государственный гуманитарный университет 39 страница

Наделение городских районов особыми, иррациональными свойствами — частное проявление общей закономерности. Речь идет о «языке города», кото­рый нужно уметь читать. Собственно говоря, разговоры с петербургскими дома­ми, которые вел герой «Белых ночей», — это гротескное выражение того же, что в более спокойной форме обнаруживает князь Мышкин, когда говорит Рогожину, что сразу, хотя и непонятно почему, узнал рогожинский дом. «Такие представле­ния свойственны многим горожанам, лишь иногда фиксируясь в литературных источниках («умное лицо Технологического института» — Гарин-Михайлов­ский). Отметим, что диалог между городом и горожанином может быть и замас­кированным — часто возникающие, особенно применительно к Петербургу, мо­тивы города-лабиринта, который «морочит», «водит» человека.

Мифологическое истолкование городского пространства опирается на дав­нюю культурную традицию, сложившуюся вокруг осмысления храмовой архи­тектуры. Эта традиция, в свое время ярко раскрытая П.А.Флоренским, придает эзотерический оттенок Пространственным ориентирам.

Подобные представления, накладываясь на городское пространство, рожда­ют мифологемы планировочной эзотерики, примером которой может служить следующий текст: «Город Санкт-Петербург был рассмотрен в ряду других горо­дов, как очень необычное явление. Находящийся на одном меридиане с Пира­мидами Египта, этот город “быть не должен, но есть”. То есть он возник <...> не на пересечении коммуникационных трасс, а волевым усилием одного человека, в месте, им выбранном. Были рассмотрены все возможные планы города, и воз­никло предположение, что существовал некий концептуально-идеальный план, что и подтвердилось при рассмотрении плана Санкт-Петербурга архитектора- градостроителя Леблона. Этот план представляет собой совершенную форму яй­ца (овала), а Петропавловская крепость является ключевой точкой в концепту­альном и архитектурном плане города и зерном, из которого этот город вырос, концептуально-архитектурный план крепости был изучен особенно вниматель­но. В результате чего возникло предположение и видение того, что строительство Петропавловской крепости было реальным вмешательством в судьбу России.

Несомненно, что строительство Петропавловской крепости осуществлялось либо при непосредственном участии, либо при косвенном влиянии людей, умев­ших осуществлять архетипическое, концептуальное метапрограммирование че­рез архитектуру и строительство. И если однажды на изученный топографиче­ский план местности была наложена концептуальная сетка мифосимволиче­ского и архетипического ряда формата определенной культуры, то в формате этой же культуры возможно выявить и прочесть это, с большей или меньшей точностью»¹².

Приведенный текст обладает всеми признаками мифологического (показа­тельно, что автор обозначен как «А.Н. де Рокамболь»), хотя вполне серьезно за­явлен как проект «День рождения города 1986 г. 283 года со дня основания Санкт-Петербурга-Петрограда-Ленинграда» с внутренним названием «Алю­миниевая Роза». Однако и вполне серьезный сотрудник НИИ Ленгенплана пред­лагает «расшифровку» эзотерической планиметрии Гатчины: «У заказчика Ри­нальди — графа Григория Орлова — и у самого Ринальди были резоны полагать, что “садовническое искусство” являет себя в двух планах: чувственном и умо­постигаемом. <...> Результатом явилась планиметрическая взаимоупорядочен- ность определенных элементов паркового пейзажа Гатчины, скрытая от непо­священных»¹³.

В этих и подобных им случаях мы имеем дело с осознанной «архитектурной магией», когда эзотерический план вводится при создании города или отдель­ного сооружения. Но гораздо чаще такой план обнаруживается вне желания строителей. В.З.Паперный в своей книге о советской архитектуре высказал важ­ное для нас суждение о мифологичности ее восприятия в 1930-е годы: «...чтобы в предположении о влиянии кессонных работ на половую активность увидеть уг­розу реальной половой активности носителей культуры 2, необходимо наличие в культуре того механизма, который мы (вслед за Ю.М.Лотманом и Б.АУспен- ским) назвали мифологическим мышлением, то есть отождествление названия и называемого, изображения и изображаемого, слова и его значения. Культура как будто верит, что если произнести вслух (или напечатать в книге) мысль о том, что население не увеличивается, оно тут же перестанет увеличиваться, а если в эмб­леме серпа и молота молоток повернуть бойком к режущей кромке серпа, то это мгновенно приведет к конфронтации рабочего класса и крестьянства»¹⁴.

В нашем случае наиболее интересен, разумеется, последний пример (речь идет о павильоне «Механизация» на Всероссийской сельскохозяйственной вы­ставке), но ведь схожие коллизии постоянно возникали вокруг архитектурных (и вообще — городских) объектов отнюдь не только в сталинскую эпоху — хотя в это время они действительно приобрели особый драматизм. Укажем, например, поучительную историю, связанную с дворцом Кушелева-Безбородко на Гагарин­ской улице в Петербурге (ныне там размещается Европейский университет). Как известно, Кушелев-Безбородко скончался, «когда дом уже был совершенно от­строен и оставалось только дополнить некоторые детали внутреннего убранства». Мемуарист добавляет к этому важную подробность: «При постройке дома случи­лось обстоятельство, которому потом было дано значение некоторого предзна­менования. При доме были устроены два массивных подъезда <...> над подъез­дами красовалась, в виде украшения, графская корона, лежавшая на подушке. Это обстоятельство дало повод к сравнению этого украшения с похоронным бал­дахином и к усмотрению в нем предзнаменования предстоящей кончины гра­фа, — который, находившийся тогда уже в последних стадиях чахотки, после того помер. Разумеется, что обо всем этом зашла речь только после смерти графа, а раньше об этом никто и не думал. Корона была снята с подъездов, которые до сих пор остаются в этом же, кажется, недоконченном виде»¹⁵. Одна из предпосылок, благодаря которой возникает городская мифология, — обычное для архаическо­го сознания представление о строительной магии. История дома Кушелева-Без- бородко, по убеждению рассказчика, демонстрирует надуманность запоздалого поиска предзнаменований, но странным образом согласуется с мифологемой «строительной жертвы», давно укоренившейся в народном сознании: «...в неко­торых местах Гродненской губернии начинают работу с того конца, где впослед­ствии будет красный угол. При рубке двух бревен строитель — плотник непре­менно кого-нибудь заклинает: или какого-нибудь члена семьи или животных: лошадей, коров. Из заклятых уже никто не будет долго жить — умрет в скором времени»¹⁶.

В ряде случаев вокруг темы «строительной жертвы» складываются особые городские легенды. Одну из них привел Д.Г.Булгаковский в своей книге «Ниже­городские легенды»: «О Коромысловой башне, которая находится под Зеленин- ским съездом, существует предание, что с нее начали строить Кремль, и что по тогдашнему суеверию, для успешного строения его, решили заложить в основа­ние башни первое живое существо, которое придет на это место. Пришла девуш­ка с коромыслом и ведрами за водою на речку Почайку и оттого самую башню прозвали “Коромысловою”»¹⁷.

Во многих городах существует ритуал загадывания желаний в определенных «локусах» города. Например, в Новгороде, чтобы желание исполнилось, нужно взяться за хвост одного из двух львов, стоящих перед зданием бывшей губерна­торской резиденции (лучше левого). В Петербурге сложилось несколько ритуа­лов этого рода, связанных с грифонами на Банковском мосту через канал Гри­боедова, Поцелуевым мостом через Мойку и др. Стоит отметить, что таким та­лисманом стал и недавно появившийся памятник Петру I работы Михаила Ше­мякина, установленный в Петропавловской крепости. Любопытный пример мо­сковской ритуальной семиотики — поверье, сложившееся вокруг фигуры труба­ча, стоявшей над Красными воротами (снесены в тридцатые годы): «Потому эту фигуру чтут, что существует поверье, будто бы когда она затрубит, то конец Мо­скве будет. По крайней мере, некоторые старушки по утрам ходят к Красным воротам на всякий случай послушать: трубит трубач или нет. Больше обществен­ных статуй в Москве нет — их до сих пор зовут истуканами и плюются, если где увидят»¹⁸.

Загадывание желаний — частный случай более широкого явления — при­писывания городским объектам магических свойств. Подобные функции все­гда выполняли религиозные объекты, в первую очередь, чудотворные иконы. В условиях атеистического государства широко развилась «народная магия», об­ращавшаяся как к религиозным, так и к квазирелигиозным объектам. Часто официально отвергнутые святыни становились объектами неофициального культа. Так, известный петербургский храм Спас-на-крови долгие годы исполь­зовался как овощехранилище (получив прозвище «Спас-на-картошке»). Но все советские десятилетия сохранялся культ изображения распятого Христа над главным входом в собор. Этому способствовали и рассказы о стонах, раздающих­ся по ночам внутри собора. Очень популярен культ, сложившийся вокруг могилы

Ксении Блаженной на петербургском Смоленском кладбище. Скончавшаяся в XVIII в. Ксения, вдова певчего придворной капеллы, после смерти мужа пере­оделась в мужскую одежду и стала называть себя Андреем Федоровичем. За ней утвердилась слава пророчицы, в частности, ей приписывают предсказание кон­чины императрицы Елизаветы Петровны. После смерти Ксении ее могила сразу же стала местом паломничества и поклонения. И в советское время, когда могила старательно десакрализовывалась (в часовне была устроена мастерская), культ сохранялся.

Особые магические свойства приписывались надгробной плите на могиле Павла I в Петропавловской крепости (утверждали, что прикосновение к ней из­лечивает от зубной боли) и др.

Совершенно особый пример — так называемая Ротонда - круглое помеще­ние в одном из домов на Гороховой улице, известное еще и как «Центр мирозда­ния». В течение многих лет Ротонда — культовое место молодежной субкульту­ры. Утверждают, что помещение обладает особыми физическими свойствами — вплоть до возможности выхода в четвертое измерение. В молодежной среде рас­пространено поверье, что тому, кто несчастен в любви, нужно прийти в Ротонду и оставить какую-нибудь запись на ее стенах. Интересно, что подобные суеверия встречаются не только среди хиппи. В здании Высшего военно-морского учили­ща (в прошлом — Морской кадетский корпус) имеется так называемый Ком­пасный зал — с изображением на полу картушки компаса. Согласно тради­ции, напрямик — по картушке — ходят только адмиралы, все остальные обходят ее вдоль стен.

Важно отметить, что магическими свойствами наделяются не только* архи­тектурные сооружения, но и отдельные предметы — прежде всего произведения искусства. Суеверные предания сложились вокруг экспонатов Эрмитажа, Кунст­камеры, Третьяковской галереи.

Семиотическое обыгрывание отдельных предметов или отдельных деталей городской среды, чаще всего приобретающее «зловещую» тональность, связыва­ет нас с еще одним жанром городской мифологии, который можно было бы на­звать «городской криптологией». Поиск «тайных знаков» может стать увлека­тельнейшим занятием. Вероятно, самый известный — не только в Петербурге — исторический пример этого рода — рассказ о пророчестве, связанном с надписью на фасаде Михайловского замка. Как известно, надпись, гласившая: «Дому твое­му подобаеть святоже Господня в долготу дней», украшала замок, торопливо со­оружавшийся ко дню рождения императора Павла. Но еще во время строитель­ства распространились слухи о юродивом со Смоленского кладбища, утверждав­шем, что количество букв в надписи (46) соответствует числу лет, которые суж­дено императору прожить на свете. Незадолго перед тем как Павлу исполнилось 47 лет, он был убит заговорщиками.

В Петербурге есть немало поводов для возникновения слухов о «тайных зна­ках». На фасаде храма Спас-на-крови, построенного, как известно, на месте смертельного покушения на императора Александра II, можно увидеть изобра­жение красных пятиконечных звезд. При определенном складе мышления легко истолковать их как масонские знаки, призванные сообщить посвященным, кто в действительности стоял за убийством царя. Другой пример — так называемый Дом со свастиками на пересечении Московского проспекта и Обводного ка­нала. Действительно, на фасаде дома виден орнамент, напоминающий изобра­жения свастики. Народное воображение породило легенду о том, что здание строили пленные немцы, которые и «отметили» здание таким образом. (На са­мом деле дом построен в конце прошлого века.) Собственно, такого рода до­мыслы часто возникают и приобретают роковую значимость в обстановке обще­ственного психоза. Интересно, что это коснулось даже ставшей официозным символом скульптуры В.Мухиной. Когда скульптуру устанавливали на ее тепе­решнем месте, поступил донос, что в складках одежды можно разглядеть... порт­рет Троцкого. Комиссия долго разглядывала, но портрета не нашла. «Городская криптология» подпитывается и поддерживается нередким среди строителей стремлением внести в свое создание дополнительный символический смысл.

Наверное, классическим примером в этом плане может служить спроекти­рованный В. Баженовым ансамбль Царицына. «И построил он не царский ан­самбль, а что-то вроде хрестоматии великого Братства Вольных Каменщиков. С особой тщательностью он продумал арки. Еще бы, ведь им придавалось в сим­волике Братства значение превеличайшее. Из арок состоит сам Соломонов Храм. И пентакль “Триумфальная арка” использовался чудотворцами для того, чтоб войти в “Магию Огня”, для работы с фантомами Черного Солнца. Одну же из арок он сделал — Терновым венцом. На хлебном доме каравай изобразил — весьма напоминающий пентакль “литавры” — принадлежность кухни ведьм. И окна выполнил — в виде Великих Братьев, Свет несущих. Фасад же Оперного дома весьма отчетливо изображал один из тайных ритуалов — прием нового бра­та. Все строения расположил по трем спускам-“шнекам”, расходящимся от церкви, что была еще при Кантемирах. И если смотреть на его корпуса, павильо­ны, дворцы от небес — узнаются масонские символы: “голубь”, “лисица”, “пер­чатка” и прочие».

Обычай строить здания «со смыслом» весьма распространился в советские времена. Из многочисленных примеров можно назвать здание Театра Красной армии в Москве, спроектированное в форме пятиконечной звезды. Стоит отме­тить, что во время войны архитекторов якобы едва не арестовали как германских диверсантов, внедренных в наше отечество: оказалось, что четыре луча звезды указывают на четыре московских вокзала, а пятый — на Кремль...

Своеобразной модификацией подобных представлений оказывается разыг­рываемый иногда сюжет «тайного памятника». В третьем томе «Архипелага Гу­лаг» Александр Солженицын, говоря о Кенгурском восстании заключенных, предлагает считать памятником восставшим памятник Юрию Долгорукому, как раз в те дни открытый в Москве. Отсутствующий по «объективным причинам» памятник замещается другим, официально посвященным совсем другому собы­тию. Из этого же ряда букет цветов, положенный, как гласит молва, возле герба города Галич на одной из станций московского метро сразу после гибели в Па­риже Александра Галича. В Петербурге известный памятник Н.М.Пржевальско­му в Александровском саду, а также профильное изображение Пржевальского на станции метро «Технологический институт», могут восприниматься и обыгры­ваться как своего рода «тайный памятник» Сталину. То же относится и к много­численным «Исправленным» после 1956 г. изображениям — например, мозаич­ный плафон на станции московского метро «Комсомольская кольцевая», где можно видеть Ленина, выступающего с трибуны мавзолея.

В Петербурге популярен «прикол» о профиле Наполеона, который, если приглядеться, вырисовывается в неудобосказуемом месте одного из коней на Аничковом мосту. В развитие сказанного заметим, что ритуалы — это способ вы­явления и актуализации городской мифологии, когда ведущаяся между челове­ком и городом игра осознается именно как игра, со всеми ее особенностями. Вы­делим особо такой специфический ритуал, как городские розыгрыши, тем или иным образом использующие городские объекты. Классическим примером мо­жет служить так называемое «динамо у Феликса», популярное в недавнем про­шлом среди московских девушек. Заключалось оно в том, что бессердечная мос­ковская барышня, познакомившись с наивным гостем столицы, назначала ему свидание у памятника Дзержинскому, стоявшему тогда в центре одноименной площади, «но только у самого памятника, а то там народу много, друг друга не найдем». Как известно, приблизиться к памятнику было нельзя. Ничего не по­нимающий приезжий вступал в малоприятную «городскую игру» со стражами порядка. А в Ленинграде курсанты Высшего военно-морского политического (!) училища охотно объясняли доверчивым девушкам, как легко их найти: «подой­дешь к училищу, спросишь Ваню Крузенштерна — любой покажет» (памятник знаменитому мореплавателю стоит перед входом в училище).

Автору этих строк известна одна компания интеллигентных молодых шало­паев, которая в шестидесятые годы развлекалась в центре Ленинграда таким об­разом: один из шалопаев подходил с деловым видом к известному зданию на углу Невского и Фонтанки (дворец Белосельских-Белозерских, в те годы — Куйбы­шевский райком КПСС) и начинал с интересом вглядываться в маленькую таб­личку, расположенную почти на уровне мостовой (в ней сообщается, что здание построено архитектором Штакеншнейдером). Через некоторое время подходил второй шалопай и также начинал всматриваться в табличку. Затем появлялся третий... Как легко догадаться, вскоре проходившие мимо выстраивались в ко­лонну, напряженно вглядываясь в табличку. Суть игры состояла в состязании на количество «охваченных» прохожих.

В заключение обратим внимание еще на одну составляющую городской ми­фологии, которую можно обозначить как «миф толпы»..

Умение почувствовать ритм и особенности городской толпы — одна из са­мых изысканных черт городской культуры. Когда мы сегодня читаем (или слы­шим) слова Дорна из чеховской «Чайки» о том, что нигде в мире не найдешь та­кой толпы, как в Генуе, нам достаточно трудно это понять, т. е. прочувствовать. Но особенности, например, петербургской толпы были внятны не только Гого­лю, автору «Невского проспекта», но и таким «низкостатусным» писателям, как Н.Гейнце и Н.Брешко-Брешковский, описавшим движение деловой и празд­ношатающейся публики не только на Невском, но и во всей центральной части города. Для понимания мифологии улицы важно, что уличная толпа, особенно в крупном городе, всегда носит черты «театра для себя», где многие «играют роль».

Поэтому так существенна для нее мифологическая сторона, мотивы подражания, реинкарнации, культурной экзотики. В середине восьмидесятых годов жители Ленинграда могли наблюдать необычное зрелище: девятого мая по Невскому прошла колонна неонацистов, во главе которой шествовали двойники Гитлера, Геринга и Геббельса. Для большинства участников демонстрации это было лишь эффектным перформансом, но для изображавшего Гитлера школьника Влади­слава Мамышева — чем-то гораздо большим. Считая германский нацизм лишь пьедесталом для реализации грандиозной сверхличности Адольфа Гитлера, Ма- мышев искренне хотел стать Гитлером. Правда, позднее эта страсть обратилась на Мэрилин Монро, и сегодня петербургскую толпу иногда оживляет зрелище Мамышева-Гитлера-Монро (так он себя называет) в светлом парике и платье с глубоким декольте.

Мифологическая театрализация городской толпы проявлялась, на наш взгляд, и в умении разглядеть культурно-исторические типы городских обитате­лей, как это сделал, например, Н.С.Лесков, описавший василеостровских «при- хотников».

Примечания

¹ Метафизика Петербурга. СПб., 1993. С. 25.

² Лотман Ю.М. Избранное. Т. 1. Таллинн, 1992. С. 142.

³ Метафизика Петербурга... С. 7.

⁴ Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. М., 1995. С. 368.

⁵ Культура города: Проблема инноваций. М., 1987. С. 10.

⁶ Там же. С. 22.

⁷ Жолковский А.К. Блуждающие сны. М., 1994. С. 123.

⁸ СтепановА.В. Genius Loci Гатчины// Проблемы истории архитектуры. Вып. 1. М., 1990. С. 86.

⁹ Тюменев И.Ф. На Среднем Плесе // Исторический вестник. 1904. Т. 95. № 1. С. 210.

¹⁰ ДолгополовЛ.К На рубеже веков. JL, 1977. С. 158.

¹¹ Степаков В. Зов смерти: что скрывается за зловещей тайной Обводного канала в Пе­тербурге // «24 часа». 1998, N° 22. С. 15.

¹² де Рокамболь А.Н. Проект «День рождения города 1986 г.» // Декоративное искусство. 1990. № 1. С. 41.

¹³ Проблемы истории архитектуры... С. 81.

¹⁴ Паперный В.З. Культура-2. М., 1996. С. 212.

¹⁵ Воспоминания жизни Ф.Г.Тернера. Т. 1. СПб., 1910. С. 90.

¹⁶ Цит. по: Байбурин А.К. К описанию славянского строительного ритуала// Текст: Се­мантика и структура. М., 1983. С. 209-210.

¹⁷ Булгаковский Д.Г. Нижегородские легенды. СПб., 1896. С. 9.

¹⁸ Гнедин П.П. Антипод и другие рассказы. СПб., 1902. С. 456. Целый ряд любопытных «московских» примеров приведен И.С.Веселовой; см.: Заметки к фольклорной карте Москвы // Живая старина. 1997. № 3. С. 10-12.

¹⁹ Столица. 1995. № 8. С. 39.

В.Ф.Лурье (Санкт-Петербург)

Памятник в городе: Ритуально-мифологический контекст

Памятник фигурирует во множестве жанров городского фольклора — анекдотах, мифологических и бытовых рассказах, ритуалах, которые сопровождают «жизнь» большинства монументов — от их установки до уничтожения. Тема памятника актуальна для современной культуры в целом, она остается «горячей» для со­временного общества, которое постоянно рефлексирует на тему поставленных, свергаемых, гипотетических или готовящихся к установке памятников.

У памятника в городе несколько функций, прежде всего, функция передачи культурной и исторической памяти, но практически никогда эта функция не бы­вает у памятника единственной или хотя бы основной.

Памятник «в узком смысле — произведение искусства, созданное для увеко­вечивания памяти о людях и событиях. Для Памятника, обычно являющегося средством пропаганды идей господствующего строя, характерна функция актив­ного общественного воздействия; она проявляется не только в идейной про­грамме, но и в самом характере размещения Памятника, как правило, рассчи­танного на обозрение его значительным числом людей...» (БСЭ).

Если трансляция памяти отходит на второй план, а на первом оказывается манифестация идеологии, то при изменении идеологии общества различным изменениям подвергаются и те объекты, которые ее транслировали.

С разными типами памятников это происходит по-разному. Массовое и ин­дивидуальное сознание горожан выражается в отношении к исторической лич­ности, которой установлен памятник, к его художественному решению, к тому, какое окружение он имеет и как с ним взаимодействует.

Можно выделить два типа монументов: памятник как носитель информации о прошлом, определенном лице или событии и памятник как воплощение некой идеи. Отношение городского зрителя к памятнику может быть положительным, нейтральным или негативным, оно формируется с момента его установки, во время которой может произойти некое запоминающееся событие, за давностью лет документально не всегда поддающееся проверке. Возникший меморат впо­следствии бытует в виде мифа, слуха или анекдота.

После открытия монумента отношение к нему людей обретает определен­ность. Традиция принимает имя, данное памятнику официально или происходит его новое имянаречение, закрепляющееся в городской неформальной микрото­понимике, как правило, связанное с его новой трактовкой. Кроме того, устанав­ливается определенный ракурс обозрения памятника, обычно связанный с его трансвестированным осмыслением, например, «Ленин на корточках», «Боров­ский, танцующий твист» и др. Неизбежны шутка и/или снижение идеи памятни­ка. Ненормативный (неучтенный создателями) угол, ракурс обозрения помещает памятник в новую, изначально не свойственную ему композицию. Новое истол­кование может получить и каноническая поза статуи («Карл Маркс, предлагаю­щий пиво»). Трактовка, всегда шутливая, существует параллельно с официаль­ной.

Активное отношение к памятнику предполагает физическое вмешательство зрителя, которое может выражаться в добавлении или отнятии какого-либо эле­мента, что также изменяет или дополняет идею этого памятника (например, си­гарета, вставленная между пальцами статуи). Это могут быть как традиционные шутки, так и полуритуальные действа, сходные с перформансом.

В конце жизни памятника происходит его разрушение или демонтаж, что может быть актом частного или общественного вандализма: обращение одной культуры к другой с «последним аргументом».

Памятник в городе не одинок, он вступает в некие отношения с окружаю­щим его ландшафтом. Многие статуи стоят, направив в какую-либо сторону пра­вую (реже левую) руку. На фигуры политических деятелей (в этом плане) всегда обращали особое внимание — куда именно они показывают и смотрят. Расска­зывали о прибалтийских памятниках, ранее смотрящих кто куда (или на Запад), а после присоединения к СССР — якобы развернутых строго на восток, в сторону Москвы. Если в монументе присутствовало тяжелое вооружение, то его, наобо­рот, от востока отворачивали.

В некоторых случаях ритуалы, связанные с памятниками, трансформируют­ся и создаются новые, неофициальные. Например, так происходит с монумента­ми, воздвигнутыми «в честь и память» людей и событий, связанных с каким-либо учебным заведением; их можно отнести скорее к локальным памятникам, чем общегородским, иногда они и находятся на закрытой от остальных горожан тер­ритории (во дворах или внутри зданий). Возникающие ритуалы связаны в основ­ном с инициацией учащихся — окончанием этого учебного заведения — и сопро­вождаются разнообразными действиями.

Существует особый жанр анекдотов о памятниках различным известным людям. Чаще всего серия анекдотов об определенном человеке пополняется сю­жетом о его памятнике, т. е. о жизни после смерти. Известны подобные анекдоты о Пушкине, Гоголе, Ленине и др.

Тексты о памятниках

Слухи

1. Памятник Юрию Долгорукому в Москве. По одной версии, Сталин, по другой — некий старорежимный академик архитектуры, оглядев статую, сказал: «не мог русский князь на кобыле ездить!». За ночь срочно сделали и приделали что нужно и исправили кобылу на коня.

2. Почему Кутузову в Петербурге памятник поставили? Да потому что он Москву французам сдал!

Легеццы

3. Петр I сидел на коне на берегу Невы и сказал: «Все Бога и мое». Сказал и пере­прыгнул Неву. А потом сказал: «Все мое и Бога». И окаменел.

4. На вершине Нарвских ворот в Санкт-Петербурге стоит колдун.

5. В основании Александрийской колонны на Дворцовой площади Санкт-Петербур­га зарыт ящик первоклассного шампанского.

6. Яйца коней Клодта (Аничков мост).

По версиям прохожих, одно из яиц: А — расписано непристойностями, В — изобра­жает собой голову какого-то неприятеля Клодта, С — есть портрет Наполеона. Но оно за­крашено.

7. Статуя Дзержинского на Лубянской площади в Москве отлита из чистого золота — «золота партии» (мотивировка — охранять легче).

8. Памятник Ленину, у которого было две кепки: одна на голове, другая в руке (или кармане плаща). Рассказывают различно: то как о памятнике, простоявшем так долго («и сейчас стоит» — так говорили до 1990-х годов, теперь ни в чем уже нельзя быть уверен­ным), то о том, что это было замечено вскоре после установки.

9. А у памятника Пушкину пожилой человечек рассказывает двум девицам недосто­верную, но занятную легенду.

— Вот, значит, когда памятник-то открывали, то Пушкин стоял не как сейчас с непо­крытой головой. Он был, как положено, в шляпе. Ну, вскоре ехал по Тверской царь. Все, конечно, кланяются, шапки долой. Один Пушкин стоит в шляпе, царь тут и велел с па­мятника шляпу снять, дать Пушкину в руку, а руку завести за спину. Так, глядите, и ос­тался до сегодня.

Девицы сочувственно кивают головками: надо же...

Байки

10. Ленин и соратники. Одна женщина гуляла со своей дочкой по городу, и они все время встречали памятники. И это все время оказывались или Ленин, или его соратники. Мама так и объясняла. И вот они дошли до памятника дедушке Крылову. И дочка сказа­ла: «Мама, это Ленин и его соратники?».

11. Сотрудники Академии художеств были однажды несколько шокированы видом полуголого человека, залезавшего на огромного Геракла (или это был другой столь же выдающийся мужчина и полубог). Причем на статую был натянут бюстгальтер. Пришлось принять действенные меры.

12. У одной из фигур на ст. метро «Площадь Революции» (Москва) постоянно крали пистолет. Все за этим даже специально следили.

13. При установке в 1976 г. в Москве памятника Энгельсу крановщик оставил его на ночь в подвешенном состоянии. Статуя и тросы примерзли, так она провисела двое суток. От нескромных глаз его прикрыли белым полотном, и москвичи прозвали его «призраком коммунизма»

14. Памятник Альфреду Нобелю на Петроградской набережной в Питере — весьма авангардное сооружение из сваренных металлических предметов метра 4 в высоту. Одна бабуля, проходя мимо, сказала: «Господи, что ж с ним сделали-то!», приняв работу скульптора за вандализм...

15. В одном городе мужик хотел повеситься на памятнике Ленину. Полез на него с веревкой, упал и разбился.

Тексты, в которых дается шутливое объяснение позы и т. д.

16. «Последняя девушка Бибирево»: в Бибирево, окраинном московском районе, бронзовая девушка, стоящая у дороги.

17.«Вацлав Боровский, танцующий твист».

Дата добавления: 2015-08-29