По этому поводу можно привести одну восточную сказку: в семье знаний наука есть Сандрильонка работница, скрывающая во мраке свои непризнанные достоинства; на нее взвалили всю домашнюю работу; благодаря ее искусству, уму и усердию, все члены семьи пользуются разными удобствами; неутомимо служа каждому из домашних, она постоянно остается в тени, тогда как высокомерные сестры ее щеголяют своими тряпками в глазах света. Этим параллель не кончается. Мы быстро идем к развязке сказки, т. е. к тому времени, когда все роли переменятся, высокомерные сестры очутятся у всех в пренебрежении, вполне ими заслуженном, а наука, провозглашенная за свои достоинства и красоту царицей, будет властвовать безраздельно.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Умственное воспитание.
Не может быть, чтобы не существовало родственной связи между последовательными системами воспитания и одновременными с ними последовательными условиями общественной жизни. Точно также и учреждения каждой эпохи, каково бы ни было их специальное назначение, должны непременно носить на себе печать родственного сходства, так как у них один и тот же источник происхождения — национальный характер. Когда вера и ее толкование передавались людям в форме непогрешимого авторитета, не допускавшего никаких рассуждений, то очень естественно, что и учение детей производилось тогда чисто догматическим путем. Когда правилом церкви было: «верь и не вопрошай», в школах держались того же регламента. Но с тех пор, как протестантизм отвоевал для взрослых право личного суждения и приучил их проверять все разумом, в системе воспитания юношества произошла соответственная тому перемена; теперь школьное обучение основано уже на процессе таких толкований, которые опираются на разум. Рядом с политическим деспотизмом, суровым в своих проявлениях, управлявшим силою страха, казнившим смертью за ничтожные проступки, неумолимым в своей мести за измену, неизбежно должна была возникнуть в такой же степени суровая школьная дисциплина, с бесчисленными инструкциями и колотушками за каждое нарушение ее, дисциплина безграничного самовластия, поддерживаемого розгами, линейками и карцерами. И наоборот, увеличение политической свободы, отмена законов, стеснявших проявление индивидуальности, смягчение уголовных законов,— все это имело своим результатом однородный прогресс, выразившийся введением непринудительных воспитательных мер. Ребенка уже не так теперь стесняют разными запрещениями, как бывало прежде, стараются исправлять его не столько наказаниями, сколько другими средствами. В эпоху аскетизма, когда люди, руководствуясь принципом «строгого воздержания», отказывали себе во всякого рода удовольствиях, думая доказать тем свою добродетель, — они, естественно, считали лучшей системой воспитания ту, которая более всего шла наперекор проявлениям желаний в детях, и словами: «этого не должно делать», резко обрывали каждый порыв их к самопроизвольной деятельности. Теперь же, напротив, когда счастье признано законной целью жизни, когда сокращены рабочие часы и устраиваются развлечения для народа, родители и наставники начали понимать, что дети имеют полное право на удовлетворение многих своих желаний, что детские игры следует поощрять и что в стремлениях юного, развивающего ума нет ничего нечестивого, как предполагали прежде. Тот век, когда все верили, что ремесла надо поддерживать льготами и запрещениями; что фабрикантов надо непременно связать предписаниями относительно количества, качества и цены материалов, ими производимых; что денежная валюта должна быть установлена законом — тот век был веком общей излюбленной идеи, что ум ребенка можно развить по своему произволу, что от учителя зависит наделить его всевозможными способностями, что это приёмник, куда знания вкладываются в виде сырого материала, из которого наставник созидает, впоследствии, здание по своему идеалу. В нашу эпоху свободной торговли, всем стало известно, что предоставленный самому себе порядок вещей делает несравненно большие успехи, чем люди это воображали; что труд, торговля, земледелие и мореходство процветают гораздо лучше без вмешательства высшего надзора, чем при нем; что для прочности государственных учреждений необходимо, чтобы они развивались изнутри, а не были бы навязаны народу извне. Вместе с тем, мы поняли и то, что существует естественный процесс умственного движения, нарушать который нельзя без вреда для него; что нам не следует насиловать развивающийся ум ребенка искусственными формами и что, наконец, психология имеет также свои законы предложения и спроса, подчиняться которым мы обязаны, если не желаем нанести вред. Таким образом, старая воспитательная система, своим туманным догматизмом, суровой дисциплиной, бесчисленными ограничениями, открыто исповедуемым аскетизмом и верой в шарлатанство людей, была совершенно тождественна с современными ей социальными системами и, наоборот, изменение всех этих характеристических черт в настоящей культуре вполне отвечает теперешним, более либеральным, религиозным и политическим учреждениям.
Но есть одно сходство, о котором мы до сих пор не упомянули, именно, сходство процессов, при помощи которых вырабатывались эти относительные перемены, и сходство между разнородными мнениями, к которым они привели. Несколько сот лет тому назад, существовало полнейшее однообразие верований религиозных, политических и воспитательных; все люди были католики, монархисты и последователи Аристотеля; никому и в голову не приходило усомниться в достоинстве школьной рутины, в которой воспитывались дети. Одна и та же сила заменила однообразие вышесказанных трех направлений постепенно возрастающим разнообразием. Стремление заявить свою индивидуальность много способствовало сначала развитию великого протестантского движения, а затем, нарождению бесчисленных сект; оно создало политические партии, и из первоначальных двух расплодило их, в настоящее время, множество; оно привело к бэконовскому восстанию против школ, вызвав в Англии и заграницей большое разногласие на этот счет: наконец, оно же произвело раздробление одних воспитательных методов и размножение других. Как внешние последствия одной и той же внутренней перемены, все эти процессы происходили, более или менее, одновременно. Падение авторитета пап, философов, королей и учителей представляет, в сущности, одно и то же явление; стремление к свободе действий проявляется одинаково, как в выработке самой перемены, так и в новых формах теории и практики, порожденных ею.
Настоящее есть переходная эпоха. Некоторые, может быть, пожалеют о таком размножении систем образования юношей; но либеральный наблюдатель увидит в этом средство, обеспечивающее окончательное установление рациональной системы. Мы не будем говорить о том, вреден или нет раскол в религии; но раскол в вопросе о воспитании несомненно должен дать хорошие результаты, так как разделение труда помогает исследованиям его. Если бы у нас существовал выработанный уже метод воспитания, то, конечно, было бы весьма вредно уклоняться от него; но так как метода этого еще доискиваются, то усилия многих, независимых друг от друга искателей, производящих свои изыскания в различных направлениях, представляют лучшее средство для достижения желаемой цели. Каждый из них, задавшись какой-нибудь новой идеей, более или менее основанной на фактах, горит желанием доказать правильность своего плана, усердно трудится над разработкой отдельных частей его, ничего не жалеет, чтобы громче огласить свой успех и при этом, конечно, беспощадно критикует своих конкурентов. Нет сомнения, что направленные к одной и той же цели усилия должны постепенно привести к истине. Какую бы часть нормального метода ни открыл тот или другой исследователь, она, при постоянном предъявлении полученных результатов, будет непременно принята, причем все ошибочные применения, вошедшие прежде в ее состав, будут, конечно, отвергнуты, после нескольких опытов, окончившихся неудачами. Из такого сочетания истин, очищенных от ошибок, выработался бы правильный и полный свод педагогических правил. Из трех фазисов, чрез которые проходят человеческие мнения — единодушия невежд, разногласия исследователей и единогласия людей сведущих, — очевидно, что второй фазис родствен с третьим. Они не только последовательны во времени, но и в причинах; поэтому, с каким бы чувством досады мы ни относились к существующим противоречиям в воспитательных системах, как бы нас ни огорчало сопровождающее эти противоречия зло, мы должны признать такое положение вещей необходимой переходной ступенью, благодетельной по своим окончательным результатам.
Посмотрим, между тем, нельзя ли подвести благоприятный итог результатам нашего прогресса? После пятидесятилетних рассуждений, опытов и сравнений добытого, не сделали ли уж мы несколько шагов вперед к цели и не принесло ли нам это пользы? Несколько устаревших методов, вероятно, успели уже за это время выйти из употребления, несколько новых принято и утверждено, многие другие находятся или на пути к забвению, или к принятию. Поставив рядом все происшедшие перемены, мы, конечно, найдем в них тождественную характеристическую черту, именно, общее стремление к одной цели и, таким образом, с помощью выводов, мы поймаем нить того направления, куда ведет нас опыт, соберем указания, как нам докончить наше дальнейшее усовершенствование. В виде же вступления к более серьёзному обсуждению вопроса, бросим взгляд на главные различия между воспитанием прошедшего и настоящего времени.
Упадок механического метода. За искоренением одного заблуждения, обыкновенно, следует временное увлечение другим, противоположным ему. Таким образом случилось, что после века, когда только и обращали внимание на физическое развитие детей, наступил другой век, когда их умственное развитие сделалось единственной целью родителей, когда двух-трехлетних детей сажали уже за книгу, считая приобретение знаний единственной нужной вещью. Затем, как всегда бывает, что после одной из таких реакций, следующий шаг кончается согласованием противоположных заблуждений, вследствие сознания, что они суть ничто иное, как две крайние точки одной и той же истины — мы пришли к убеждению, что тело и ум ребенка должны быть в равной степени предметом наших попечений и что оба должны развиваться одновременно. Насильственная система обучения многими совсем оставлена, а преждевременное развитие детей напутало своими последствиями. Люди начинают теперь убеждаться, что самое необходимое для успеха в жизни — это быть «здоровым животным». Наилучший мозг, как оказывается, мало принесет пользы, если в человеке недостаточно жизненной энергии, чтобы заставить его работать. Добиваться развития ребенка в ущерб его мозгу — этому источнику мыслительных способностей — признано теперь безумием, неопровержимым доказательством чего служат постоянные неудачи с детьми-гениями. Таким образом, подтверждается мудрость поговорки, что весь секрет воспитания заключает в умении разумно расходовать время.
Старинный, общепринятый метод заучивания наизусть, с каждым днем теряет свое значение. Все современные авторитеты строго осуждают прежний механический способ преподавания азбуки; таблицу умножения теперь очень часто заставляют затверживать практически. Прежняя школьная система изучения языков заменилась новой, основанной на бессознательном процессе, посредством которого ребенок выучивается родному языку. При описании разных методов преподавания, помещенном в отчете одной из английских элементарных школ (School at Battersea) сказано: «Обучение во всех приготовительных классах у нас, преимущественно, изустное, а в объяснениях своих учителя ссылаются как можно чаще на природу». То же самое видим мы повсюду. Система заучивания наизусть, подобно другим старинным системам, придавала гораздо более значения формам и символам, чем тому, что́ подразумевалось под ними. От детей требовалось только точное повторение слов, а понимают они их или нет — до этого никому дела не было. Ясно, что таким образом, ум приносился в жертву букве *). Наконец, заметили — в этом вопросе, как и в других, что подобный результат не есть случайность: он неизбежен — что чем более внимания обращает ученик на знаки, тем менее вникает он в смысл того, что̀ они изображают. Недаром Монтень давно уже сказал: «Savoir par coer n'est pas savoir» (знать наизусть, не значит знать).
_____________
*) Груды диалогов, толстые тетради иностранных слов, заучиванием которых и у нас в России, мучили бывало детей, очень успешно начинают заменять теперь живым обучением разговорному языку. Практический метод незаметно приучает к правильному произношению и пониманию слов.
Прим. перев.
Рядом с системой заучиванья наизусть начинает падать и другая, родственная ей, система преподавания грамматических правил. Сначала частности, а затем, обобщения — таков новый метод, который, по словам отчета вышеназванной английской школы, «составляет обратную сторону общепринятого устаревшего метода — преподавать ребенку прежде всего правила». Опыт показал, что новая система совершенно рациональна. Затверживанье грамматических правил предано теперь осуждению, как чисто эмпирическое знание, дающее детям лишь кажущееся, а не действительное понятие о предмете. Получать готовый продукт исследования, обходя самое исследование, признано теперь расслабляющей и бесполезной работой. Чтобы общие истины приносили должную и постоянную пользу, до них надо самому добраться. Пословица: «легко пришло, легко и уйдет»,— может быть одинаково применена и к богатству, и к знанию. Тогда как правила, попавшие в ум без всякого предварительного обсуждения их, беспрестанно забываются, принципы, выражаемые этими правилами, будучи продуманы и поняты, остаются надолго достоянием ума. Юноша, затвердивший одни правила, станет в тупик попав за пределы их, тогда как сверстник его, обученный принципам, решает всякий новый вопрос так же быстро, как и старый. Между духом правил и духом принципов существует точно такая же разница, как между беспорядочной грудой материалов и теми же самыми материалами, расположенными в одно стройное целое, все части которого прочно связаны. Из этих двух родов знания, последний не только имеет то преимущество, что составные части его лучше удерживаются в памяти, но и то, еще более важное, что он служит учащемуся самым действительным орудием для исследований, для самостоятельного мышления и для открытий, тогда как первый ряд знания для подобных целей совершенно бесполезен. Это не простое сравнение, а буквальная истина. Обобщение фактов есть организация знания, взятого и в объективном смысле; умственная же сила измеряется границами, до которых будет доведена упомянутая организация.
Заменение правил принципами и неизбежно возникшее из того обыкновение — не обременять ум ребенка отвлеченными выводами, пока он не усвоит себе фактов, из которых получились эти выводы, послужило к тому, что некоторые предметы, слишком рано преподававшиеся детям, отложены теперь до более позднего периода. Пример этому мы видим в уничтожении глупейшего обычая учить маленьких детей грамматике. Марсель говорит: «Можно утвердительно сказать, что грамматика не основной камень знания, а орудие для окончательной его отделки». Уайз пишет: «Грамматика и синтаксис — это собрание законов и правил, правила же почерпаются из практики; они результат индукции, до которой мы доходим путем продолжительного наблюдения и сравнения фактов. В сущности, это наука, это философия языка. Следуя естественному процессу, ни отдельные личности, ни целые нации никогда не начинали прямо с науки. Говорить и писать стихи начали много лет прежде, чем взялись за грамматику или просодию. Люди не дожидались же логики Аристотеля, чтобы рассуждать». Словом, так как язык уже существовал до появления грамматики, то из этого следует, что ее нужно преподавать не ранее, как хорошо ознакомившись с языком. Неизбежность этого вывода очевидна для каждого, кто признает родство между развитием расы и развитием отдельных личностей.
Зарождение новых методов. Из новых систем, возникших одновременно с падением вышеупомянутых старых, самой главной можно считать систематическое упражнение наблюдательных способностей. После долгих веков ослепления, люди увидели, наконец, что самопроизвольная деятельность наблюдательных способностей в детях имеет значение и, притом, не бесполезное. Что прежде считалось бесцельным действием, забавой, даже вредной шалостью — смотря по обстоятельствам — теперь признается за процесс приобретения знания, служащего основанием для всех последующих знаний. Вот где получила начало хорошо придуманная, но дурно выполняемая система наглядного обучения. Выражение Бэкона, что «физика есть мать всем наукам»,— получило теперь значение в деле воспитания. Без точного ознакомления с видимыми и осязаемыми свойствами предметов, наши понятия о них будут ошибочны, наши выводы ложны и наши действия безуспешны. От небрежного воспитания чувств, все последующее воспитание заражается вялостью, туманностью, узкостью, от которых трудно избавиться. Действительно, если мы внимательно вникнем в дело, то убедимся, что изощренная наблюдательность есть главный элемент каждого большого успеха. Она необходима художнику, натуралисту и всем вообще людям науки, а также и врачу, для правильной диагностики, инженеру-технику, для его многолетних работ в мастерских; мало того, мы видим, что даже философ основательно наблюдает родство между предметами, незамеченное другими, видим, что поэт открывает в природе красоты, на которые люди тогда только обратят внимание, когда их укажут им. Да, нам необходимо признать, как существенно важны эти живые, полные впечатления. Нет возможности выработать прочный, здоровый ум из полусгнившего сырого материала.
После того, как старый метод представления детям истин в абстрактной или отвлеченной форме вышел совершенно из употребления, был принят новый метод определенного или конкретного представления предметов. Основные факты точных наук преподаются теперь детям путем созерцательного исследования, посредством которого изучаются ткани, вкусы, цвета. Для примера возьмем систему шариков, употребляемых при уроках арифметики, или способ, придуманный профессором де-Морганом, для объяснения десятичного счисления. Марсель справедливо отверг старую систему таблиц и начал знакомить детей с весом и мерою, показывая им настоящие ярды и футы, фунты и унции, галлоны и кварты и предоставляя им самим делать опыты, чтобы узнать соотношения разных весов и мер между собой. Для подобной же цели могут служить географические модели и модели правильных по своей форме тел, составляющие как бы введение в географию и геометрию. Очевидно, что общий характер этих методов — подвергнуть ум ребенка влиянию тех процессов, чрез которые прошел ум всего человечества, в бо́льших размерах, конечно. Числовые истины, законы форм и их взаимные соотношения были первоначально выведены из наблюдений над предметами; представлять эти истины и законы ребенку конкретно, значит, заставлять его идти тою же дорогой, какой шли его предки. Со временем, наставники, вероятно, увидят, что иначе ребенок и не может усвоить их себе, потому что, сколько бы ни заставляли его повторять отвлеченные истины, они не будут иметь для него никакого значения до тех пор, пока он не убедится, что они подтверждают то, что он видит в действительности.
Из всех изменений в воспитательных началах наибольшее значение имеет постоянное стремление родителей и наставников сделать приобретение знаний приятным для детей, а не мучительным. Это стремление основано, на более или менее, ясном сознании, что в каждом возрасте только то умственное занятие здорово, которое нравится, и наоборот. В обществе утвердилось мнение, что проявление в ребенке наклонности к какому-либо роду знаний служит доказательством того, что развивающийся ум сделался способен к усвоению такого рода знаний и даже требует этого для своего дальнейшего роста, а с другой стороны, что отвращение к известным знаниям есть признак или того, что их преждевременно преподают ребенку, или что их сообщают ему в неудобопонятной форме. Вот что породило в педагогах стремление сделать раннее воспитание приятным, а следующее за тем, занимательным; вот откуда взялись лекции о значении игр, вот что положило начало старанию распространять детские стихотворения и волшебные сказки. Мы с каждым днем, все более и более приноравливаем наши системы воспитания к детским вкусам. Теперь, то и дело, слышишь вопросы: «Будет ли интересовать ребенка то или другое занятие? Полюбит ли он его?» «Мы не должны стеснять наклонность детей к разнообразию, говорит Марсель,— но удовлетворение их любознательности должны соединять с пользой». «Уроки, продолжает он, должны прекращаться прежде, чем ребенок выкажет признаки утомления». То же самое мы замечаем теперь и в последующем воспитании. Краткие, но частые промежутки между уроками, загородные экскурсии, занимательное чтение вслух, пение хором и другие подобные нововведения свидетельствуют о возникшей уже перемене. Аскетизм изгоняется из воспитания, как и из жизни; обычные попытки современного законодательства поднять уровень народного благосостояния становятся, мало по малу, целью законодателей школы и детской.
В чем же состоит общая характеристическая особенность этих различных перемен? Не в постоянном ли усилии, как можно строже сообразоваться с естественным методом? Лучшим подтверждением этого служат: отмена раннего насилия ума, против чего явно восстаёт сама природа, и предоставление ребенку, в первые годы детства, полной свободы в упражнении своих членов и внешних чувств; замена системы заучиванья наизусть словесными уроками и практическим обучением в поле, во время игр; замена преподавания правил преподаванием принципов, т. е. ребенка не знакомят с обобщениями, пока он не ознакомится с частными фактами, на которых они основаны; введение системы наглядного обучения; объяснение основ науки в определенной, а не отвлеченной форме. Сверх того, вышеупомянутое стремление родителей и наставников обнаруживается в разнообразных усилиях представить детям знание в привлекательной форме и через то обратить учение в удовольствие. По закону природы, наслаждение, сопровождающее удовлетворение всех необходимых потребностей живых существ, служит стимулом к их выполнению. Точно то же мы видим и в период самообучения ребенка: удовольствие, которое он испытывает, кусая корольки, надетые ему на шею, или ломая игрушки, делается для него своего рода стимулом, побуждающим его к таким действиям, которые раскрывают ему свойства предметов. Из всего этого следует, что выбирая предметы обучения и способы обучения, наиболее интересные для ребенка, мы выполняем предписания природы и приноравливаем наши действия к законам жизни.
Естественный метод. Таким образом, мы приближаемся к доктрине, уже давно провозглашенной знаменитым Песталоцци, что порядок и метод воспитания детей должны неуклонно согласоваться с естественным процессом умственного развития; что для самопроизвольного развития способностей существует известная последовательность и требуются известного рода знания и что, наконец, обязанность воспитателей понять это и доставить ребенку нужные знания. Все вышеупомянутые улучшения суть ничто иное, как частные применения общего правила; собственно о нем педагоги имеют весьма смутное понятие, несмотря на то, что педагогические сочинения, все более и более налегают на эту тему. «Естественный метод есть первообраз всех методов», говорит Марсель. «Нашим жизненным принципом должно быть стремление узнать, как приспособить ребенка к правильному самообучению», пишет Уайз. Чем более наука знакомит нас с строем вещей, тем более открываем мы в них присущей им самобытности. Высшее знание постоянно ставит преграды нашему вмешательству в процессы жизни. Как в медицине старый «геройский» *) способ лечения уступил место лечению более осторожному, который в иных случаях заменяется простой, нормальной диетой, без всяких лекарств; как в деле ухода за новорожденными детьми признано вредным пеленать их на манер папуасов; как в тюрьмах теперь открыто, что никакая хитро-придуманная дисциплина не влияет так благотворно на заключенных, как естественная дисциплина самоподдержки при помощи производительного труда, — точно так и в деле воспитания пришли к убеждению, что успех может быть достигнут лишь тогда, когда мы подчиним свои действия тому самопроизвольному развитию, чрез которое проходит ум каждого человеческого существа на пути к зрелости.
_____________
*) То, что у нас называется «лошадиный».
Прим. перев.
Порядок развития способностей. Нет сомнения, что люди и прежде обращали некоторое внимание на тот основной принцип обучения, чтобы порядок распределения предметов и методов вполне соответствовал порядку развития и степени деятельности детских способностей, так как этот принцип до того очевиден, что будучи раз установлен, он сам собою бросается в глаза. Наставники неизбежно должны были согласовать с ним, до некоторой степени, свои школьные курсы, по той простой причине, что воспитание только и возможно при этом условии. Мальчикам никогда не преподавали тройного правила, пока они не выучивались сложению; их не сажали за письменные упражнения, пока они не выучивались писать с прописей; коническим сечениям всегда предшествовал Эвклид. Но ошибка старых методов заключалась в том, что они не признавали в частности того, что были вынуждены признавать в целом, а между тем, означенный принцип должен одинаково применяться как в первом, так и во втором случае. Если с того времени, когда ребенок сделается способным понимать относительное положение двух предметов, необходимо, чтобы прошло несколько лет прежде, чем он будет в состоянии усвоить себе понятие о Земле, как о планете, состоящей из земли и воды, покрытой горами, лесами, реками и городами и вращающейся на своей оси вокруг солнца; если ребенок только постепенно переходит от одного понятия к другому и если промежуточные понятия, им приобретаемые, последовательно расширяются и усложняются, — не очевидно ли, что существует общий порядок последовательности, без которого такое развитие немыслимо; что каждое обширное понятие образуется от соединения малых, в нем же самом заключающихся, и что давать мозгу ребенка переваривать всю эту смесь понятий прежде, чем он усвоит себе отдельные части ее, почти также нелепо, как представлять общий вывод прежде начальных понятий. При усвоении каждого знания требуется известная последовательность в приобретении все более и более сложных идей. Развитие соответствующих способностей состоит в усвоении этих идей, что, в точном смысле, невозможно, пока они не улягутся в мозгу в нормальном порядке. При несоблюдении сказанного порядка результатом бывает апатия и отвращение к знанию, и если ученик не настолько даровит, чтобы впоследствии суметь пополнить пробелы, все сообщенные ему сведения останутся в его памяти мертвым капиталом, приносящим очень мало пользы, а чаще и вовсе никакой.
«Так зачем же хлопотать о каком бы то ни было порядке жизни? спросят нас. «Если справедливо, что ум, подобно телу, имеет предначертанный путь развития, если он развивается самопроизвольно, если его последовательные стремления к приобретению того или другого рода сведений зарождаются в нем не ранее, как в то время, когда они становятся необходимы для его питания, если в нем самом таится стимул, побуждающий его в данную пору к подлежащим родам деятельности, — то зачем вмешиваться в эти процессы? Не лучше ли предоставить детей всецело дисциплине природы? Не лучше ли нам сохранять пассивную роль и позволять детям приобретать знания без нашей помощи, насколько у них хватит уменья? Не лучше ли нам оставаться последовательными до конца?». Странно и делать такие вопросы. С первого взгляда, действительно, покажется, что система предоставления полнейшей свободы действий (laissez faire), будучи логическим выводом из вышеприведенных доктрин, сама же их опровергает, обращая их в абсурд. Но в сущности, доктрины эти, правильно понятые, никогда не поставят человека в подобное беспомощное состояние. Один взгляд на физические аналогии ясно докажет нам это. На основании общего закона жизни, чем сложнее развивающийся организм, тем продолжительнее бывает для него тот период, когда он находится в зависимости от родственного ему организма относительно пищи и защиты. Различие между крошечной, быстро зарождающейся и самодвигающейся спорою нитчатки и медленно развивающимся семенем дерева с его многосложными покровами и обильным запасом пищи, предназначенной для питания зародыша, в продолжение первых степеней его роста, лучше всего объясняет этот закон, в его применении к растительному царству. В царстве животных можно проследить тот же самый процесс в целой серии противоположностей, начиная с монады, самопроизвольно отделившиеся половинки которой, с первой минуты их отделения, делаются также самостоятельны, как и первоначальное целое, до человека включительно, плод которого, ребенок, не только проходит через длинный период зачаточного состояния и, затем, долго кормится грудным молоком, но и тогда даже, когда выучится сам питаться, требует, чтобы пища, одежда и жилище доставлялись ему другими, потому что способность к самоподдержке приобретается им не ранее, как в возрасте между 15-ю и 20-ю годами. Закон этот одинаково применим как к уму, так и к телу. Относительно умственной пищи, каждое существо высшего разряда и, преимущественно, человек, в начале вполне зависит от помощи взрослых. Не развив еще своей способности двигаться, ребенок так же бессилен добывать себе материалы для упражнения своих понятий, как и добывать пищу для своего желудка. Неспособный еще изготовлять себе пищу, он точно так же неспособен усваивать себе различные роды знаний, приведя их предварительно в правильный порядок. Язык, посредством которого передаются все высшие истины, и тот вполне заимствуется им у окружающих людей. Мы видим из примера дикого мальчика из Эвейрона, до чего может быть задержано умственное развитие ребенка, если он лишен помощи родителей и нянек. Лучшее средство для здорового и прочного развития ума и тела детей, состоит в умении запасать изо-дня в день необходимый разряд фактов, распределенных в надлежащем порядке, и питать ими детей в достаточном количестве, в определенное время. Во всяком случае, родители должны считать своею первою обязанностью соблюдение всех условий, необходимых для роста ребенка. Как при снабжении его пищей, одеждой, жилищем, они могут выполнять эту обязанность, нисколько не препятствуя самопроизвольному развитию его членов и пищеварительных органов, точно так же, доставляя ему звуки для подражания, предметы для разглядывания, книги для чтения, задачи для решения,— они могут все это исполнять, не насилуя, ни прямо, ни косвенно, ум ребенка и отнюдь не нарушая естественного процесса умственного развития, а напротив, содействуя и помогая ему. Из всего этого следует, что принятие вышеупомянутых доктрин ни мало не отрицает обучения детей, как некоторые могли бы подумать, а наоборот, оно скрывает обширное поле для деятельного и выработанного курса образования.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 55 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |