобы иметь случай показать их матери. По мере того, как развертываются способности ребенка, мать продолжает сообщать ему одно свойство за другим, пополняя перечень их; от твердых и мягких тел она переходит к шероховатым и гладким, от цвета к лоску, от однородных тел к составным; постепенно усложняя задачу, соразмерно развитию в мальчике способности рассуждать, мать постоянно возбуждает внимание и память его, постоянно поддерживает в нем интерес новым запасом впечатлений, доступных детскому уму, и постоянно радует его, доставляя ему случаи преодолевать трудности, соразмерные его силам.
Действуя таким образом, она, собственно говоря, осуществляет только тот самопроизвольный процесс, который происходил в более ранний период, или, иначе, она помогает саморазвитию ребенка тем именно способом, какой указывает ей инстинктивные его побуждения. Очевидно также, что усвоенный ею прием лучше всего приспособлен к развитию основательного наблюдения — этой главной цели наглядного обучения. Рассказывать и показывать ребенку то и другое не значит учить его наблюдать, а значит, делать его, просто, приемником чужих наблюдений; такого рода образ действий скорее ослабляет, чем усиливает способность к самообучению; он лишает детей удовольствия — непременного последствия успешной деятельности; он обращает то, что составляет привлекательную сторону знания, в форменное обучение. Вот откуда происходит равнодушие, даже отвращение, нередко чувствуемое детьми к урокам наглядного обучения, тогда как, следуя вышеприведенному способу, мы даем уму детей свойственную ему пищу, умственным стремлениям их естественных помощников — самолюбие и потребность сочувствия; совокупным действием всего этого мы возбуждаем в детях напряженную внимательность, ведущую к живому и полному разумению; главное же, мы приучаем ум, с самого начала, к самодеятельности, необходимой человеку во все периоды его жизни.
Наглядное обучение не только должно преподаваться совершенно иным способом, чем тем, который у нас принять, но должно, сверх того, распространяться на гораздо более обширный ряд предметов и продолжаться гораздо долее, чем это принято в наших школах. Уроки не должны ограничиваться внутренностью жилища: в их рамку должны входить и поля, и луга с изгородями, и каменоломни, и морской или речной берег. Их не следует прекращать в первые годы детства, но продолжать и в годы юности, чтоб незаметно довести ученика до степени любознательности натуралиста или ученого. Здесь опять-таки мы должны идти по пути, указанному природой. Нельзя себе представить ничего выше восторга детей, когда им попадется новый цветок или новое насекомое, неизвестный камушек или незнакомая раковинка! Вы сейчас увидите, что выказав сочувствие этим восторгам, вы поощряете детей к дальнейшим исследованиям свойств и строений названных предметов. Каждый ботаник, которого дети сопровождали по полям и лугам, вероятно, замечал, с каким увлечением они разделяли его труды, как старательно отыскивали для него растения, как внимательно наблюдали за ним, пока он их рассматривал, каким множеством вопросов засыпали его. Каждый серьёзный последователь Бэкона — служитель и толкователь природы — согласится, что мы должны без рассуждений принять вышеуказанный курс образования. Ознакомив ребенка с простейшими свойствами неорганических веществ, надо вести его тем же путем к внимательному исследованию предметов, ежедневно попадающихся ему, во время прогулок, причем надо указывать ему сначала на наименее сложные факты, так, например, в растениях: на цвет, число, форму лепестков, строение стеблей и листьев; у насекомых: на число крыльев, ног, усиков и окраску тела. Когда ребенок все это ясно поймет и прочно усвоит, можно постепенно сообщать ему дальнейшие факты: говоря о цветах, называть число тычинок и пестиков, обращать его внимание на форму цветов, на лучистую или двухстороннюю симметрию их венчиков, на расположение и свойство листьев, на то, попеременные они или растут в противоположные стороны, сидят они на стебле или на своем особенном черешке, гладкие они или шероховатые, пильчатые, зазубренные или зубчатые; говоря о насекомых, можно называть все части их тела, объяснять разделение брюшной стенки, особые метки на крыльях, число суставов в их ножках и форму прочих, более мелких органов, словом, надо всегда придерживаться такой системы, чтобы ребенок мог с гордостью похвалиться, что он в состоянии рассказать о каждом найденном им предмете все, что только есть в нем замечательного.
Позднее, когда ребенок достигнет известного возраста, в виде награды ему можно показать, каким способом сохраняются растения — занятие, которое очень сильно заинтересует его, вследствие уже приобретенных им познаний в ботанике; затем, как еще высшую награду за прилежание, можно подарить ему прибор, необходимый для хранения обыкновенных бабочек и мотыльков, в период их превращения, и ухода за ними — занятие, как мы готовы лично засвидетельствовать это, доставляющее детям невыразимое наслаждение в течении многих последующих лет. Такой прибор, вместе с составленной коллекцией насекомых, придает большую прелесть энтомологическим экскурсиям и служит превосходным введением к изучению физиологии.
Мы так и ждем возражений, что подобного рода занятия есть только потеря времени и напрасная трата детских сил, что гораздо было бы полезнее занимать детей перепиской прописей или заучиванием цифр, для подготовления их к практической, деловой жизни. Нам всей душой прискорбно, что до сих пор еще у нас господствуют такие незрелые идеи о задаче воспитания и такие узкие понятия о пользе. Не говоря уже о необходимости систематической культуры мыслительных способностей и о ценности вышеупомянутых занятий, вполне удовлетворяющих этой культуре, мы готовы отстаивать ее хотя бы ради знания, приобретаемого чрез ее посредство. Если бы людям предназначено было быть только чиновниками, счетоводами, без всяких понятий о чем-либо другом, кроме своего ремесла, то им ничего не оставалось бы делать, как следовать примеру тех тунеядцев, для которых понятие об удовольствиях сельской жизни заключается только в возможности сидеть в общественном саду с трубкой в зубах и с кружкой эля перед собой, или усвоить себе взгляды тех помещиков, которые считают леса ничем иным, как местом охоты, а дикие растения сорными травами, и подразделяют животных на дичь, гадов и скот. Тогда, конечно, не было бы никакой надобности изучать предметы, не прямо способствующие наполнению денежных ларцов и кладовых. Если же в жизни существует другая, более высокая цель, чем быть поденщиком, если окружающие нас предметы могут доставлять нам другую пользу, кроме денежной, если в человеке могут быть развиваемы более благородные стремления, чем жажда приобретения и чувственные удовольствия, если удовольствия, доставляемые поэзией, искусствами, наукой и философией, имеют какое-нибудь значение,— то очень желательно, чтобы родители и наставники энергически поощряли инстинктивную наклонность почти каждого ребенка наблюдать красоты природы и добиваться причин всех ее явлений. Последователей грубого утилитаризма, проповедующих, что человеку надо довольствоваться тем, что он появился на свет, и покидать его, не дав себе труда узнать, что такое обитаемый нами мир и из чего он состоит,— можно разбить на их же собственной почве. Рано или поздно, будет признано всеми, что знание законов жизни несравненно важнее всякого другого знания; что на законах жизни основаны не только все физические и умственные процессы, но, косвенным путем, даже все, что ни происходит в человеческих жилищах и вне их, все торговые сделки, политические переговоры, нравственные перевороты, и что, следовательно, без понимания этих законов нет возможности регулировать ни личный и ни общественный образ действий. Со временем, люди также поймут, что законы жизни, в сущности, одни и те же для всего органического мира и, затем, что они не могут быть поняты, как следует, в их сложных проявлениях, пока мы не изучим их в простых. Когда люди убедятся в этом, то увидят также, что помогая ребенку приобретать внешние сведения, к которым он выказывает такое горячее стремление, и поощряя увеличение этих сведений, в пору его юности, мы, просто, побуждаем его к накоплению сырого материала, который он, впоследствии, приведет в порядок, к накоплению фактов, с помощью которых он дойдет, со временем, до великих обобщений науки, могущих правильно руководить его действиями.
Первые попытки в рисовании. Принятое теперь многими мнение, что рисованье составляет один из элементов воспитания, служит отрадным признаком того, что в обществе начинают распространяться более рациональные взгляды на умственное образование детей. Кроме того, надо заметить, что и учителя пошли, наконец, по пути, давно уже указываемом природой. Всем известны самопроизвольные попытки детей рисовать человечков, дома, деревья и животных, которые им попадались на глаза, на аспидной доске, а не то карандашом на бумаге, если им удастся выпросить их у старших. Для ребенка нет выше удовольствия, как рассматривать книги с картинками; непобедимая наклонность к подражанию постоянно вызывает в нем желание воспроизвести такие же картинки самому. Это усилие передать на бумаге поразившие его предметы свидетельствует о дальнейшем инстинктивном упражнении мыслительных способностей, которое ведет к еще более точной и полной наблюдательности. Своим старанием заинтересовать нас сделанным ими открытием, что у таких-то предметов существуют такие-то признаки, и своими попытками изобразить все это на картинке, дети прямо указывают нам, какого рода должно быть образование, в котором они более всего нуждаются.
Если бы учителя руководились внушениями природы, не только в признании рисованья элементом воспитания, но и в выборе метода в преподавании его, они добились бы гораздо лучших результатов. Что́ именно всего охотнее рисует ребенок? Крупные, особенно, ярко раскрашенные предметы или такие, с которыми связаны самые приятные для него воспоминания: маленьких, больших, худеньких, толстых человечков, коров, кошек и собак, столь знакомых ему дома, ежеминутно торчащих у него перед глазами и поражающих его своими размерами и разнообразием. А какой из процессов рисованья доставляет ребенку всего больше наслаждения? Раскрашивание красками. Бумага и карандаш хороши за недостатком чего-нибудь лучшего; но ящик с красками и карточки — это истинное сокровище; рисованье контуров немедленно отходит тогда на второй план; дитя прибегает к нему ради того только, чтоб было что покрыть красками; если же ему разрешать раскрасить книгу с гравюрами — восторгу его нет пределов. Как бы ни казался смешон подобный порядок специалистам-учителям рисованья, всегда откладывающим раскрашиванье красками до старших классов, а в маленьких надоедающим детям сухими уроками копировки контуров с моделей, — мы утверждаем, что указанный нами порядок есть настоящий и что им-то и следовало бы руководствоваться в школах. Первенство краски над формой, как мы сейчас доказали, основано на психологической причине, и это должно иметься в виду с первых же уроков рисованья; точно также для копированья следует давать маленьким ученикам, с самого начала, реальные предметы. Удовольствие рисовать красками, проявляющееся не только у детей, но и у взрослых, иногда в течении всей их жизни, должно постоянно служить стимулом, при сравнительно трудном и скучном копировании форм; приятная мысль, что впереди предстоит окрашиванье контуров, вполне вознаграждает трудящегося за невеселую работу. Необходимо поощрять стремление детей изображать интересующие их предметы, на том основании, что когда они сделаются опытнее и их начнут занимать предметы более простые, практические, они непременно пожелают их изобразить; таким образом, в них постепенно будет развиваться старание подойти как можно ближе к оригиналу. Если эти первые попытки окажутся неопределенными, даже неверными — что совершенно согласно с законами развития — то все-таки нет причины пренебрегать ими. Что за беда, если контуры будут даже карикатурны? Что за беда, если картинка окажется не раскрашенной, а размалеванной? Вопрос не в том, хорошо ли рисует ребенок, а в том, развиваются ли его способности. Прежде всего ему нужно научиться владеть пальцами и приобрести самые первоначальные понятия о сходстве; мазаньем и уродованьем форм ребенок всего лучше достигает цели, потому что такого рода упражнения самопроизвольны, следовательно, занимательны. В первые годы детства, немыслимы формальные уроки рисованья; но из этого не следует, что мы должны отказывать в содействии стремлениям детей к самообучению и тормозить их; напротив, нам следует поощрять и направлять эти стремления, как нормальные упражнения понятий и ручных движений. Если мы будем давать ребенку дешевые деревянные игрушки для раскрашиванья, или простые чертежи ландкарт, с тем, чтобы он расцветил красками хоть границы земель, он незаметно ознакомится с очертаниями предметов и стран и приобретет некоторую ловкость при владении кистью; а если мы станем снабжать маленького рисовальщика более занимательными оригиналами, то в нем постепенно будет развиваться желание делать уже не копии, а оригинальные изображения,— в начале, конечно, самые грубые; но кончится все-таки тем, что при наступлении такого возраста, когда уже будет пора приступить к формальным урокам рисованья, дело пойдет чрезвычайно легко, чего при других условиях и ожидать нельзя, а чрез это сбережется время; учитель же и ученик избавятся от лишних трудов.
Из всего сказанного можно ясно видеть, что мы осуждаем обыкновение начинать уроки рисованья с копировки моделей, а еще более формальный способ черчения прямых, кривых и смешанных линий, чем, обыкновенно, начинают свои уроки некоторые учителя. Нельзя не пожалеть, что «Общество искусств», в своей серии руководств к первоначальному обучению искусств, одобрительно отозвалось об одном элементарном рисовальном альбоме — самой вредной по принципу книге, какой мы не видывали. Мы говорим о сочинении скульптора Джона Бэлль: «Ouline from Outline, or from the Flat». В предисловии к нему сказано, что автор намерен представить детям самый простой и логический способ обучения рисованию, и с этой целью он начинает делать следующего рода определения:
«Простая линия в рисовании есть тонкая черта, проведенная от одной точки к другой.
«Линии могут быть подразделены, по своему положению в рисунках, на два рода:
1. «Прямые линии или черты, идущие самым коротким путем между двумя точками A и B.
2. «Или кривые, т. е. черты, идущие не самым коротким путем между двумя точками C и D».
Затем, автор переходит к горизонтальным, перпендикулярным и наклонным линиям, к углам разного рода и разнообразным фигурам, образуемым из углов и линий. Словом, все это сочинение есть не что иное, как грамматика форм с упражнениями. Таким образом, система — начинать первый урок сухим анализом элементов, давно уже признанная негодной при обучении языкам, должна быть снова введена при обучении рисованью!
Мы должны начинать с определенного, вместо неопределенного, абстрактное будет предшествовать конкретному, научные понятия поставятся впереди эмпирических опытов! Нужно ли повторять, что это есть полное извращение естественного метода? Очень верно было замечено кем-то, что обыкновение предпосылать изучению языка затверживание наизусть частей речи и их значения точно также неблагоразумно, как если бы вздумали заставлять детей, перед тем, как они начнут учиться ходить, прослушал целый курс о костях, мускулах и нервах ног. Почти тоже можно сказать о системе, предлагаемой автором вышеназванного альбома — начинать преподавание рисовального искусства номенклатурой и определением линий, чего, по настоящему, ученик должен достигать путем анализа. Все эти технические названия способны только оттолкнуть детей от науки; да притом, они совершенно бесполезны, потому что с первого же раза возбуждают отвращение ученика к уроку. И как подумаешь, что все это делается с целью научить детей тому, чему они сами бессознательно выучились бы на практике! Как ребенок случайно, точно на лету, подхватывает смысл и значение обыкновенных слов, прислушиваясь только к разговору окружающих его людей и не прибегая к лексикону, точно также он, из подслушанных им замечаний о различных предметах, картинах, и проч., при пособии своего собственного рисованья, мало по малу, усвоит, без всяких усилий, даже с удовольствием, те самые ученые технические термины, которые оставались для него непонятными и очень надоедали ему, когда учитель силою навязывал ему их во время уроков.
Первые уроки перспективы. Если неизбежна некоторого рода зависимость от общих принципов воспитания, изложенных выше, то обучение детей рисованью должно вполне согласоваться с теми ранними стремлениями, поощрять которые, как уже было доказано нами, очень полезно. Коль скоро добровольные упражнения придадут некоторую твердость руке ребенка и сообщат ему начальные понятия о размерах, у него тотчас явится смутное представление о теле в трех его измерениях; а когда после неудачных попыток и карикатурной передачи различных изображений на бумаге, у ребенка обнаружится, наконец, довольно ясное понимание, как следует рисовать и родится желание заняться этим делом, ему надо дать первый урок эмпирической перспективы, при помощи прибора, обыкновенно употребляемого в физике, для объяснения перспективы. Слова эти звучат несколько странно, но опыты, производимые посредством такого прибора, не только могут быть поняты, а даже живо заинтересуют мальчиков и девочек самых обыкновенных способностей. Перед учеником ставится на стол стеклянная пластинка в вертикальном положении; позади ее кладут книгу или какую-нибудь другую вещь; затем, мальчику предлагают, сохраняя глаз в одном положении, ставит чернильные точки на стекле таким образом, чтобы они совпадали с углами предмета или закрывали их. Потом ему говорят, чтобы он соединил эти точки линиями; сделав это, он увидит, что проведенные им линии закрывают собою очертание предмета; тогда, приложив лист бумаги к обратной стороне стеклянной пластинки, мальчик убедится, что означенные линии изображают предмет точно таким, каким он ему представлялся. Для него будет очевидно, что его рисунок есть не только верное изображение предмета, но что проведенные им линии должны были неминуемо так, а не иначе расположиться, потому что он видел сквозь стекло, что оно вполне совпадали с контурами предмета. Этот новый и поразительный для ребенка факт послужит ему осязательным доказательством, что линии известных протяжений и известным образом расположенные на плоскости, представляют изображение тех же линий в пространстве, но расположенных в нем иначе и имеющих другое протяжение. Постепенно изменяя положение предмета относительно стеклянной пластинки, можно показать ребенку, как некоторые линии контура предмета укорачиваются или даже становятся невидимыми, а другие, в это время, удлиняются и выступают вперед. Точно таким же способом можно постепенно объяснить ученику все главные условия перспективы, как, например, почему в перспективном изображении параллельные линии сходятся в одну точку. Если мальчик приучен к самодеятельности, то он охотно вызовется попробовать срисовать прямо на бумагу, без помощи прибора, который-нибудь из окружающих его предметов, и, конечно, будет стараться, чтобы его рисунок вышел также удачен, как в то время, когда он срисовывал через стекло. Таким образом, не прибегал к бессмысленной, механической работе копирования с чужих рисунков, можно, при помощи простого и занимательного, практического, а не отвлеченного метода, ознакомиться, шаг за шагом, с линейными очертаниями предметов и приобрести способность передавать их. Ко всему этому прибавьте еще то, что таким путем ученик с раннего возраста почти бессознательно знакомится с самым точным и верным способом изображения предметов, состоящим в том, чтобы это изображение представляло очертание предметов именно так, как оно является на плоскости, находящейся между предметами и глазом, и, наконец, когда ученик достигнет такого возраста, что пора будет начинать изучение перспективы научным путем, то окажется, что он коротко уже ознакомлен с фактами, составляющими логическое ее основание.
Первые уроки геометрии. Чтобы дать понятие читателям о рациональном способе сообщения детям первоначальных понятий о геометрии, лучше всего привести следующий отрывок из сочинений Уайза:
«Ребенка приучают употреблять кубики при уроках арифметики; пусть он точно также пользуется ими для приобретения элементарных сведений из геометрии. Я бы начал с изучения твердых тел, т. е. совершенно наоборот против общепринятой системы; это избавило бы учителя от необходимости прибегать к неясным определениям и дурным объяснениям: точек, линий и поверхностей — понятий, вполне отвлеченных. Куб заключает в себе самые главные элементы в геометрии; в нем можно найти: точки, прямые линии, параллельные линии, углы, плоскости, параллелограммы и т. д. Кубики могут состоять из нескольких частей; ученик, более или менее, ознакомился с этими частями, когда учился по кубикам считать; теперь же нужно заставить его сравнивать их между собой и отыскивать отношения одной части к другой. Потом он переходит к шару, посредством которого получает начальные понятия о круге и о кривых вообще.
«Достаточно ознакомясь с твердыми телами, ученик переходит к плоскостям. Этот переход может быть сделан очень незаметно. Разрежьте, для примера, куб на тоненькие пластинки и положите их на бумагу: мальчик сейчас увидит, что у него столько же плоских прямоугольников, сколько пластинок; тем же способом можно показать ему и другие фигуры. Точно также поступают и с шаром; ученик поймет тогда происхождение поверхностей и привыкнет легко определять их в каждом твердом теле.
«Вот каким образом ребенок выучивается, так сказать, азбуке геометрии и чтению ее. Затем, он приступает к черчению. Самый простой и потому начальный способ состоит в том, чтоб положить пластинки на бумагу и обвести карандашом. Повторив это несколько раз, можно заставить ребенка уже не обводить, а срисовывать пластинки, отставя их на некоторое раз стояние».
Когда у ребенка окажется порядочный запас геометрических сведений, приобретенных по системе Уайза или подобной ей, можно идти далее: приучить его исправлять свои собственные чертежи, сделанные на глаз; этим в нем возбудится желание срисовывать их вернее и получится навык побеждать трудности при выполнении этого желания. Нет почти сомнения, что основанием геометрии (как это видно из самого ее названия) послужил придуманный плотниками и каменщиками способ для измерения пространств под фундаменты зданий, площадей, оград и проч., и что добытые таким образом геометрические истины были оценены людьми немедленно, в виду их безусловной пользы. Ученика следует знакомить с ними при аналогических обстоятельствах. Вырезывая кусочки для своих карточных домиков, рисуя геометрические фигуры для того, чтобы после раскрасить их, вообще, отдаваясь тем поучительным занятиям, которые придумает для него изобретательный наставник, ребенку невольно может прийти в голову мысль испытать свои силы на процессе строительного искусства; конечно, он сейчас же убедится в трудности достигнуть цели без посторонней помощи. Когда понятия его несколько разовьются и он выучится владеть циркулем, который много поможет ему проверять свои измерения глазомером; он вполне оценит этот инструмент, хотя и поймет очень скоро, что добытые им результаты только приблизительно верны. На этом пока можно остановиться, частью потому, что ученик еще слишком молод для более серьёзных занятий, частью и для того, чтобы он сознательно понял необходимость систематической подготовки. Если признать, что лучший способ преподавания есть тот, который поддерживает постоянный интерес в ребенке, и допустить, что в первоначальном воспитании ребенка, также как и в первые эпохи цивилизации человечества, наука ценится только в применении ее к искусству, то станет очевидно, что лучшим введением к геометрии служит продолжительное упражнение в строительных процессах, облегчаемых ею. Заметьте, что и тут сама природа указывает нам путь. Дети вообще любят вырезывать разные фигурки из бумаги, клеить, строить; если мы будем поощрять и хорошо направлять такого рода наклонность, то этим не только облегчится приобретение научных понятий, но разовьется также у ребенка и ловкость в руках, которой не достает весьма многим из нас.
Эмпирическая геометрия. Когда в ребенке достаточно разовьются наблюдательность и изобретательность, то его можно начать знакомить с эмпирической геометрией, занимающейся методическими решениями задач, а не доказательствами. Этот переход, как все вообще переходы в системе воспитания, должен совершится незаметно, при чем отнюдь не следует прекращать занятий строительным искусством. Дайте ребенку четырехгранник и скажите, чтобы он вырезал из картона точно такую же фигуру; эта задача очень его заинтересует и может послужить лучшей исходной точкой для последующих занятий. Принявшись за работу, мальчик увидит, что ему необходимо нарисовать четыре равносторонние треугольника, расположив их известным образом. Будучи не в состоянии, по незнанию правильного метода, сделать это аккуратно, он убедится, что складывая треугольники, он не может приладить друг к другу их сторон и свести их вершин. Тогда следует показать ребенку, как, при помощи двух кругов, можно очень верно и без всяких затруднений начертить каждый из этих треугольников; ребенок поймет, в чем дело и непременно оценить сообщенные ему сведения. Оказав ему содействие при разрешении первой задачи, с целью объяснить геометрические приемы, надо, на будущее время, предоставить ему решать прочие задачи самому. Разделить линию пополам, поставить перпендикуляр, начертить квадрат, разделить угол пополам, провести линию параллельную данной, описать шестиугольник, — все это такие задачи, которые он, при небольшом запасе терпения, может легко выполнить. После этого ему можно задавать все более и более сложные вопросы, и он, если возьмется за дело как следует, непременно разрешить их без посторонней помощи. Нет сомнения, что люди, воспитанные по старой системе, отнесутся к этому скептически; но мы говорим на основании фактов, притом нередких, не исключительных. Нам случалось видеть, как мальчики целого класса были до такой степени заинтересованы разрешением подобных задач, что для них урок геометрии считался главным событием недели. Недавно нам рассказывали об одной женской школе, где несколько молодых девушек добровольно занимались геометрией вне классных часов, и о другой школе, где ученицы не только делали то-же самое, но где одна девочка просила даже задавать ей на дом геометрические задачи. Мы приводим оба эти факта, опираясь на свидетельство учителей. Это весьма серьезное доказательство практичности и громадной пользы саморазвития. Отрасль знания, считаемая всеми сухой и даже противной, при посредстве естественного метода, становится в высшей степени интересной и чрезвычайно благодетельной. Мы говорим чрезвычайно благодетельной потому, что результатом ее влияния оказывается не только изучение геометрических истин, но часто совершенный переворот во всем процессе мышления. Не раз случалось, что те, кого старая школьная рутина притупляла своими отвлеченными формулами, скучными уроками и зубрением, благодаря геометрии, внезапно пробуждались, так сказать, умственно, переставали безучастно воспринимать чужие мысли и становились деятельными исследователями науки. Прежний упадок духа, как следствие плохого преподавания, уступал место живому сочувствию к занятиям и вызывал в учениках достаточный запас устойчивости, для достижения первого успеха. В них пробуждались бодрость духа, оживлявшая весь организм; они уже не считали себя ни к чему неспособными, а сознавали, что могут, как и другие, приносить пользу. По мере того, как успех следовал за успехом, отчаяние в них исчезало и прежние неумелые труженики преодолевали все препятствия последующих работ с мужеством, обеспечивающим победу.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |