Символический аспект неофициальной топонимики Перми
Помимо традиционных образных средств — метонимики, метафорики, в словаре неофициальной урбанонимики могут быть выявлены такие семиотически значимые темы, как «цветовая», «числовая», «этническая». Цвет активен и в официальной топонимике (ул. Цветная в Свердловском р-не города, в Мотовилихинском р-не ул. Розовая, в Кировском районе ул. Белая), и в неофициальной — магазин Белый (по отделке) на ул. Карпинского в пос. Балатово, магазин Зеленый (магазин №18 по ул. Звенигородская, назван по цвету, так как когда-то был выкрашен зеленой краской). Применительно к цветовой идее можно говорить скорее всего о чисто метонимических, опознавательных параметрах характеризуемого через цвет объекта; лишь в ряде случаев учитывается то, что «зеленым», например, может быть определена прежде всего сама природа. Отсюда охотное приложение этого цвета к характеристикам районов города с обильной зеленью — Зеленка, Нижняя Зелень, Верхняя Зелень (микрорайон, а также его отдельные участки в Свердловском р-не).
Число в топонимических целях применяется различным образом. Это может быть изолированное, чистое применение идеи числа — чаще всего используются наиболее богатые на культурные ассоциации числа 3, 5, 33, 100: Третий магазин, расположенный третьим по счету в одном доме с двумя другими магазинами, Тройка — три небольших магазина (винные магазины) на ул. Гусарова (не без отсылок к просторечному строить ‘выпить на троих’), магазин Пятак, Пятачок в Свердловском р-не на ул. Чкалова (официально № 5; считается у жителей микрорайона дешевым), Тридцать три поворота — извилистая дорога в сторону пос. Гари, Сто ямок — плохо уложенный участок ул. Мильчакова, Сотый — магазин № 72 (в прошлом действительно носил этот номер, название осталось, несмотря на изменение нумерации). Конкретизация числовой идеи, ее опредмечивание выражены в названиях Пятка — медсанчасть № 5 в Дзержинском районе, Полтинник — училище № 50 в Мотовилихинском р-не.
Частый в топонимике многих российских городов способ цифровой номинации типа станция Пенза 2, Пенза 5, Москва 1, вокзал Пермь-2 реализован как модель в шуточном Мысль-два — винный магазин на ул. Карла Маркса (стоящий рядом с книжным магазином «Мысль»). Можно говорить и о действующей модели номинации, включающей указание на число 3 — рынок Три входа (Стахановский, по ул. Карпинского), пельменная Три поросенка на ул. Чкалова в Свердловском р-не, три смежных продовольственных магазина Три богатыря на ул. Ладыгина, винный магазин Три ступеньки на ул. Куйбышева в Свердловском р-не (назван по крыльцу с тремя ступеньками — ср. бар в полуподвале Ступеньки в Петербурге). Номинации типа Три поросенка имеют еще и «культурные» аллюзии — интересно, что это название и в Перми, и в Екатеринбурге используется как определение комплекса магазинов из трех смежных, одинаковой постройки зданий (подобно домам сказочных поросят). В связи с этим название Три поросенка используется как характеристика трех близко расположенных магазинов (бакалея, молочный, рыбный в пос. Крохалевка). Отмечена впрочем и «деградация» сюжета — иногда это название связывают исключительно с алкогольной темой (Три свиньи — винные магазины на ул. Гусарова, Три поросенка — пивной бар на ул. Восстания в Мотовилихинском р-не). Сходное пейоративное употребление можно предположить и для названия Три пескаря о столовой в Ленинском р-не с «дешевой выпивкой» (в Петербурге также есть бар Три пескаря на Лермонтовском проспекте), ср. также явно каламбурное образование Три пельменя о пельменной на ул. Чкалова в Свердловском р-не (объяснение маленьких порций).
Другие числовые идеи в названиях также заданы достаточно устойчивыми общекультурными ассоциациями — рюмочная на Комсомольском проспекте Пятый угол, название которой содержит отсылку к выражению искать пятый угол ‘метаться в поисках выхода из сложного положения’ (очевидна близость к неофициальному петербургскому Пять углов, что можно объяснить тесными культурными связями Перми и Петербурга). Улица Революции получает название улица 56 (иногда просто Пятьдесят шесть). Помимо своего рода цифрового та- буирования (дом № 56 на ул. Революции — адрес областной психиатрической больницы), можно предположить в этом образовании отражение устойчивого народного «цифрового» представления стрессового состояния (откуда просторечные и народные выражения типа в голове пять да шесть о состоянии беспокойства, страха). Такой же символический способ применения этих цифр существует в ряде славянских языков — ср. болгарское ни пет ни шест ‘недолго думая’, не сомневаясь (серединные в числовом ряду числа оказываются способны передавать негативное состояние или состояние интеллектуальной напряженности).
Этнонимическая тема обыграна в названиях Татарский магазин — продовольственный магазин в пос. Балатово, Татарское — кафе «Парус», Китайка — бар в восточном стиле от кафе «Россиянка», Еврейский дом (дом получил такое название и потому, что строители и архитектор дома — евреи, и потому, что заселен был в основном преподавателями университета, многие из которых также были евреи; по этому же принципу Дом научных работников, или Дом ученых,
С.Ю.Дубровина (Т амбов)
Микротопонимика Тамбова
Материалом для наших наблюдений послужили некоторые заслуживающие интереса наименования, сложившиеся в западной части г. Тамбова и активно бытовавшие здесь в начале нашего века, отчасти бытующие и теперь. Если проследить местоположение этих топонимов на современной карте города, то четко выделяются центральная и северо-западная («стрельцовская») части нынешнего Советского района. Мы рассмотрим неофициальные названия улиц, местечек и предместий, территориально совпадающих с современными улицами Гастелло, Полынковской, 40 лет Октября, Новостремянной, Лесной, комиссара Московского и др. Представленные наименования не зафиксированы на официальной карте города; это онимы — на протяжении многих лет единственные общепризнанные наименования тамбовских окраин.
Время, на которое приходится активное бытование этих топонимов, — 1920-1930-е годы, когда на новый лад переделывались «устаревшие» и «безыдейные» названия. Не всегда общее официальное стремление к замене понятий через слово доходило до городских окраин, где общеизвестные названия улиц и местечек продолжали оставаться единственными, не имеющими дублетных номинаций. Помимо основных «именующих» местность характеристик, название выполняет и другие языковые функции: оно является катализатором эмоциональной оценки ландшафта, зачастую юмористически-саркастическим; связывает воедино микромир географического пространства и экстраполируется на оценки провокативного свойства, образующих оппозицию: свой/чужой, где знание/незнание местных названий безошибочно определяет принадлежность к геополису.
Информанты, любезно согласившиеся пойти нам навстречу в наших изысканиях, — ныне здравствующие старожилы Тамбова, родившиеся на западной его окраине, широко известной как район «Полынки». Эти люди прожили в городе всю жизнь, сейчас им за 70.
При объяснении неофициальных названий мы приводим ссылки на современные местные ориентиры, хорошо знакомые тамбовцам.
ПОЛЫНКИ — общее название района. Универсальный микротопоним, употреблявшийся всеми жителями Тамбова и оказавшийся наиболее устойчивым во времени. Название активно употребляется и сейчас, отразившись в наименовании улицы — Полынковская.
Полынки — все вместе называлось Полынки. И Грабиловка, и Петушки, и Кавказ, и Ямщики — все в Полынки входило. А вот Гастелло — это уже улица новая, она не была Полынками. Потом строили... Это новый Тамбов.
На вопрос, почему район назывался Полынками, старожилы отвечают без сомнений:
Полынь росла, везде была по улицам. Правда, много было полыни. Веники делали. А сейчас и не растет, ведь и травы хорошей нету.
Организующую роль в жизни близлежащих мест играли колодцы. Выполняя основную функцию водообеспечения, колодцы в то же время были местом встреч, обсуждения общих дел и совместной работы соседей. Полынки — степное место, «лета всегда были жаркие, засухи были», поэтому колодцев было мало и стояли они редко. Воду доставали с больших глубин, не всегда ее хватало на весь день.
Колодец делали в складчину. Кто ходил в складчину, тот ходи — черпай, а другой за водой не ходи. В три, в четыре колодца каждый мог ходить.
Все колодцы имели свои названия. Модель словопроизводства при этом проста: «по фамилии хозяина того дома, у которого он располагался» (фамилия владельца колодца (название колодца)).
Казаков колодец, по фамилии хозяина Казакова, возле его дома.
Третьяков колодец, по фамилии Третьяковых. «Богатые люди жили, их потом раскулачили. Там много было воды, на полные сутки хватало. Многоводный был».
Гололобов колодец, по фамилии Гололобов. «Считался как маловодный». Беляев колодец, по фамилии Беляев, у дома Беляевых.
Номинация мест очень часто соотносится с ландшафтом, отражая точность наблюдения за рельефом и растительным миром, изобретательность, добрый юмор и веселую насмешку русского человека. Таково, например, название ПО- НИКА.
ПОНИКОЙ называлось место возле нового автовокзала, где сейчас находится березовая аллея ветеранов. Само слово происходит от глагола поникать, никнуть, ср.: пониканье (ср.) понйк (м.) или понйка (ж.) — состояние по глаголу поникать, поникнуть— понижаться, наклоняться, опускаться верхом;// изникать и умаляться.
Лед поник, изник, порыхлел, тает.
Ручей этот поникает тут, выныривая под горой ключом, уходит в землю, таится под землей.
С понику хлеб погиб.
Прилагат. поникий, пониклый, поникший, склоненный долу [Даль 1994:742]. Слово «поника» в тамбовском говоре обозначало отлогое место, лощину, низину, в которой зимой лежал снег, а по весне собиралась вода.
Если сойти с дороги, то это будет понижение, оно и сейчас там есть. Где огород у нас был, там Поника была отлогая, а по той стороне глубже.
Деревенские с Беломестной Двойни, со Стрельцов ходили к святым дням с продажей. Носили яйца, молоко, молоко кислое к Пасхе. Когда они до Поники доходили, им очень трудно было перебраться через лощины. Снег там зимой слежится, потом он начинает таять, набухнет, потом вода. Ныряли, а кто и окунался.
А мы эту Понику понимали как паник там был, боязнь, что опасаться надо.
В последнем примере налицо народная этимология, фонетическое созвучие, основанное на сходстве акустики и слогового состава совершенно не связанных лексем, случайное сопоставление омонимов.
Образованием, подобным слову Поника, является и название улицы Кавказ. Так называлась возвышенная улица, с которой открывался самый живописный вид на Полынки. Сейчас это та часть Авиационной и Полынковской улиц, которая ведет к обувной фабрике. Высота местности и обзор и послужили причиной образного сравнения, языковой метафоры.
Кавказ идет на бугор.
Кавказ на бугре кончался, не доходя обувной фабрики.
Кавказ — и туда было место высокое, туда он вверх шел.
Особый интерес представляет микротопонимия ближайших поселений и улиц.
Грабиловка — современная улица Киквидзе. Раньше улица была однорядной и располагалась по левой стороне от Полынков, если ехать по дороге на Москву. Происхождение названия неясно. Возможно, оно появилось в связи с отдаленностью района и опасностью передвижения по окраинам.
Метафора не всегда присутствует в образовании «ландшафтного» микротопонима, что подтверждают нейтральные наименования, например, названия Овраги и Луга.
Овраги. «После Кавказа начинались Овраги. И большинство песчаные. Там не было поселения никакого».
Куда идешь? — На Овраги\ Там, на Оврагах, луга были. К Троице туда бегали. Траву рвали, чтоб присыпать хорошей травой в доме. Типа пырея такая трава. Весь пол устилали. Да песку еще возьмешь. Песок там хороший, зернистый — красный, желтый, — всякий. От желтого до красного. Присыпали песком во дворе. Овраг глубокий, а там красивые пласты. Нам родители не разрешали ходить. Бывало, нависший песок осыпался, и засыпало ребятишек.
От железной дороги до Собачьего ряда Луга были, просто пустыри.
Названия Луга, Овраги, Кавказ передают идею возвышенного и низинного пространства, закрепляя в микротопониме части лексической оппозиции верх/низ, характерной для зоны южнорусских говоров в целом. Ср. воронежское
Подгора, Раскат — ‘улица, находящаяся на пологом склоне’; в то же время Кавказ, Крым — гористые места.
К северу от района Полынков находились соседние «порядки» (улицы), хорошо известные местным жителям. Они имели свои особые наименования: Ямщики, Собачий ряд, Петушки.
Ямщиками назывался район, находящийся от Полынков ближе к Белому Баку. Считалось, что здесь в «стародавние» рремена было ямщицкое поселение:
Были здесь ямщики, которые в Москву ездили, а, может, куда и подальше. В старые времена было, при царе, а название осталось.
А за Ямщиками была высота, луга шли вверх, и там стояли две мельницы. Очень высокое место, выйдешь. И все Полынки видно. Все вокруг можно обозреть!
Наименование Собачий ряд относилось к небольшому поселению за границей Полынков, там, где сейчас располагается городская средняя школа № 33: «Собачий ряд не улица, а поселение, односторонний порядок, домов 20 будет». В названии налицо лишь образная, эмоциональная метафора атрибутива «собачий», привносящая экспрессию в обозначение места. Названию придается де- рогативный смысл. Большинство опрашиваемых, задумываясь над причиной именования места Собачьим рядом, не могут дать какого-либо точного ответа, но вспоминают: «Да и собак-то. Правда, много было там. Они собак держали».
Петушки — «как ехать из Стрельцов, по правую сторону были Петушки. Небольшая улица там была, домов может 15, а щас там населено много».
Почему Петушки? Как все равно они заселёны на диком месте в удалении от большой дороги. Это самое верное, что от дороги далеко. И на пустыре.
Крикнут, бывало: «Пошли на Петушки!» Бегаешь босиками, вдруг ребятишки побежали. В Петушки! А у нас мама не разрешала забегать ни в какие поселки.
Название, вероятно, возникло из-за удаленности улицы от основного городского массива и основной дороги. Подобный принцип номинации достаточно известен по всей южнорусской и центральнорусской территории и активно воспроизводится и по настоящее время: «Где это? — В Петушках! (т. е. очень далеко)», «Эт такие Петушки!» (т. е. дебри, даль).
Расположение Петушков указывается «параллельно Грабиловке», но «вдаль за грабиловскими огородами».
На формирование топонима оказали влияние атемпоральные выражения смыслов, скрытых (некалендарных) хрононимов русского диалектного и литературного языка. Налицо взаимодействие двух символических кодов описания микромира, контаминация временных и пространственных отношений. Символ tempo переходит на пространство lokus.
По этой же модели признак пространства вбирает те же определения, что и хрононимы «до петухов», «с петухами», «первые, вторые, третьи петухи». Возникает понятие «Петушки» — отдаленное от основного жилого массива, неизвестное место.
Особым объектом пристального внимания городского жителя начала XX в. были примечательные городские объекты — крупные, двух-трехэтажные дома, городские службы. Для жителя провинциального города, по образу жизни мало чем отличающегося от жителя сельского (та же усадьба, то же хозяйство, соседние дворы), значение приобретали наиболее известные, выделяющиеся своей функциональной востребованностью или внешним видом городские постройки. Они-то в первую очередь и подвергались именованию. Так, для жителя западных окраин (а ныне почти центра) Тамбова примечательно здание старого Кавалерийского училища (ныне Высшее военно-инженерное училище связи).
Кавалерийское училище было, где самолет стоит. Из этого училища зять Павел и зять Матвей.
Вначале у них были буденовки со шпиком, брюки галифе; у солдат ботинки, обмотки, а командиры в сапогах. Буденовки скоро прошли, и у командиров стали фуражки с черным лаковым козырьком. И петлицы голубые.
Лошади строились в ряды, идут нога в ногу, коленка с коленкой, хвост с хвостом. Мы, ребятишки, смотрели из-за забора, сидя на пригорочке. В ряд идут и по 8, и по 12. Солдаты все в форме. У каждого командира был свой коновод.
Широко бытовало и название Полки — место, на котором дислоцировались военные пехотные отряды. Стояли полки еще в царское время на том же самом месте, где впоследствии расположилось кавалерийское училище. Лексема Полки, первоначально обозначавшая военные подразделения, впоследствии за счет метонимического переноса (объект — пространство, на котором расположен объект) становится конкретным локативом, обозначением места без отношения к первоначальному объекту. Так создается новый микротопоним:
Полки были кавалерийские. В царское время полки стояли, это еще до училища, там же. Мама там наша работала, и многие работали, стирали на солдат.
Идентичное понятие выражалось через топоним Пехотка, выходящий из «своего» круга наблюдения полынковского жителя. Пехотка находилась далеко, посещали ее не часто, хотя хорошо знали.
Помимо Пехотки, были известны и артиллерийские полки: «У нас здесь кавалерийские, на Пехотке стояли пехотные, а в химзащите — артиллерийские».
Важным организующим микропространство жилого района объектом являлась железная дорога, «железка». Два длинных деревянных дома, стоящих у железнодорожного вокзала фасадом к западу, назывались Пристанями. Эти дома довольно долго, до постройки высоких домов остававшиеся заметным объектом градостроительства, стояли на перекрестке улиц Елецкой и Гастелло, на открытом месте. В настоящее время сохранился лишь один дом. Скорее всего, эти здания служили когда-то привокзальными гостиницами или местом ночевки пришлых людей, пристанищем для путешествующих, отсюда — Пристаня. С другой стороны, не исключается и метафора по сходству: длинный дом мог напоминать внешне корабельную пристань.
Старожилы помнят стоящие «у самой железной дороги» две мельницы, сожженные в 30-е годы. Говорят, это сделали их владельцы из-за боязни раскулачивания. Специального именования для мельниц установить не удалось. Вспоминают о них так:
Две мельницы стояли, где сейчас базар шинный да машинный — одна ветряная, одна паровая. Их году в тридцатом зажгли, специально. Буржуев уничтожить надо. Горели днем, таким сильным огнем, а железная дорога в город паровозами давала тревожные сигналы.
Старожилы помнят и не относящиеся непосредственно к «своему» микропространству городские объекты, например, Архиерейские хутора, находившиеся за современным заводом «Пигмент», на берегу реки Цны.
У нас родители любили в лес ходить. Около Архиерейских хуторов был паром и переправа. Там, возле парома, был архиерейский дом, толь два этажа, толь три. И дом большой, и строение, все огорожено каменной стеной.
Еще один городской объект сохранял не только опознавательное, функциональное, но и нравственное значение, и его хорошо знали даже дети. Это урбо- ним Солдатская тюрьма — тюрьма для служилых людей, куда жители ходили по праздникам с передачами для страждущих ее обитателей. Тюрьму закрыли с приходом советов. Солдатская тюрьма находилась на углу улиц Базарной и Лермонтовской. Сейчас от нее остались одни стены.
При царе была [Солдатская тюрьма], при царе много полков было, и солдатов много. По большим праздникам было положено передачи туда носить. Так было принято.
Каждый стремился узникам передачи носить, первым делом съестное, праздничное. Узникам, особенно солдатским, было почетно.
Наиболее важные объекты города — храмы и монастыри. Опрошенные нами информанты без усилий восстанавливают в памяти названия церквей.
Успенская церковь и кладбище при ней — между Элеваторной улицей и улицами Пролетарской и Студенецкой. «После там стоял завод Каганович. Успенское кладбище считалось богатым: памятников богатых было много, склепы. Когда закрыли, народ начал лазить по склепам, золото искать».
Пятницкая церковь на центральном рынке, по улице Красной, «против Маратовской улицы».
Введенская церковь — где ныне областная библиотека, напротив облвоенко- мата, ресторана «Цна» и драмтеатра.
Никольская церковь, на месте которой стоит памятник — танк «Тамбовский колхозник».
Церковь Михаила Архангела, где дворец «Юбилейный» завода «Полимер- маш».
Воздвиженская церковь на территории старого Воздвиженского кладбища. Всех скорбящих радости, церковь, которая красуется и сейчас на территории восстановленного Вознесенского монастыря.
Церковь Петра и Павла, действующая и сейчас на территории Петропавловского кладбища.
Церковь Иоанна Предтечи на территории мужского Казанского монастыря. Казанская церковь, действующая и ныне на территории мужского Казанского монастыря.
Покровская церковь на улице Кронштадтской. Считалась самой бедной, солдатской церковью. «А когда церквя закрыли, она одна осталась за всех. Она никогда не закрывалась».
Варваринская церковь, находившаяся на современной Первомайской площади (ближе к кинотеатру «Спутник»).
Соборная церковь на площади, которую уже в 1918 г. переименовали в площадь Октябрьской революции.
Трегуляевский монастырь в одноименном лесу.
Названия храмов служили ключевыми словами в топонимике, давали жизнь названиям улиц, переулков, площадей.
Улицы и площади старого Тамбова, носившие те же имена, что и храмы, были переименованы в 1918 г. «в соответствии с духом времени». После декрета Тамбовского горисполкома от 21 октября 1918 г. Успенская площадь была переименована в Маратовскую; Пятницкая площадь — в площадь Карла Маркса, а Пятницкая улица — в Робеспьеровскую; улица Никольская — в Московскую; площадь Михаила Архангела — в площадь Льва Толстого, а улица Архангельская — в Рабочую; улица Покровская — в Кронштадтскую; улица Варваринская — в Первомайскую.
Суммируя наблюдения о микротопонимии западного и северо-западного Тамбова 20-х — 30-х годов XX в., следует отметить, что круг обозначений локусов и рельефа для местного жителя был четко разграничен, дифференцируясь в оппозиции общее/частное. Общим, гиперонимичным названием места жительства можно считать микротопоним Полынки для жителя самих Полынков. По его понятиям, это название заключало в себе несколько частных: в Полынки входили и Грабиловка, и Петушки, и Кавказ, и Ямщики — «все вместе называлось Полынками». Таким образом, микротопонимы Грабиловка, Петушки, Кавказ, Ямщики являлись видовыми названиями общего родового понятия и вся оппозиция геопространства суммировалась в отношениях: гипероним/гипоним. Гипероним составляет основу оппозиции, а гипонимы, включаясь в него, выступают в качестве маркированных элементов.
Существенным для создания и функционирования топонимических имен оказывается и оппозиция свой/чужой, столь актуальная для описания системы народных представлений в целом. «Своими» были близлежащие «порядки», в то время как места, удаленные от места жительства, кодировались как «чужие», возможно опасные, неизведанные и малопосещаемые. Это описанные информантами Поника, Овраги, Собачий ряд, Ямщики, Пристанй, Мельницы, а также более удаленные Архиерейские хутора, Солдатская тюрьма, Артиллерийское училище.
Объекты социально значимые, привлекавшие внимание непосредственной близостью, хотя и не имели повседневного значения, воспринимались «своими» (Кавалерийское училище, Полки).
Как всегда, на последнее место ставились названия узуальных объектов, создававших повседневную жизнь района, формирующих нормальное течение жизни. К ним относятся названия колодцев, которые опрошенные вспоминали в последнюю очередь, считая их чем-то простым и естественным, не входящим в область «исторического» и лишенным интереса. В народном представлении эти микротопонимы оказались немаркированными, а схема построения номинаций простой и легко воспроизводимой, не требующей запоминания.
Как колодцы-то звали? — Да хоть Машкин, вот ты живешь там рядом, так Светланкин, а если я живу — Настин, хоть как. — Какие точно знаю? — Не помню (следует
мучительное раздумье).
Одна из основных особенностей представленной лексики состоит в том, что создание топонимов данной местности определялось близостью к такому социально значимому объекту, как железная дорога, формирующая представление об окружающем мире. Номинации подвергаются объекты, соседствующие с ней: Пристаня, Луга, Мельницы. Хорошо известны и официальные названия возникших в советское время заводов и территорий, связанных с ними, складов, клубов и т. п. Это завод ТВРЗ, железнодорожные мастерские или паровозное депо, клуб «Знамя труда», завод «Ревтруд», древесные склады, элеватор и др.
В советскую эпоху наметились новые тенденции к именованию городских объектов. Новообразования возникают спонтанно и формально, не мотивируя происхождение термина (улица Пролетарская вместо старой Обводной; Рабочая вместо Архангельской; улица Кронштадтская вместо старой Покровской, где и сейчас стоит церковь Покрова Божией Матери; площадь имени Володарского вместо Шацкой площади, откуда начинилась дорога на старинный город Шацк и т. п.
В то же время отмечается определяющая тенденция к сохранению связей номинации с ландшафтом, рельефом местности (улица Лесная, улица Подгорная), с дорогами и магистралями (улица Мичуринская — в направлении г. Мичуринска), что характерно для традиционной топонимической системы в целом. Старое название села Полынки сохраняется в названии улицы Полынковская. Отмечается последовательная замена традиционных субстантивов (Грабиловка, Петушки, Ямщики, Полынки и др.) атрибутивными образованиями: улица Полынковская. И хотя наблюдается стремление сохранить традиционный принцип номинации, принцип связи с определенным субъектом, в практике официальных наименований это выполняется непоследовательно (улица Киквидзе, улица Гастелло).
Налицо проявление тенденций к сужению топонимического пространства за счет избавления от «неблагозвучных» наименований (Грабиловка, Собачий ряд). Формируются новые идеологизированные представления об эстетических нормах, когда топоним формируется как сложное словосочетание «родовое определение (улица, площадь) + имя в родительном падеже», например площадь Карла Маркса, улица Энгельса, площадь Октябрьской революции.
Многие реалии исчезают вслед за именем и остаются только в памяти старожилов.
Литература
Даль 1994 —Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 3. П-Р. М., 1994.
лты
СОВРЕМЕННОГО
ГОРОДСКОГО
ФОЛЬКЛОР/1
А.С.Башарин
(Санкт-Петербург)
Городской песенный фольклор
Изучение песенных жанров городского фольклора началось с того, что в конце
XIX в. исследователи обратили внимание на частушку. В некотором роде судьба частушки в научной литературе — от обвинений в антихудожественности и провозглашения ее символом деградации народного творчества до включения в число «основных» фольклорных жанров — характерна для изучения целого ряда жанров городского фольклора.
Советская эпоха, на которую приходится большая часть жизни русских городских песен XX в., внесла свои роковые коррективы в историю их изучения. Диктат советской идеологии в области фольклористики привел к парадоксальной ситуации: часть городских песен собрана и изучена, хотя и не без тенденциозности, другая же как будто и вовсе не существовала. В лучшем случае в научной литературе она отражена на правах «нехорошего» фольклора. Мы располагаем обширным материалом по революционному, рабочему песенному фольклору, включающим «красные» песни гражданской войны и песни Великой Отечественной, непосредственно связанные с городской традицией. И в то же время мы практически ничего не знаем о песнях контрреволюции и белого движения, эмигрантском фольклоре, о некоторых других «идеологически неправильных» пластах песенного фольклора 1910-х-1930-х годов. Лишь эмпирически представляем себе песни интеллигенции, отдельных субкультур послевоенного периода, лагерные песни.
При изучении городских песен первой половины XX в., больше известных как «городской романс», в лучшем случае можно опереться на ряд статей, успевших выйти в 20-е годы, на некоторые записи городских песен в деревенской традиции и публикации 90-х годов. Мы предлагаем восполнить некоторые из этих пробелов и, по мере возможности, рассмотрим «забытые» разновидности городских песен. ’
Как уже отмечалось, первый этап изучения городских песен приходится на 1920-е годы. Общее число научных работ, появившихся в это время, невелико,
причем большая часть их содержится в одних и тех же изданиях или принадлежит одной и той же группе исследователей. Прежде всего отметим выходивший под руководством академика А.Лободы с 1925 по 1932 г. в Киеве «Етнограф1чний Bic- ник», а точнее книги 1—8. Уже вторая книга (1926) содержит сразу три статьи по интересующей тематике: В.Бшецька — «3 студш над сучасними тенями»; В.Пет- ров — «3 фольклору правопорушниюв» и М.Гайдай — «Мелоди блатних шеень». Интересен и тот факт, что во всех трех статьях сравнительно мало оценочных критериев — исследователи сосредоточиваются прежде всего на изложении фактов и их первичной систематизации. В других выпусках, помимо ряда интересных материалов о частушке, можно отметить статью Лободы о песнях первой мировой войны [кн. 4, 1927] и статьи Билецкой о шахтерских [кн. 5, 1927] и «най- митских» [кн. 8, 1929] песнях. Последовавший в 1932 г. после смерти академика Лободы разгром «Етнограф1чного вкника» отражен в последней, десятой, книге. В качестве предисловия к номеру помещена статья о недопустимости курса редакции «В1сника». Основные пункты обвинения — отображается только старый фольклор, за фольклор выдаются тексты «вредных элементов», «революционный фольклор» подменяется «фольклором революции».
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 46 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |